– Антончик расстарался. Нашли тех, кто грохнул приятеля нашей девочки.
– Так быстро? – не понял Виктор. Убийство, скорее всего, совершили не на бытовой почве, а за такой короткий срок в нашей стране убийцу обычно находят только в том случае, если один супруг то ли в порыве ревности, то ли просто по пьяни грохнул свою "половину", да еще и в придачу нашлись свидетели.
Шеф слегка скривил губы.
– Я ж говорю – расстарался. Влез мальчик в очень нехорошую историю. Чего, собственно, и следовало ожидать – с его-то образом жизни. Взломал базу данных… у одних весьма серьезных людей.
– И что, взяли уже?
– Экий ты быстрый, – качнул головой шеф. – Взяли… На исполнителя еще даже не вышли. Просто вычислили, кто заказал.
– Кто мог заказать…Или у них только одна версия?
– Если я говорю – вычислили, то, стало быть, вычислили, – рассердился Анатолий Андреевич. – Это уже не версия. Теперь только доказательства собрать. Ну, да ребятки справятся, я лично в этом не сомневаюсь. Только вот…
– Это… нас как-то может коснуться? – осторожно поинтересовался Виктор.
Шеф качнул головой.
– Об этой истории вообще можно было бы забыть, если бы не одно "но": девочка наша "засветилась" рядом с Сильвестром. Кажется, всего один раз, но этого вполне достаточно, чтобы ее… чтобы считали, что она может… что-то знать. И в квартире наследила, а туда приходили… Уже после того, как дверь наши опечатали. Причем аккуратненько так вскрыли, если бы ребятки Антона этого заранее не ожидали – нипочем бы не догадались. Искали что-то, да, похоже, так и не нашли.
– Да куда же он влез?! Кому перешел дорогу?! – Почему шеф говорит такими расплывчатыми, обтекаемыми фразами – вроде и слов много, а информации никакой?
Анатолий Андреевич поднял на Виктора внимательный взгляд.
– А ты уверен, парень, что на самом деле хочешь об этом знать?
Илья Семенович с бесстрастным лицом отхлебнул чай.
– Не отпускай ее.
Анатолию Андреевичу легко говорить – "не отпускай". А под каким предлогом не отпускать-то? Пояснять что-то и даже говорить с Натальей на тему смерти Сильвестра шеф ему запретил. И почему – по телефону? Ведь не прошло и шести часов, как шеф с доктором были у Виктора. Почему шеф не сказал об этом сразу? Не хотел говорить при Илье Семеновиче? Или за прошедшее время появилась какая-то новая информация?
– Ну, выдумай что-то, – голос шефа звучал раздраженно. – Она должна находиться у тебя дома в целях ее же безопасности. Но ей об этом сообщать необязательно. Ты знаешь баб, они на ровном месте могут такое сотворить… И не возражай мне, что Наталья не такая – она, может, от "девочковых" девочек и отличается, зато в другую сторону наворотить может столько, что мало никому не покажется.
От кого отличается?! Переспросить, что ли?
Шеф в трубке хмыкнул.
– Что, тебя мое определение смутило? Так это внучки моей… авторство. Ее родители регулярно ругают за то, что она из садика то с побитыми коленями, то в порванной одежде возвращается, и она пояснила, что девочки бывают "мальчиковые" и "девочковые", причем "девочковые" – вообще дуры, и она такой быть не хочет. Ну, оставим на совести моей внучки, кто из них дуры, а кто – нет, но то, что "мальчиковые" девочки тоже умеют напридумать такого, что хоть святых выноси – в этом сомневаться не приходится. Так что не удивлюсь, если Наталья твоя, узнав подробности о Сильвестре, не решит мчаться, с пистолетом наголо, кому-нибудь мстить. Да ладно, это все шутки, а вот то, что ее могут попытаться выследить… Короче говоря, ты меня понял, дальше сам думай. Ты программист, у тебя голова большая. А она должна сидеть у тебя дома, пока я не приеду и сам с ней не пообщаюсь. Только пускай особо не переутомляется, да и вообще – от игры ей лучше пока воздержаться.
