- Это называется - государственная измена. Ты почему не сказал эти слова?
- Мне снова митинг собрать?! Сами не дураки, понимают, небось. А кто не понял, я им повторю, когда все в поход готовы будут. Ты со мной?
Ночков молчал.
- Помнишь, ты говорил, будто Колька Гумилев сейчас не воюет, а книжки издает? - спросил Чепаев. - Знал бы ты, как я ему завидую.
Ночков продолжал молчать.
- Да я понимаю - ты офицер, белая кость, ты к присяге серьезно относишься, а я чуваш безродный: хочу - даю слово, хочу - обратно беру. Я не против присяги иду, я против людей, которые от собственного народа этой присягой отгородились. Не пойдешь со мной - любись ты конем, не обижусь. Только не смей потом за моей спиной про меня гадости говорить, понял?
Чепаев встал со ступеньки, отряхнулся:
- Холодно становится. Пора уже теплые вещи примерять.
Перетрусов
"Казачок" сиротливо слонялся вокруг деловито жующих курсантов, видимо, так и не сумев отыскать себе ни котелка, ни ложки.
- Эй, пролетарий, иди сюда! - позвал Богдан. Он-то успел урвать кем-то опрометчиво оставленную без присмотра посуду и даже получить двойную порцию у кашевара.
Голод не тетка, и "казачок", хоть и не особо радостно, подсел к Богдану.
- На, пошамай немного, - бандит вытер ложку об штанину и протянул "казачку". - Не давись, не отниму, - сказал Богдан, когда "казачок" без благодарности начал жадно уплетать перловку.
Стук ложки о край котелка наконец стал пореже.
- Ну что, решил уже, с кем останешься?
- Отстань. Не с тобой, - с набитым ртом ответил "казачок".
- Вот никакой в тебе благодарности нет. Я тебя одел, накормил, в люди вывел, а ты со мной как с врагом. Даже как зовут тебя - и то не говоришь.
"Казачок" продолжал молотить челюстями, не обращая внимания на Богдана.
- Все на самом деле просто. Если я правильно понимаю, тот отряд казаков, от которого ты отбился, собирается напасть на Чепаева. Чепаев же собирается отсюда уйти. Ты можешь пойти с ним против советской власти, можешь остаться здесь и ждать, пока казачки тебя порубят в капусту вместе с этими жел- торотиками, а можешь уйти со мной. Между прочим, того усатого хмыря видел рядом со знаменем?
Впервые за последний час Богдан привлек внимание "казачка".
- Ага, вижу, что заметил. Так вот - он и нашим, и вашим.
- В смысле?
- Он же давно меня прикрывает. Так вот, он и красным гадит, и белым. Ты, небось, думал, что он только Чепаева предает? Так я тебе скажу - отряд,
с которым ты скакал, по его наводке сюда направляется. Бьюсь об заклад - когда белые начнут ночью красных резать, он тревогу поднимет. Все всех перережут, а Ночков сам-герой возьмет, что ему надо, и поминай как звали.
- А что ему надо?
- Давай баш на баш?
- А чего тебе?
- Имя свое скажи?
- Тьфу, пропасть, - рассердился "казачок", - я тебе девка красная, что ли? Имя он спрашивает!
- Я ж тебе назвался. Справедливо будет.
"Казачок" помялся немного:
- Ну, Лёнька Пантелкин.
- Вроде не врешь.
- Не вру. Ну, чего надо тому типу?
- Да бог его знает. Он не говорил. Вернее, говорил, но как-то так, неконкретно. Вроде нужен ему сам Чепай, за голову которого белые обещали двадцать пять тыщ золотом.
- Ни хрена у него не выйдет, - сказал Лёнька и снова принялся за еду.
- Почему?
- Потому что этот... как его?
- Ночков. Начальник штаба, между прочим.
- Вот тварь двуличная... - Лёнька на мгновение задумался. - А, вспомнил. Голова этого Ночкова сейчас больше на голову Чепая походит, чем у самого Чепая. Ты видел, какой он?
Богдан ухмыльнулся.
- Так что, ты со мной?
