чувствовал - ничего еще не закончилось.
Шпион
Ясный думал, что хуже быть уже не может - бандиты, которых он, казалось, держал на поводке, сейчас держат на поводке его. Но он ошибался - цепь роковых случайностей только начала разматываться.
Водителем "Руссо-балта" оказался Тверити- нов, тот самый, кого приказом Фрунзе и при содействии Чепаева отправили весной на Украину. Все думали, что Тверитинов погиб - ведь он был инструктором красных в банде Махно, когда
Троцкий объявил батьку вне закона. Но вот, оказалось, живой.
- У меня пакет для Чепаева, - сказал Тверити- нов.
- Передать лично?
- Так точно.
Что в пакете? Не может быть, чтобы Тверитинов зазря провел три месяца у батьки Махно, а потом вернулся. Здесь наверняка какая-то комбинация. Времени на размышления было слишком мало. Махно, Махно... что про него в оперативных сводках писали?
- Чепаев сейчас наверняка спит. Будем будить?
- Будем, - твердо ответил Тверитинов.
- Ну тогда пойдем.
Они вышли на улицу. Ясный затылком чувствовал, что бандиты все еще где-то здесь, но сейчас ему было совсем не до них. Махно... Кажется, сегодня попадалось: "...объявил о создании "Революционной повстанческой армии Украины (махновцев)"". То или нет?
- На машине? - спросил Тверитинов.
- Дворами быстрее.
Они пошли дворами. В этом дворе живут. В этом - тоже. Где же не услышат шума?
- Долго еще?
- Через два дома.
Ясный уже догадался, что за пакет у Тверити- нова. Поэтому, когда они вошли в пустой двор, он резко развернулся и ударил краскома в лицо.
Тверитинов удара не ожидал и упал, крепко стукнувшись головой о ворота. Ясному хватило нескольких мгновений, чтобы обезоружить противника.
- Значит, Чепай с Махно все-таки сговорились, да? - спросил он у поверженного врага.
- Да ты что творишь, на...
Удар кованым сапогом в ребра перебил Твери- тинову дыхание.
- А ведь Чепай уже забыл о тебе, со счетов списал, другого гонца отправил. А ты вон какой шустрый оказался. Только везение, видать, все мне досталось. Слышишь, Тверитинов?
Тверитинов, если и слышал, ответить не мог - сломанное ребро проткнуло ему легкое.
- Ты уж извини, Тверитинов, - сказал Ясный, отыскивая во дворе подходящее орудие, потому что стрелять было нельзя. - Хороший ты человек, и не тебя я убиваю, а вредное для моих планов донесение.
Нашелся только кусок жернова от ручной мельницы. Чтобы не испачкать себя кровью, Ясный разделся донага, поудобнее ухватился за камень и несколькими ударами раскроил Тверитинову череп. Убедившись, что враг не дышит, Ясный обыскал его одежду и в подкладке куртки обнаружил пухлый пакет.
Даже не читая, Ясный зажег бумагу и бросил на траву. Отыскал во дворе бочку с дождевой водой, смыл с себя кровь. Потом вылил всю воду и положил в бочку мертвеца, чтобы на него никто случайно не наткнулся.
Ясный оделся, и тут его ошарашила новая мысль - а как же машина, на которой приехал Тверитинов? Как свидетели, которые видели Тверитинова в штабе? Тоже убить?
Решение пришло само по себе.
- Чем ты здесь, товарищ начальник, занимаешься? - спросил Богдан из темноты.
- Что ты здесь делаешь?
- Мне было интересно, куда ты повел этого субчика. Где он, кстати? Под бочкой?
- Некогда болтать. Мне нужна ваша помощь. Машину водить умеете?
Ни Богдан, ни Серега автомобилем управлять не умели. Ясный, впрочем, на это и не надеялся.
- Я сам все улажу. Вы сидите тихо и не рыпайтесь, а лучше - ищите этого вашего гонца. Найдете - беру в долю. Ах, да... вы мне еще понадобитесь сейчас. Отставить поиски, доделаем дело, тогда ими займетесь.
