Глава 5.
Говоря о Вене нельзя не оказаться банальным. Соборы, площади, Дунай и Моцарт на всем: афишах, футболках, кружках и значках - все воспето миллион раз с истинно немецкой дотошность и сентиментальностью. Ничего нового не добавить.
Меня в этот красивейший город Европы - куда там Парижу! - привела необходимость осмотреть одно из недавно приобретенных предприятий. Частично приватизированная OMV AG имела давние связи с Советским Союзом, едва не первая в Западной Европе - двадцать лет назад - притащила в Австрию трубу с российским газом и изначально выглядела как очень хорошая база для наведения сотрудничества в области энергоснабжения. Поэтому когда в конце прошлого года на рынок выбросили пакет ее акций - всего лишь пятнадцать процентов, но для начала и это неплохо - я не медлил ни секунды. Приобретя через несколько фирм шесть процентов, я постепенно слил эти бумаги в один пакет и стал таким образом очень уважаемым акционером, для которого руководство компании всегда шло навстречу, не позволяя, впрочем, сильно зарываться.
Полдня мы провели в офисе компании на Трабреннштрассе, распивая чаи, а на следующий день была рассчитана поездка в немецкий Бургхаузен, где находился крупный нефтехимический завод с одноименным названием, купленный год назад австрийской OMV.
Все протекало по плану посещения, согласованного с руководством компании неделю назад, и когда речь зашла о русских стажерах, один из вице-президентов компании предложил мне спуститься этажом ниже и посмотреть на нескольких русских, уже три месяца постигающих науку эффективного ведения коммерчески успешного бизнеса. Конечно, я не стал отказываться - хотелось посмотреть на лица соотечественников, которые вскоре встанут во главе российских флагманов производства.
Герр Шульц - вице-президент по кадрам - был настолько любезен, что лично повел меня в обитель советских инженеров. Его английский был страшен, но немецкого у меня не было вовсе и пришлось разговаривать с ним на странной смеси языков и жестов.
- Эти русские странные люди есть. Они много как дети спрашивать вокруг всех. Иногда такой глупость! Я их не осуждать. Им так много нужно учить! У них в России все не так быть, как нужно устраивать! Все есть неправильно!
- Они хорошо работают?
- Was? О, ja, работать хорошо. Не лениться никак! Только один вопрос у меня возникать: что Sie станете потом с ними делать? Зачем это нужда?
- О, герр Шульц, вы, как специалист по кадрам, должны меня понять! Если немецкого инженера отправить в Индонезию, ему придется платить три тысячи марок и обеспечить условия и карьеру! Русские будут работать и за шестьсот! Пусть Дитрих или Отто сидят в Вене, Мюнхене или Карлсруэ, придумывает всякие интересные штуки, а Иваны станут их воплощать в Малайзии и в Нигерии. И в России. Но чтобы ничего не испортить, нужно, чтобы красные понимали, что им предстоит делать - поэтому они здесь!
- Международный рынок труда есть? Я понимаю этот вопрос преотличненько! А вот и наши гости здесь имеют работу! - он показал мне рукой на обширный зал, где среди полутора десятков персональных компьютеров виднелись головы работающих людей. - Sehr geehrte Damen und Herren! Achtung!
Он еще что-то трещал на своем австрийском немецком, а я замер в ужасе - из третьего ряда на меня смотрели до боли знакомые глаза редкого голубого оттенка, и спутать их с чьими-то другими я бы не смог даже будучи в стельку пьяным!
- Захар?! - прошептали одни только губы - неслышно.
Анна-Анька-Нюрка Стрельцова. Живьем посреди Вены!
И, конечно, она меня узнала. Еще бы, ведь я дергал ее за тонкие косички лет с семи - с первого класса.
Она здорово похорошела за те несколько лет, что мы не виделись. Еще не исчезла свежесть юности, но уже появилось осознаваемое достоинство - именно то сочетание, что так нравится мне в женщинах. Оно проходит быстро - между двадцатью двумя и тридцатью оно еще есть, а в тридцать пять от юности уже ничего не остается.
