Было и так, что прямо ходила по головам. Артиллерия по нам тоже активно работала, а поскольку мы уже не всегда успевали хорошо окопаться, то и потери от нее росли. Один раз нам повезло, вышли уже на готовый рубеж, только без минных заграждений. Мы уже стали обживать сборный дот из железобетонных блоков, но пришел приказ... Даже полдня фактически не пробыли.
Места я уже слегка начал узнавать - по названиям, звучащим так знакомо: Кипень, Красное Село. Через них самих наша рога не проходила, они остались где-то в стороне. Но близко. И близко к Ленинграду. А те небольшие деревеньки, через которые мы проходили или где даже стояли, - их названия мне особо ничего не говорили. Жил бы я в Гатчине и мотался на это озеро порыбачить, а сюда, в деревню, теше огород копать, так знал бы подробно.
Пулемет наш вскоре погиб у болота... не помню точно название, они здесь сплошь называются какой-то там Мох, например. Ивановский Мох. Мы по дороге это болото обходили и попали пол авианалет. Рассыпались с дороги, а потом, когда собрались, - ни Проши, ни тела пулемета, которое он нес. Ворбнка - и окровавленные тряпки... Куда потом дели уже ненужный станок - не запомнил. Может, сдали старшине, может - в болото зашвырнули. Куда он теперь-то... И перевели нас в пехоту. Сержанта отправили в соседний батальон, а остальных грех, кто еще в строю остался, раскидали по стрелковым взводам. И стал я пехотинцем, как и Миша с Алексеем. Иосифа ранило при артобстреле за день до того, а Арнольда при том же налете авиации контузило - не успел далеко отбежать от дороги. Эти дни как-то сливались друг с другом, наверное, из-за подавленного настроения, окрашивающего все в серый цвет. Да, я знал, что немцам Ленинграда не видать, но я помнил и про ужас блокадной зимы. К этому присоединялись невеселые размышления о себе - сколько меня еще будет терпеть здешнее время и не является ли то, что я потерял за неполный месяц два взвода, в которых служил, недобрым знаком.
Роту пару раз пополняли, но небольшое пополнение быстро таяло. Патронов и гранат хватало, с едой бывали перебои. Случалось и всего по разу в день поесть. Повара на нашу ругань виновато отвечали, что не могли найти нас. Пошлют их туда-то, они приедут, а окажется, что надо не туда, а в другое место. А, еще фанаты были явно ленинградского производства, потому что по виду слегка отличались от тех, что я видел под Кингисеппом. Добрый совет старшины я помнил и пользовался им. Свйтера я себе не раздобыл, но разжился наганом и патронами к нему. Сначала я его прятал, потом стал носить открыто. Начальство на него внимания не обращало. Еще я на пару дней стал владельцем части оптического прицела. Я его свинтил с разбитой пушки и некоторое время наслаждался обретенной дальнозоркостью. А потом он пропал. Той ночью нас гоняли то сюда, то туда: то позволят спать, то подымут, то прикажут готовиться к атаке, то атаку отменят... Немудрено, что я свою оптику потерял. Но настроение и так было настолько низким, что потеря на нем не отразилась.
В моем новом взводе осталось человек шестнадцать, отделений оттого было два, и командир со связным. Моим отделением командовал младший сержант Гав-рилов, он, наверное, был последним из кадрового состава взвода. Взводный был из запаса и пришел с пополнением под Нарвой, как Гаврилов говорил. А остальные тоже когда-то пришли, с каким-то пополнением или сами пристали, как Тимофей, служивший на ка-ком-то береговом складе флота. При отходе он отбился от своих, а пристал к пехоте. Его в армейскую форму переодели, но перед боем он всегда вытягивал бескозырку из вещмешка и надевал ее вместо пилотки. Кстати, он воевал с винтовкой Симонова. У Гавриловабыл ППД, а кроме того, еще ручной пулемет и три винтовки СВТ, так что пострелять мы могли довольно густо. К "Дегтяреву" у меня душа не лежала, потому когда меня отделенный спросил, не хочу ли я во вторые номера, то ответил, что я был вторым номером на "максиме", а в ручном пулемете - ни ухом, ни рылом. Гаврилов оставил все так, как есть.
