Письмо оказалось посвящено принципам, по которым с сегодняшнего дня должна работать вся связанная с ПНР пресса…
"Лицо политики меняется каждодневно, но направление пропагандистской линии может изменяться только медленно, исподволь. Политика может и должна шагать напрямик, срезая углы, но пропаганда не будет за ней поспевать. Пропаганда не в силах поддерживать и объяснять каждый политический шаг каждого дня. Она работает в целом на генеральный курс, а тот может определяться лишь центральными органами партии, и в первую очередь ее вождем…".
Севка колотил по клавишам пишущей машинки, сочиняя очередной фельетон, но треск и позвякивание не мешали Олегу читать - про три основных способа, с помощью которых любая идея может быть внесена в сознание масс: краткое бездоказательное утверждение, постоянное, назойливое повторение и самопроизвольное, основанное на эмоциях заражение.
Если последнее не возникает, то считай, что вся работа пошла насмарку, никто из читателей ни в чем не убежден.
- Ну что там? - спросил Севка, когда письмо легло сверху на кипу уже прочитанных бумаг.
- Проклятье, кончились времена развитого феодализма, - со вздохом ответил Олег. - Наступает просвещенный абсолютизм, будем работать так, как нам укажет новый начальник прямиком из Москвы.
- Уууу… ыыы, - фельетонист поскреб коротко остриженную голову, и вновь принялся ожесточенно лупить по клавишам.
Под посланием Штилера обнаружилось информационное сообщение от директората ПНР.
Этот документ, подписанный вождем и председателем Павлом Огневским, сообщал, что очередной съезд партии пройдет с четырнадцатого по семнадцатое августа в Ростове-на-Дону. Победу на губернаторских выборах у них отобрали, но никто не помешает вдоволь поглумиться над нынешней властью и республикой в целом там, где эта победа имела место… хотя, кто знает, Коковцов и его министр внутренних дел, Волконский могут запросто пойти на запрет…
Ладно, посмотрим.
Так, это сообщение нужно поместить в "Новой России" в таком виде, в каком оно пришло, и снабдить статьей-комментарием… это писать придется самому, и не забыть упомянуть о великих заслугах и ведущей роли в борьбе за свободу и будущее "товарища Огневского, пламенного патриота, глубокого мыслителя, постигшего всю глубину евразийского учения".
Запамятуешь, и получишь суровый нагоняй от губернского управления, как это было в декабре.
Рыжий фронтовик отодвинул в сторону Трубецкого и прочих основателей партии еще два года назад. Князь-филолог и его соратники-теоретики остались на звучных и вроде бы важных, но ничего не значащих постах где-то на периферии ПНР, а реальная власть оказалась в руках совершенно других, новых людей.
К их когорте принадлежал и нынешний глава петроградского управления, чье распоряжение лежало сейчас перед Олегом. У всего корпуса жандармов во главе с генералом Герасимовым наверняка чесались руки при виде этой фамилии, но сделать они ничего не могли - амнистию за политические преступления, объявленную Январской республикой в первые дни ее существования, никто отменять не собирался.
Борис Савинков, в прошлом - террорист, организатор убийств великого князя Сергея Александровича и министра внутренних дел Плеве, некоторое время возглавлявший Боевую Организацию партии эсеров. Властный, эгоистичный сноб с аристократическими манерами и непомерными литературными притязаниями.
В прошлом году он с грандиозным скандалом покинул ряды социалистов-революционеров, и все для того, чтобы сделать быструю карьеру в ПНР.
- Так-так-так, - пробормотал Олег, прочитав распоряжение.
Оно касается порядка уплаты взносов, интереса не представляет… отправим в "подвал", на последнюю страницу.
В дверь постучали, после чего она приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась кудлатая голова:
- Можно к вам?
- Вам чего? - спросил Севка, по обязанности секретаря редакции общавшийся с посетителями.
- Да нас отправили из этого… ну, с заводов, вождь по труду… сказал, что в газету…
- Понятно, заходите, - велел Олег, и отодвинул непрочитанные бумаги в сторону.