Я улыбался, словно вдруг одолел меня синдром Ангельмана. И еле заметно качал головой справа налево: "не вздумай, дура, не вздумай!"
Анька все-таки умница, потупила глазки, закрыла рот обеими ладошками - видимо, для надежности.
- Вот здесь есть Михаэль, - герр Шульц кивнул приземистому белобрысому крепышу, - он нам штудирен автоматизированние ляйтунгсистем. Sie меня понять?
- Да, герр Шульц, я понял, - откуда мне знать, что такое эта его "ляйтунгсистем"?
- О-кей, о-кей, - он снова разлился немецкой тарабарщиной перед инженерами. Пару раз мелькнуло "герр Майнце", - я им сказаль, что наш есть инвестор из Америки. Они радоваль все. Этот еще зовут Спартак, - он подтолкнул ко мне смущенного очкарика, - этот человек считать системы стандартизация ISO, вот еще один хитрец имя Рим, он татар. И наш украшений всего офиса здесь фройляйн Анна Стрелцофф. Если фрау Шульц мне сказать, что больше меня не любить, я беантвортен "чао!" и пошель про Анна вздыхать!
Михаил и Рим засмеялись - кажется, поняли шутку герра Шульца. Если это была шутка.
Я пожал руки каждому из присутствующих, на пару секунд дольше положенного задержавшись на лапке Нюрки.
- О, герр Майнце тоже один раз полюбить фройляйн Анну? - мой провожатый замечал все. Кадровик. - Если Анна говорить Sie "да", я стал здесь один совсем грустный.
Михаил заржал в голос. Анька английского не знала - всегда учила немецкий и даже побеждала на каких-то районных олимпиадах - и хлопала глазами, силясь понять, что лопочет обаятельный австриец.
- Скажите господам, герр Шульц, что я очень рад видеть их здесь. И буду счастлив приветствовать на любом из моих предприятий от Финляндии до Сингапура. В наш век открывающихся границ и международной разрядки деловым людям очень нужно такое общение, оно обогащает обе стороны и снимает непонимание. А непонимание - это убытки, которые никому не нужны. Особенно я хочу выразить свое восхищение русской красавице Анне Стрелцофф. Мне говорили мои дед и бабка, что самые красивые женщины живут в России, но, кажется, мои предки заблуждались. В России живут ангелы. По крайней мере, они там точно есть, теперь я знаю. И тем ценнее подвиг товарища Горбачева, открывающего свою страну мировому сообществу. Еще скажите, что если у господ стажеров есть претензии, предложения, пожелания, они могут смело обратиться ко мне напрямую.
Герр Шульц разразился какой-то длинной речь, в которой я десяток раз услышал "Анна" и ни разу "Горбачев".
Скомкав окончание экскурсии, я кое-как умолил вице-президента вернуться - так ему не хотелось лишать Стрельцову своего общества.
Главное, что я вынес из этой нечаянной встречи - внешность нужно менять! Усы, очки, прибавить в весе фунтов шестьдесят, фарфоровые зубы - ничего не должно остаться во мне от Захара Майцева. Не хватало еще провалиться, если попадется кто-то не столь сильно подкованный в конспирации, как старинный комсомольский вожак Нюрка.
Вечером я сидел в своем номере Ring и тихонько напивался. Только сейчас мне пришло в голову ощущение, что Серый отобрал у меня какую-то очень важную часть моей настоящей жизни и заменил ее неправильным суррогатом. Безмерно интересным и насыщенным, но суррогатом - не жизнью. И хотя мой папа - психотерапевт - считает, что психологию изобрели бедные евреи, чтобы ничего не делая стать богатыми евреями, мои мозги определенно нуждались в ремонте. Но к последователям Фрейда или Юнга я не пойду.
В начале восьмого я не выдержал и позвонил Шульцу с требованием срочно выдать мне место, где остановились русские.
Наверное, рядом с ним присутствовала та самая "фрау Шульц", потому что оказался он необыкновенно сговорчив и уже через пару минут я бежал по ступенькам лестницы вниз - к паркингу, где машины, которые отвезут меня к Аньке. Зря, наверное, напился.
