Ах, вот в чем причина такой ранней побудки, подумал Ромка, увидев, что Кортес и несколько офицеров окружили капитана разведчиков, невысокого чернявого мужчину, юркого, как горностай.
- Без охраны, все знатные. Без оружия, в руках золотое знамя, - услышал он, приближаясь.
- А армия за ними по кустам не ползет? - прищурившись, спросил Альварадо.
- Я оставил людей у дороги, если что-то заметят, подадут сигнал. Да и к чему тогда знатных посылать? Ведь они первыми падут, если что. Обошлись бы мелкотравчатым касиком при десятке рабов с подарками.
- И то верно, - сказал Кортес. - Готовимся к встрече. Дон Рамон! - обрадовался он, завидев Ромку. - Отберите из своих людей пару дюжин с не слишком помятыми ото сна лицами и выстройте их в две. Нет, лучше пусть встанут подальше. Вот там, под деревьями, а мой стул поставьте на том холмике.
Через пять минут все было исполнено. Кортес восседал на привезенном из Испании резном стуле, который все уже давно величали троном. Капитаны подбоченясь собрались вокруг. Караул зевал в кулаки в полудюжине шагов позади.
На дорогу из-за поворота вывернуло посольство. Судя по одеждам и знамени, это действительно были высшие чины Тескоко. Несколько талашкаланцев с длинными копьями остановили их на дальних подступах и бегло, но внимательно досмотрели. Оружия под длинными одеждами не нашли. Пропустили. Тескоканцы в знак мира склонили свое золотое знамя, кланяясь, приблизились к трону и один из них заговорил:
- Малинче! Коанакочцин, сеньор Тескоко, наш повелитель, просит тебя о дружбе. Пусть братья твои и талашкаланцы больше не разоряют полей и селений, а, наоборот, поселятся среди нас, и мы снабдим их всем необходимым. В знак мира прими это золотое знамя и подарки. А что касается нападений на перевале, то совершили их не мы, а мешики.
Старая песня, подумал Ромка, все касики, после того как отведывали испанской стали, начинали рассказ о том, как их поработили коварные мешики и заставили себе служить; и что они иначе никогда бы… А в "Ночь печали", почувствовав слабость конкистадоров, обращали против них оружие. И Тескоко был в числе тех городов.
Кортес тоже это наверняка понимал, но стремительно поднялся с трона и в своей обычной манере крепко обнял касика. Тот трепыхнулся в жилистых объятиях и затих.
- Повелеваю немедленно прекратить всякий грабеж, - обернулся он к переводчику. Тот громко и внятно перевел слова капитан-генерала.
- А дальше не переводи, - пробормотал он. - Фуражировку не прекращать.
Один из касиков, помощник главного военачальника Талашкалы Шикотенкатля Молодого, побежал к лагерю передавать слова предводителя. Потом начались долгие заверения в мире и дружбе, обмен подарками, большинство из которых были приобретены у мешиков или захвачены у них же как трофеи. Расшаркивания, поклоны, прочая дипломатическая канитель. При этом все конкистадоры напряженно вглядывались поверх деревьев, не появится ли в небе столб черного дыма, говорящий о приближении крупных сил. Но он так и не появился.
Испанцы, оставив небольшой отряд из солдат послабее дожидаться и собирать в армию рыскающие по округе отряды талашкаланцев, двинулись к городу. Касики шли около стремени Кортеса, время от времени жалуясь ему на злобу и жадность мешиков, а за ними держались арбалетчики. В случае засады правители Тескоко должны были погибнуть первыми.
Стена города была не так высока, как в Чоуле или Семпоале, не говоря уж о самом Мешико, но значительно выше укреплений Шаласинго. Кортес приказал остановиться прямо в поле перед воротами и собрал капитанов на совет.
- Любезные сеньоры, перед нами лежит город. Войти в него - значит оказаться запертыми в стенах. Не войти - ворота могут закрыться, и тогда придется идти на штурм.
- Я думаю, лучше подождать, - сказал рассудительный де Олид. - К утру соберутся наши талашкаланцы и, даже если город настроен к нам враждебно, не оставят от него камня на камне.
