– Я создал Англо-персидскую компанию, я добивался особого положения для Shell после войны, и я же сейчас собираюсь вернуть Shell в лоно империи. Вы понимаете, о чем я, дружище?
– Безусловно.
– Так вот, Детердинг заигрался. Русский нефтепровод в Иране конечно, не нужен, но правительство вошло в Англо-персидскую компанию не для того, чтобы делать деньги, но чтобы создать независимую компанию для служения национальным интересам.
– Мы можем надавить на Shell?
– Уже пробовали – пожал плечами Иден. Пытались увеличить долю правительства в тресте. Но мы хотели иметь возможность назначать в совет директоров своего члена и получить право утверждать всех остальных, так, как это принято в Англо-персидской. Детердинг отказался. Он стареет, но он человек твердых взглядов, и, я боюсь, мы не можем предотвратить его, скажем так, общение, с иностранными политическими лидерами.
– Война показала, что горючее – ключевой элемент национальной стратегии – веско изрек председатель правления Англо-персидской компании. Британская компания должна разрабатывать нефтяные запасы, находящиеся под британским контролем. Контролем нефтяного месторождения, достаточного для нужд флота.
– Нам всегда был нужен доступ к надежным запасам нефти при разумном уровне цен – пробурчал Черчилль. Со времени перехода Адмиралтейства с угля на керосин.
– Кроме того, сейчас мы ведем переговоры о создании нефтяного картеля, в который вошли бы мы, Standard Oil и "Российские нефтепродукты". Такой союз сможет регулировать мировые цены, а это уже политика. И тут лишние не только Детердинг и Шлейхер, но и Париж. Кабинет поддерживает готовящееся соглашение.
– Что касается кабинета… – начал Иден.
– Правительство поменяется – перебил его Уинстон. Народ Британии не желает возрождения Германской империи, но они не простят слабость, а кабинет готов сдать немцев Петербургу. И это в то время, когда мы еще не оправились от депрессии, а отношения с Россией на грани разрыва.
– В прошлом году – напомнил чиновник Foreign Office, – в Оттаве, Британское содружество приняло решение о протекционизме в рамках империи. Доминионы получили льготы, сейчас они поддерживают нас как никогда. Остальные жалуются на высокие пошлины. Определенные уступки, по всей видимости, придется сделать скандинавам и Аргентине.
– Но, разумеется, не России или Франции! – поднял палец вверх Черчилль. Торговый договор с русскими уже не действует.
– Но Британия остается их основным экспортным рынком, до четверти продаж – заметил Инверфорс. Если канадская пшеница теперь освобождена от пошлин, то русская, а это главный предмет их экспорта, обложена пошлиной в два шиллинга за центнер. В позапрошлом году пшеница из России составляла 18 процентов ввоза, в этом – около трех.
– Вообще, российский ввоз в Англию сократился почти наполовину – кивнул Иден. Наш импорт тоже сокращается, русские покупатели уходят к американцам и немцам. Если у них получится подмять Берлин…
– То они будут вынуждены тратить деньги на оккупационную армию, а репараций все равно не получат – перебил его Черчилль. И вы видите не то, что нужно, друг мой. Русские сейчас закупают оборудование. Но, получив в свое распоряжение индустрию Германии, они вернутся к поставкам на немецкие заводы сырья на переработку и вывозу готовых изделий, это выгоднее постройки собственных фабрик. Тем более, рабочая сила в Германии подешевеет, а цены упадут. А это затормозит промышленное развитие самой России. В итоге, я уверен, ослабнут обе страны! В Германии наступит хаос, порождающий жажду мести. И после вывода франко-русских войск, к власти вместо Шлейхера придет куда более радикальный лидер. А мы будем требовать вывода войск с самого начала оккупации.
– Но ограничимся нотами, не так ли? – мгновенно уловил мысль замминистра иностранных дел. Пожалуй, это даст двойной эффект. Смотрите: русские и французы будут благодарны за то, что мы не предпринимаем реальных шагов против их акции. А для Берлина мы станем единственным защитником и надеждой, любое немецкое правительство будет вынуждено апеллировать именно к нам … занятная перспектива, Уинстон.