Шпион и бандиты покинули двор. Дрожащий от холода и страха соглядатай, прятавшийся в дровяном сарае, осторожно вылез наружу и пошел за ними следом, прячась в тени.
Казаки
- Господин полковник, есть пленные, - разбудил Бородина Белоножкин.
- Давно взяли?
- Никак нет, полчаса назад доставили.
- В каком направлении двигались?
- Сломихинская. На "Руссо-балте" ехали.
- Ишь ты, богато. Небось двадцатичетырехсильный?
- Так точно, господин полковник!
-- Уже допросили?
- Вас ждем.
- Добро, идем скорее.
Для допроса с пристрастием еще в прошлую ночь выкопали блиндаж в одном из амбаров, чтобы криками не смущать бойцов. Допрос на войне - штука грязная и громкая, заплечных дел мастеров не любит никто, думают - ироды они окаянные, креста на них нет. Но кто-то же должен эту работу делать?
Полковник Бородин предпочитал делать ее сам. Не потому, что любил истязать, это ему как раз не нравилось. Полковнику хотелось сохранить душевное спокойствие своих бойцов, чтобы не приходилось им вскакивать ночью от кошмаров, будто кто-то загоняет тебе иголки под ногти, или прижигает порезы окурками, или выдергивает пальцы из суставов.
Пленные в полуподвешенном состоянии, касаясь пола только пальцами ног, раскачивались на крюках, торчащих из накатного потолка.
- Представьте мне наших гостей, - велел полковник подхорунжему.
- Вот этот, - Белоножкин ткнул пальцем в молодого человека с заплывшим глазом и опухшей верхней губой, на которой запеклась сукровица, - заместитель начальника штаба Колокольников Роман Игнатьевич, одна тысяча восемьсот девяносто пятого года, мещанин из Николаевска. Другой, - подхорунжий показал на хмурого усатого мужика средних лет, - Деревянко Денис Дмитриевич, одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой, крестьянин Самарской губернии.
- Превосходно. Полагаю, автомобилем управлял молодой человек?
- Так точно, ваше превосходительство.
- Чем его так?
- Это Усатов из пращи метнул. Надо было без выстрела взять, вот он и переборщил.
- Ох уж этот Усатов. А Деревянко, значит, сопротивления не оказал?
- Так точно, смирный.
- Добро, это настраивает на хороший лад. Итак, - полковник снял китель и начал закатывать рукава рубашки, - мы можем значительно ускорить ту неприятную процедуру, к которой должны приступить. Я собираюсь задать вам несколько неудобных вопросов о составе и расположении сил в станице Лбищенской. Я понимаю, что чувство долга и взаимовыручки не велит вам сотрудничать с врагами, предавать своих сослуживцев. Но я предоставлю вам две уважительные причины, которые должны примирить вас с чувством долга. Во-первых, честно отвечая на вопросы, вы сохраните жизни не только себе, но и своим друзьям, потому что количество боеприпасов у нас ограничено и стрельба будет лишнейтратой времени и ресурсов. Мы не собираемся убивать пленных, нам нужен только ваш командир Чепаев, остальных мы согласны с богом отпустить по домам или разрешить присоединиться к белому движению. Во-вторых, добровольное сотрудничество избавит вас от допроса с пристрастием. Уверяю вас, куда лучше и безболезненнее ответить сразу.
- Напугать хочешь, гнида белая? - спросил заместитель начальника штаба.
- Что вы, Роман Игнатьевич, ни в коем разе. Если бы я хотел вас напугать, я бы взял клещи и выдрал зуб вашему товарищу, уверяю, это безотказно действует. Но мне хочется обойтись без этого, поэтому я вас спрашиваю - будете ли вы говорить?
- Иди к черту.
- Вы правы - несомненно, после смерти я отправлюсь в ад. Однако, если верить большевистским догматам, загробной жизни не существует, и я могу избегнуть адских мук, а вот вы просто так не отвертитесь.
- Стойте! - завопил Деревянко, увидев, как полковник берет клещи. - Не трогайте его, я все скажу!
