Глава 14
БЛОКАДА
Газета "Одесские новости":
Десантное подразделение полковника Туган-Мирзы-Барановского, состоявшее из Сводно-драгунского и Крымского конного полка, набранного из студентов, русских хуторян, немцев-колонистов и крымских татар, высадилось под Одессой. Поддержанному с моря силами тяжелого крейсера "Царъград" и линкора "Император Александр III" десанту удалось закрепиться на плацдарме от косы Сухой Лиман до мыса Большой Фонтан.
Полки, разбитые на две колонны, на подводах и верхом, наступали на Одессу. 1-я колонна продвигалась по берегу через Аркадию, Французский бульвар, Ланжерон к центру города. 2-я колонна занимала восточную часть Одессы, от улицы Пушкинской до рабочих районов - Молдаванки, Слободки, Пересыпи, - выходя к вокзалу.
3-я пехотная и 2-я кавалерийская дивизии 12-го корпуса австрийской армии отступили, неся потери, и сдали город Белой гвардии.
Освободителей встречали цветами, громадные толпы народа кричали: "Ура!", "Слава белым орлам!", "Хлеб-соль!" - а во всех церквах раздавался благовест…
Весело гомоня, "комсомольцы-добровольцы" вышли к подножию кургана. Ленин медленно спускался по тропинке, стараясь не шевелить плечом и не поводить шеей.
- Здравствуйте, Владимир Ильич! - возликовала молодёжь.
- Здгавствуйте, здгавствуйте, - заулыбался вождь, щуря глаза с монгольской хитринкой. - Это и есть ваши гвагдейцы? - обратился он к Авинову.
- Не мои, - улыбнулся тот, - товарища Камо.
- И не мои! - весело запротестовал Тер-Петросян. - Они ваши, дорогой Ильич!
Комсомольцы загалдели, горячо поддерживая и одобряя своего наставника.
- Нас немного, зато самый отбор!
- Лучше маленькая рыбка, - пошутил Ленин, - чем большой таракан!
- До дому? - поинтересовался Кирилл у Владимира Ильича.
- Да уж больно погода хогоша, - засомневался тот. - Воздух, воздух какой чудесный! Побудешь пару часов в лесу, надышишься на целую неделю! Пгогуляюсь ещё, пожалуй.
- А мы проводим! - хором ответили молодые.
Смеясь и переговариваясь, все потопали по дорожке к Большому пруду. Авинов, шагавший рядом с Камо, тихо сказал ему:
- Будьте наготове, Симон Аршакович, свердловцы близко. У прудов их пост и пулемётное гнездо.
- А мы всегда наготове, дорогой! - хищно оскалился Тер-Петросян.
Трое чекистов появились совершенно неожиданно - вышли из-за деревьев на берег пруда и перегородили путь.
- Кто такие? - громко поинтересовался старший из них, совершенно седой, хотя и моложавый мужик. - Посторонним здесь находиться запрещено!
Демонстрируя свою готовность, он положил ладонь на рукоятку кольта.
- Это мои гости, товагищ Воронин, - жёстко ответил Ильич, - и я буду сам гешать, кто тут посторонний, а кто нет. Ясно вам?
Седой отступился - авторитет Ленина был громаден, - но всё же пробурчал:
- У меня приказ - никого не впускать…
- …И никого не выпускать, да? - подмигнул ему Камо.
Воронин сердито засопел. Его молодые напарники растерянно переглянулись.
- А вы нас прогоните! - предложил Ваня Шулепов, курносый и скуластый паренёк лет восемнадцати, со светлым чубом, падавшим ему на глаза.
- Нет, знаете что? - воскликнул Вася Прохоров, краснолицый здоровяк, державший в руках бутылку с недопитым молоком. - Давайте устроим соревнования? Вы же стрелки? Ну вот!
Вылив в себя остатки молока, он облизнулся и сказал:
- Попробуйте-ка, попадите!
С этими словами Прохоров высоко подкинул пустую бутылку. Кувыркаясь, сосуд взлетел над Большим прудом. Рисуясь, Воронин выхватил револьвер и выстрелил. Со второго раза он расколотил бутылку пополам.