– Есть и третий эффект – добавил, вновь взяв сигару, лидер оппозиции. Британии не нужна война в Европе в ближайшие десять лет, хватает дел в самой империи. Усмирив Германию и завязнув в ней, Париж и Петербург предоставят нам эти годы. Но чтобы умело ими распорядиться, нужен новый кабинет. Который не только разрешит внутренние проблемы, но и восстановит мощь армии, а главное – флота. После войны мы основательно сократили вооруженные силы, а через десять – пятнадцать лет нам, полагаю, потребуется иметь в запасе не только декларации.
– Маршал Фош назвал Версальский мирный договор "перемирием на двадцать лет" – вспомнил Иден.
– Любой мир – всего лишь перемирие – вставил Мензис. Вопрос в сроках и будущих коалициях.
– Именно – выдохнул сигарный дым Черчилль. И отсрочку следует продлить. Фош великий человек, но французы легкомысленны, им свойственно ошибаться в цифрах. Версальский договор, который закрепил наш военный триумф, поселил в душах миллионов немцев чувство унижения и жажду реванша. Оккупация усилит ненависть к победителям, но из их числа выпадет Англия. И через десять – пятнадцать лет мы станем тем арбитром, который определит судьбу Европы.
– Но для этого понадобится сила – вернул разговор к сегодняшнему дню Инверфорс. А значит, и нефть.
Возражений его слова не вызвали. Никто лучше Черчилля не представлял того значения, которое имела нефть. Для самого существования Британии, тем более, для войны.
– Британские работники страстно желают – медленно произнес Уинстон, чтобы компания не предпринимала ничего, что противоречило бы политике правительства Его Величества.
– В крайнем случае, Эндрю Агню, он член совета директоров, вы все его знаете, попросит правительство уполномочить соответствующие ведомства провести расследование – сообщил Иден. С тем, чтобы Эндрю мог со своими коллегами в совете директоров компании принять соответствующие меры.
– Это крайний случай – возразил видный член Палаты общин. Все и без того согласны с предложениями правительства о реформе управления компанией. В случае если бы, к примеру, сэр Генри вышел на пенсию.
– Полагаю, он может принять такое решение – осторожно произнес Инверфорс. Конечно, если привести весомые аргументы в пользу такого шага.
– Полагаю – задумчиво воспроизвел интонацию Мензис, – с учетом готовности Совета директоров Shell к поддержке расследования, такого рода аргументы могли бы появиться и без действительного проведения такового. Несколько позже. Но весьма убедительные.
– Просто имейте это в виду, Стюарт – дружелюбно кивнул глава парламентской оппозиции. В случае появления подобных сведений, главу столь солидной компании, какой является Shell, следует поставить в известность… Что касается Парижа и Берлина – повернулся он к Инверфорсу, – то французы не станут нам мешать, а немцев давно пора несколько усмирить, я думаю, все с этим согласны. Но сейчас у нас проблема с Персией. Что решено с шахом?
– Пока ничего. Но русские на днях дали понять, что готовы надавить на Пехлеви, французы тоже не желают осложнений на Среднем Востоке. Думаю, мы договоримся, и на лучших условиях, чем хотят персы.
– Если, конечно, переговоры состоятся – заметил Иден. Сэр Стюарт – обратился он к разведчику – насколько вероятно покушение во Франции?
– По моему мнению, оно неизбежно. Подробности, полагаю, неинтересны.
– Да, пожалуй – вздохнул Инверфорс. Хотя лично меня, как предполагаемую жертву, этот вопрос отчасти затрагивает. Насколько ваша служба контролирует ситуацию?