- Душегубствовать? Нет уж, это без меня.
- А если не душегубствовать?
- Тогда что? Замуж меня позовешь?
- Дурак!
- Еще бы не дурак, если сижу тут и с тобой разговариваю.
- Я говорю - тут скоро такая мясорубка будет, что я просто агнцем божьим покажусь...
- Не покажешься. Тут все умирать готовы, сами знали, на что идут. А ты безвинных людей жизни лишал.
- Не бывает безвинных, все в чем-нибудь виноваты.
- Ты, значит, судья?
- Ну, ладно, ну, виноват я. Что мне сделать, чтоб отмыться?
- Почем я знаю?
- А что делать собираешься?
Лёнька вздохнул:
- И этого тоже не знаю.
Богдан смотрел на Лёньку разными глазами, а потом вдруг спросил:
- А давай подвиг совершим?!
- Подвиг?
- Ну, если мы Чепаю про предателя расскажем, это же будет подвиг?
- Кто нам поверит? Наше слово против этого Ночкова. Чепай, поди, Ночкова давно знает, а нас впервые увидит. Документы чужие, форма чужая. Не поверит.
Молодые люди вновь погрузились в невеселые мысли. Бывает же так: решишь изменить жизнь, а так все запутал, что дальше - только еще запутанней получается.
- Черт усатый! - в сердцах сказал Богдан.
Лёнька удивленно поднял на него глаза:
- Точно!
- Что точно?
- Черт усатый. То самое, что нужно.
До Богдана дошло, что имеет в виду Лёнька.
- Да ты рехнулся! - заржал бандит. - Даже мне такое в голову не пришло.
- Ты со мной?
- Шутишь? Ты без меня и пикнуть не успеешь, как тебя повяжут.
Они ударили по рукам. Богдан решил, что нашел подход к этому чистоплюю, а Лёнька думал, что иногда добро приходится делать из зла, потому что больше ничего под руками нет.
Петька
В станице творилось что-то невероятное - все со всеми братались, пели песни, будто Чепаев объявил не об открытой конфронтации с большевиками, а об окончательной победе мировой
революции. Казалось, что в дивизии каждый первый ненавидит большевиков.
Бойцы чистили оружие, чинили одежду, в походных кузницах шумно дышали горны, звенели наковальни и тревожно всхрапывали лошади. Все бывалые чепаевцы готовились в поход.
Петьке было не до того.
Он не собирался оставлять Чепая, уже давно решил - идти с командиром до конца, даже на смерть. Но как-то легко после митинга все позабыли, что по гарнизону бродит диверсант или даже диверсанты. Поэтому Петька отобрал десяток проверенных ребят и методично, двор за двором, прочесывал станицу от площади к окраинам, постепенно расширяя радиус поиска.
Удалось выяснить, что Тверитинова убили не в переулке, а во дворе и сначала тело прятали в бочке. Выяснилось также, что убивал один, а как минимум трое - наблюдали. Один наблюдатель прятался в пустом сарае, двое других, судя по следам, были знакомы с убийцей, что косвенно подтверждали два коня, стреноженные в сарае одного из брошенных домов.
К сожалению, большую часть следов красноармейцы затоптали. Но и того, что нашли, хватило для нехитрого вывода: злоумышленников было не меньше четырех. Труп, найденный рядом с Твери- тиновым, скорее всего, принадлежал кому-то из них.
- Думаешь? - усомнился Чепаев, когда Петька изложил ему свои соображения. - Может, кого из курсантов пришибли?
- Утром была проверка. Если бы кто пропал - доложили бы в штаб, - ответил Петька.
- Пожалуй. Чем еще обрадуешь?
- Вот чем. Смотри: тот, кто Тверитинова убил, хотел его спрятать, так? Иначе зачем он его в бочку засунул?
- Дальше.
- Другой его из бочки вытащил и всем напоказ положил.
- Думаешь, назло?
- Может, назло, а может, и нет. У меня, Василий Иванович, какая-то нехорошая картинка нарисовалась.
- Говори.