Для проживания русским стажеркам выделили какой-то домишко в Дёрлинге на Бёрнергассе: зелень, узенькая дорожка, метровой ширины тротуар и много припаркованных к обочине "Опелей".
Я попросил кого-то из своих бесчисленных Томов-Максов-Пьеров остановиться через три дома после нужного и вернулся к нему пешком.
Обычная белая кнопка электрического звонка, цветы в клумбе - ничего неожиданного и все равно как-то не по себе. Дома я нажал бы на это звонок не задумавшись ни на секунду.
Та, что вышла ко мне на крыльцо, была и Нюркой, и не была ею одновременно.
Кофта с высоким воротником, джинсы, туго обтягивающие ладные ноги - такой могла бы быть Стрельцова в своих грезах. И тем не менее именно такая стояла она передо мною.
- Все-таки это ты, - вместо "добрый вечер" сказала она. На чистейшем русском.
- Так получилось, Ань. И я тоже очень рад тебя видеть. Погуляем?
- Ностальжи мучает монгольского героя?
- Не представляешь как. Так ты пойдешь?
- Знаешь, Майцев, если бы это был не ты, а кто-то более серьезный, я бы плюнула в твои лживые глазенки! Но это ты - самый легкомысленный оболтус на курсе. На тебя что плюй, что по башке костылем бей - итог один.
- Ты забыла добавить "самый талантливый".
- Еще врун и фантазер.
- Талантливый, - настаивал я, сгребая ее в обьятия.
- И руки убери, Сухэ-Батор. Ты еще и напился, - она повела своим тонким носом.
- Так ты согласишься погулять по этим чудным аллеям с монгольским героем? - я спрятал руки за спину. - Или мне валить в сторону Сихотэ-Алиня?
- Это не в Монголии, умник, - Стрельцова насмешливо фыркнула. - Подожди.
Спустя четверть часа мы брели по узкой улочке, пропуская редких прохожих, и Анька рассказывала мне, как оказалась в Вене:
- Вы уехали зимой, а я уже совсем собиралась увольняться. Зарплаты нет, отпуск не дают, на работе вечно никого не найти - одни пиджаки висят. Уже даже обходной лист в руках держала. И вдруг закрутилось-понеслось… В марте приехали какие-то люди, стали искать достойных кандидатов на стажировку в Австрию. Ну, ты же знаешь, как у нас к загранкомандировкам относятся? Первый состав стажеров и набрали из директорского сына, директорского зама по научной части, пары начальников лабораторий, профорга и зама парторга. Еще кто-то там от комитета комсомола был. В общем, когда эти семеро стали готовить документы, выяснилось, что предварительно требуется сдать тесты, а проверять их станут москвичи из такого же НИИ автоматики. А наши завлабы - результаты московских тестов. Плюс обязательное условие - немецкий разговорный, а таких вообще на весь институт десятка полтора человек. У кого семья, у кого болезнь, в общем, реальных стажеров пять человек и вышло. Тест мой на "удовлетворительно" приняли. Сказали, что это самый нужный результат - еще не забита голова догмами и имею представление о предмете. Вот так я здесь и оказалась. Неожиданно, в общем. И мне здесь очень нравится. Зарплата, правда, не очень… Пять тысяч шиллингов. Не походишь по театрам. Зато красиво и тепло. И цветы всюду. Пока мама жива была, она о таком всегда мечтала - чтоб вокруг меня везде цветы были. Даже предлагала в универ поступать на факультет биологии. У нее там кто-то знакомый был. А я в системщики пошла. И теперь там, где всегда цветы.
И мы замолчали. Мне было просто хорошо идти в теплом вечере по тротуару австрийской столицы рядом с кем-то знакомым и почти близким. Анька, наверное, просто еще раз вспоминала события последнего времени.
За нами тихо крался мой "Мерседес" с Паулем - так его на самом деле звали - за рулем.
