Из-за угла выскочил казак, и Лёнька выстрелил ему меж глаз прежде, чем осознал, что казак - это Милентий.
Несмотря на размер, пистолетик делал свое дело: Милентий свел глаза к переносице, будто хотел посмотреть на дырку от пули, и упал, накрыв собой Лёньку. И вовремя, потому что рядом разорвалась граната. Несколько осколков пробили тело мертвого казака. Теплая кровь полилась на Лёньку.
Выкарабкавшись из-под мертвеца, Лёнька кинулся бежать. "Он же был мой друг, - думал Лёнька, в лабиринте заборов выбирая лучший путь к своим, - как это у меня так получилось? А если бы тут Зиновий был?"
Вместо Зиновия он столкнулся с Николаем.
- Бедовый? - обомлел казак. - Ты что здесь...
Враг, подумал Лёнька и вскинул руку. Но он ведь и друг, пронеслась шальная мысль, мы же из одной миски ели! Меня совесть мучить будет!
Пустое. Сердце бьется ровно, пистолет в руке не дрогнул.
"Второй, - подумал Лёнька. - Я убил двух людей, и оба были моими друзьями... Ну и хрен с ними".
С разных сторон раздавались крики, непрерывно гремели выстрелы, напоминая треск дерева во время пожара.
Лёнька выскочил на площадь. Пулемет лупил с голубятни, там были свои, своим надо помочь.
Не обращая внимания на стрельбу, на мелькающие тени врагов, на потерявшийся ботинок, Лёнька, почти не хромая, приблизился к штабу, и вовремя: двое казаков уже карабкались наверх.
- Я здесь, - крикнул Лёнька врагам.
Казаки оглянулись, и Лёнька выстрелил каждому в сердце.
Плечо обожгло. Лёнька упал и пару раз выпалил наугад.
• Пистолет оказался пятизарядным, шестой выстрел получился пустым щелканьем курка по бойку. Всматриваться, попал он или нет, было некогда, нужно быстрее добраться до упавших с лестницы тел и снять с них оружие.
У него ничего бы не получилось - его преследовал конный казак, но сверху раздался одиночный выстрел - и мертвое тело упало в грязь, а лошадь, промчавшись мимо Лёньки, остановилась возле колодца и начала мирно щипать траву, не обращая внимания на стрельбу.
- Эй, там, внизу, живой? - послышался голос Петьки.
- Живой, - ответил Лёнька, разоружая убитых. Теперь в его распоряжении появились пятизарядный карабин, два револьвера и три бутылочные бомбы.
- Прикрывай, шпион, у нас патроны закончились, - крикнул Чепай.
- Есть прикрывать.
Пока Чепай с Петькой спускались с крыши, Лёнька успел сделать три прицельных выстрела и два навскидку, все удачные.
- А ты, я гляжу, бедовый, - похвалил Лёньку Петька.
- Мне уже говорили.
- Хватит языками чесать, надо людей собирать, - оборвал разговор Чепаев.
Послышался звук работающего мотора, улица осветилась желтым теплым светом, и, громко скрипнув тормозами, рядом остановился автомобиль.
- Козлов, ты? - крикнул Чепаев.
- А то кто ж?
- Быстро все в драндулет.
Один за другим они запрыгнули в автомобиль. Заднее сиденье "форда" водитель выдрал с мясом, чтобы влез большой ящик с оружием.
- Как обстановка? Наших много? - спросил Чепаев Козлова, когда тот, лихо выкрутив баранку, повернул на главную улицу.
Ответил Козлов не сразу. Вдавил в забор казака, сдал назад, выехал из колеи и помчался вперед, выключив фары.
- Плохо, Василий Иванович. Наших мало. На северной половине голяк, казармы горят, мясом воняет, вой стоит. Нечего там ловить, Василий Иванович.
- Ладно, гони на юг.
Там, судя по всему, кипел нешуточный бой.
Батурин
Батурину повезло - на бедняцкой улице, где он квартировал, жило больше сотни старых че- паевцев, которые предпочитали селиться не в казармах, а небольшими группами по три-четыре человека. Они, чтобы не быть в тягость хозяевам, помогали по дому или же пайком.