По мнению Петьки, убийца точно знал, кто такой Тверитинов и с чем приехал. Колокольников и Деревянко могли быть заодно с убийцей, но Тверитинова знать не могли. Из того, что эти двое уехали, но не увезли труп, можно заключить только одно - они и понятия не имели об убийстве, иначе бы вывезли из станицы мертвое тело.
Получается, убийца хотел скрыть приезд Тверитинова.
- Погоди, Петька, не срастается что-то. Бронштейн же зафиксировал приезд "Руссо-балта".
- Вот именно. Убийца это тоже понял. И поторопился.
Убийце предстояло избавиться одновременно от свидетелей и от машины.
Проще всего было отправить свидетелей на машине, потому что Колокольников умеет водить. Те двое (или трое) знакомых убийцы должны были покончить с Колокольниковым и Деревянко за пределами станицы. Но злодей не учел, что уничтожать надо было не только машину, но и весь пост, через который проезжал Тверитинов.
- А почему свидетелей должны были убить те двое, а не сам злодей?
- Ты дай мне все рассказать, сам поймешь, что к чему!
Двое - или трое - сделали свое дело, потом вернулись, видимо, за вознаграждением. Вознаграждения могло оказаться недостаточно, поэтому один из сообщников убил другого, чтобы присвоить всю награду, а главному злодею в отместку за жадность решил насолить и вытащил труп из бочки.
- Складно рассказываешь, - похвалил Чепай. - Где это ты так навострился?
- Книжки читал про Шерлока Холмса.
- Кто такой?
- Ну, мужик такой, англичанин, жуликов и душегубов ловит в Англии.
- Смотри-ка, молодец какой. И что же ты, Шерлок Холмс, придумал? Кто наш злодей, любись он конем?
Петька посерьезнел, посмотрел Чепаю прямо в глаза.
- Только ты, Чепай, не того, не смейся.
- Ну, давай, давай, чего тянешь?
Петька глубоко вздохнул, наклонился и прошептал Чепаю на ухо.
Чепай выслушал и, когда Петька выпрямился, спросил:
- Ты с ума съехал? Начальник штаба?!
Петька кивнул:
- Он, Василий Иванович. Больше некому. Слышал же, как он начал ручки умывать: мол, я бланков много выписал, выезжай из станицы по-любому.
- А как ты вину его доказать собираешься?
- Не знаю. Но он это, как бог свят - он.
Чепай молчал. Не то доводы порученца казались
ему неубедительными, не то слишком зловеще звучали обвинения к начальнику штаба, который не только посмел предать командира, но и убил его друга.
- Вот что, Петруха, - сказал Василий Иванович. - Помнишь, я тебе рассказывал, как этого льва добыл на войне?
- Помню, Чепай.
- Остался у меня с тех пор боевой товарищ, а ты мне такое про него рассказываешь.
Петька покраснел и опустил голову.
- И самое хреновое, Петька, что не ты один, - закончил Чепай.
Гумилев
Письмо из Петрограда настигло Василия Ивановича в Александровой Гае, причем доставил его не кто иной, как комиссар Ёжиков. Он отбывал на Туркестанский фронт, путь его лежал как раз через Алгай. Узнав, что письмо из Петрограда опоздало на день и не застало Чепаева в Самаре, комиссар вызвался доставить его до адресата.
Конверт был настоящий, почтовый, из старых буржуйских запасов, правда, изрядно помятый от частого держания за пазухой.
- Плясать заставлять не буду, - сказал Ёжиков и отдал письмо Чепаеву.
- Читал? - спросил Василий Иванович без обиняков.
- Обижаете, товарищ начдив. Очень хотелось, но барышня, его передавшая, просила быть аккуратнее.
- Барышня?
- Не знаю, кто такая, из столичных, одета по-мещански. Сказалась из Петрограда, просила в Николаевск с оказией письмецо передать. Я ей сказал, что вас уже в Александров Гай отправили, она чуть не в слезы. Ну, я решил последнюю услугу оказать, чтобы лихом вы меня не поминали.
Чепаев уже увидел, от кого письмо, и обрадовался, как ребенок.
- Ну, спасибо тебе, Ёжиков, не забуду.