– Совершенно не контролирует – поморщился замдиректора Intelligence Service. Сейчас в Париже работают французы и русские, но пока безуспешно. Адмирал не стал предпринимать ничего, и я должен четко заявить: поездка на переговоры смертельно опасна. Есть возможность перенести встречу в Британию? Шах путешествует морем, изменить маршрут не так сложно?
– Это невозможно – быстро ответил заместитель министра иностранных дел. Пехлеви не доверяет никому из европейцев, сообщение о покушении он может расценить как угрозу. Тем более есть еще Барту, предсказать, как отреагируют французы, не возьмется никто. Встреча должна пройти в Париже, и покушений быть не должно.
– Я занимаюсь этим вопросом. Лично.
Разговор Мензиса удовлетворил. Участники встречи, как и он сам, лишь представители групповых интересов, хоть и высокопоставленные. Противоречия среди истеблишмента есть всегда, единство в общем, не устраняет борьбу в частных вопросах, влияние Shell велико, но не сравнимо с мощью империи. А империя теперь была на его стороне, интересы совпали, решение принято. Уже сегодня, не дожидаясь утра, выводы тихой, неспешной беседы в курительной Уайтс-клуба превратятся в мнение самых влиятельных кругов Британии. А затем воплотятся в действиях министров, депутатов Палаты общин и членов правлений корпораций. И в первую очередь в его, Стюарта действиях, негласную санкцию на которые он получил.
Теперь он знал, что скажет завтра Далтону. Днем заместитель начальника Intelligence Service посмотрел документы годичной давности из архива, память цепкая, помнил, что одна из названных амстердамским резидентом фамилий, мелькала в старых справках. Он не ошибся, найдя то, что искал, чуть улыбнулся уголком рта, и сейчас, вспомнив, проделал то же самое.
"Пожалуй – мелькнула довольная мысль, – кое-что я чуть не упустил, а вот Хью молодец, беседу провел отменно и отчет доскональный. Этот выскочивший ниоткуда русский боевик, Григулявичус, убийца жандармского подполковника. По мнению Хью, весьма неглупый парень, со специфическим опытом и… никто не озаботится, если он вдруг провалится в никуда. И не удивится, соверши террорист из России правонарушение в старушке-Англии, что с него, с бандита возьмешь? А причины у него существуют, пусть он сам про них не знает, но архивы Службы хранят. Они и не такое сберегали, любая крупица имеет ценность, вот и эти пара строк пригодились".
Он поднял воротник пальто, и сел в подъехавший к клубному входу роллс-ройс.
21.12.1932 г. Франция, Париж.
В кафе Николай Степанович усмехаясь, читал эмигрантский "Новый колокол":
"Гумилев является, как это ни парадоксально, наследником певца Британской империи – Киплинга. Поэт не за страх, а за совесть примыкает к стану империализма, становясь его верным, проникновенным певцом. Агрессивный дворянин, презирающий даже буржуазную демократию, он устремляется к империализму как некоему новому рыцарству, ордену сильных личностей, завоевателей. Всё его творчество отмечено страстью к путешествиям, к экзотике, открытиям, к морским путям, ведущим в неизведанные страны…"
"Кто это написал? – полковник нашел в статье фамилию автора, и усмехнулся снова: Бескин какой-то. Первый раз слышу. Хотя, пожалуй, прав, паршивец, "примыкаю" к империализму, а как же? Да и Киплинг – лестное сравнение, очень даже…"
Размышления прервал подошедший к столику Манго, который плюхнулся на стул, и не поздоровавшись, сообщил:
– Мы нашли след.
– И где же? – откладывая газетенку, спросил Гумилев.
– Он перебрался в Нидерланды, позавчера. Предъявил на границе тот же паспорт, что и в доме на дю Кокдор, на имя Мартина Антуана. Донесения погранпостов мы смогли посмотреть только сегодня, а в Париж они дойдут вообще через дня два, не раньше – похвастался француз.
– Где он может обретаться в Голландии, не известно?
– Нет, разумеется. Билет до Роттердама, а так…
– Немного – вздохнул полковник, размышляя, стоит ли ехать в Роттердам, или отправить рапорт в Петербург и подождать указаний.