...День начался не очень удачно. Утром кухня запоздала, потому собрали, у кого что осталось, и по-брат-ски разделили. Елисей Митрич, воевавший в Гражданскую, сказал, что ему старые солдаты говорили: перед боем лучше не есть, чтоб при ранении в живот выжить, поэтому перед боем поголодать полезно. Но свою долю сжевал быстрее нас. Патронов хватало, и пока это была единственная радость.
Первую атаку на обороняемые отделением два домишка какого-то хутора мы отбили. В правом домике из двух окошек комнаты работал пулеметный расчет (первый номер - Валентин и второй - Никифор), а из сеней стрелял я. Когда немцы откатились за канаву в поле, я дозарядил магазин и пошел к соседям. С ними было все в порядке: Валентин мрачно бдил у окошка, а Никифор набивал расстрелянные диски.
- Валентин, поглядывай в мою сторону, а я помогу диски набить.
Тот только кивнул в ответ. Он вообще мало разговаривал и всегда ходил с мрачным видом. Как он попал сюда - не ведаю, но петлицы у него были авиационные. Наверное, из наземных частей, что самолеты обслуживают. Силы в нем хватало, пулемет он таскал так же легко, как я свой карабин. Но что я заметил, он при переноске диск от пулемета не отделяет. А мне еще в батальоне говорили, что нельзя перебегать с заряженным пулеметом. Перебежал - и диск вставил. Ладно, я ему не командир. На то есть отделенный, пусть ему вставит, чтоб вынимал.
Я сел рядом с Никифором, взял второй пустой диск и стал вкладывать патроны по кругу. Неудачно задел фланцем гильзы за ободранное место на руке, и потекла кровь.
- Цто это с цтобою?
Это так Никифор разговаривает, такой на его родине выговор, цокающий. Где же это место - кажись, возле Урала... Нет, вроде ближе.
- Да ничего, чуть-чуть руку щепой ободрало.
- Так тецет!
- Само остановится, тоже мне, рана!
Валентин включился в разговор:
- Внимание, начальство!
Да, в пролом стены заскочил Гаврилов. На голове пилотки нет, вместо нее шапка бинтов, но голос веселый.
- Отбились? Молодцы! И ты, Саша, молодец вдвойне, что с дисками помог. Должны они тебе за помощь.
- Кому я должен, всем прощаю!
- И другу моему Тихону Бастрыгину завещаю вотчину свою в Ладожском озере, все сто сажен пучины.
Я вопросительно посмотрел на отделенного: мол, что это значит?
- Не знаешь? Это такое шуточное завещание разбойника. Твои слова где-то в начале, а мои - попозже. Там еше он дядьке на кафтан завещает восемь аршин веселого смеху, а жене своей все двадцать четыре часа в сутках. Дальше не помню. Это дед мой любил по пьяной лавочке рассказывать - все вокруг от хохота покатом лежали и ногами дрыгали1.
Мы посмеялись. Пока нам это давали делать.
Немцы, видно, собрались с силами и атаковали снова. Только уже не прямо на домики, а обходя их сбоку. По домикам же работали пулеметы и минометы. Пулеметного огня я не опасался - стена кирпичная, но пот-мина - кто ж ее знает? Выдержат ли полуразметанная обрешетка и деревянное перекрытие удар мины? Как выяснилось - выдержали. Удар и взрыв на чердаке, но мы живы и только чихаем и отплевываемся от валящейся сверху пыли. Всю жизнь хозяин пыль копил, а тут эту пыль мина сразу подняла! Ко мне в сени .ггис-нулся Валентин с пулеметом, пробурчал, чтоб я с ним местами поменялся, и отодвинул меня от окошка. Я в дверях разошелся с Никифором и занял ближнее к выходу окно. Обходящих немцев видно не было. Поэтому я поочередно стал стрелять то из этого, то из второго окна в сторону немецких пулеметов. Так, чтоб показать, что в домике кто-то есть и они еще не прекратили сопротивляться. Зато пулемет Валентина работал ровными короткими очередями. И хорошо: немцы на пулемет не сунутся, а может, и отойдут, не захотев долго быть под фланговым огнем.
Сзади затопали, я крутанулся, вскидывая карабин. Это Гаврилов.
