- Прошу вас встать лицом к стене, ноги расставить пошире, руки поднять, - принялся командовать огромный, под потолок детина без уха и с покрытым оспинами лицом.
- Зачем это? - нервно спросил Севка.
- Надо убедиться, что вы на себе ничего важного не утаили, - пояснил жандарм и басисто расхохотался.
Олегу стало противно, но он сжал зубы и развернулся так, чтобы не видеть ничего, кроме выкрашенной в грязно-бежевый цвет стены - уж лучше она, чем эта мерзкая, самодовольная рожа стража порядка, прислужника обреченного на гибель режима.
Обыскали его на удивление аккуратно и быстро, если можно так сказать - профессионально. Слегка охлопали с ног до бедер, стремительными касаниями проверили, нет ли чего под пиджаком.
- Все, вольно, господа газетчики, - разрешил одноухий.
- Господ больше не осталось, - не удержался Севка. - Все мы граждане теперь, понял?
Олег повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть презрительную гримасу на физиономии огромного жандарма - ну да, для него они не больше чем свихнувшиеся смутьяны, угрожающие стабильности государства, опасные вредители, подлежащие если не уничтожению, то изоляции от общества.
Что происходило в редакции, из коридора видно не было, изнутри доносились шаги, обрывки реплик, бумажный шелест и тот стук, какой издают резко задвигаемые ящики столов.
- …Эх, дубииинушка, ухнем! Ухнем! Подернем! - завопило радио голосом Шаляпина, но тут же смолкло.
Олег заскрипел зубами.
Цели у сегодняшнего обыска могут быть разными - напугать журналистов, что трудятся в "Новой России", дезорганизовать работу газеты, и для этого "случайно" попортить, скажем, пишущие машинки или сотворить еще какую-нибудь пакость, после которой придется дня три наводить порядок.
Вряд ли жандармы искренне надеются отыскать здесь какой-нибудь компромат на ПНР, запасы динамита или оружия.
- Все, мы с вами закончили, - заявил выбравшийся в коридор штабс-капитан Орешкин. - Прошу расписаться вот здесь.
Олег уставился на протянутый ему лист:
- Что это?
- Протокол обыска. Сим сообщается, что ничего предосудительного не обнаружено. Желаете оспорить этот факт?
Теплая волна облегчения накрыла с головой, Одинцов торопливо поставил подпись.
- Вот и отлично. Счастливо вам оставаться, господа газетчики, - сказал штабс-капитан. - Только полагаю, что мы еще с вами увидимся, и может статься, что уже не на вашей, а на нашей территории.
Он вручил протокол допроса одному из подчиненных, и зашагал в сторону лестницы. Прочие жандармы, грохоча сапогами, двинулись следом, и вскоре Олег с Севкой остались вдвоем.
- Ну что, зайдем? - спросил Багров.
Олег переступил порог с бьющимся сердцем.
И не удержался, выругался матерно, что позволял себе очень редко - пол был устлан ровным слоем из бумажных листов, словно по редакции пронесся невиданной силы ураган или выпал снег из необычно крупных хлопьев.
- Вот это… это… это что? Гады! - прошипел Севка. - Зачем они?
- Как же, понятное дело… чтобы мы знали свое место, чтобы помнили, у кого власть, - Олег проглотил, затолкал глубже засевший в горле комок. - Но ничего у них не получится! Ничего!
Жандармы вытащили папки из шкафов, вывалили содержимое ящиков, и все перемешали.
Но пусть даже им придется просидеть тут всю ночь, приводя бумаги в порядок, очередной номер "Новой России" выйдет вовремя, и в нем будет текст, описывающий сегодняшний визит.
- Давай, беремся за дело, - сказал Олег, опускаясь на колени.
Под хмурым небом осени. 3
27 сентября 1938 г.
Казань
Когда Олег вылез из такси у штаб-квартиры Народной дружины на улице Чингизидов, начался дождь. Холодная морось посыпалась с низкого, словно провисшего под собственной тяжестью, отсыревшего неба.