Это визитеры ожидаемые, рабочие-активисты, и ради них придется отложить прочие дела. Запланирован большой, на несколько номеров материал на тему "Евразийство - идея для народа", и для него придется брать интервью у самых разных людей, начиная от того же Савинкова и генерала Лавра Корнилова, гласного петроградской думы от ПНР, и заканчивая вот этими пролетариями…
Гостей оказалось трое, двое молодых, до двадцати пяти, и один постарше, за сорок, вошедший первым.
- С вас и начнем, - сказал Олег, беря карандаш и чистый лист. - Присаживайтесь ко мне. Остальные вон туда…
Придется им какое-то время поскучать за "обеденным" столом.
- Так, скажите, как вас зовут, откуда вы родом, где работаете… - начал Одинцов.
Поначалу нужно человека разговорить, сделать так, чтобы этот кудлатый дядя с сединой в волосах перестал бояться, забыл о том, что беседует не с давним приятелем, а с "интелихентом", человеком пусть из той же партии, но из другого мира, далекого от задымленных цехов и шумных мастерских.
- Иван Прохоров я… местный, отец мой тут родился, и дед, - рабочий кашлянул. - Обуховский завод, вот… сталевар я…
- Очень хорошо, - Олег подвинул к гостю пепельницу. - Если хотите - курите.
- Нет, спасибо… - кудлатый кашлянул снова.
- Так, Иван, скажите, с какого времени вы состоите в партии? Как вы о ней узнали?
- Ну… - могучая пятерня оказалась запущена в кудлатые волосы. - Это давно было. Позапрошлое лето, моя Зинаида как раз тогда на митинг к эсдекам пошла, а мы с ней поругались… эх, кхм… - вспоминая давнюю ссору с супружницей, рабочий покрутил головой. - Тогда я тоже в них верил… Троцкий этот, ох мастак болтать, потом уж я узнал, что он еврей. Тьфу. Так вот, в пику ей я не пошел, а потом увидел плакат, где всех на встречу приглашали… Июль, да. В субботу. Выпили мы тогда с мужиками, и пошли…
Карандаш легко скользил по бумаге, из потока речи Олег выуживал немногие интересные факты, и тут же сортировал их - он не забудет, ни кто к нему приходил, ни имен и ни дат, но может упустить пришедшую именно сейчас в голову мысль, как оформить материал, какую "выжимку" сделать из полученных сведений.
- Что именно привлекло вас в ПНР?
- Так сразу видно - за идею люди готовы сражаться! За страну, за Россию! - Иван перестал стесняться и бояться, разгорячился и даже вскинул кулачище, солидный, в самый раз для сталевара. - Сам этот, Огневский, он ведь тоже кровь проливал, с германцем бился, а не сидел на жопе в тылу, как те евреи! Тьфу! За народ он готов жизнь положить, вот тебе крест, и мы за него положим, ведь так, братцы?
И он оглянулся на молодых товарищей.
- Так, - поддержал один из них, второй ограничился кивком.
- И кладем ведь, не жалеем себя! - продолжал Иван. - У нас на заводе эсдеки толкутся! Рабочий совет, то да се, лишь бы нас всех обмануть и заставить за себя голосовать! Кто против, на тех все мастера ополчаются, премии лишают, угнетают всячески. И мне достается, вот те крест! Но ничего, Прохорова не запугаешь, еще мой дед здесь родился… я прямо в их совет пошел, и заявил, что вас мы всех еще разнесем! Что одумайтесь, братцы, иначе все у евреев в рабах будете! Выгнали меня, морду набили! Но я ничего! - последним "подвигом" он откровенно гордился. - Наступит и наше время!
Так, теперь нужно этого героя понемногу осаживать, а то его понесет, и тогда фонтан не заткнуть.
- Благодарю, спасибо, - поспешно сказал Олег. - Сколько вам лет, кстати?
- А помню вот в мае, когда демонстрация… что? - Иван запнулся. - А, сорок три мне.