- Будьте здоровы, товарищ Чепаев, - сказал Ёжиков, уязвленный, что письму обрадовались больше, чем ему. Но что поделаешь, если Василий Иванович не успел как следует соскучиться за эти несколько дней.
Письмо было от Кольки Гумилева, с которым они не виделись почти четыре года. Ночков уже успел рассказать, что Гумилев, будто знаменитый стихоплет, работает в издательстве "Всемирная литература". Сам Ночков устроился туда счетоводом по рекомендации Гумилева, но быстро бросил рутину и махнул на фронт.
Сначала Чепаев хотел дождаться вечера и прочесть письмо от фронтового товарища вместе с Ночковым, но не выдержал, засел в кабинете начальника станции, вскрыл конверт и начал разбирать убористый почерк товарища.
"Здравствуй, дорогой Чепай. Если ты получил это письмо, значит, Бог на свете есть, и Он тебя бережет.
Очень хотел бы написать тебе о своей жизни, но времени мало, поезд на Самару через час, и кузина моя - единственный верный человек, который может тебе эту весточку передать".
Стало быть, девушку Кузиной звать, понял Василий Иванович. Чудные имена у буржуев.
"Недавно были у меня гости из ВЧК. Очень интересовались тобой, даже просили помочь в одном щекотливом деле. Говорили, что ты мало доверяешь незнакомым людям, только с бывшими сослуживцами ласков и находишь общий язык. Меня, как бывшего твоего сослуживца, просили отправиться на фронт и воевать под твоим руководством. Юлили они долго, ничего толком не говоря, но я и без того понял, что ты чем-то им крепко насолил. Я, как ты можешь догадаться, отказался от столь лестного предложения.
Однако я имел глупость рассказать об этой истории Ночкову. Помнишь его? Мы встретились с ним случайно, кто-то на блошином рынке пытался залезть ко мне в карман. Я поймал вора за руку, им и оказался Ночков. Он после войны жутко опустился, стал вором, узнав меня, расплакался, умолял не заявлять в "уголовку". Я человек не злопамятный, извинился, что намял бока, и пригласил в издательство. Ночков пришел, я предложил ему должность счетовода. Не бог весть какие деньги, но концы с концами свести можно, плюс паек от наркомата просвещения.
Ночков старался, часто бывал у меня, иногда работал курьером. Не доверять ему, если не вспоминать случай на рынке, повода не было. И вот я, как последняя баба, разболтал о визите на Гороховую.
Ночков меня выслушал, возмутился наглостью большевиков, и я сразу забыл об этом разговоре. И вдруг Ночков увольняется, говорит, что отправляется на фронт, где ему, как кадровому военному, самое место. Мне это показалось странным. Работой своей он был доволен, и вдруг - такой отчаянный поступок. Вот и возникло у меня тяжелое предчувствие.
Очень не хочется мне думать плохо о своем командире, даст Бог - он действительно почувствовал тягу к оружию и сейчас где-то храбро сражается, неважно, на чьей стороне. Но если вдруг попутает черт и окажется Ночков у тебя в дивизии - гони его в три шеи, потому что не может это быть совпадением.
Надеюсь, служба твоя тебе не в тягость. Если будешь жив-здоров - пиши на этот адрес.
Твой Николай".
Такой черной злобы и кипучего желания убить Чепаев не испытывал даже в том бою с австрийцами, когда с ним бок о бок бились только Ночков и Гумилев. Василий Иванович смял письмо, засунул в карман и пошел искать предателя.
Но в толпе Ночкова найти было трудно. Чепай, пока шатался по вокзалу, поостыл, и к нему вернулась способность трезво соображать.
"Вот избавлюсь сейчас от Ночкова, любись он конем, - думал начдив. - Мне вместо него дадут кого-нибудь другого, кого - я даже знать не буду. Пусть лучше под боком ползает, змея подколодная".
Трудно было терпеть предателя, но Чепай справился. Поначалу виделся с начальником штаба реже, только по делу, а как совсем сердце остыло, так и до дружеских бесед дошло, до воспоминаний общих. В боевом планировании и в самом бою Ночков был хорош, как и прежде, а что "стучит" он в штаб армии или в ЧК - пусть стучит, лишний повод проверить, чего же он вынюхивает.