Несмотря на непогоду, он постоял несколько мгновений, разглядывая вытянувшееся чуть ли не на двести метров здание.
Поговаривали, что Хаджиев носится с идеей создать особое, отдельное ханство для своей "опричнины", то ли в Средней Азии, на родине предков, то ли в Монголии, на коренных землях Чингисхана. Установить там образцовый евразийский строй, а всех, кто в него не вписывается, попросту выселить.
Это вполне могло быть правдой, ведь одно государство в государстве он уже построил.
У Народной дружины была своя армия - казачьи части подчинялись не только генеральному штабу военного министерства, но и своему верховному атаману, а эту должность занимал Хан. У нее имелись свои спецслужбы, собственный, исключительный суд, глава которого носил титул вождя юстиции, отдельная экономика, "опричники" подмяли под себя корпус жандармов.
Если продолжать эту аналогию, то Олег сейчас стоял у парадных ворот столицы этого черного государства, у города в городе, занимавшего целый квартал между Чингизидов и Кремлевской.
И откровенно говоря, мало кто из людей, не состоявших в НД, знал, что именно творится за этими толстыми стенами, да и вообще в ведомстве Хаджиева. Все действия носителей черных мундиров окружались непроницаемой тайной, и никто извне не имел права подвергать "опричника" допросу.
Как-то раз, в двадцать девятом, в руки Олега случайно попал один из приказов Хана, где говорилось - "запрещаю любые разговоры с посторонними лицами, в том числе и с членами партии, о характере деятельности и задачах, стоящих перед дружиной, о ее оперативных программах и кадровой политике; в ответ на любые замечания, нападки и критику со стороны посторонних следует ограничиться замечанием, что дружина выполняет приказы непосредственно вождя народа".
С тех пор покров тайны стал только плотнее, а любопытных, желающих заглянуть за него, поубавилось.
Строительство штаб-квартиры НД продолжалось шесть лет, и во сколько обошлось, знал разве что сам Хаджиев и его приближенные. Но деньги потратили не зря - багрянец квадратных в сечении колонн, обильная лепнина на фронтоне, откуда презрительно смотрел громадный кречет Борджигинов, сжимающий в лапах две сабли, и статуи из белого мрамора на выступе, что тянется над самым входом.
Дружинник в кольчуге и остроконечном шлеме, рядом монгольский воин в малахае и с луком в руках, ратник времен Великой Смуты в рваном зипуне и с вилами, гусар эпохи наполеоновских войн, и пехотинец с полей первой германской, сжимающий винтовку Мосина…
Наверняка в этом огромном комплексе зданий имелись и другие входы-выходы, менее помпезные, но Олег о них не знал, и подозревал, что через них в пределы "черной империи" попадают либо те, кто к ней принадлежит, либо люди, угодившие сюда помимо своей воли, под охраной и в наручниках.
Но вот губернское жандармское управление находится совсем в другом месте, на Петербургской. Железнодорожная жандармерия, ведающая охраной путей по всему огромному государству, и вовсе занимает отдельное новое здание неподалеку от старого вокзала.
Хотя скоро, если верить слухам, скоро ее заберут из "опричнины" и подчинят департаменту полиции МВД. Померанцев, министр внутренних дел, вроде бы взял верх над Хаджиевым, и премьер-министр уже подписал нужные бумаги.
Но штаб ОКЖ в любом случае располагается именно тут.
Олег вздохнул, опустил голову и заковылял вверх по ступенькам.
Тяжелая дверь открылась легко и бесшумно, десятник-дружинник, охранявший ее изнутри, глянул на гостя вопросительно:
- Чем могу помочь?
- Вот, - сказал Олег, протягивая бумагу, полученную "Наследием" от Голубова.
Рядом с плечистым, красивым и высоким парнем, облаченным в безукоризненную, с иголочки форму и начищенные сапоги, рядом с настоящим идеалом евразийского юного бойца он чувствовал себя неуютно - хромой калека с палкой, волосы намокли, да и плащ тоже успел отсыреть, едва не волочится по полу.