- Спасибо, достаточно, следующий…
Место кудлатого сталевара занял его товарищ помоложе, оказавшийся токарем завода "Феникс".
- Владимир Шаренко я, - бойко представился он. - В партии с осени двадцать третьего. Вступил в Народную дружину в декабре, сам Голубов дважды меня хвалил перед строем…
Олег поморщился.
Усатый казачий офицер, с которым они столкнулись в клубе рабочего досуга "Треугольник" два года назад, оказался типом пронырливым и напористым. Сумел войти в доверие к Хаджиеву, отпрыску рода Хивинских ханов, возглавлявшему боевые отряды партии с самого момента их создания.
Те за последнее время разрослись, обзавелись помимо повязок, единообразной черной формой. В феврале этого года НД претерпела реорганизацию, из отдельных, плохо скоординированных отрядов превратилась в централизованную, четко организованную структуру.
Для своих подчиненных Хаджиев ввел систему званий, позаимствовав ее из войска Чингисхана: рядовые именовались нукерами, над ними стояли десятники, еще выше помещались сотники…
Голубов стал тысячником, вождем петроградской дружины.
Счастье еще, что Олег редко сталкивался с отставным подъесаулом, разве что на больших совещаниях, какие собирали в губернском управлении раз в месяц, ну и еще на всяких торжественных партийных сборищах, что тоже случались нечасто.
Голубов их первой встречи не забыл, он хоть и здоровался с редактором "Новой России", но смотрел при этом волком.
- Первый раз - когда мы с черносотенными прихвостнями из Союза Михаила Архангела дрались, еще в феврале, неподалеку от Обуховского, кстати, - продолжал рассказывать Шаренко. - Там я одному череп "ластиком" проломил, а он оказался вожаком ихним, так остальные сразу и начали разбегаться… вши, - в голосе токаря прозвучало презрение. - А второй - совсем недавно, вот первого мая, когда мы митинг сорвали в Выборгском районе, там даже "зажигалки" с собой взяли, да не понадобилось. Наших криков хватило… Ведь ясное дело, мы самые лучшие, за нами будущее!
В словах его звенела непреклонная убежденность.
Олег писал, ощущая симпатию к этому простому, открытому парню, испытывая даже нечто вроде родственного чувства - они делают общее дело, идут нога в ногу, и неважно, что один машет дубинкой на митингах и держит за пазухой пистолет, или "зажигалку" на сленге дружинников, а другой не вылезает из кабинета, а главным оружием считает пишущую машинку и печатный станок.
- Да, я помню, как нас вызвали прикрывать партийное собрание в Кронштадте… Собирался сам Борис Викторович приехать, ну а наших там почти нет. Собралось нас сотни две. Привезли нас, а там толпа, сплошь из матросни, свистят, улюлюкают… Мы в колонну - раз. Выстроились, а оружия никто не взял, поскольку обещали, что полицейская провокация будет. Зашагали, со сжатыми кулаками, в железном порядке, а они в нас плевали, кидали чем-то… Ничего, улицу расчистили, чтобы вождь мог пройти спокойно… Справились, хоть и с трудом.
Да, об этом случае Олег знал - девятое ноября прошлого года, сорок три пострадавших, из них семеро тяжелых, и это только те, кто обратился в медицинские учреждения, отделавшихся синяками и порезами никто не считал.
Незаконные марши, драки, погромы, нападения на отдельных идеологических врагов - обычная "работа" дружинника.
На НД десятки раз подавали в суд, и всегда пытались притянуть к ответственности и партию. Но ПНР постоянно оказывалась чистой - поскольку использовала выдуманную Огневским методику "косвенных приказов".
Тот же Савинков лишь отвлеченно озвучивал, что ему необходимо, какого результата он ждет, не отдавая прямых распоряжений. Ну а Голубов мог творить, что угодно, лишь бы добиться нужной цели, и при этом заявлять, что действует независимо.
То же самое происходило и в других городах, губернские вожди партии работали рука об руку с тысячниками Народной дружины.