- Потери союзников могут быть слишком велики, - ответил Сандоваль. - Пиррова победа. - Он кивнул Ромке, от которого когда-то услышал про эпирского царя.
- Я согласен с доном Гонсало. Вон там из открытых ворот уже выносят столы с угощением, значит, думают, что мы заночуем в чистом поле. А вдруг ждут подкрепления? Ведь неизвестно, куда подевалась та армия, может, ушла, а может, притаилась и ждет. Да и подход отрядов из Мешико исключить нельзя. Я бы предпочел встретить этого врага, сидя за какими-никакими, а стенами, - сказал Ромка.
- Согласен! - вскричал горячий Альварадо.
Флорентиец с Месой кивнули. Берналь Диас развел руками: мол, вполне устраивает.
- Так тому и быть, - подытожил Кортес.
Он открыл глаза, ощутив в животе мучительную боль. Совесть, до того спавшая, вцепилась в его внутренности почище проглоченного хоря. Он откинул пропотевшую простынку и спустил ноги на каменный пол.
- Дорогой, что случилось? - раздался мелодичный женский голос.
- Надо идти. Там мой друг. Он может быть в опасности, - ответил Мирослав, не оборачиваясь.
- А как он обходился без тебя раньше? - спросила женщина.
- Он чуть не погиб, - ответил воин. - И сейчас может быть в большой опасности.
- Ну пожалуйста. Один-два дня ничего не решают.
- Сейчас все решает каждая секунда. Мне надо идти.
Светлая мускулистая рука мягко отстранила смуглую женскую. Мирослав натянул штаны, накинул рубаху и стал быстро рассовывать по карманам нехитрое имущество. Состоящее в основном из колюще-режущих предметов.
Марина грациозно поднялась с кровати и приблизилась к нему, обняла сзади за шею. Поцеловала за ухом. Воин повел плечами, как лошадь, отгоняющая овода, отстранился. Как-то походя поцеловал ее в лоб и направился к окну. Скрипнули ставни, уже не раз за истекшие сутки пропускавшие мужчин с неправедными намерениями. Мирослав тенью соскользнул с подоконника. Не оборачиваясь, на цыпочках пробрался мимо видящих десятый сон караульных и по заранее приготовленной веревке спустился в город. Достал из-под перевернутых корзин еще одну бухту свернутого кольцами каната и накинул на плечи. Сторонясь патрулей, добрался до главных ворот, по приставной лестнице взобрался на стену и, привязав веревку к какому-то колышку, лаской соскользнул вниз. Теперь придется пробежать полдюжины лиг, но для его тренированных ног это не впервой, завтра к вечеру он будет у ворот Тескоко. Из-за бабы… Задание… Друга оставил… Все прахом, корил он себя, входя в привычный ритм.
Марина несколько минут стояла, глядя в квадрат пустого окна, уперев руки в бока и кусая губу, чтоб не расплакаться. Конечно, и ей нравился этот черноволосый юноша, но бросать ее ради него? Ах, Миро… Она подошла к шкафчику и достала скляницу, которая оказалась у нее на прикроватном столике после визита убийцы. Развернула полоску ткани, в которую та была обернута, еще раз перечитала записку от Куаутемока. В ней нынешний правитель мешиков, а когда-то друг детства, снова, какой уже раз, увещевал ее отравить Кортеса. И обещал взять ее в жены, когда все закончится.
Ее дух был в смятении. Испанцы вновь набирают силу, и за доном Эрнаном она как за каменной стеной. Хотя в последнее время он ее и сторонится. Но ведь удалось же Куаутемоку разбить испанцев и изгнать из столицы в первый раз, так почему б не сделать это и во второй? Все-таки лучше быть любимой женой правителя мешиков, чем непонятно кем… Про возможный приезд жены Кортеса из Испании ей доброхоты уже доложили.