- Вам нужно оформить пропуск, - десятник вернул документ. - Пройдите вон туда.
Оформление, вопреки ожиданиям Олега, заняло совсем немного времени, и вскоре он уже стоял у проходной, а офицер-"опричник", расположившийся за стойкой, крутил диск внутреннего телефона.
По другую сторону турникета располагался просторный вестибюль, в центре которого стояла статуя Чингисхана.
Основатель Монгольской империи был изваян молодым, без оружия, неистово и яростно вглядывающимся куда-то вверх, и с обрывками кандальной цепи в руках. Должно быть, скульптор хотел показать тот момент, когда молодой еще Темучин только что вернул свободу, бежал из тайджиутского плена.
- Ждите, сейчас за вами придут, - сказал офицер, закончив разговор, и Олег покорно кивнул.
Ждать долго не пришлось, вскоре у проходной объявился еще один дружинник, в чине сотника. Он поманил Одинцова, тот прошел через турникет, а затем и мимо статуи давно умершего хана.
Изнутри штаб-квартира "опричников" выглядела обычным учреждением, каких десятки в столице - прямые коридоры, широкие лестницы, разве что все встречные в форме, и честь отдают, но ведь так же и в военном министерстве, где Олегу доводилось бывать, когда они делали интервью еще с прежним министром, Корниловым… Вот только почему тогда по спине ползут мурашки, и хочется постоянно оглянуться, кажется, что в затылок дышит кто-то хищный и злобный?
Но нет, это все нервы, которые, как говорил врач из "Родины", "вовсе не канаты".
Они поднялись по лестнице, а когда свернули с нее, навстречу попался казачий есаул, судя по нашивкам, из уральцев - высокий, чубатый, статный, но пустой рукав у него был заправлен за пояс, а лицо пересекала скрывающая левый глаз черная повязка, и шагал он, глядя куда-то вверх.
Его полевая форма резко выделялась среди черных мундиров.
Провожатый распахнул перед Олегом обитую алой кожей дверь, они миновали приемную, потом комнату для совещаний, с овальным столом и стойкой, на какую вешают плакаты и карты, и очутились в кабинете, не очень большом, но с высоким потолком и огромным, во всю стену окном.
Голубов сидел в просторном кресле, развалившись и закинув ноги на стол, и крутил в руках казачью нагайку.
- А, привел, ну и отлично, - он взмахом руки отпустил провожатого. - Давай, садись.
Последняя фраза относилась к Олегу, и тот неловко опустился на предложенный стул.
Подумалось, что Голубов мог вполне, как римский император Калигула, притащить сюда любимого скакуна, ведь наверняка держит собственную конюшню, не отказался от забав молодости. Уж не за это ли его поднял так высоко Хаджиев, сам бывший кавалерист и завзятый лошадник?
Хотя нет, командира ОКЖ, Ованесяна, хищника из закавказских аристократов, свирепого обладателя холодных синих глаз и тонкого, почти женского голоса, вождь Народной дружины держал не за то, что тот интересовался выездкой и мог с одного взгляда оценить перспективы жеребца-двухлетки на предстоящих скачках…
- Что уставился, как на вражину? Не иначе как брезгаешь мной, и вообще нами? - поинтересовался Голубов, скидывая ноги на пол. - Сам понимаешь, подобного я даже тебе спустить не могу. Отвечай, сука!
Лицо темника исказилось, начало багроветь, он ударил нагайкой по столу, лежавшие там бумаги жалобно зашелестели.
- Да, мы тут и вправду делаем много такого, что чертовым чистоплюям не по нраву! - рявкнул он, сжимая кулаки. - Вот эти руки по локоть в крови, да только я этим горжусь! Понимаешь?! Вон оно, проект "Железный хромец"! - он схватил со стола несколько листов. - Знаешь, знаешь, что это такое?
- Нет, - сказал Олег.