– Немного – согласился сыщик. Но, поймите, это ведь мелкая сошка, обычный эмигрант из левых, у нас таких тысячи в одном Париже. И среди них есть куда более известные люди – он посмотрел на Гумилева, чисто галльским жестом пожал плечами, и спросил:
Зачем он вам так нужен, вы сказать не можете?
– Не могу – согласился жандарм поднимаясь. Спасибо комиссар, видимо, ваша работа по этому делу закончена. Если что, я или Шмырко свяжемся.
– Да не за что – детектив тоже встал. Поедете в Нидерланды?
– Не уверен, а что?
– В Роттердаме работает мой коллега, частный детектив Фогель. Мы пересекались по одному делу, с тех пор знакомы. Его агентство как бы это сказать… не очень лояльно к кодексам, понимаете?
– Безусловно – Гумилев заинтересовался. Он может навести справки?
– Может. И он знаком с массой самых разных людей, из тех, кто не очень любит закон. Ну, к примеру, если вдруг в голландский порт зайдет русское судно, на которое надо будет занести груз без таможенной поверки, он это устроит. Сдерет, конечно, но если вы назовете мое имя, во всяком случае, не обманет.
– Это ценный подарок, коллега – улыбнулся Николай Степанович. Кроме имени, я должен назвать еще что-то?
– О, просто напомните ему про случай в Бастони.
– Если придется – обязательно. Еще раз спасибо, надеюсь, не обижу вас упоминанием о премии?
– Нисколько – довольно хмыкнул Манго, пожимая полковнику на прощание руку. Желаю удачи.
21.12.1932.Франция, Париж, бульвар Гренель 79. Посольство Российской империи
.
Изложив резиденту новости от Манго, полковник откинулся на спинку кресла, закурил, и задал вопрос:
– Что посоветуете, Михаил Васильевич?
– А что тут думать? – откликнулся тот. Надо снестись с Петербургом, имеет ли смысл в Голландию ехать. Представителей Корпуса там нет. А Юзик наш мог в Роттердаме пересесть на поезд, а то и на пароход, порт там знатный, сообщения со всем светом. Так что, сегодня он может, уже в Австралию плывет, или, наоборот, в Швецию.
– Логично – согласился Гумилев. Провал розыска его не радовал, но гоняться за Григулявичусом по всей Голландии, не имея никаких зацепок и поддержки, выглядело делом гиблым. В конце концов, скандал по поводу Сталь он если не прекратил, то уж остановил точно, угрозой покушения на Барту Второе бюро занимается, а что не поймал боевика, так на то есть вполне объективные причины.
"И главной объективной причиной – услужливо подсказал здравый смысл, – Коттен назовет неумение полковника Гумилева организовать наблюдение и задержание Юзика силами приданных филеров. И будет прав, неча оправдания выискивать, коль работать не умеешь".
Мысль успокоения не принесла, но вариантов разумных, а главное, перспективных действий не находилось. В это время зазвонил телефон.
– Манго – пояснил резидент гостю, оторвавшись от трубки. Просит срочной встречи, новые сведения.
– Едем.
21.12.1932 г. Франция, Париж.
В своем кабинете, Манго прямо лучился от удовольствия. Имел к тому основания, что тут же и продемонстрировал:
– Хе, господа! А мальчик-то ваш, не так уж и кручен, тоже ошибается, как все мы грешные!
Сыщик удовлетворенно потер ладони, и продолжил:
– Мои ребята прошлись по отелям, уже зная имя под которым Юзик жил в Париже. И вот, пожалте. Мартин Антуан, проживал в отеле "Наполеон", что на авеню Фридленд, с 8 по 20 ноября сего года. Отель не очень дорогой, но вполне приличный, в хорошем месте. Номер у этого типа был с видом на Триумфальную арку. Оплачивал сам. Но! В первый раз он явился в гостинице не один, а в сопровождении некоего господина. Прислуге отеля господин неплохо известен, он и раньше появлялся в отеле, с постояльцами.