Здесь еще с вечера свернули все караулы и патрули, собираясь отоспаться перед походом. Батурин закрыл на это глаза - одна ночь ничего не решит, только попросил держать оружие рядом с собой, а не в пирамидах, как было положено в казарме.
Бедняки слишком утеплили маленькую избенку, и к трем часам ночи внутри стало нечем дышать. Батурин проснулся, глянул на часы со светящимся циферблатом и пошел на улицу проветриться и покурить.
Только старая привычка - сначала выглянуть в окно, а потом выходить - спасла ему жизнь.
Трех незнакомцев с белыми лентами на рукавах он увидел прежде, чем они бесшумно проникли во двор. Они явно шли по его душу и, скорее всего, готовились перебить в доме всех, чтобы не было шума.
Шашкой в тесном домишке с низким потолком орудовать было не с руки, зато на полке лежала остро заточенная сечка для шинкования капусты.
Дверь отворилась неслышно. Первого диверсанта Батурин пропустил мимо, а второму нанес короткий и точный удар сечкой в переносицу. Тот хекнул от неожиданности и замертво упал на пороге, перегородив дорогу третьему.
Сечка застряла у него в голове.
Первый отреагировал мгновенно - развернулся и кинулся на Батурина, но домашняя утварь вновь пришла на помощь комиссару. Маленький чугунный утюжок удобно лег в руку, и Батурин, блокируя нож левой рукой, правой ударил врага в висок.
Третий не учел низкой притолоки. Пока он вваливался внутрь, Батурин успел перегруппироваться после схватки с первым и утюжком приголубил третьего по затылку. Несколько раз.
В избе проснулись, бабы хотели поднять визг, но Батурин страшно шикнул на них, и хозяева просто забились в угол.
Батурин вытащил трупы в сени и отправился проведать остальных бойцов.
К ним тоже наведывались гости, но чепаевцы оказались не промах.
Довольно быстро они собрались вокруг комиссара. Шума никто не поднимал - боялись, что белых вокруг много, а они остались одни.
- Надо идти выручать Чепая, - сказал Батурин, когда у его ворот сбилась без малого рота.
В этот момент в воздух взвилась красная сигнальная ракета, раздался взрыв где-то в центре станицы, и следом затарахтел пулемет. Тут же послышался гул, свист и гиканье, который человек, встречавший конные атаки, ни с чем не спутает - звук казачьей конной лавы.
- Борисов, Леонов - пулеметы к бою, держать центральную улицу, не пускать конных. Буткеев и Бескудников - держать тыл, диверсанты могли уйти к центру. Со мной Васильев и Петров, остальные - держим фланги!
Батурин с артиллеристами Васильевым и Петровым отправился выкатывать пушку. Конечно, в темноте стрелять из гаубицы глупо, но если постараться не лупить по дворам, где могут засесть свои, а накрыть снарядами дороги - должно помочь.
Слаженный заградительный огонь нескольких пулеметов остановил лаву, конный отряд рассосался по узким улицам и переулкам Лбищенска.
Гаубица выкатилась на центральную улицу одновременно с чепаевским драндулетом. Чепаев с Петькой и каким-то сопливым красноармейцем - видимо, из курсантов - выгрузили ящик с оружием, Козлов отогнал "форд" на пару сотен шагов к северу и перегородил дорогу.
- Сколько нас? - спросил Чепаев у Батурина.
- Около сотни, перекличку делать некогда.
- Ладно, давайте зададим им перцу, любись они конем. Васильев, Петров - кройте все северное направление, там уже никого из наших нет. Кто спасся, если не дураки, сами нас найдут. Станковый пулемет тоже развернуть на север и держать тыл во что бы то ни стало! Патронов не жалеть, белых не больше тысячи, мы их разобьем, не будь я Чепай! Остальные - за мной, в атаку, марш!
Сплошная стена огня накрыла северную часть станицы. Мирное население давно сидело по подвалам и молило Бога, чтобы все скорее закончилось.
Бог был на стороне мирного населения, финал уже близился.
Лёнька
Белые испугались.
Отряд Чепаева быстро перешел в контрнаступление и почти вытеснил южную группировку казаков из Лбищенска.