Один раз, во Владимире, дело все же дошло до суда, но предоставленный ПНР адвокат превратил процесс в настоящую пропагандистскую кампанию, так что дело постарались побыстрее закрыть.
- Хорошо, спасибо, достаточно, - сказал Олег, и перевел взгляд на третьего визитера. - Теперь вы…
- Дмитрий Успенский, в партии с двадцать первого, сын священника, родом из Новгородской губернии, возглавляю евразийский дискуссионный клуб Балтийского судостроительного завода.
Ого, вот это необычно… у голубоглазого парня с тонкими усиками стаж в ПНР больше, чем у самого Олега, и он не обычный работяга-правдоруб-активист, и даже не дружинник с намозоленными кулаками.
- Хм, расскажите-ка подробнее, чем вы там в клубе занимаетесь, - попросил он.
- Еженедельно по субботам проводим лекции для рабочих, удалось для этого найти помещение на территории завода…
Темы лекций оказались соответствующими: "Европа - враг остального человечества", "Нравственные принципы государства Чингисхана", "Истинный и ложный патриотизм", "Марксизм, консерватизм и демократия - звенья одной цепи, надетой на свободные народы Евразии", "Романо-германское иго в сравнении с игом татар".
Успенский, судя по его речам, читал не только партийные газеты, он знал труды Трубецкого и Савицкого, цитировал по памяти Алексеева, и цитаты эти были на редкость точными.
Даже Олег не смог бы воспроизвести "канонические" тексты лучше.
Причем рабочий не просто повторял, точно попугай, он понимал, о чем говорит, и мог самостоятельно делать заключения, и куда более здравые, чем выходили у кое-кого из более образованных евразийцев.
Клуб несколько раз пытались разогнать, но претензии администрации завода помог отразить тот же Корнилов, а эсеровский профсоюз судостроителей не выдержал столкновения с Народной дружиной.
Опять же, тут показал себя Голубов… мерзкий тип, но дело свое знает, и ничего не боится.
"С такими парнями, как эти, мы горы свернем, - думал Олег, торопливо черкая карандашом по бумаге. - Каждое интервью достойно особой статьи, а ведь не получится, никто не позволит, особенно теперь, когда Штилер, назначенный главой отдела пропаганды, начал закручивать гайки…".
- Отлично, спасибо, - сказал он, откинувшись в кресле и обозревая исчирканный лист. - Товарищи, вы очень помогли нам.
- Так это мы завсегда, вот те крест, - Иван размашисто перекрестился. - Так, братцы?
"Братцы" дружно закивали.
- Всеволод, выдели им по пачке последнего номера, пусть раздадут среди своих, - распорядился Олег.
Рабочие, получив газету, выбрались за дверь, и они остались в кабинете вдвоем.
- Интересные типы, - заметил Севка, садясь обратно на свое место. - Прямо из народа.
Ветер ударил в окно, стекло задребезжало, а через щели дунуло так, что сразу вспомнились зимние месяцы, когда они тут околевали, в самые холодные времена сидели в шапках и пальто, а печатали в перчатках.
Нет, надо надавить на Савинкова, чтобы нашел денег на другое помещение.
И вообще, столица страны, а местная евразийская газета влачит жалкое существование!
- И вот думал я тут думал насчет того, что есть такое государство и как с ним бороться, - продолжал разглагольствовать Севка, потрепаться на отвлеченные темы любивший больше всего на свете. - Решил, что оно на самом деле - некий символ порядка, некая понятная для всех штуковина, в которую можно верить.
- Послушайте ребята, что вам расскажет дед, земля у нас богата, порядка только нет? - вспомнил Олег Алексея Толстого.
- И ничего ты не понял! А я вот фельетон сочинил! Давай-ка, прочитай, и подписывай!
- Сейчас…
Но взяться за текст Одинцов не успел, поскольку ожил большой черный телефон, стоявший на столе у Севки. Вздрогнул, едва не сбросил трубку на пол и наполнил комнату дребезжащим, мерзостным звяканьем.