А может, Миро? Вот кто настоящий мужчина. Уговорить его сбежать от всех этих дрязг куда-нибудь в лес, в шалаш. Или найти небольшое племя. Чтоб он вызвал касика на поединок, убил и стал править сам. Это был бы отличный вариант… Нет, Миро не нужно захудалое племя в далеких от его родины землях. Он не согласится. Он, скорее всего, вернется к себе на родину. Но пока тут, он не отступится и будет стоять между ней и Кортесом, делая будущее вовсе невнятным. Так ничего и не решив, донья Марина спрятала хранящий ее тепло флакон обратно в шкаф и вытянулась на кровати. Душившие ее слезы наконец прорвались наружу.
Город был занят стремительно. Как только Меса развернул орудия и нацелил их на копошащихся у ворот людей, двинулась вперед кавалерия, ведомая самим Кортесом. Галопом долетела до ворот и на рысях вошла в город. Следом за ней, почти не отстав, запыхавшиеся и потные, ворвались мечники дона Рамона и рассыпались по ближайшим улицам, прикрывая стрелков.
Сам же Ромка с отборными солдатами своего батальона и Педро де Альварадо, которому из-за ранения трудно было сидеть на коне, с двадцатью стрелками заняли главный си Тескоко.
Второй батальон под командованием Диаса остался у подножия прикрывать подступы, а стрелки отправились на верхнюю площадку. Скинув вниз жертвенные камни, пропитанный кровью помост и остатки последнего мрачного ритуала, они распределили сектора обстрела и замерли, поводя стволами и арбалетами. В бытность свою кавалерийским капитаном Альварадо не растерял и навыков пехотного командира.
Ромка осмотрелся - и то, что он увидел, ему не понравилось. Гладь озера, начинавшегося всего в полулиге от города, покрывали тучи больших и малых лодок, гребцы, остервенело работая веслами, гнали суда к причалам возвышавшегося на горизонте Мешико. Широкие дороги и узкие тропки в густой растительности пятнали черные ручейки уходящих из города женщин и детей. С другой стороны к городу черным всепожирающим роем приближалась толпа талашкаланцев. Чертыхнувшись, Ромка кубарем слетел по узкой лестнице.
- Где Кортес?! - тряхнул он за рукав одного из солдат.
Тот отшатнулся от вытаращенных глаз молодого капитана и только махнул рукой, указывая направление. Одной рукой подхватив ножны, чтоб не били по бедру, а другой придерживая морион, Ромка побежал в указанном направлении. Кортеса он нашел на большой рыночной площади, с которой многие торговцы даже не успели унести товар. Капитан-генерал о чем-то совещался с де Олидом и доном Лоренцо. Грубо растолкав их плечами, Ромка унял дыхание и выпалил:
- Женщины и дети уходят из города!
- Что?! Коанакочцина сюда, быстро! - вскричал Кортес.
Олид развернулся на каблуках и помчался исполнять приказание. Флорентиец без приказа побежал к своим стрелкам. На Ромкин взгляд, он вообще был излишне порывист и нервозен, и беспокойство его часто передавалось подчиненным. Прежде чем Ромка успел окончательно перевести дух, вернулся мрачный Олид.
- Коанакочцина мы не нашли, зато удалось поговорить со слугой. Он признался, что сеньор Тескоко уплыл на лодке в Мешико. Одним из первых.
- Карамба!!! - прошипел Кортес.
Капитаны молчали. Никому первым не хотелось озвучивать то, что произошло. Казалось, пока слова не сорвутся с чьих-нибудь губ, страшная истина не придет в этот мир. Но все также понимали, что каждая прошедшая впустую минута приближает их к поражению, а мешиков, уже наверняка подходящих к городу, - к победе. Первым взял себя в руки капитан-генерал:
- Сеньоры, кажется, худшие наши опасения подтвердились. Нам нужно занять оборону и дожидаться подхода талашкаланцев.
- Надеюсь, они не решат заночевать где-нибудь в полулиге отсюда, - буркнул Олид.
- Я распоряжусь, чтоб мои люди помогли Месе поднять фальконеты на стены, - сказал Ромка.
- Стрелков дона Лоренцо нужно расставить небольшими группами по выступам стены, чтоб могли вести огонь в обе стороны, - добавил Олид. - А мы с Сандовалем разобьем конников на две группы и в случае прорыва придем на помощь. Выставить усиленные караулы. Спать не раздеваясь, фитили не… Да вы все сами знаете, - махнул он рукой и, ссутулившись, побрел к коновязи.