- Знаешь, когда этот Шульц увел тебя, мальчишки бросились выяснять, что за важная шишка их посетила? - хихикнула вдруг Нюрка. - Я даже сама засомневалась, что это ты был. Важный такой. Плешивый.
- Лысый, - поправил я. - Солидный.
- Во, точно - солидный! И плешивый.
- Выяснили?
- Оказывается, ты важная птица, Захарка. Американский инвестор из числа самых желанных для любого предприятия. Мистер Твистер, бывший министр, мистер Твистер миллионер, владелец заводов, газет, пароходов… Спартак с Мишкой даже поспорили - есть у тебя десять миллиардов или нет?
- Есть, Ань, больше есть. Миллиарды есть, счастья нет.
- Ну-ну, - хмыкнула Нюрка, не желая принимать намек. - Расскажешь, как докатился до жизни такой, комсомолец Майцев?
Я покачал головой, отказываясь свидетельствовать против себя самого.
- Я американский гражданин и не буду давать показаний без присутствия американского консула!
- Какой же ты американец?
- Обычный. Четырнадцатая поправка к Конституции США, раздел первый.
- Ну Захар, ну будь лапой, не умничай. Расскажи! - Стрельцова пыталась подлизаться и даже взяла меня под руку.
Раньше такого за ней не водилось. Все ее любопытство прежде ограничивалось передовицами в "Правде" и успехами институтского стройотряда. Мне так казалось? Или этому она уже здесь научилась?
- Ты могилу Чингис-хана нашел? - она заглядывала мне в глаза, и я чувствовал себя вознесшимся на седьмое небо.
- Я очень рад тебя видеть здесь, Ань. Очень неожиданно и почему-то приятно. Знаешь, пару месяцев назад я вспоминал о тебе, - о причине воспоминаний - Грейс Келли - я решил не говорить: мало ли как она отнесется к своей похожести. Ведь каждая женщина думает, что она исключительна и неповторима. Пусть и дальше пребывает в этом нелепом, но тешащем самолюбие, заблуждении.
- Правда? И что ты вспоминал?
- Лицо, нос, глаза, руки и… - держите мой язык, сейчас наговорю!
Она задумалась, будто что-то припоминая.
- Нет, я о тебе не вспоминала. Только когда вы приезжали домой по зиме. Неожиданно сегодня увидела, чуть не охнула.
- Да уж, ты молодец. Спасибо тебе, Ань, ты умница, все правильно поняла.
- Представляю глазищи этого австрияка - Шульца, если бы я завизжала, как делает Семенова Катька, да бросилась бы тебе на шею!
Я усмехнулся, потому что в тот момент я чего-то подобного и ждал.
- Ты голодна, Ань? Предлагаю перекусить немножко. Есть здесь какое-нибудь приличное заведение?
- Нет, что ты! Мы с девчонками уже поужинали, толстеть нельзя. А по ресторанам я не хожу - денежное довольствие не позволяет. Так что рекомендовать что-то - увы, это не ко мне.
- И не приглашает никто?
Она подозрительно на меня посмотрела, но уточнять ничего не стала:
- Приглашают, обязательно. Но если на каждое приглашение я стану отзываться, то быстренько растолстею и стану похожа на табуретку на кривых ножках - все женихи разбегутся!
- От тебя вряд ли кто-то согласится убежать по своей воле.
- Ух ты, какой вы галантный кавалер, комсомолец Майцев. Или правильнее будет - Майнце? Как мне к тебе обращаться?
- Зови меня Зак, - вздохнул я. - Привык уже.
- Так ты мне расскажешь, Зак, о своих приключениях?
- Очень бы хотел, но не могу, Ань. Не обессудь, это чужая тайна. Точнее, не только моя.
Не рассказывать же, в самом деле, ей правду? Да и трудно поверить в такое. Практически невозможно. Я сам-то совсем недавно поверил в то, что все происходящее вокруг - не сон.
- А кто может? Может быть, твой отец? Он, говорят, тоже исчез куда-то. И мама твоя в Москву засобиралась. Что происходит, Зак?