Шеф отключился. Слушая короткие гудки, Виктор размышлял. Из дому не выпускать, ничего не объяснять… Это все было бы возможно лишь при одном условии: засадить Наталью за игру. Но шеф велел – "не пущать". Да что там шеф – он и сам побоялся бы сейчас сажать девчонку за компьютер, уж слишком сильно он испугался вчера, когда она потеряла сознание.
Какой-то странный звук. Кажется, это в спальне. Наверное, девчонка пришла в себя. Пытается небось понять, где находится.
Только сейчас Виктор сообразил, что продолжает держать телефонную трубку в руках.
Россия, недалекое будущее. Наталья
В голове у меня поселился дятел, который во что бы то ни стало решил продолбиться наружу. Открывать глаза было больно, к тому же я так и не могла сообразить, где нахожусь: в теле аватара – в марте сорок четвертого, или в своем собственном?
Потолок. Высоко-высоко. Белый. Я – в госпитале? Тихо. Я в комнате – палате, одна? Но ведь в госпиталях такого не бывает. Или все просто спят, потому и тихо? В комнате темно, но я почему-то понимаю: на самом деле просто окна зашторены, а за шторами – день-деньской.
Я медленно сажусь. Голова кружится, но в целом – терпимо. Нет, никакой это не госпиталь, это комната, только не у меня дома. Где я? Судя по всему, я все-таки в своем времени и в своем теле…
Я что, заболела? Чем? Я вообще летом никогда не болею, да и не летом – редко… Меня… меня – выкрали! Те, кто расправился с Сильвестром, выследили меня и зачем-то выкрали. Кололи какую-то гадость, потому мне сейчас хреново. Вон и след от укола на предплечье… Только почему меня тогда не привязали?
Пытаюсь встать. На самом деле мне не так уж и плохо, просто ноги какие-то ватные, как будто я совсем разучилась ходить. Делаю два шага, натыкаюсь бедром на стул. Больно, и синяк будет… А если ты, милочка, будешь продолжать так громыхать, то сейчас придут злые дяденьки, и будет куда больнее…
Дверь открылась, впустив Виктора. Секунду я соображала, потом безумно захотелось броситься ему на грудь и зареветь. Только… только он и так считает меня детенышем-несмышленышем. Благодарю покорно, порыдаю я как-нибудь в другой раз, к примеру, дома, в подушку. И вообще, чего это я должна рыдать, уткнувшись в него? Может, это вообще он меня какой-то дрянью накачал – ведь, кроме него, никого рядом-то и не было…
– Нат, ты зачем встала-то?
Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь хлесткое, подумала и… закрыла его. Хорошая тенденция у меня в последнее время проявилась – подумать слегка, прежде чем что-то ляпнуть. Если закрепится, того и гляди, приобрету репутацию умной. Ну, не мог Виктор ничем меня опоить. И вовсе не потому, как подумала бы на моем месте почти любая девица ("ах, мы с ним вместе работаем, и потом, я такая симпатичная, ну, не может такого быть, чтобы он ко мне никаких чувств не испытывал!"), а по куда более прозаичной причине. Его шеф, Анатолий Андреевич, назвал меня, если я не ошибаюсь, ценным экземпляром. А портить ценные экземпляры – не рентабельно. Даже если предположить, что на самом деле он – тайный агент какой-нибудь конкурирующей конторы, тогда, тем более, он меня должен холить и лелеять. Ну, или на крайняк – сразу пристрелить.
– Наташ, что-то случилось? – встревоженно поинтересовался Виктор. – У тебя такое странное выражение лица…
Ну, еще бы ему не быть странным: придумать за десять секунд целый шпионский боевик. Н-да, надо срочно спасать положение, а то он будет считать меня не несмышленышем, а полной дурой.
– Просто не поняла, где я нахожусь, – смущенно сообщила я. – И мне стало немного не по себе.
– Да у меня ты. Просто в этой комнате ты еще не бывала, вот и все.
– А…
Угу, осталось только спросить какую-нибудь очередную глупость. Типа: "А где ты сам спал?"
– Я что, заболела?