Аня Новикова тут же вскинула маленький браунинг. Два выстрела слились в один, а горлышко с донышком разлетелись стеклянным сеевом.
- Моя школа! - гордо сказал Камо, и "молодая гвардия" шумно потопала своей дорогой, обходя растерянных свердловцев, как статуи.
Отойдя подальше, Авинов покачал головой.
- Вот что, хлопцы та девчата, - сказал он очень серьёзно, - этих дядей из ЧК тщательно отбирали, все они хорошо обучены и просто так не уступят…
- Мы - коммунисты… - вякнул было Рома Разин.
- Они - тоже! - отрезал Кирилл. - Просто по-своему понимают свой долг перед партией. Поэтому по одному не ходить, только втроём, девушек сопровождать…
- Мы и сами можем за себя постоять! - возмутилась Асмик Папьян.
- Молодцы, - холодно сказал штабс-капитан. - А теперь запомните: вы сюда прибыли не для того, чтобы героизм проявлять. Ваша задача - постоять за товарища Ленина!
- Он прав, Асмик, - негромко проговорил Камо.
Девушка надулась. Владимир Ильич лукаво посматривал на молодёжь.
- И запомните, - по-прежнему холодно сказал Кирилл. - Здесь не шашкой махать надобно, а работать: дежурить по ночам, смотреть в оба, никого не подпускать к Ильичу. Ходить за продуктами для него - к деревенским или к латышам, варить обеды с ужинами. В этом наш долг, понятно?
Комсомольцы, хоть и кривясь, но закивали головами, как китайские болванчики.
- Всё равно, какая гадость! - поморщилась Ася Литвейко, зеленоглазая и рыжеволосая русалочка. - Беречь Владимира Ильича от своих же!
Ленин жизнерадостно хихикнул.
- А так всегда было, барышня! - сказал он. - Или вы думали, что политическая борьба обязательно идёт вовне? Увы! Самые тяжёлые бои случаются как газ внутри пагтии! Ах, как бы было хорошо - идти впегёд сплочёнными рядами! Не получается! Все идут не в ногу. И ты бьёшься, бьёшься, доказываешь свою пгавоту, выступаешь пготив белоручки Плеханова, размежёвываешься с меньшевиками, изгоняешь из Советов эсегов с анархистами…
Ленин махнул рукой - и поморщился, крякнул.
- Осторожнее! - нахмурился Авинов.
- Забываю… - виновато вздохнул Ильич. - В политике, багышня, нам всем нужно иметь не только горячее сердце, но и холодную голову, иначе всегда есть опасность остаться в дугаках… Вот в чём гвоздь!
Пройдя анфиладами Большого дома, комсомольцы словно оживили усадьбу, наполнили её шумом и гамом. Парни открывали солдатские "сидоры", вытягивая на свет божий картошку, крупу, тушёнку, буханки чёрного хлеба. Вася, став на колени, разжигал примус, а Коля Ермаков, очень серьёзная личность в очках, гордо держал медную кастрюлю. Очки у него вечно сползали на нос, и Коля постоянно поправлял их, тыкая пальцем в дужку. Дабы оживить процесс чистки картошки, Ермаков затеял диспут о классово чистой пролетарской культуре.
- Новая пролетарская культура будет создаваться самими рабочими без отрыва от производства, - вещал он. - Долой Тургеневых и Толстых! Литература графов и помещиков пролетариату не нужна. Ни к чему нам слезливо-мещанская рефлексия Достоевского! На свалку истории меланхолично-интеллигентскую музыку Чайковского!
- А мне нравится Чайковский, - парировала Асмик Папьян, и Коля притушил обличающий пыл - ему нравилась эта жгучая брюнетка.
- Как сказал наш поэт Кириллов, - встрял Толя Симагин, невысокий, крепкий паренёк с совершенно дитячьим выражением лица, - наш первый пролетарский классик, - и продекламировал, отбивая такт рукой, словно саблей махал:
Мы во власти мятежного страстного хмеля,
Пусть кричат нам: "Вы палачи красоты!"
Во имя нашего завтра - сожжём Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства цветы!