- Все живы? Ладно, перебежками отходим к опушке леса. Валя, беги к углу забора и прикрывай! В трон, в закон и в загробные рыдания! Давай!
Отделенный исчез. Пора бежать. До леса с полкилометра, побегаю всласть.
Перебежал через двор, чуть не попал в россыпь лошадиных "яблок", под ногами захрустели сухие плети какой-то огородной фигни. Перескочил жалкую изгородь (она даже ниже колена, чтоб обитатель дома, идя до ветру, споткнулся и упал в то, что сделал). Пробежал метров пятнадцать, упал и лежа выстрелил пару раз в ту сторону, где обходящие немцы были. Авось пуля виноватого найдет, как Островерхов рассказывал. Вскочил. А может, надо зигзагами бежать, чтоб не прицелились? Попробую.
Пули посвистывают где-то неподалеку от головы. Но не пулемет, поэтому пока падать не буду, свалюсь во-от за тем кустом. Кусту, как только я свалился за него, сразу досталось. Упала парочка веток. Кажись, это уже прицельно. Вставил обойму в карабин и пополз в сторону от куста. Меня учили, что, если твое место прицельно обстрел ива (от, вскакивай с него хоть чуть, но в стороне. Сейчас встану, пусть только дыхалка отойдет и сердце, как у кроля в зоомагазине, биться перестанет. Нет, долго лежать не надо. Отполз - и "вставай пришел!". И снова зигзагом! Мешок за спиной болтается, занося меня на поворотах... Не попали, растак вас и разэдак!
Пробежал еще немного, споткнулся и грохнулся. А вот ругаться на эту рытвину не надо, не сильно-то я и ушибся, зато она вовремя попалась, потому что откуда-то уже бьет немецкий пулемет. А тут лучше не вскакивать, еще пяток метров проползти, а там какая-то канава есть...
По ней я и дополз до опушки. Вымазался землей, как землеройка, даже на лицо хватило. Но все это преходяще, до ручейка, и все. Немцы уже в домиках и оттуда по лесу стреляют. И я постреляю. Не в них, так в домик. Пулемет Валентина жив, продолжает справа работать, и слева кто-то вроде тоже стреляет. Пару пуль из-за этой сосны выпустил - и покатился колобком в сторону. Еще чуть-чуть грязи, а немецкие пули бьют в сосну, возле которой меня уже нет. И снова, только из-за другой сосны. Хвоя с веток валится, но уже не на меня. Все это хорошо, только правый подсумок опустел. Тот патронташ я отдал, а сам позже прибарахлился двумя подсумками, только разными. Левый - еще царского образца, с одним отделением, правый - советского, с двумя гнездами. В таком случае - пока не стреляю, а обоймы из противогазной сумки в подсумок перекидываю. А немцы пусть думают, что это я по уважительной причине стрелять перестал, ибо кто-то из них меня достал.
И вот теперь убедитесь в ошибке. Гм, что-то слева от меня стрельба усиливается, и уже немецкое слышно. Вот это точно немецкий пулемет работает, а вот кто это такими длинными очередями лупит - не знаю. Может, это автомат? Тогда чей он? Пожалуй, что их два. Вот этот - более часто, а другой - пореже стреляет, по скорости. Так мне кажется. Значит, кто-то из них - немец. Эхма, обходят! Что надо делать при обходе? Либо отходить, либо контратаковать обходящую группу. Но fie атакуют ли те немцы, что сейчас по мне от домишек стреляют? Тут хоть мной о пень, хоть пеньком по мне, все равно голова не выдержит!
Побежал на левый фланг, на ходу доставая гранату из гранатной сумки. Подожди пока, ленинградоч-ка-лимоночка, скоро ты понадобишься. Ну да, так и есть, немцы обходят. Вот в лесу мои глаза уже вполне нормальны, все видят, ибо далеко глядеть не надо. Присел на колено, положил карабин на сук и выстрелил. Неосторожно вылезший на полянку немец свалился и завертелся на траве. А его товарищи в мою сторону стали стрелять - точнее, в ту сторону, которую ОНИ моей считают. Пора гранату бросать. Укрываюсь за стволом ели, пока она не рванет. Взрыв гранаты в кино такой мощный, словно там снаряд рвется и враги от него кувырком летят. Мне бы такую гранату, как в кино, чтоб их всех сразу повалило. Теперь они поняли, где я был, и туда стрелять стали. Только я сам влево смещусь и, может, при этом у них на фланге окажусь.