- Заткнись, Деревянко, я тебе приказываю! - обернулся к товарищу Колокольников.
- Данил Наумович, заглушите Романа Игнатьевича.
Белоножкин заткнул молодому пленнику рот кляпом и надел на голову мешок.
- Я вас слушаю, Денис Дмитриевич.
- Христом богом прошу, не мучайте нас! Все расскажу, только не мучайте.
- Данил Наумович, спрячьте инструменты.
Пока подхорунжий убирал пыточные инструменты в сумку, красноармеец Деревянко следил за ним. Потом перевел взгляд на полковника:
- Спрашивайте.
- Вот это дело. Итак, братец, расскажи нам - куда вы ехали в столь поздний час?
- В Сломихинскую ехали.
- Вот так, с бухты-барахты? Что-то ты, братец, утаить пытаешься...
- Мы люди служивые, приказ получили - выполняем. Ваше высоко... велите спустить меня вниз, затек я совсем. Вы не сомневайтесь, я не убегу, Христом богом клянусь.
- Отвечай, зачем ехали в Сломихинскую?
- Говорю же - приказ получили. Велели перегнать автомобиль в Сломихинскую и ждать дальнейших распоряжений.
- Кто велел?
- Начальник штаба, вестимо.
- Прямо так и велел - перегнать автомобиль среди ночи?
- Мне-то он ничего не говорил. Просто пришел ночью человек, сказал - донесение из Уральска принес, а у самого мандата нету. Я его, конечно, к начальству. Начальство его выслушало и убежало куда-то. Потом приехал на автомобиле другой человек и тоже, говорит, донесение. Но у него мандат был, хоть и старый, Тверитинов фамилия. Начальство вернулось, повело Тверитинова к Чепаю, потом возвращается и говорит: "Срочно вернуть автомобиль в Сломихинскую и ждать там до особого распоряжения".
Полковник непонимающе посмотрел на Бело- ножкина.
- Подхорунжий, вы хоть что-то поняли?
- Ни слова, господин полковник. Достать инструменты?
- Нет! - заорал Деревянко. - Я правду говорю! Так и было!
Бородину не требовались инструменты, чтобы проверить искренность красноармейца, тот явно говорил правду и готов был говорить еще. Но какой смысл в этом ночном рейсе?
- Ни пакета, ни устного поручения не было?
- Нет, ничего.
- Ничего глупее не слышал. Хорошо, допустим, ваш начальник идиот. Можешь ты сказать, сколько сейчас бойцов в гарнизоне?
- С точностью до человека не скажу, но тысячи четыре точно.
- Конников?
- Две тысячи лошадей, фуражу едва хватает.
- Добро. На карте можешь дислокацию показать?
- Могу.
- Хорошо. Подхорунжий, снимите его и запишите все показания.
- А с этим что? - спросил Белоножкин, показывая на Колокольникова.
Полковник спросил у Деревянко:
- Как вы думаете, Денис Дмитриевич, что делать с вашим товарищем? Сами понимаете, он для нас ресурс бесполезный.
В глазах Деревянко стояли слезы. Он все рассказал, чтобы их не мучили и не убивали. Колоколь- никову что, он молодой дурак. Думает, если ему полноги оттяпают или глаз выколют, сразу героем станет. Того не понимает, что, когда тебя режут, все разболтаешь, даже какого цвета рейтузы мама носит. И что, получается, все это было зря, все равно в итоге лютую смерть принимать?
Бородин прочел эту тоску в глазах солдата и сказал:
- Хорошо, решим этот вопрос утром. Возможно, если вы и дальше будете сотрудничать, мы сохраним жизнь вашему другу.
Белоножкин увел Деревянко изучать карты, а полковник остался.
- Вы еще здесь, Колокольников Роман Игнатьевич, одна тысяча восемьсот девяносто пятого года? - спросил он. - Не бойтесь, я не буду вас истязать, я хотел поговорить. Знаете, иногда полезно свои соображения высказывать противной стороне, особенно если та ответить не может.