Ромка и де Олид развернулись и пошли в противоположных направлениях, стараясь не переходить на бег.
Бронзовые пальцы развернули тряпицу и вытряхнули на ладонь засушенные кусочки пустынного кактуса. Со священным трепетом (кактус был особым божеством - богом Юкили, который пожертвовал собой ради людей, умалился и стал растением) размяли и сунули в щербатый рот. Дернулся кадык, проталкивая смешанную со слюной массу в горло. Забурлил желудочный сок, переваривая и вкачивая в кровь мескалин.
Широко распахнулись, уставившись в пустое небо, глаза без радужки, поднялись вверх сведенные руки. Затрепетали голосовые связки, выталкивая из горла звериный рык. И случилось чудо: душа покинула бренный мир и слилась с миром божественным.
В священном трансе бронзовые пальцы одной руки начали выстукивать ритм на большом, обтянутом кожей барабане. Пальцы другой стали выводить на барабанчике поменьше сложное соло. Их рокот усиливался, нарастал, расшатывая реальность и открывая дверь в мир животного. Приказывал. Звал. И они пришли.
Мирослав бежал. Привычные легкие без шума втягивали и выпускали через ноздри прохладный ночной воздух. Ноги поднимались и опускались, в голове бродили мысли. Большей частью приятные, связанные с прелестями доньи Марины, но иногда сквозь них пробивались и другие. О долге, о дружбе, о том, что своим поведением он ставит под угрозу не только свое, но и Ромкино существование. Во время охоты за коричным убийцей он наткнулся на Кортеса, и тот, конечно, узнал своего давнего обидчика. Но не подал виду. Даже не попытался отомстить тогда или после, хотя после-то и времени особо не было, но все равно.
Затаиться бы ему, затихнуть, обходить Марину за семь верст, дабы не бередить рану капитан-генерала. Ан нет. Как нарочно сует голову на плаху, да еще и показывает палачу, как сподручнее рубить. Хотя не в том дело, если уж начистоту. Еще совсем недавно, до встречи с доньей Мариной, воину казалось, что сердце его, исхлестанное житейскими ветрами, холодно и безжизненно, как камень в горах. И вот те ж раз. А самое неприятное - Мирослав чуял это нутром, а нутру он привык доверять, - убийца пришел не просто так. Он точно знал расположение спален и был знаком с планом дворца. Возможно, когда-то бывал в Талашкале, а возможно, кто-то ему об этом сообщил. Кто-то из дворцовых слуг? Но талашкаланцы верные, как псы, и скорее донесут касику, что их кто-то пытался подкупить или запугать. К тому же вряд ли они хорошо различают в лицо главных капитанов. Кто-то из капитанов? Возможно, но всех пришлых Кортес недавно самолично отправил восвояси. Марина? Не хочется об этом даже думать, но ведь возможно вполне. Она знает всех, знает расположение спален, и именно через ее окно убийца проникал во дворец. Аж два раза. До Мирослава доходили слухи, что в бытность Куаутемока еще простым приживалой во дворце Мотекусомы тот пытался подговорить Марину отравить Кортеса, ну так слухами-то земля полнится. Чего дураки не скажут. Да и то, что он склонял, вовсе не означает, что она хотела и соглашалась. Мирослав поспешил отогнать от себя мрачные мысли.
Еще одна деревня? Наверное, это уже земли Тескоко, и друзья-талашкаланцы восприняли ее как свою законную добычу. Выкинутый на улицу скарб, разодранные занавески, сорванные с петель двери, бродящие по кучам мусора собаки. Мертвых тел не видно, наверное заслышав о напасти, жители поспешили уйти. И славно. Смерть уже давно жила рядом с Мирославом, и он не боялся ее. Привык. Но за этот год навидался столько, сколько не приходилось ему видеть за всю предыдущую жизнь. Сражения, жертвы безумных жрецов, а вот теперь еще и мор, свирепствующий на дальних границах государства мешиков…
А тут, кажется, кто-то есть. Посмотрим. Мирослав замедлил бег, почувствовав запах жарящегося на костре мяса, а потом и вовсе остановился. Меж тростниковых, обмазанных глиной стен он заметил отблески костра. Местные убоялись бы вести себя столь открыто, значит, либо свои, ну, в смысле испанцы или талашкаланцы, либо мешики. В любом случае не больше десяти - пятнадцати человек - костер всего один, да и сопровождающего любой крупный лагерь шума не слыхать.