Он секунду помедлил. Всего секунду, но мне хватило, чтобы понять: подбирает слова, стало быть, собирается лгать. Ну, или, по крайней мере, озвучивать не всю правду.
– Нет, ты не заболела. Ты… слишком долго играла и, видимо, просто переутомилась.
Ну, не хочет говорить правду – заставить-то я его не смогу, верно? Будем довольствоваться тем, что сказал.
– Слишком долго – это сколько?
Виктор несколько секунд пристально глядел на меня, слегка склонив голову набок, потом все-таки ответил:
– Больше двух суток.
Мама родная! Еще бы мне плохо не стало!
– Мне надо душ принять. Можно? А то домой в таком виде как-то…
Виктор вздохнул.
– Душ-то можно. А вот с "домой", боюсь, придется подождать.
– Слушай, а что ты знаешь о женщинах-танкистках? – поинтересовался Виктор, поглядывая на меня из-за толстого "ученого" журнала. Была у него такая странная, на мой взгляд, привычка: оказывается, он всю периодику по специальности проглядывал сперва в электронном виде, а потом наиболее понравившиеся ему издания выписывал в бумажном.
Я удивилась.
– Что, в Советской Армии были женщины-танкистки? Не знала… О летчицах знала – о них даже несколько фильмов снято, а вот о танкистках никогда слышать не доводилось…
– Держи.
Он встал и, порывшись у себя в столе, протянул мне тоненькую пачку бумаги.
– А может, я лучше сама в инете погляжу?
Он качнул головой.
– Извини, но о компьютере тебе пока придется забыть. Можешь не дуться – ты ж видишь, я и сам не сажусь, чтобы у тебя слюноотделение от зависти не увеличивалось. Хотя мне, между прочим, работать надо.
Я быстро просмотрела первую статью. Александра Леонтьевна Бойко, вместе с мужем Иваном перечислившая все свои деньги в Фонд обороны и написавшая письмо лично Сталину с просьбой разрешить им с мужем воевать на построенном на эти деньги танке. И после окончания Челябинского танкового училища воевала, между прочим, командиром танка, в то время как муж ее был в этом же танке механиком-водителем.
Мария Октябрьская, Нина Бондарь… В общем-то сухие строчки, а за ними… Да я даже представить себе не могу, что – за ними! Танкисту-то и мужику – не сахарно, а женщине-то каково?! Особенно если она служит в мужском экипаже! Это же… ну, как минимум – всякие физиологические проблемы… Я пыталась приспособиться к мужскому телу, мне было смешно, неловко, странно, но все же, если бы мне предложили повоевать в женском – дудки бы я согласилась. Хотя… нет, не хочу!
Зазвонил телефон. Виктор поднялся, глянул на меня искоса и пошел в кухню – трубка лежала именно там. Интересно, кстати, почему. Он что, считает, что я стану подслушивать его разговоры? Больно надо! Нет, мне, конечно, интересно, но ведь подслушивать – это себя не уважать. К тому же… Гораздо сильнее, чем услышать, с кем и о чем он беседует, мне хотелось сесть сейчас за компьютер и войти в игру. Зависимость? Как у наркомана? Или желание и в самом деле повлиять как-то на ход войны, желание, которое до сих пор удовлетворялось только по мелочи…
Запустить! Только начать! Ну, понятное дело, долго играть Виктор мне не даст, но хотя бы выбрать битву…
Господи, да что со мной происходит! Не надо лгать самой себе: битву я могу выбрать и так. Слава богу, о Великой Отечественной войне знаю немало, да и Интернет под рукой. Кстати, для того, чтобы выбрать битву, в которой можно и в самом деле переломить ход войны, следует хорошенько подумать, а не хвататься за мышку и тыкать, куда ткнется. Да и вообще – есть у меня какая-то сила воли, или нет? Сказали – не играть, стало быть – и не играть…
– Звонил Анатолий Андреевич, – сообщил вернувшийся Виктор. – Он подъедет примерно через час и ответит… на некоторые из твоих вопросов.
– На какие именно – некоторые? – не удержавшись, съязвила я. – На какие захочет, что ли, на такие и ответит?