Полковник надел китель и стал застегиваться.
- То, что рассказал этот ваш Деревянко, - крайне занимательно и глупо. Я хочу понять: почему мы, кадровые офицеры, прошедшие войну, побеждавшие немцев и австрийцев с их военным умением и мощью, пасуем перед вашим братом? Мне точно известно, что процент дезертиров в вашей армии куда выше, чем у нас. У вас идейных и фанатиков ровно столько же, сколько у нас. Вы тупее и беднее нас. Но почему вы побеждаете? Не отвечайте, это риторический вопрос. Прежде чем убить вас, я хочу сказать, что уверен в победе вашей чумазой орды. Она не за горами, но завтрашнее сражение выиграем мы.
Полковник взял кортик и воткнул клинок в мычащее существо, висящее на крюке, точно в сердце.
Красноармеец Деревянко о смерти товарища не подозревал, сидел на импровизированной скамье, сколоченной казаками, держал на коленях карту и показывал, где именно расположены самые крупные по численности соединения красных.
Белоножкин внимательно слушал и отмечал карандашом места скопления противника. Особо интересовала подхорунжего изба, в которой квартировал Чепаев. Деревянко уверенно указал улицу и дом, не забыв упомянуть, что прошлой ночью там был пожар, так что рядом имеется верная примета.
- Только встает Чепаев рано, - предупредил Деревянко. - Если врасплох не застигнете, он вас и с сотней бойцов в капусту изрубит, уж будьте покойны.
- Пугаешь?
- Ни боже мой, ваше благородие. Но уж как ни пытались ваши Чепая поймать, а все он сухим из воды выходил. Только пьяным да связанным одолеете его, иначе никак.
- Что-то еще?
- Никак нет, ваше благородие, все рассказал, что знал.
Белоножкин вызвал конвой, и Деревянко увели, чтобы на улице, истыкав штыками, сбросить в яму. В отряде каждый человек на счету, охранять пленных некому. Операция сложная, тут не до милосердия.
С полученными сведениями подхорунжий отправился к полковнику.
Бородин уже вернулся.
- Как наши успехи?
- Разведданные подтверждаются, с некоторой поправкой на время - за последнюю неделю обострилась эпидемия тифа, в карантине еще две роты красных. В целом позиции красных не изменились, фортификационные сооружения оставлены там, где были до штурма.
- Полагаете, справимся?
- Бесспорно. Но операцию нужно перенести.
- С пяти часов пополуночи? И на сколько?
- Думаю, нужно начать в три часа.
- Объясните.
- Лбищенск живет по чепаевскому времени, а Чепаев просыпается чуть раньше пяти утра. Чепаев чрезвычайно мобилен, если мы не захватим его врасплох и он успеет мобилизовать хотя бы сотню бойцов - нам придется худо. Он никогда не дерется в обороне, всегда атакует, местность, в которой находится или воюет, знает досконально. У нас просто не будет шансов.
Бородин задумался. Насчет личного времени Чепаева до сих пор не говорил ни один из участников или разработчиков операции. Агент в штабе красных тоже не упоминал об этой особенности начдива, а должен был. Может, не придавал этому значения, но почему тогда на это обращает внимание простой боец?
- Добро, вы меня убедили, - сказал полковник. - Но вопрос штурма и пленения Чепаева отнюдь не самый главный. Я не сомневаюсь, что ваши башибузуки обеспечат успех операции. Меня больше беспокоит, что мы станем делать потом.
- Отправим Чепаева в Ставку.
- Через территории, занятые большевиками? На аэроплане? Давайте будем реалистами: наш рейд - отчаянная бравада. В нескольких десятках километров от нас сосредоточены основные силы красных, и то, что этот бок обнажен, ничего не значит - нас выбьют из Лбищенска через день-два, максимум - через неделю.
Подхорунжий удивленно посмотрел на полковника.
- Не нужно так на меня смотреть, вы сами должны понимать суть происходящего. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что после завершения операции основная часть отряда должна немедленно отступить обратно в Каленый. На арьергард возложим тотальное уничтожение складов...