- Ну и оручий гад, - пробормотал секретарь редакции, после чего вспомнил о своих обязанностях. - "Новая Россия" слушает, Багров у аппарата… да, соединяйте, конечно же…
И, прикрыв мембрану рукой, сообщил шепотом:
- Губернское.
Олег напрягся - с чего это им звонят в четверг, да еще и до полудня?
Савинков является на место не раньше двенадцати, еженедельные нагоняи и поощрения раздает по понедельникам, ну а партийные начальники поменьше редакцию обычно если и беспокоят, то лично…
Севка тем временем слушал, кивал, время от времени поддакивал, и физиономия его делалась все более мрачной.
- Неприятности, - сообщил он, шмякнув наконец трубку на рычаги. - Обыск у них был. Жандармы приходили, всюду копались, носы свои длинные совали, да только это не самое плохое.
- А что тогда плохое? - спросил Олег.
- Есть новости из Москвы, - Севка выдержал паузу, достойную великого драматического актера. - Штаб-квартиру тоже навестили, и даже кое-кого с собой забрали, того же Хаджиева, и самого вождя!
- Проклятье…
Новости и в самом деле были нерадостные.
Без железной руки потомка хивинских ханов Народная дружина превратится в толпу хулиганов, а без Огневского партия, скорее всего, вернется в то состояние, в котором была два года назад - маленькое, мало кому известное и интересное политическое объединение с причудливой идеологией.
Начнутся склоки, борьба за власть, за опустевшие места лидеров…
Но нет, такому не бывать, они этого не допустят!
- Им нас не сломать, - сказал Олег, сам до конца не понимая, кого "их" он имеет в виду.
Может быть, самого президента Алексеева, дряхлое напоминание о канувшей в прошлое России…
Может быть, премьера Владимира Владимировича Коковцова, опытнейшего бюрократа и финансиста …
Князя Волконского, министра внутренних дел, безликого и бестолкового честолюбца…
Всех, обладающих властью, но не видящих дальше собственного носа, не понимающих, что республика обречена, что она лишь саван, в которую завернули империю Романовых, созданную проклятым Петром на костях исконной России!
Этот саван вскоре будет разорван, и из него выйдет новое, невиданное доселе государство!
Дверь распахнулась без стука, и через порог шагнул высокий усач в фуражке и расстегнутой на груди шинели, под которой виднелся голубой мундир отдельного корпуса жандармов.
- Доброго дня, - поздоровался он со слащавой улыбкой. - Штабс-капитан Орешкин. Управление по Петроградской губернии.
- Хм, чем можем быть полезными? - осведомился Олег, и порадовался, что голос его прозвучал ровно, не дрогнул.
- Вспомни говно, вот и оно… - пробурчал себе под нос насупившийся Севка.
Жандармский офицер эту реплику наверняка разобрал, но внимания не обратил - за годы службы ему наверняка довелось выслушивать от "клиентов" разное, причем проклятия куда чаще, чем благодарности.
- Имеется ордер на произведение обыска в помещении, занятом периодическим изданием "Новая Россия", - сообщил он, вытаскивая из кармана шинели бумаженцию официального вида. - Желаете ознакомиться?
- Нет, - ответил Олег.
К чему суетиться? У штабс-капитана все наверняка в порядке с документами…
- Вот и отлично, - Орешкин осклабился вновь, на этот раз уже хищно. - Мы приступаем. Прошу вас освободить помещение, и выйти в коридор.
Олег поднялся, чувствуя, как все внутри, с одной стороны клокочет от гнева, а с другой - леденеет от страха. Неужели его заберут прямо сейчас, как Огневского и Хаджиева, упрячут в тюрьму, отвезут в Кресты или Шпалерку, и он даже не успеет передать весточку жене, поцеловать сына?
В коридоре ждало еще с полдюжины жандармов рангом пониже штабс-капитана.
Четверо рванулись внутрь, едва дверной проем освободился, но другие двое остались, и зачем - стало ясно через мгновение.