Лёньке было весело. Он проявлял чудеса меткости и реакции, с каждой минутой бил все точнее
и быстрее. Он грыз ореховый приклад карабина, оставляя клыком царапину всякий раз, когда снимал очередного казака. Тридцать шестой. Тридцать седьмой. Тридцать восьмой.
- Бедовый, звать-то тебя как? - спросил Петька. - А то все "шпион", "шпион"!..
- Лёнька я, Пантелкин, из Тихвина.
- Даже не слыхал никогда. Большой хоть город?
- Побольше, чем эта дыра.
- Почему дыра? Здесь ведь тоже люди живут.
- Здесь они умирают.
- Твоя правда. Вон того, у бруствера, сними.
Есть. Тридцать девятый.
Белые все реже высовывались из укрытий и предпочитали дальний бой ближнему. Солнце уже показалось из-за горизонта, окрасив станицу в нежно-розовый, а они все никак не могли занять южных окраин.
У чепаевцев заканчивались патроны. Все реже строчили пулеметы, прикрывающие тыл, замолчала гаубица, контратака начала захлебываться, потому что стену огня нечем было обеспечить.
К восьми утра огонь с позиций белых вдруг прекратился.
- Так, братцы, - Чепаев собрал вокруг себя отряд. - Сейчас у нас есть хорошая возможность раздавить всю южную группировку, главное, не давать им передохнуть. Идем в штыковую. По моей команде...
- Чепаев, ты меня слышишь? - послышался голос Белоножкина.
- Слышу, слышу, - отозвался Чепаев и спросил у Лёньки: - Это тот, что меня в избушке прихлопнуть пытался?
- Он самый.
- Настырный, любись он конем.
- Чепаев! - крикнул Белоножкин. - Отдай льва, и я тебя отпущу.
- А где твой командир, сосунок? Яс порученцами не разговариваю! - Чепаев подмигнул Петьке.
Белые помолчали.
- Полковник Бородин убит. Я теперь за него.
- Так я и тебя прихлопну, малой! Дырку от бублика ты получишь, а не льва.
- Чепаев, вас не больше сотни, нас - почти тысяча. Я тебя прощу, иди на все четыре стороны, никто вас не тронет, хоть к Махно, хоть к большевикам, только льва оставь. Не нужен он тебе.
Чепаев хотел что-то крикнуть, но вдруг передумал и снял с шеи талисман.
- Чепай, - нерешительно спросил Петька. - Может, ну его, этого льва? Отдай, авось не обманут.
- Обманут, Петька. Я бы точно обманул, любись оно конем.
- Зачем мы им? Им только эта бирюлька нужна, - удивился Лёнька.
Чепаев горько усмехнулся.
- Нам эта бирюлька жизнь спасла. Да только все равно не в ней дело, а в том, кто ее получит. Загребут белые - победят красных, и снова все по-старому начнется. Большевикам достанется - они со своей мировой революцией не только нашего крестьянина в гроб вгонят, но и всех прочих крестьян тоже.
- А ты? Ты же справедливый! - попытался возразить Петька.
- Посмотри, Петруха, сколько я той справедливостью народа загубил. Своих же под удар подставил. И твоих тоже. Фурман-то, наверное, обозлится на нас за самоуправство такое.
- Но мы же можем победить!
- Можем, да страшно мне. Давит меня этот лев, хочет, чтобы я все время его носил. А если все время носить, война не кончится. Кто из вас хочет всю жизнь воевать? Нате, заберите!
Петька взять талисман не решился и даже отодвинулся от Чепая. Остальные тоже.
- Вот так-то, любись оно конем. И я не хочу. Потому у нас с вами один выход - победить и бежать отсюда, куда глаза глядят.
- У нас патроны кончились, Чепай.
- Надо идти в штыковую.
Пока бойцы и командир препирались, Лёнька нащупал в кармане талисман Перетрусова. Он хорошо помнил, как требовал петух послушания, как хотел полностью подчинить себе внутренний Лёнькин голос. Каково же Чепаю? Каково это - отвечать за всех, особенно, когда отвечать не хочется?