- Это называется вандализмом, Толя, - усмехнулся Авинов. - Отвергнуть культуру несложно. Когда-то древние христиане отринули величайшую культуру Рима и Эллады - и что? Вся Европа на тысячу лет погрузилась во тьму невежества, мракобесия, дикости! Ты к этому зовёшь? Пойми, разрушить легче всего. Но зачем во имя прекрасного грядущего жечь и топтать? Созидать нужно! Строить великий Дворец Мысли и Духа!
- Во-во! Мы так и хотим - строить! Только свой, пролетарский Дворец Труда и Свободы. А старый мы снесём!
Кирилл вздохнул.
- Из чего же ты собираешься строить? - спросил он. - Из частушек и анекдотов? Ведь ничего иного пролетарская культура пока не создала.
- Здрасте! - возмутился Ермаков.
- Привет.
- А Максим Горький?! Наш великий пролетарский писатель?
- А с чего ты взял, что пролетарский? Горький - просто великий писатель, новый классик русской литературы. Толстой умер. Да здравствует Горький!
Аня Новикова, с интересом следившая за спором, обратилась к Ленину:
- Владимир Ильич, а вы как думаете?
Вождь хитренько улыбнулся и сказал лекторским тоном:
- Пголетарская культура должна явиться закономегным развитием тех запасов знания, которое человечество выработало за века. Эти запасы - неисчислимое богатство, а газве можно сокговищами разбрасываться? Нет, их надо использовать на благо, бгать и развивать лучшие образцы культуры пгошлого, иначе не видать нам культуры будущего! Пгосто надо хогошо разобгаться в этом богатстве, перетряхнуть его, очистить от мусора. Ведь интеллегенция - она разная, батеньки мои! Есть такие, как Горький или Шоу, а есть лакеи капитала, мнящие себя мозгом нации. На деле же это не мозг, а говно!
Молодёжь захохотала, захлопала в ладоши, а после притихла, но ненадолго - Игорь Нижник, прыщавый, сутулый вьюнош, не пользовавшийся успехом у девушек, поднял вопрос о свободе любви.
- Мы протестуем против половых взаимоотношений а-ля буржуа, - заявил он, взмахивая костлявыми ручонками, державшими нож и картофелину. - Естественное биологическое чувство, связанное с половым удовлетворением, у нас, у коммунистов, не должно наряжаться в одежды буржуазных браков и прочих предрассудков! Половая проблематика не должна отвлекать пролетарскую молодёжь от строительства нового мира. Буржуазно-мещанская невинность безнравственна! Вот почему лживой буржуазной половой морали мы говорим "Нет!", беря на вооружение марксистскую теорию и устанавливая простые отношения с комсомолками, которые должны отдаваться комсомольцам как товарищам по классу и партии!
- Это не Маркс говорит: "Нет!" - глубокомысленно произнесла Ася Литвейко. - Это я тебе вчера отказала!
Девчонки захихикали, а возбуждённый Нижник обиделся.
- Теория "стакана воды"? - усмехнулся Авинов, плюхая очищенную картошку в кастрюлю. - "Любовь пчёл трудовых"? А тебе не кажется, Игорь, что ты путаешь свободу с распущенностью и безответственностью? Полюбились, как собачки во дворе, - и разбежались! А ежели дитятко родится - государству подкинем, пущай воспитывает… Не спорю, жить так легко, но ведь и унизительно же!
- Дичее дикого, - высказалась Крупская, незаметно подошедшая к компании.
Аня Новикова обернулась к Ленину с немым вопросом. Ильич осторожно потёр руки, словно умывая их.
- Мы, коммунисты, - сказал он, - понимаем свободу в любви как свободу от финансовых расчетов… От матегиальных забот… От религиозных предгассудков… От предгассудков общества. Мне кажется, что в половой жизни пгоявляется не только данное природой, но и привнесённое культурой человека. Да, да, вот где гвоздь - культура!.. А до обобществления и отчуждения женщин мы пока ещё не доросли.
- Владимир Ильич, - взволнованно спросила Литвейко, - скажите, а скоро мы коммунизм построим?
- Не ского, - ответил Ленин серьёзно. - Думаю, к тридцатым, к согоковым годам поспеем.