Карабин уже греться начинает, хотя до ожогов еще далеко. Последняя обойма из правого подсумка расстреляна. Вытаскиваю из левого и заряжаю в карабин, Надо подкинуть патронов из сумки. Отбегаю в сторону и укрываюсь за большим, но плоским валуном. Вытаскиваю последние четыре обоймы из нее и перекладываю их в подсумок. Э, патроны еше есть, но надо уже пореже стрелять. Подносчиков что-то не видно. Положил карабин на плоскую поверхность валуна и стал тщательно выцеливать противников. Пулемета у них нет, и слава богу, потому что загнали бы меня очередями за камень, а сами подобрались поближе.
Передергивая затвор, скосил глаза и увидел: на камне высечены изображения. Уточки, похоже, а это - скорее, олень. Или лось? Еще два выстрела. Да, мне про такие говорили, в Карелии они есть и где-то на севере. Кто из моих знакомых ездил в экспедицию по поискам Гипербореи под Мурманском, но нашел себе только приключения на одно место? Еще выстрел. Опять ранка на руке кровит, капая на этих птичек. Обо что я ее снова ободрал? Магазин пустой. Вставил обойму и выглянул из-за камня.
Вспышка огня перед глазами... Тьма.
Эпилог
Очнулся я от удушья. Везде был мокрый песок. Песок и в ноздрях, и во рту. Песок на лице. Я пошевелился, и голова с руками прорвали песчаный плен. Сквозь полузабитый песком рот в меня хлынул неописуемо сладкий воздух. А как тут описать, что в тебя вливается Жизнь, унося
Смерть из тебя? Да никак. Наверное, такое человек испытывает только раз в жизни, когда родится и вздохнет впервые, но не остается оно в нем, ибо нету памяти у только что родившегося.
Я сел. Очнувшийся мозг вспомнил то, что было до Темноты. Оглянулся - а сидел я в продолговатой ямке длиной с меня и глубиной с полметра и был слегка присыпан песком. На ногах он еще оставался, ас груди и головы уже осыпался. В край ямки была воткнута малая лопата. Там,
где была голова, когда я еще лежал.
Надо вставать. В своей могиле я уже полежал - и хватит этого. Раз я жив, значит, мой батальон жив и воюет дальше. И укрепрайон тоже жив. И все живы: кто сгорел от огнеметной струи в дотах, кого вбила в бетон взрывная волна, кто захлебнулся в водах Луги, до последнего
прикрывая отход. Вот сейчас встану... Эхма, а левая рука-то совсем не хочет работать! Щупаю ее правой и чувствую, как кость изогнулась, будто шейка у штыка трехлинейки. Явно слом:ш. Но пальцы шевелятся, Разодраннаяладоньуже корочкой покрылась. И правым глазом смотреть
больно. Пощупал лицо и от боли отдернул руку. Потом, уже осторожнее, ощупал еще раз. И глаз затек, и половина теки гоже. В голове опять звенит, как тогда, когда пуля в каску вделала.
Распрямился - шатает немного. Наверное, опять контузило. А чем контузия от сотрясения отличается? А кто его знает - может, и ничем, только на войне пишут, что контузия, а на гражданке - что сотрясение.
Так, а что с оружием? А никакого оружия. Кобура пустая, вокруг ничего не лежит. Надо срочно навести ревизию, что и сколько осталось. Оба подсумка пустые, а вот из кармашка кобуры запасные патроны не вынуты. Шинели нет, каски тоже, зато пилотка как-то на голове
удержалась.
Ага, лопатка - благо чехол под нее с ремня не сняли. Потянул ее из могильной бровки - нет, не моя. Карманы вывернуты, в них ничего нет. Фляжки тоже нет. А, вот противогазная сумка! Лежит в паре шагов от... нет, не хочу ямку больше могилою называть.