Беги к реке, садись в любую лодку и греби отсюда, пока весла не сотрутся, вспомнил Лёнька приказ петуха. Спасение - в реке. В степи их точно перебьют. На юг идти нельзя, там белые, на север тоже - там красные. А за Уралом можно затеряться.
- Может, нам лучше к реке? - спросил Лёнька.
Все посмотрели на него.
Петька сказал:
- А бедовый-то наш дело говорит. За рекой оторваться можем.
Чепай испытующе посмотрел на Лёньку:
- Молодец, шпион. Коли живы останемся - придумаю, чем тебе отплатить.
Урал
Откуда в красных столько силы и дерзости, Белоножкин понимал. Не понимал он другого - как долго его отряд сможет выдерживать этот натиск.
Северная группа никак не могла пробиться через заградительный огонь чепаевцев. С небольшим отрядом подхорунжий обогнул станицу с запада, добрался до южан и ужаснулся: убитыми и ранеными южная группировка потеряла уже большую свою часть - триста человек. Если учесть, что на севере потери перевалили за сотню, то чепаевцы почти уравняли шансы.
В голове Белоножкина крутился давешний разговор с покойным Бородиным - нельзя оставаться в Лбищенске после штурма. Как в воду смотрел, мерзавец дохлый. Шесть сотен бойцов не удержат плацдарм, если красные захотят его отбить. Не удержат они его и сейчас, если у красных осталось хоть немного патронов.
Подхорунжий надеялся только на хитрость и чудо.
В восемь утра казаки по приказу Белоножкина прекратили огонь. Сам подхорунжий вступил в переговоры с Чепаевым, ожидая, пока его люди на северном рубеже установят "льюисы" на высоких точках, по примеру того "максима", что так эффективно работал с голубятни ночью. Все-таки Чепаев, несмотря на свою подлость и отчаянное невежество, оказался достойным противником. У него было чему поучиться.
Кроме того, наиболее удачливые из ночных диверсантов должны были прорвать тыл красных и попробовать развернуть гаубицу на Чепаева - боеприпасы на складах, захваченных в северной части станицы, имелись в предостаточном количестве.
Пулеметы собирались поднять и на южной стороне, на старую пожарную каланчу. Для этого пришлось отправить команду еще дальше на юг, чтобы их не заметили со стороны красных. На юге команда спустится к Уралу, пройдет под прикрытием высокого берега, поднимется на каланчу, и вот тогда можно будет заново разыграть партию.
- Чепаев, на что ты надеешься? - тянул время Белоножкин. - Думаешь, к тебе из Сломихинской помощь придет? Забудь, Чепаев, не придет! Сегодня утром у вас в штабе прямая линия сработала, и какой-то Попов сказал, что часть взята под контроль чрезвычайной комиссией, еще вчера. Ты меня слышишь? Чепаев? Отдай льва, я тебе слово офицера даю, что отпущу.
Со стороны красных послышался обидный смех.
- Чего ты ржешь?
- Подхорунжий слово офицера дает?! Ха-ха-ха! Курица не птица, прапорщик - не офицер. Утрись своим словом, сопляк.
- Я сам вырву тебе кишки, Чепаев. Жди меня!
Снова обидный смех.
Черт, да сколько можно возиться с этими пулеметами? Все нужно самому делать! На часах уже девять, хотя по плану Лбищенск вместе с Чепаевым должны были лежать у ног победителей с четырех часов.
Как бы в ответ на проклятия командира, с каланчи сделал несколько пристрелочных выстрелов "льюис". Ответом ему был ураганный огонь по позициям красных с северного рубежа. Бухнула пушка, и снаряд упал слева от залегшего отряда Чепаева. Послышались крики, стоны и проклятия.
- Ага, сукины дети! - захохотал Белоножкин. - Получили? Получили? Бей их, ребята, никуда они от нас...
В следующий момент голос подхорунжего сорвался.
Отряд Чепаева встал во весь рост. Строевым шагом по пересеченной, изрытой взрывами местности войско мужиков, которые до революции в руках ничего, кроме вил да грабель, не держали, шло так, как по плацу не каждое элитное подразделение пройдет. Они шагали строго на восток, к каланче, с которой палил "льюис".