- У-у, так долго! - разочарованно откликнулась молодёжь. - Это ещё сколько ждать!
А Кирилл смотрел на Ильича и думал, как же трудно бороться с врагом, который тебе симпатичен. Авинов не разделял фанатической ленинской веры в собственную правоту, хотя и понимал этого человека. Ведь Ленину скоро полтинник стукнет, а он всю молодость, всю жизнь сгубил в словопрениях, чёртов профессиональный революционер! В январе семнадцатого Владимир Ильич грустно вздыхал, то ли в Женеве, то ли в Париже:
"Не дожить нам до революции в России, коли и свершится она, то лет через двадцать…" И вдруг - Февраль! Интеллигенты-болтуны, эсеры да кадеты до того заболтали империю, что та рухнула под тяжестью извергнутых словес, а потом "временные" ещё полгода обсуждали, как же им назвать новое государство российское…
Керенский с цветами и музыкой встречал спешно прибывших большевиков. Так и не понял, дурак, что приехали могильщики его цветастых "р-революционных" идей.
А Ленин спешил воспользоваться подарком судьбы, подарком прогрессивного дурачья - работал, как бешеный, на износ, буржуазную революцию обращая в социалистическую, а империалистическую войну - в гражданскую.
Владимир Ильич торопится воплотить в жизнь свои мечты о высшей форме общества, где человек человеку - друг, товарищ и брат, и разве Кириллу Антоновичу чужды эти грёзы? Разве он сам не очарован тем же зовом Нового мира, Мира Справедливости?
О, ещё как! Только его дорога в прекрасное далёко не большевистская, она иная, долгая и трудная. А Ленину некогда ждать! Вождь ломит напрямую, по миллионам трупов, по колено в крови…
А обитатели ночлежек, работяги, что пашут, как проклятые, их жёны с большими от голода глазами, их рахитичные дети - они не за тот же короткий путь? "Смерть буржуазии!" - это от сердца…
…Так и день прошёл - за готовкой да за дежурствами, за мыслями вслух и про себя.
Поздно вечером Авинов уединился в маленькой комнате, где вся обстановка состояла из огромного дивана. Притащив с собою одеяло, он разделся и лёг, чуя, как притягивает его постель после ночи в стогу.
Сразу уснуть не получилось, а потом скрипнула дверь. Кирилл бесшумно запустил руку под подушку, нащупывая парабеллум, - и оставил пистолет в покое. Это была Аня.
- Ты спишь? Вика…
- Пытаюсь, - слабо улыбнулся Авинов, подумав: "Везёт же мне на большевичек…"
Девушка зашуршала одеждами, скидывая их на подоконник, попрыгала на одной ноге, стягивая чулки, - и пробежала на цыпочках к дивану, ладонями прижимая подпрыгивающие груди, юркнула под одеяло, прижалась, тёплая и гладкая.
- Вика…
Кирилл в этот момент не испытывал угрызений совести и греха за собою не числил. Два чувства жили в нём - растущее желание и тающий страх. Девушка не распознала подмены любовника - её руки нетерпеливо гладили Авинова, шаловливые пальчики забирались в самые потаённые места, дыхание становилось прерывистым, а губы сохли.
Аня оседлала его, направляя член, и вот вскрикнула, изогнулась, приникая и отстраняясь в благословенном ритме. Кирилл оглаживал её груди, похожие на опрокинутые чаши. Теребил набухшие соски, гладил узкую спину, стискивал ягодицы.
- Давай по-другому, - выдохнула девушка и слезла с него, стала на коленки. Приникла к нагретой постели, отклячивая круглый задик. Кирилл положил ладони Ане на бёдра, дожидаясь, пока неумелые ручки нашарят между ног, обхватят, введут…
- А-ах… - горячий выдох-вскрик огласил комнату.
Авинов совершал самые восхитительные возвратно-поступательные движения, девичьи стоны распаляли его всё пуще и пуще, руки скользили с бёдер на талию, с талии - на груди. Ещё, ещё, ещё… Прорвалось, разлилось, затопило.
Запалённо дыша, Кирилл откинулся на спину, обнимая удоволенную Аню, ласковую-ласковую, мягкую-мягкую.