- У нас приказ держать оборону до подхода армии.
- Вы понимаете, что это напрасная трата сил и времени? Не удержит наша "армия" красных. Толстов - прекрасный стратег, но ему достались жалкие остатки войска. Нас сомнут, и ладно, если заставят отступить, а не раздавят.
- Вы так говорите, будто не будете принимать участия в штурме.
Бородин вздохнул.
- Я еще достаточно молод и полон сил, но посмотрите на меня: я развалина. Потому что в победу не верю, а мщение, которое движет вами, мне не понятно. Я в каждый бой иду как в последний. Так вот: возможно, в этом бою меня не станет. Я хотел
бы, чтобы вы наплевали на белое движение и уводили людей за кордон.
- Это измена.
- Так расстреляйте меня.
Белоножкин опустил глаза.
- Ладно, бог с ним, с этим разговором, - махнул рукой Бородин. - Вы правы - не время для болтовни. Там, в блиндаже... я немного наследил. Прикажите убрать.
Диверсия
Сначала разбудили Петьку.
Взволнованный красноармеец из караула стоял перед заспанным Петькой, пучил глаза и громко шептал:
- Товарищ Исаев! Там такое! Там, в штабу...
- Что в штабу?
- Не знаю.
- Что - не знаешь?
- Что делать, не знаю.
- А старший караула?
- И старший не знает.
- Черт знает что! А от меня чего надо?
- Штаб заперт.
- В смысле - заперт?
- На замок заперт, а ключа у нас нет. В четыре утра смена караула, а Дениса Деревянки на посту нет.
- А кто есть?
- Никого.
- А старший почему сам не пришел с докладом?
- Боится.
- А ты, значит, не боишься.
- Я тоже боюсь, но я отважный.
- Ладно, отважный, пошли.
Штабная изба оказалась заперта, но не опечатана. Более ничего необычного не было. Петька посмотрел на часы - через десять минут пора будить Василия Ивановича, а тут такая ситуация непонятная. Старший караула стоял в стороне и нервно курил.
- Ключ есть у кого-нибудь? - спросил Петька.
- На гвоздике висит.
- Да вы что, нарочно, что ли?! Я вас под трибунал отдам! - гаркнул Петька. - Развели, понимаешь, не знаю что!
Он вбежал на крыльцо, сорвал с гвоздика ключ и открыл дверь.
Из избы потянуло дымком.
- Мать вашу, опять пожар, что ли? - Петька нюхнул воздух. - Будто тряпками горелыми пахнет. Ну-ка, сюда идите оба!
Караульные подбежали.
- Фонарик есть?
Старший достал карманный фонарик. Все трое вошли в избу. Зажгли керосинку, осмотрелись. Все, вроде, стояло на своих местах. В печке ничего не
горело, и откуда шел запах, понять было невозможно.
Молодой красноармеец с выпученными глазами вдруг плюхнулся на четвереньки иначал водить носом, будто поросенок, который ищет корыто с помоями.
- Ты чего?
- Из подпола тянет, - сказал красноармеец.
Петька со старшим переглянулись и в один голос выкрикнули:
- Ночков!
Перестановка в штабе все же была: стол с радиостанцией, печатными машинками и прочей требухой стоял аккурат на люке, ведущем в подпол, в каморку начальника штаба. Стол втроем оттащили к окну, и старший караула открыл люк. Ночков сидел в исподнем, скрюченный, бездыханный, на верхней ступеньке, прильнув к щели между люком и полом. Весь подвал тонул в дыму.
Мужчины вытащили начальника штаба на улицу. Петька надавал Ночкову пощечин, старший караула принес воды и окатил начальника из ведра. Грудь Ночкова шевельнулась, и он, хрипя, вдохнул, после чего тяжело и продолжительно закашлялся.
- Живой! - обрадовался Петька. - Живой! Ладно, смотрите тут за ним, а я побежал Чепаю докладывать.
Василий Иванович таким новостям не обрадовался. Он быстро встал, собрался, велел Петьке