- А! Послушай-ка! Наконец-то мы возьмем за горло проклятых жидов, разберемся с ними! И с вашей проклятой шайкой, у вас там пархатый на пархатом сидит и пейсами погоняет! - Голубов хищно щурился, глаза его горели.
- И я тоже?
- Ну ты-то вроде нет, хотя это еще бабушка Сара надвое сказала! Но остальные, полюбуйся-ка! Ортенберг, Глиберзон, - темник отгибал пальцы на выставленном вперед кулаке. - Штилер! Разгоним эту шайку, отправим жидов туда, куда им и дорога!
- Нет… нет, я не верю, что такое возможно… - прошептал Олег.
Но память услужливо подсунула цитату из "Наследия Чингисхана", работы профессора Трубецкого, настоящей Библии евразийства, оставшейся таковой несмотря на то, что ее автора давно убрали из активной политики - "Коренное население большей части России состоит из представителей трех рас: восточноевропейской, туранской и тунгидной. Эти три расы, сильно перемешанные и близко сроднившиеся друг с другом, имеют ряд общих психологических черт, которые определяют собой всю историю и культурный облик России-Евразии. Между тем евреи не принадлежат ни к одной из этих рас, и являются для России-Евразии совершенно посторонним телом…".
А от признания инородным телом до мысли, что это самое тело необходимо удалить - один шаг.
Вот только каким образом, изгнать за пределы страны, заставить эмигрировать?
Затем профессор Трубецкой, хороший ученый, оказавшийся плохим политиком, и вовсе пишет, что "психические черты, свойственные их расе, чужды истории и культурному облику России-Евразии и оказывают разлагающее влияние на коренное население".
Ну а дальше и вовсе про то, что евреям нужно запретить вступать в брак с коренными жителями, занимать какие-либо должности…
И никого не волнует, что профессор излагает мнения доморощенных антисемитов, с которыми не соглашается, а в дальнейшем и полемизирует - подходящая цитата из "Священного Писания" имеется, да еще всем известно, что вождь народа и государства мягко говоря, не очень любит евреев.
Хотя список тех, к кому Огневский относится с неприязнью, выйдет длинным…
Начнется он с немцев и поляков, и вообще европейцев, а закончится православной церковью… будущий лидер нации, если верить слухам, когда-то учился в семинарии, и приятных воспоминаний у него с тех пор не осталось.
- Верь не верь, а вот у меня список народов, - Голубов потряс зажатыми в кулаке бумагами, - не способных к усвоению евразийской идеи, утвержденный на самом верху, и жиды там на первом месте. Так что скоро мы разберемся с теми, кто мешает нашему народу идти в светлое будущее!
Он говорил уже спокойнее, а под конец фразы и вовсе опустился обратно в кресло.
- Но Штилер, он не может быть евреем, - сказал Олег. - Как бы он стал министром? Вождем пропаганды? С такой фамилией и именем он может быть кем угодно, хотя бы даже…
- Ну да, - Голубов прервал собеседника. - Ты думаешь, он Иван Иванович, вот так, да? Утрись! На самом деле отчество у Паука "Абрамович", и обрезан он был в питерской синагоге. Сам понимаешь, работа у нас такая - все знать, и о министре, и о тебе. Всех жидов передавим.
Олегу стало неловко, он отвел глаза, уставился в окно, на стекло, покрытое мелкими дождевыми каплями, похожими на слезы. Память заработала помимо воли хозяина, вытаскивая факты, которые он узнавал в разное время, но никогда почему-то не пытался свести в единую систему.
Евреям в России всегда приходилось несладко, с самого первого раздела Польши, когда иудеи в большом числе появились на землях Романовых. "Временные правила" восемьдесят второго года, последний системный документ старой империи, касающийся "избранного народа", вернул отмененную при Александре Втором черту оседлости, подтвердил ряд других ограничений, и действовал до самой революции шестнадцатого года.
Время от времени случались погромы, вспомнить хотя бы Кишинев девятьсот третьего.
Юристы Январской республики, готовя закон о равноправии народов России, нашли правовые ущемления для евреев чуть ли не в ста пятидесяти местах, и все эти акты отменили одним махом.