- Ты стал таким нежным… - прошептала девушка, задыхаясь. - Раньше ты был другим…
Заглушив укол страха, Авинов ответил:
- Люди меняются, Анечка.
- И Анечкой ты меня никогда не называл…
- Тебе не нравится?
- Нравится, нравится! Очень нравится…
- Тогда спи.
- Сплю…
Ночью свердловцы никак себя не выдавали, тихо было и спокойно, а утром в Горки явился крестьянин, в котором Кирилл с трудом опознал Исаева. В потёртом армяке, в картузе и стоптанных сапогах, с котомкою в руке он ничем не напоминал лихого чалдона, всегда подтянутого и опрятного солдата.
- Еле как прошёл, - тихо доложил он Авинову, - имению вашу чоновцы окружили, прям-таки в кольцо взяли. А я овражками, овражками…
- Вот оно что… - протянул Кирилл. - А я-то думаю, и чего это наша "свердловия" всё тишком да молчком! Понятно…
- Лысый этот, который Буки, всё сорганизовал, как полагается, да… Накормил меня, напоил, спать уложил, а с утра, значит, сюды послал. Нормальный мужик вроде, хотя и енерал…
- Генерал? - задрал брови штабс-капитан. - Я думал…
- Петух тоже думал, да в суп попал! - захихикал Исаев. - Генерал-лейтенант Стогов Николай Николаич. Водку я с ним не пил, конечно, но видал, до большевиков ишшо…
Тут в сопровождении комсомольцев показался Ильич, и Кузьмич живо стащил картуз.
- Гражданин Ленин! - воскликнул он. - А я вам яичек принёс! Свеженькие, тока из-под курочки! Дай, думаю, угощу гражданина Ульянова-Ленина!
- Вот спасибо! - обрадовался Ильич. - Люблю я это дело! Пгемного благодарны… Ну и как вам живётся при Советской власти?
Исаев закряхтел, изображая деревенского хитрована.
- Дык, ёлы-палы, - развёл он руками, - худо живётся! С этою развёрсткой… Посеешь много - отберут, посадишь чего токо для себя - всё одно отберут! Ишшо и отпинают, изгиляться будут, левольверами своими в морду тыкать…
- Рабочему классу нужен хлеб! - назидательно сказал Ленин.
- Дык нешто мы без понятия? Знамо дело - нужен! Вы, гражданин-товарищ, не думайте, будто мы против коммунизьмы! Пущай она будет, ваша коммунизьма, тока не у нас, а где-нибудь в другом месте…
Владимир Ильич посмеялся и молвил деловито:
- Ничего, товарищ, всё у нас наладится, вот увидите! Ещё сами заживёте в новой, социалистической дегевне, куда мы пговедём электричество, а кулачество выведем, как клопов-кровопийц. Это кулак-мигоед хлеб прячет, это он бешено сопготивляется рабоче-крестьянской власти! Вешать таких надо! Вон как было в соседнем уезде - и продотрядовцев отстреливали, и зерно погтили, лишь бы нам не досталось. А расстреляли мы сотню кулаков - и сразу хлеб нашёлся!
Ничего не ответил "заглавному большевику" несознательный крестьянин, не успел - тарахтя и бибикая, подъехали две машины. Прибыл наркомздрав, привёз врачей. Нервный, напуганный Семашко увёл Ленина на обследование, извиваясь и ёжась, а Кирилл решил совместить полезное с полезным - и Кузьмича вывезти, и разведку учинить. Пока оба шоффэра ушли в дом, Авинов подозвал Васю Прохорова.
- Рулить умеешь? - спросил он.
- Симон Аршакович научил! - заулыбался тот.
- Садись тогда за руль, подкинем мужика до деревни.
- А-а…
- Горки окружены, - спокойно сказал Кирилл.
- А-а! Ну тогда ясно…
Автомобиль был точно такой же, как тот, на котором Ленин ездил на завод Михельсона, - дорогой, ручной сборки, "Тюрка-Мери-28".
Охая и вздыхая, Исаев залез на заднее сиденье, Авинов устроился рядом с водителем.
- Трогай!