– На какие сочтет нужным, – поправил меня Виктор.
Глава 11
Россия, недалекое будущее. Виктор
Он остался стоять в дверях – с одной стороны, шеф вроде как его к разговору и не приглашал. С другой стороны, его никто и не прогонял, а о чем пойдет речь, он имел право знать. Потому что он отвечал за эту смешную "мальчиковую" девчонку, считающую себя взрослой. Потому что именно он втянул ее во все это – в эту игру, которая стала для нее жизнью, в эту тайну, которая стоила жизни ее приятелю, а могла – и ей.
– Наталья, вы девушка умная, поэтому говорить я буду начистоту.
Со своего места Виктор видел: девушка едва удержалась, чтобы не фыркнуть. По ее лицу ясно читалось: "если вы думаете, что я куплюсь на такой дешевый комплимент – вы глубоко ошибаетесь".
Шеф, сделав вид, что не обратил внимания на эту мину, продолжил:
– Вашего приятеля Сильвестра убрали… весьма серьезные люди, которые…
– Кто именно? – быстро поинтересовалась девушка. Выражение лица ее изменилось – стало сосредоточенным, собранным.
Шеф помолчал.
– Наталья, мне бы не хотелось… Нет, конечно, вы взрослый разумный человек, я даже представить себе не могу, что вы станете бегать по улицам, размахивая пистолетом и мстя "злым дядькам".
Не может? Надо же! Наверное, у Анатолия Андреевича плохо развито воображение. Вот Виктор, к примеру, прекрасно представлял. И даже в том, что Наталья сумела бы при необходимости раздобыть не только пистолет, но и автомат – тоже.
– Короче говоря, делом об убийстве вашего приятеля занимаются соответствующие структуры, и, поверьте, будет сделано все, чтобы убийцы понесли заслуженное наказание.
Что это с шефом? Он никогда не разговаривал казенными фразами – разве что когда с прессой общался, давно, в самом начале проекта, когда слухов о программе ходило множество, а они не имели права ни подтвердить, ни опровергнуть их. И еще, когда очень сильно волновался. Только с чего бы ему сейчас волноваться?
– Наталья, нам стало известно, что за вашим приятелем следили. И за ним, и за его квартирой. И еще нам известно, что люди, э… убравшие его, искали… ну, скажем так, некий носитель информации. Для меня не имеет значения, не говорил ли вам ваш приятель о какой-то информации или не отдавал что-либо на хранение…
Наталья дернулась возмущенно, но шеф, предостерегающе подняв палец, продолжил:
– Как я вам уже объяснял, для меня важнее всего проект. Его успешная реализация. А вы… Вы, Наталья, игрок, я не побоюсь этого слова, уникальный. И, поскольку вам может грозить опасность, я предлагаю вам свою защиту. Мои люди вывезут вас в такое место, где вам никто и ничто не будет угрожать. А вы сможете спокойно продолжать играть. Вы что-то хотите спросить?
Девушка сделала странное движение головой, как будто одновременно пыталась и кивнуть, и покачать головой.
– Спрашивайте. – Шеф слегка наклонил голову. – Не обещаю, что отвечу на все ваши вопросы, но вот на какие смогу…
Наталья, закусив губу, помолчала. Потом подняла голову.
– Скажите, а почему я во время игры ни разу… Почему моим реципиентом ни разу не была женщина? Это связано с тем, что я не знала, что во время войны были женщины-танкистки?
Брови Анатолия Андреевича поползли вверх. Видимо, такого вопроса он не ожидал.
– Нет, с этим не связано. Есть один игрок, мужчина, профессиональный военный. Так вот он как раз неоднократно оказывался именно в женском теле, хотя вроде бы тоже не имел представления о том, что среди танкистов имелись и женщины. Видимо, это как-то связано… с вашими личностными особенностями.
От двери Виктору хорошо было заметно, как залились краской щека и маленькое ухо. Считает себя, по классификации шефовой внучки, "мальчиковой девочкой" и гордится этим.
– Кстати. – Шеф немного оживился. – В целях эксперимента… Я могу попросить вас постараться… побыть женщиной?
– Чего?!