Погромы благополучно ушли в прошлое…
В Вечной Империи их тоже не было, по крайней мере, если верить новостям, вот только "Паспортный кодекс" тридцатого года ввел графу "национальность", а "Закон о профессиональном чиновничестве", принятый в августе тридцать третьего, запрещал евреям занимать должности в государственных структурах, включая полицию и армию, хотя предусматривал исключения в виде специальных разрешений за подписью самого Огневского.
Теперь же, похоже, все вернулось к временам Николая Первого, который хотел переселить иудеев в Сибирь.
- Ладно, не дуйся ты, не обидим мы твоего любимого министра, - сказал Голубов. - Останется он Иван Иванычем на радость всему евразийскому народу, да только будет у нас в кулаке, ха-ха. Хотя он у нас и так "почетный дружинник", да еще в чине тысячника, а значит - приказы старших по званию обязан выполнять. Слушай, и не веди себя так, словно ты на допросе, думаешь, трудно мне было сделать так, чтобы тебя притащили сюда избитого и в наручниках?
Нет, скорее всего, несложно.
Подстроенный донос, желающего выслужиться доносчика найти проще простого…
Олега Одинцова объявляют "врагом народа и государства"…
Тот же Паук не вступится за больше не нужного ему статского советника, друзья, если они еще остались, промолчат, и Снесарев не пошевелит и пальцем - ради чего "Наследию" и ему лично вступать в конфликт с ОКЖ и вообще со всей темной махиной Народной дружины?
И недавнего пациента "Родины" увозят в черной машине с решетками на окнах.
- Нет, не думаю, - сказал Олег.
- А мне сдается, что думаешь, и вообще думаешь слишком много, - Голубов снова взялся за нагайку, лениво махнул ей - похоже, он не выносил, когда руки у него оставались пустыми. - Вот что для тебя знамя империи?
- Хм… ну флаг, да, старых романовских цветов, Александр Третий от них отказался?
- И это все, твою мать? - нагайка щелкнула по столу, пара листков оказались разрублены. - И ты после такого ответа считаешь себя истинным евразийцем, членом партии и слугой народа? - в голосе темника звучали отвращение и презрение. - "Флаг… романовских цветов"! Тьфу! Всевидящее, боевое черное знамя, прибежище духа народа, вобравшее в себя тысячи черных очей, глаз тех, кто погиб ради него, и видящее насквозь всех врагов, несущее им гибель! Что, не веришь в это, не веришь? А во что ты тогда веришь?! Болтун и писака, умник чертов! Во что ты веришь, скажи мне, а?!
Олег отшатнулся, задыхаясь, откинулся на спинку стула, схватился за грудь, где дернулось от боли сердце.
Удар попал в цель, крыть было нечем.
Да, да, он всегда, с самого начала верил в то, что они работают ради идеалов ПНР, ради прекрасного будущего, которое обязательно наступит, надо только сделать вот это и вот это, написать статью или набросать проект листовки, разработать новое положение о военных корреспондентах взамен того, что было утверждено начальником штаба верховного главнокомандования еще двадцать шестого сентября четырнадцатого года, съездить в командировку, сходить на доклад к министру…
Вечная суета, бег белки в колесе, белки, что считает себя умной и важной.
Наверное, потому, что прутья ее клетки слегка позолочены.
И когда, в какой момент за всем этим потухла вера, исчезло сияние идеала?
На этот вопрос Олег не мог ответить, ему было стыдно, он испытывал отвращение и презрение к самому себе, будто сидевший по другую сторону стола Голубов заразил собеседника этими чувствами.
- Нечего сказать, так и думал, смотри-ка, - темник покачал головой. - Ты пуст и жалок. Пойми, люди рождаются для того, чтобы служить, и высшее служение может быть только народу, а точнее государству, весь без государства нет народа, государство это сам народ, его воплощение.
Проклятье, Голубов заговорил умно и гладко, а Олег сидит перед ним как нашкодивший ученик перед учителем!