- Василий Иванович, может, пойдем уже и спросим, чего ему надо? - спросил Петька.
Чепай хлопнул себя по ногам:
- Давай!
Время было вечернее. Василий Иванович с Петькой дворами вышли к штабу, поднялись на крыльцо.
На штабе опять висел замок, и Ночкова внутри не было.
Талисман
Одно дело - обнести продовольственный склад или стащить котелок у ротозея-курсанта, хотя и там имеются некоторые тонкости; но умыкнуть из штаба дивизии начальника этого самого штаба - настоящее искусство.
Особенно когда действуешь почти в одиночку и на подхвате у тебя фраер ушастый.
Но Богдан справился. Не без помощи петуха - именно он подсказал, где Ночкова проще всего застать врасплох. Две задние доски сортира, в котором начштаба на пару минут оставался в одиночестве, они с Лёнькой аккуратно расшатали и, как только Ночков раскорячился в неудобной позе, выдернули его в глухой тупик, куда заезжали только повозки золотарей.
- На брюхо ему шибко не дави, - шепотом ругался Богдан на напарника. - Обгадится еще.
Лёнька послушно убрал колено с живота Ночкова, но при этом надавил на ребра, отчего начштаба сдавленно хрюкнул и громко замычал.
- Так у нас дело не пойдет, - рассердился Богдан и как следует огрел Ночкова по затылку сложенными в замок руками. Пленник тотчас обмяк и замолк. - Так-то лучше.
Ночкова уложили на носилки, укрыли одеялом до самого носа, Богдан встал спереди, а Лёнька сзади.
- Только не болтай, пока я говорить буду, - предупредил Богдан. - Лучше мычи, будто зуб у тебя болит. Поехали.
Они бегом, пока никто не видел, покинули тупик и по улице, удаляющейся от площади, понесли "больного" в сторону лазарета.
Таких носилок они сегодня видели предостаточно - тиф косил бойцов десятками. Оставалось только улучить момент, чтобы спереть носилки с одеялом, пару грязных халатов и отправиться на дело.
Перед лазаретом располагалась широкая карантинная полоса, которую посыпали негашеной известью. Здесь, как правило, не было ни души, только изредка патруль пробегал - быстро, чтобы заразой не дышать.
Богдан сдернул с Ночкова одеяло и целиком накрыл грязной простыней.
- Вы чего это здесь? - послышался строгий девичий голос.
Богдан встал как вкопанный.
- Сестричка, мы сегодня первый день. У нас там окочурился один, куда его теперь?
- Не туда, яма в другой стороне, - сказала маленькая девушка в сестринской форме и показала, куда уносили всех, кто не справился с болезнью.
- Говорил я тебе, балда стоеросовая! - ругнулся Богдан на Лёньку, и они побежали в противоположную сторону.
У края ямы они остановились.
Лёнька против желания заглянул в огромную братскую могилу, в которую сваливали погибших солдат, тех, кого смерть встретила не в бою, а в станице, кому просто не повезло выпить некипяченой воды. Тел было много, но различить под слоем негашеной извести лица или просто очертания было невозможно.
Богдан опустил носилки рядом с бочкой, из которой лопатой загребали известь, чтобы присыпать очередного покойника.
- Ладно, сторожи тело, я за лошадью, - сказал Богдан. - Маши лопатой на всякий случай, пусть видят, что ты не зря здесь околачиваешься.
- Ты что, совсем не боишься? - спросил Лёнька, хватаясь за деревянную лопату.
- Не-а, - ухмыльнулся Перетрусов. - Я же бандит.
Пока новый товарищ добывал транспорт, Лёнька кидал известь в яму, стараясь больше туда не заглядывать и вообще ни о чем, кроме лопаты, не думать.
Богдан появился минут через пять на белой неподкованной кобыле без седла.
- Во! Конь блед! - похвастался он.
- Как мы на ней поедем? - испугался Лёнька.