Чепаевцы не кричали "ура", не пригибались, не уворачивались от свинцового града, которым поливали их сразу с трех сторон превосходящие по численности казаки. Бойцы Чепаева держали винтовки наперевес, штыками вперед, будто собирались раскатать каланчу по бревнышку и спустить в реку.
Который из них Чепаев? Который из них?! Убить Чепаева - и эта кодла, пьянь кабацкая разбежится, поджав хвост! Но все они были на одно лицо - небритые, чумазые, ободранные, многие - в одном исподнем, окровавленные, нецелые... и у всех на лицах была улыбка и презрение к смерти.
Сто метров прошли! Двести! Триста! Ни один не упал, несмотря на плотный огонь! Неужели все мажут?
Когда до каланчи осталось метров двадцать, самые нецелые бросились к ее основанию, и подхорунжий сразу понял, что сейчас произойдет.
Каланча окуталась дымом, потом до обомлевших казаков донесся гром нескольких взрывов. Когда дым рассеялся, каланчи не было.
- Они уходят к реке! - заорал, срывая голос, подхорунжий. - По коням! Догнать! Добить! Всех до одного!
Он первым вскочил в седло и пустил коня в галоп.
Свою ошибку Белоножкин понял, едва достиг берега. Обрыв был крутой, на лошадях по нему не спуститься. Чепаевцы меж тем преодолели большую часть пути. Арьергард красных, заметив фигуру на вершине обрыва, открыл огонь.
Когда подоспели остальные конники, чепаевцы уже отчаливали. Удивительно, что казаки умудрились не забыть станковый пулемет.
- Занять позицию, - скомандовал Белоножкин. - Пошевеливайтесь!
Лента долго не заправлялась в пулемет, и подхорунжий с досады застрелил заряжающего. Следующий вставил ленту с первого раза.
- Если переклинит патрон... - предупредил подхорунжий.
Патрон не переклинило, "максим" дал очередь и сразу потопил ялик с двумя красноармейцами. Тела унесло течением.
Река была быстрой. Половину лодок сразу утянуло на стремнину и повлекло вниз. Пока красные вставляли весла в уключины, их вновь накрыло прицельным огнем. Но они не паниковали и плыли на другой берег.
Вести прицельную стрельбу мешало не только течение, но и ветер. Задувало так, что, передумай красные грести на другой берег и начни сушить весла, их унесло бы, как на парусах.
Чем дальше отходили лодки, тем чаще мазали казаки.
Но Белоножкин не терял надежды найти Чепаева. Он внимательно изучал всех уплывающих и наконец увидел человека во френче и галифе, худого, с изможденным лицом, с опаленными волосами. Человек был ранен в живот, его товарищи по очереди зажимали рану руками. Их лодка рывками приближалась к противоположному берегу.
Белоножкин велел пулеметчикам сосредоточить огонь на этой лодке. С первой попытки удалось свалить одного из гребцов, но потом порывы ветра усилились, и как бойцы ни корректировали огонь, ни одна очередь больше не достигла цели. Подхорунжий был готов выть с досады.
Лодка затонула у самого берега. Четверо выживших вытащили из воды раненого в живот товарища и положили на песок, свернув под голову снятый с него френч. Потом начали разгребать песок рядом с телом.
Белоножкин не поверил собственным глазам. Сдох! Сдох, проклятый! Дотянулся Господь, покарал грешника!
- Чепай подох! - заорал он что было сил, но на том берегу его не было слышно, по крайней мере, ни один из копающих в мокром песке яму не оглянулся на беснующегося подхорунжего.
Когда яма была готова - неглубокая, с локоть, - четверо аккуратно уложили туда покойника и нагребли поверх курган. Наблюдавший за этим Белоножкин обратил внимание, что с мертвеца ничего не сняли, в том числе блестящий на солнце предмет.
- Лодку! - велел Белоножкин. - Немедля достать лодку.
Лодки не было. Чепаевцы отвязали их все и пустили в свободное плавание. Боже, как перебраться на тот берег? Лев там, только переплыви и выкопай тело!
Чепаевцы постояли с опущенными головами над курганом, потом побрели берегом на север.