Я молчал. Мне нечего было ей ответить. Врать почему-то не хотелось - вдруг потом она посмотрит на меня своими глазищами и скажет: "ты мне врал, Майцев! Как тебе не стыдно?" - и я определенно расплачусь.
- Так кто мне расскажет?
- Не знаю, - я пожал плечами, - наверное, Серый мог бы сказать.
- Где он?! Ты знаешь? - с Анькой произошла моментальная метаморфоза: только что она была флиртующей лапонькой и вдруг стала совершенной фурией - даже в руку мне вцепилась своими когтями очень чувствительно. И снова вперилась в меня своими зрачками - хрен соврешь.
- Вообще-то знаю, - пробормотал я, соображая, что мои личные акции стремительно рухнули в бездну. Хоть в шорт становись. - Далеко отсюда.
- Значит так, миллиардер Майнце! Сегодня уже поздно, - она выпустила мою руку и посмотрела на маленькие часики "Заря". - Да, сегодня поздно. Но завтра с самого утра ты везешь меня к Фролову!
- Но…
- Знать ничего не хочу, - жестом светской львицы она распустила стянутые резинкой волосы - знала, стерва, что действует этот жест безотказно. - Или в восемь утра ты делаешь то, что я сказала, или в девять я стою на пороге какой-нибудь "Kronen Zeitung" и обстоятельно докладываю ее главному редактору о том, кто такой всемирно известный биржевой деятель Закария Майнце.
- Ань, так делать нельзя.
- Я знаю, Захарка. Он уехал зимой, и я полгода проревела в подушку. Даже не надейся, что я от тебя отвяжусь.
Я сделал вид, что задумался. На самом деле мне требовалось какое-то время, чтобы смириться с тем, что здесь мне ничего не светит. Лет пять назад, как настоящий бойцовый олень, я бы бросился доказывать свое исключительное право "танцевать барышню". Теперь нет. Досадно, но так бывает. На земле таких барышень - три миллиарда и если я начну каждой понравившейся красотке доказывать свою непомерную крутость - я просто очень быстро истощусь. Правда, Анька - совсем не "каждая". Жалко, очень жалко, но не смертельно.
- Тогда мне придется тебя убить, Ань.
- Убивай, - она согласно кивнула. - Но сначала я схожу в редакцию газеты.
- А что скажет твой куратор, когда поймет, что тебя нет в стране? У вас же есть какие-то кураторы?
- Захарка, ну неужели такой галантный кавалер спасует перед такой малостью? Думаю, ты решишь этот вопрос парой слов по телефону? А?
И я дал себе клятву больше никогда не знакомиться с русскими стажерами - чтобы не попадать в подобные глупые ситуации. И обязательно поработать над внешностью.
- Хорошо, Ань, только потому, что ты об этом просишь. Но у меня есть три условия.
- Угу, слушаю?
- Первое - мы с тобой все-таки сходим в ресторан. Сейчас. Я неожиданно проголодался и мне определенно нужно добавить спиртного. Непростой день сегодня выдался.
- Хорошо, - она легко согласилась.
Мне показалось, что предложи я ей сейчас переспать ради того, чтобы поутру увидеть Серого, и она так же легко согласится. Или выцарапает мне глаза и сдаст газетчикам без обещанного ожидания "завтра".
- Второе… Не знаю, как тебе это сказать…
- Говори как есть, постараюсь не обидеться.
- Ну смотри: ты обещала!
- Говори уже!
- В общем, я хочу, чтобы ты выглядела не как советская студентка за границей, а… В общем, нужно будет немножко поменять гардероб и заехать в Лондоне к моему парикмахеру. Только не подумай, что я намекаю, что ты плохо выглядишь! Ты - волшебна! Но так будет лучше. - Я не решился сказать, что было бы неплохо еще поменять зубы: на верхнем резце имелся небольшой скол.
- Вот же, - усмехнулась Нюрка. - А мне уж почудилось, что ты меня в койку потащишь! А ты всего лишь - красоту навести? Какой ты хороший, Захарка, - она чмокнула меня в щеку.