– Я имею в виду – постараться… слиться с аватаром-женщиной, – торопливо поправился шеф.
– Зачем? – не поняла Наталья. Было заметно, что ей эта идея не нравится.
Шеф сморщил лоб.
– Наталья, от того, что вы, как одиночный игрок, даже сумеете повлиять на события, ход войны особо не изменится. Мы хотим… мы хотим разработать общую стратегию. Но для этого нужно как можно больше знать о возможностях игроков. Я объясняю вам… весьма приблизительно. Вы должны понимать, что, если я перейду на терминологию, которой мы обычно пользуемся в своей среде, среде разработчиков проекта, вы… вообще перестанете улавливать смысл моих слов.
Наталья кивнула. Ничего не поняла, догадался Виктор, но не хочет это продемонстрировать. А шеф – мастер… "завернутых" фраз, лишенных смысла. Для чего ему нужно, чтобы Наталья попробовала воевать в женском теле, сам Виктор не догадывался тоже. Но, скорее всего, Анатолий Андреевич ему и не скажет "в целях предотвращения утечки информации".
– Еще есть вопросы?
Наталья кивнула.
– Есть. Скажете, в игре… – она замолчала, подбирая слова, – игроки могут становиться только танкистами? Или… или по своему усмотрению… могут относиться к… ну, к примеру, к обслуживающему персоналу?
– Наташенька, вы же видели – любому зарегистрированному в игре предлагается выбрать битву и тип танка из тех, какие в этом сражении реально принимали участие. Так что… – шеф развел руками.
Старый лис. Лгать не любит, правду сказать по какой-то причине не смог, а красиво вывернулся! То есть сам Виктор не имел представления, могут ли матрицы игроков накладываться не на бойцов-танкистов. По крайней мере ни в какой подобной разработке он участия не принимал, но это ничего не значило – могли разработать и без него. В конце концов, сейчас на фирме было целых четыре отдела разработчиков, занимающиеся разными задачами. Но он слишком хорошо знал Анатолия Андреевича и знал, когда тот говорит неправду. Неужели и в самом деле… в игру "засылают" контролеров?
– Ну, да, обычные игроки – те, которые регистрируются и играют, могут быть только танкистами. Но неужели… никто их ваших не контролирует игру изнутри?
Шеф картинно развел руками – этот жест можно было понять как угодно.
Наталья хмыкнула.
– Еще вопросы есть?
Девушка качнула головой. Если у нее и были вопросы, то не к шефу.
– Тогда сейчас вас осмотрит Илья Семенович, он хотел лично убедиться, что с вами все в порядке.
Советский Союз, 21–23 июля 1944 года. Псковский район. Наталья
Мы торчим из башенных люков, словно пальцы из дырявого башмака. Блин, что за идиотское сравнение? Ну, будем считать, что оно пришло в голову не мне, а моему реципиенту.
Печет солнце. Еще бы ему не печь – июль месяц на дворе. Небо пронзительно голубое, а кучевые облака словно выстроились в ряд, причем почему-то поперек нашего марша, напоминая мне о грядках на бабушкином огороде: я почему-то всегда стремилась вскопать "поперек" тому, как копала бабуля, и она всегда сперва сердилась на меня за это, а потом махала рукой, и огород состоял из таких разнонаправленных латок. К чему это вдруг я об огороде вспомнила, а?
Сзади – колонна танков.
Внизу недовольно бурчит мехвод:
– Ну, конечно, все люди, как люди, воздухом дышат, а я тут один должен любоваться этой красотой только через щелку.
"Открой люк", – хочу сказать я, но не успеваю.
– Не ндравится мне эта тишина, – не к месту говорит стрелок-радист, озабоченно сводя светлые брови в одну сплошную линию. Я напрягаюсь. Это не какой-то безликий стрелок-радист – у него есть имя. Я должна знать, как его зовут! Я… я знаю, нужно только вспомнить. Верно! Его зовут Ягор Ковзик, он белорус. Акцент у него почти не заметен, по крайней мере до тех пор, пока он не начинает нервничать. Но когда Ягор нервничает, он большей частью молчит.
– Ашотутможетненравиться?