Воин без шороха извлек из ножен саблю и, прячась за кустами, стал приближаться к источнику света и запаха. Слева мелькнула тень часового. Не спит, но считает ворон, раззява. Снять, что ль, для верности? А вдруг свой? Да и если потом явится к шапочному разбору, опасности с него будет немного. Легко перемахивая через низенькие плетни, русич, почти не попортив грядок, добрался до круглой площади, вытоптанной множеством ног перед храмом-пирамидой, достаточно большим, чтоб внутри могли укрыться человек тридцать. Редкость для такой маленькой деревни. Присмотрелся.
Слава богу, свои. Десяток талашкаланцев в боевых одеждах жарили над огнем на тонких палочках тушки зверьков, похожих на крыс или хорей. Поодаль три испанца. Два совсем еще юнца в хороших камзолах и новых, без вмятин и царапин, кирасах и один ветеран. Его куртка был драна и штопана так густо, что казалось, именно грубые нити и есть основной материал, а ткань так, для связки. И на лежащем рядом прямо на земле шлеме здоровущая вмятина с ровными краями от литого снаряда из мешикской пращи. В ожидании ужина испанцы передавали друг другу долбленую тыкву, в которой наверняка плескалась не вода.
- Buena noche, seňores! - негромко произнес русич, вступая в круг света.
Один из молодых испанцев поперхнулся содержимым фляги. Второй вскочил на ноги, выхватив из ножен кинжал. Талашкаланцы безучастно взглянули на него, продолжая обжаривать над костром плюющиеся жиром тушки. Старый солдат взял у молодого, все не могущего прокашляться конкистадора флягу и протянул Мирославу.
- И тебе доброй ночи, любезный. Ты ведь слуга достойнейшего сеньора Рамона де Вильи.
- Да, - кивнул воин. Без долгих объяснений принял из рук испанца тыкву, сделал вежливый глоток и вернул. Прилег рядом. Испанец не стал расспрашивать про часового, полагая, что слуга дона Рамона с ним переговорил, а русич не стал его разубеждать.
Один из талашкаланцев приблизился, протянул белым людям по прутику и с поклоном отошел.
Мирослав вгрызся в жестковатый, по вкусу смахивающий на собачатину окорочок. Испанцы тоже заработали челюстями, а чуть позже к ним почтительно присоединились талашкаланцы. Через десять минут от зверьков остались только горки добела обсосанных косточек. Тыквенная фляга снова пошла по рукам. Русич рыгнул, откинулся на спину, заложив руки за голову, и уставился в крупные немигающие звезды. Мысли его сначала привычно свернули на любовный треугольник, нарисовавшийся между ним, Кортесом и доньей Мариной, перескочили на Ромку и его несчастную семью, потом стали разбредаться, как овцы без пастуха. Сладкая сытая дрема стала укрывать глухим серым одеялом.
Словно что-то толкнуло Мирослава в спину. Подбросило. Сев, он одним взглядом выхватил из темноты дотлевающие угли, протянутые чуть не к самому кострищу чиненые сапоги ветерана, составленные в пирамиду копья талашкаланцев. Невнятная тень часового между хижинами. Может, послышалось? Воин вытянул шею и поводил головой. Ничего. Трепетными ноздрями втянул полный пряных запахов ночной воздух. Тоже никакой опасности, но тогда что его разбудило? Мирослав перевернулся на живот и приложил ухо к росной траве. Полежал, прислушиваясь. Ага. Вот оно. Какой-то невнятный, ритмичный стук. Будто сумасшедший великан, кружась в танце, бил пятками в сырую землю.
Мирослав пролежал, вслушиваясь, несколько минут. Звук медленно приближался. И хоть не убыстрялся, не нарастал, было в нем что-то неуловимо тревожное. Будящее в душе потаенные страхи.