И это моя сумка, потому что эту дырку я сам зашивал, оттого и сверху на разрезе нитки - защитного цвета, а ниже - белые. Ибо других не имелось, а пару сантиметров зашить еще надо было. Она-то никого не заинтересовала. И остались в ней котелок, кружка, ложка, полотенце и
кое-какая мелочь.
А вот еды там не было. И сейчас ей неоткуда появиться. Итого: воды нет, еды нет, из оружия - только лопатка. Рука не работает, ноги ходят. Надо идти к своим, на восток.
И где здесь восток? Ну вот, обросшее мхом дерево - значит, на восток именно в эту сторону от дерева. Но мне вокруг отчего-то не нравится. Что-то вокруг неправильное, чего не должно быть. Тишина? Нуда, тихо кругбм. Но ведь это не линия фронта, чтоб грохотало все вокруг.
И на ней бывает затишье. Нет, наверное, не это тревожит. А что? Что же мне сигнализирует в мозгу: как-то здесь не так?
Ладно, тронусь в путь - и пойму. Когда контуженные мозги малость отойдут, шарики и ролики на место станут, тогда и осознаю, что мне так не по душе в окружающем. Сумку на правое плечо - и вперед.
Не, ничего: иду, хотя в голове пульсирует и иногда шатает. Ну, не первый раз мне мозги сотрясает, надо уже привыкать. Пару раз мне в Питере прилетело, третий раз - возле дота, а сейчас уже четвертый. Но не тошнит, и ладно.
Неприятное это дело - тошнота, а когда вырвет, так еще хуже. Руку локтем к корпусу прижимаю. Вообще ее нужно бы подвесить на шею, но на что ее подвесить? Полотенце коротковато, а ремень или лямку от противогазной сумки пользовать не хочется. Да и ножика нет, чтоб
отрезать. Ладно, может, дальше что-то попадется подходящее.
И пить хочется. Ну ничего, должен же мне ручеек встретиться или что-то такое. В котелок наберу и сам напьюсь. Вышел на полянку и понял, что мне так не нравилось, - жарко! Не по началу сентября жарко! И желтых листьев практически нет! Что бы это все значило? С Луги мы
ушли в двадцатых числах августа. Потом отступали на восток, недели две прошло... Ну, пусть сейчас не первые числа сентября, а тридцатое августа, но вокруг меня погода и природа - не конца августа! Зуб даю - июльская!
Ой, июльская... Как-то мне нехорошо стало, а отчего? А вот от этого... Меня зашатало, я отступил назад на пару шагов и оперся на ствол березки.
Справа сверху послышался стрекот мотора. Я поднял голову и поглядел в ту сторону. Как-то несерьезно работает мотор, слабенько, почти как мотоциклетный. Немецкие моторы гудят куда мощнее. Может, это какой-то немецкий маленький самолет? Или наш У-2?
Через минуту я его увидел. Действительно наш, только не У-2, а... мотодельтаплан.
Видал я такие, и видал такие точно, но без мотора, которые только планируют. Моторчик у них действительно вроде мотоциклетного или "запоровского", и трещит похоже. Мотодельтаплан пролетел надо мной и березкой и ушел из видимости.
"Вот я и в "Хопре"!" - успел подумать я, пока сползал по стволу березы на землю. На этой старой рекламной фразе сознание меня покинуло...
9 сентября, воскресенье. Днем было теплее, а к вечеру похолодало, и даже моросит дождичек.
Вчера мы с Катькой и Наташей ездили на Невский пятачок, положили цветы к памятникам.
Погода была хорошая, но чуть похолоднее, чем сегодня днем.
Кто такая Наташа? Это моя девушка. Мыс нею познакомились в очереди к травматологу, когда приема ожидали. И переломы у нас были одинаковые, только у меня сломана левая, а у нее правая рука. Сначала познакомились, потом я ей помог в супермаркете продукты выбрать и до дому
донести, потом помог ее бате ужин приготовить... Интересное было зрелище, как двое людей с руками в гипсе картошку чистят...
Сегодня у нее дежурство. Катька в гости пошла, а я никуда не пошел и весь день дома просидел, размышляя о разном. Что со мной было, было ли вообще, или мне показалось, и для чего все это. Я ведь всего никому не рассказывал, ни полиции, ни Катьке, ни всем прочим.