– Не томите, комиссар – улыбнулся Шмырко. Юзик что, прокрутил финт с возвращением? Выехал из страны, а потом вернулся обратно, в этот отель?
– Гм. Нет – признался детектив, чуть утратив задор. Все не так просто, но… в общем, господин сопровождавший Юзика это Илья Лопато, эмигрант из Российской империи, приехал вместе с братом во Францию на жительство в 1921 году. Сейчас братья разбогатели, имеют свое торговое дело, особняк в центре, а отель "Наполеон" обычно рекомендуют приезжающим партнерам, место тихое и неплохое. Братья благонадежны, получили французское гражданство.
– Что их связывало с Юзиком? – быстро спросил Гумилев.
– Выяснили! Совершенно идиотская история, но похоже на правду. Этот Илья был когда-то любовником тетки нашего беглеца. Навещал ее год назад, и она уже тогда просила за племянника. Лопато согласился, и когда Григулявичус сообщил о приезде, братья его встретили как родственника. Помогли освоиться, устроили в отеле, направляли на учебу. Они знали, что у Юзика неприятности с полицией из-за политики, ничего сверх того он братьям не рассказывал.
– Я так понял – перебил его Николай Степанович, – с Лопато вы уже беседовали, верно?
– Именно! Причем в сопровождении инспектора полиции – Манго посмотрел на заказчиков, и пожал плечами оправдываясь: Слушайте, с частными детективами они могли отказаться говорить, солидные деловые люди, как ни крути. А инспектор отнюдь не побежит докладывать начальству, что частным образом помог бывшим коллегам. А уж если вдруг станет известно, что с разыскиваемым приключилось неладное – и тем более. Да и нет тут ничего необычного, я же не говорил инспектору, что делом особо интересуются в Петербурге. О том, что мы присматриваем за русскими красными, знает весь Париж!
– Успокойтесь, комиссар – поднял ладонь Гумилев. Мы не предъявляем претензий. Вы лучше ориентируетесь в парижских тонкостях, глупо спорить. Давайте к делу. Что нам дает связь Юзика с братьями Лопато?
– О, многое – ухмыльнулся снова принявший довольный вид глава агентства. Дело в том, что мы оставили братьям телефон инспектора Сюрте, попросив… очень, как вы понимаете, настойчиво попросив, ведь солидная деловая репутация, она, знаете, легко уязвима, если этим плотно заняться, а помощь беглому убийце, да еще анархисту, это веский повод для…
– Верю, верю – на этот раз прервал монолог Шмырко. Комиссар, не тяните. Я ж вижу, что вы вытянули ниточку, поделитесь.
– Да! Мы попросили сообщить, если бомбист с ними свяжется. Они неприятностей не хотят, и – voilЮ! Сегодня Лопато получили телеграмму из Голландии. Юзик пишет, что вынужден был срочно уехать, поскольку ему предложили работу. Обещает дать о себе знать в любом случае, чуть позже. И – вот тут его прокол, пишет, что вопрос с работой решится со дня на день, то есть он какое-то время пробудет в Роттердаме.
– Это не прокол – задумчиво протянул Шмырко. Это он на случай, если денег придется просить, заход делает, я так думаю. Конспирация конспирацией, а кушать и боевик хочет, партия вспомоществования большого не даст, он же не у дел нынче получается.
– В любом случае, первое – ближайшие дни он в Роттердаме, и второе – он напишет Лопато еще хоть раз – уверенно заявил Манго. Так что, его будущее местонахождение мы узнаем.
– Обратный адрес на телеграмме есть? – спросил Николай Степанович.
– Нет, только телеграфное отделение в Роттердаме.
– Все равно зацепка.
Выйдя из агентства, Гумилев развернулся к резиденту:
– Михаил Васильевич, я еду в Роттердам.
– А Петербург запросить?
Полковник на секунду задумался, и ответил: