Проснулся и рывком сел старый вояка. Тревожно оглядевшись, как недавно Мирослав, он уставился на русича и вопросительно вскинул бровь. Мирослав в ответ помотал головой и показал пальцем на ухо и вниз. Испанец встал на четвереньки и приложил ухо к земле, став похожим на огромного бесхвостого варана. Потом поднялся на ноги, пошарил в вещах и извлек на свет небольшой генуэзский арбалет. Рычагом натянул тетиву и воткнул в специальную канавку на ложе короткую, толстую стрелу. Мирослав откинул край плаща, показывая латунную гарду сабли. Два воина плечом к плечу двинулись по самому широкому проходу между хижинами, ведущему в сторону, откуда доносился рокот. Теперь уже совсем явственный, он стал распадаться на составляющие, что-то вроде нескольких барабанов, выводящих вместе хитрый мотив на фоне какого-то звериного подвывания.
Часовой стоял у околицы, прижавшись спиной к толстому резному столбу, на котором до прихода талашкаланцев висел деревенский тотем, а сейчас болтались лишь обрывки тряпок. Рослый, покрытый многочисленными шрамами воин трясся как осиновый лист. Испанец что-то спросил у него на талашкаланском. Тот что-то ответил, едва совладав с ходящей ходуном нижней челюстью.
- Говорит, это какое-то местное колдовство, - перевел испанец.
- Какое колдовство?
Испанец, не оборачиваясь, перевел вопрос трясущемуся талашкаланцу, но ответа не получил. Вздрогнув, он повернулся и успел заметить покрытые испариной лопатки часового, мелькнувшие между домами. Тьму ночи прорезало низкое утробное рычание. На опушке леса, за распаханными полями, замелькали смутные тени. Зажглись в темноте зеленые бусины глаз.
Ромка смеялся и не мог остановиться. Рядом катались по принесенным жителями Тескоко простыням из белой ткани другие капитаны.
- Дон Рамон-то прибежал… Кричит - запаливай фитили, - складывался пополам от смеха Альварадо. - Мы чуть от страха в штаны не наложили. А он серьезно так…
- Да я что, я как услышал, что касик сбежал, так и подумал, - с трудом проталкивал сквозь смех слова Ромка, - сейчас как навалятся всей толпой, только держись.
- А он, оказывается, сбежал, потому что убил своего брата и завладел его троном, - надрывался Альварадо. - Что будучи наслышан о мудрости и справедливости Кортеса… Убоялся его гнева… А мы-то… Охо-хо!
- Да, сеньоры, смешно получилось, - похрюкивал грузный Меса. - А мои-то соколы со страху голыми руками, без всяких блоков пушки на стену втащили. Без блоков. Теперь буду знать, как они могут.
- Еще бы, - улыбался немногословный Сандоваль. - Жить захочешь - и не на такие подвиги сподобишься. Мои ребята тоже струхнули, хотя, надо отдать должное, храбрились.
- Им это практически удалось, только кони их выдали. Очень уж нервничали, - отпустил добродушную шпильку Альварадо.
- Это все потому, что вы, их любимый капитан, изображали курицу на насесте, сидя на верхушке главной пирамиды, - беззлобно парировал дон Гонсало. - А вот если бы изволили спуститься…
- А сын убиенного короля Несауальпилли оказался вполне приятным и разумным молодым человеком. Не только позаботился о еде и выпивке, - встряхнул полупустую тыквенную флягу Кристобаль де Олид, - но и обещал дать любое количество людей для любых работ.
- Чую, быть ему сеньором Тескоко в самое ближайшее время. - Альварадо лукаво посмотрел на Кортеса и отсалютовал ему флягой.
Капитан-генерал сдержанно кивнул.
- Только стоило ли гнать их на работу прямо ночью? - вслух подумал Ромка.
- Ничего-ничего, дон Рамон, - урезонил его Олид. - Раньше начнут, быстрее закончат.
- Куаутемок тоже не дремлет, - вставил Кортес. - Наверняка укрепляет город и готовит войска.
- А сколько времени займет строительство канала и сборка кораблей? - посерьезнел де Олид.
- Лопес посчитал, что если те семь-восемь тысяч индейцев, что выделил нам сын короля, будут работать днем и ночью, сменяя друг друга, то достаточно углубим канал за четыре дня. К тому времени он с набравшимися сноровки талашкаланцами сможет спустить на воду две бригантины, они прикроют нас со стороны озера, - ответил Кортес.
- А что мы будем делать эти четыре дня? - спросил Альварадо.
- Как раз об этом я и хотел с вами поговорить.
Волна ужаса окатила русского воина, поднимая дыбом волоски на руках и цепляясь за позвоночник липкими коготками страха. Мирослав схватил остолбеневшего испанца за плащ и буквально поволок обратно на площадь. Тот оступился, чуть не упав, побрел, безвольно переставляя ватные ноги, и наконец побежал.
- Подъем, вставайте! - заорал он, выскочив к костру.
И остановился, уставившись на Мирослава. Что дальше-то делать, читалось в его взгляде. Тот тоже замер в растерянности, слушая, как нарастает и приближается утробный рык. Молодые конкистадоры, мгновенно проснувшись, вскочили на ноги и схватились за арбалеты, бессмысленно целясь в темноту. Талашкаланцы топтались вокруг пирамиды с копьями, не решаясь ни взять в руки оружие, ни кинуться наутек. Рев слышался все ближе. За околицей раздались страшный крик, рычание и чавкающий хруст. Это нашел свою смерть сбежавший часовой.
- В храм! - пришло в голову русича. - Быстрее! И этих, - он ткнул острием сабли в группу дрожащих союзников, - с собой!
Получив ясную цель, испанцы сорвались с места. Старый солдат мечом погнал к храму стайку индейцев. Молодые, поводя арбалетами, прикрывали его отход. Мирослав постоял, катая в ладони скользкую от пота рукоять сабли и прислушиваясь к нарастающему рыку. И тоже побежал к пирамиде, стараясь держаться так, чтоб не попасть под стрелы, если молодежь струсит и начнет гвоздить по теням.
Ворвался внутрь. Черепа, коими были густо украшены стены святилища, безучастно взирали на талашкаланцев, сгрудившихся вокруг статуи божества в надежде, что она защитит их от вырвавшихся на свободу демонов ночи. Лица испанцев, белевшие в скупом свете, застыли каменными масками, пальцы сжимались и разжимались на ложах арбалетов. Они напряженно глядели куда-то за спину русского воина. Он оглянулся. Увидел два зеленых глаза, смотрящих из мрака, казалось, прямо ему в душу.
Черт. Мирослав развернулся к врагу лицом и выставил вперед острие. Взгляд его скользнул по толстенной циновке, сплетенной из двадцати или тридцати слоев тростника. Да это ж дверь?!
Глаза надвинулись из темноты, ветер донес до ноздрей острый звериный запах.
Мирослав схватил циновку за специальные ушки и потянул ее к проему. Мышцы напряглись, связки затрещали, но заслонка даже не шевельнулась. Подбежал один из молодых испанцев. Навалились вдвоем. Медленно, вершок за вершком, дверь сдвинулась с места. Глаза рванулись вперед, приближаясь с бешеной скоростью. Хрипя, люди сдвинули новоявленные ворота и забили ими проем. Подперли плечами.
Удар с той стороны чуть не опрокинул их на пол. Длинные стебли выгнулись, но не выскочили из веревочных петель. Подскочил второй испанец, уперся в неровную поверхность ладонями, навалился всем телом. Замер в ожидании, жмуря глаза.
Нового удара не последовало. Ветеран пинками поднял нескольких талашкаланцев и знаками показал, что если они не помогут, то отправятся наружу, на съедение демонам. Трясясь и пошатываясь от страха, те повиновались, ухватившись за дверь, как утопающие за раскачиваемый бурным морем плот.
Мирослав перевел дух, солдаты подобрали оброненные арбалеты. Все затихли, прислушиваясь. Снаружи доносились мягкие, тяжелые шаги и взрыкивания, иногда перераставшие в шум свалки и рычание, будто ночные твари начинали грызться между собой. Невыносимо тянуло зверинцем. Снаружи раздался скрежет когтей по камню. Сверху из квадратного окна посыпались мусор и осколки камня. Рычание, усиленное как через рупор, ворвалось в тесное каменное помещение. Талашкаланцы, закрыв уши ладонями, застонали, испанцы, отложив арбалеты, мелко закрестились.
"Ягуары!" - осенило Мирослава. Тогда многое становится понятно. Никаких демонов. Просто стая зверей. Но кто же обладает такой силой, чтоб собрать этих одиночек в стаю и направить в деревню, место, которого они обычно стараются избегать?
Льющийся с потолка бледный поток света словно заткнуло черной мохнатой пробкой. Внутрь просунулась пятнистая лапа с розовыми подушечками и неожиданно расцвела веером когтей. Следом показалась ощеренная алая пасть, обрамленная белыми усами и наполненная саблевидными желтыми зубами.
Мирослав вырвал из рук оцепеневшего испанца арбалет и пустил стрелу. Зверь дернул головой. Наконечник пробороздил по черепу рваную красную канавку и со звоном отлетел к стене. Вторая стрела, пущенная испанцем, ударила ягуару под нижнюю челюсть. Тот забился в дыре, скользнул вниз, с грохотом обрушив статую божка прямо на визжащих на полу талашкаланцев. В их пантеоне ягуар был священным животным, и они даже подумать не могли сопротивляться лесному зверю, а уж тем более увидеть его смерть.
Второй хищник, поменьше, скользнул в дыру и спрыгнул вниз. Едва коснувшись лапами пола, снова взмыл в воздух и приземлился прямо на грудь одного из стрелков, судорожно дергавшего зарядную машинку арбалета. Старый испанец ткнул мечом. Острие пропороло шкуру над самой лопаткой. Зверь отвернул голову от лица заходящегося в хрипе молодого солдата и внимательно взглянул в глаза старику. Еще один испанец выступил из-за колонны и в упор вогнал стрелу ягуару под лопатку. Тот соскочил с раненого юноши и завыл, крутясь по полу и стараясь достать зубами до торчащего из бока древка. Упал, дергая лапами. Затих.
Мирослав облегченно выдохнул и поднял арбалет повыше. Сквозь дыру в потолке протискивался еще один хищник. Одновременно тяжелый удар сотряс держащих заслонку у двери. Сколько их там? Если дюжина-полторы - как-то можно выстоять, но если больше, то несдобровать, думал Мирослав, в очередной раз посылая короткую стрелу в ощеренную морду.
Когда-то один ведун говорил ему, что в каждом человеке есть дух животного. Медведя, оленя, соболя, полевой мыши. И если разбудить в себе дух этого зверя, охотиться, как он, есть, как он, спать, как он, и ни о чем людском и божьем не помышлять… Еще одна стрела нашла свою пятнистую цель… То сам станешь зверем. Они примут тебя за своего. Однажды, не так давно, думал он, натягивая воротом тугую тетиву, ему это удалось, без всяких наговоров и курения дурман-травы. И ведь тогда зверьми тоже были ягуары.
Не особо понимая, что делает, Мирослав сунул раненому юноше арбалет и замер посреди каменного мешка. Он вспомнил, как несся по лесу, вдыхая свежий утренний воздух, ловя ушами звуки просыпающегося леса, сливаясь с ним, растворяясь в нем. Как сам становился лесом, прорастал в него всем своим существом. И как понял, что хищники уже не охотятся на него, а просто бегут рядом.
Воин почувствовал закипающую внутри первобытную энергию, ощутил, как трещат кости, обрастая новыми мускулами. Как удлиняются и крепнут ногти и зубы. Как растет шерсть, как глаза меняют свой цвет с голубого на зеленый. От удивления талашкаланцы даже перестали причитать и вместе с оцепеневшими испанцами смотрели, как изменяется стоящий посреди зала человек. Не внешне. У него не отросли клыки и хвост, не появилась на теле шерсть, но что-то в повадке, в манере держать спину изменилось, и эти изменения были пугающими.
Человек - или уже не человек - шагнул вперед. Индейцы, держащие дверь, увидев его движение, поспешили убраться с дороги. Шаткий заслон качнулся и рухнул внутрь. Мирослав легко, без разбега перепрыгнул саженную циновку и загородил собой проход. Звери снаружи зарычали, но не напали.
- Cerrar! Cerrar la puerta! - заорал старый испанец оторопевшим индейцам и пустил очередную, одну из последних стрел, в отверстие на потолке.
С кряхтением талашкаланцы приподняли дверь и заложили проход за спиной Мирослава. Пятнистые кошки отпрянули и расступились, увидев, как вылезает из берлоги неизвестный им грозный и сильный зверь.
Мирослав бежал на звук барабанов, не обращая внимания на ночь, стебли высокой травы, хлещущие по коленям, на пятнистые спины крадущихся со всех сторон к деревне больших кошек. Его цель, его жертва была впереди. На холме. Маленький человечек. Сгорбившись и выстукивая дождевую дробь на двух небольших барабанах, он подскакивал на одной ноге и время от времени оглашал окрестности диким воем, похожим на рев ягуара. Колдовство горячим маревом растекалось от его бешено мелькающих рук, разворачивая, толкая к деревне, где в каменном доме пряталась трепещущая от страха добыча.
В носу Мирослава закололо. На спину навалился воздух, тяжелый и вязкий как деготь. По волосам заскакали голубоватые искры. Стоящие рядом звери повернули морды, провожая взглядом его кряжистую фигуру. До холма осталось тридцать саженей, пятнадцать, пять, две.
Воин прыгнул, выставив вперед лапы… руки с растопыренными пальцами, услышал, как сбивается ритм, почувствовал, как сминается под его напором худое вонючее тело, как трещит позвоночник. И все кончилось. Словно кто-то сдернул темное покрывало с волшебного шара ночи, внутри которого перемигивались безучастные ко всему земному звезды. Огромные кошки подняли головы, замотали ими, стряхивая наваждение, и стремглав метнулись к опушке леса. Воин выдохнул теснивший грудь воздух и опустился прямо на землю возле растерзанного тела.
- О великий правитель, - бубнил гонец, распростертый у ступеней трона. - Два отряда teules покинули Тескоко. Двести воинов во главе с великим полководцем, которого они зовут Сандоваль, направились в Чалько. Двести пятьдесят и множество талашкаланцев повел на Истапалан сам верховный teule Кортес. С Кортесом его заместитель Олид.
Куаутемок поморщился, как от зубной боли. С каждым днем новости приходили все хуже и хуже. Белые люди с востока оправились от поражения, стремительным маршем достигли Тескоко и заняли его без битвы. А его касик, да не достигнет дым его сердца божества преисподней Тескатлипоки, еще имел наглость молить о пощаде. И вот настала очередь Истапалана и Чалько. Правитель Мешико не сомневался, что и эти города покорятся Кортесу точно так же. Пусть не совсем без боя, но покорятся.
Он задумался и, не обращая внимания на не смеющего шевельнуться и даже, кажется, переставшего дышать гонца, достал из-за трона подробнейшую карту побережья с городами, деревнями, дамбами, виадуками и даже рельефом местности. Он сам нарисовал ее, после того как до столицы стали доходить первые новости из Талашкалы, и скрупулезно отмечал на ней свои успехи и неудачи. Успехи - красным, неудачи - синим. К его печали, синих пометок было гораздо больше. Но теперь, когда предводитель teules отправился на битву сам, на карте могла появиться всего одна красная точка. Одна. Но жирная. Окончательная.
Глава шестая
Отряды испанцев шли на Истапалан, прекрасный город на берегу озера. Его многоэтажные дома и святилища, вознесшиеся на небывалую высоту, подвесные сады, выложенные плиткой фонтаны и ажурные башни дворцов… Все это должно быть предано огню и мечу.
Ромке, да и многим конкистадорам, претило такое варварство, но в "Ночь печали" город встал на сторону врага. Многие братья по оружию, а на войне если и есть что-то прекрасное, то это именно воинское братство, погибли под его стенами. Кроме соображений мести у Кортеса были и чисто практические причины уничтожить Истапалан. В городе был сосредоточен достаточно большой гарнизон. Причалы были удобны для высадки вражеского десанта, который в любой момент мог ударить по Тескоко или, заняв единственную дорогу, отрезать испанцев от Талашкалы. Продуктовые склады тоже могли послужить для поддержки вражьей силы. И индейцы-союзники требовали какого-нибудь дела. Они просто не понимали, как можно не убивать и не грабить врага, находящегося так близко. Касики Тескоко каждый день приходили к капитан-генералу с реляциями, прося облегчить свою участь, ибо прокорм армии становился тяжким ярмом для этой провинции. Совокупность этих причин и определила судьбу прекрасного города. Сам Кортес взял на себя руководство и командование кавалерией.
Жители, бежавшие из деревень, через которые проходили конкистадоры, донесли касику Истапалана о готовящемся нападении. Первый отряд врага повстречался на самых дальних подступах. Стадом баранов перед лавкой мясника столпились до сотни истапаланцев за каменным мостиком, перекинутым через неширокую речушку. Испанский авангард, не желая лезть в воду, остановился на расстоянии полутора полетов стрелы. Солдаты выставили караул и расположились на травке отдохнуть перед битвой. Прибежал синьор Лоренцо, командующий в этом походе стрелками. Бросил хмурый взгляд на разряженных в перья и богато изукрашенные панцири истапаланцев, обернулся и, приложив руки ко рту, крикнул своих.
Две дюжины арбалетчиков продрались по кустам, растущим вдоль узкой дороги, и привычно построились в две шеренги.
- Carga! - скомандовал он высоким, не по-мужски переливчатым голосом.
Заработали зарядные машинки, заскрипели тетивы.
- Dispara!
Взвились в воздух короткие толстые стрелы, по пологой траектории уходя за реку. Расцвели красным белые стеганые нагрудники. Стоны и крики огласили прозрачный воздух.
- Carga! Dispara!
- Carga! Dispara!
- Carga! Dispara!
Все. Остатки заградительного отряда, прикрывая головы руками, разбегались по кустам. Флорентиец буднично кивнул головой, мол, все, откланиваюсь, сделал знак стрелкам следовать за ним и растворился в арьергарде. Конкистадоры двинулись дальше.
- Почему они не устраивают засады в лесу, а всегда встречают нас на открытом месте? - склонился Кортес с седла, обращаясь к идущему у стремени Ромке.
- Надеются на численное преимущество, - пожал плечами тот. - Наверное…
- Совершенно не умеют приспосабливаться к новым условиям, - хмыкнул Кортес, разглядывая несколько дюжин лежащих навалом тел. - Сил у Мешико еще немало, но выставлять каждый раз на убой многочисленные армии - расточительство.
- И слава богу, - ответил Ромка. - Смотрите, вон еще.
- Ну и глаза у вас, дон Рамон. - Кортес, прищурившись, разглядел темные фигурки, замершие посреди огромного, вытоптанного босыми ногами поля.
Оглянулся на дюжину всадников за своей спиной, выдернул из специальной петли на седле короткое кавалерийское копье с маленьким четырехгранным наконечником.
- Пора и нам поразмяться. Сеньоры!
Рыцари громыхнули доспехами за Ромкиной спиной. Приминая кусты, пехотинцы отступили на обочину, чтоб не попасть под копыта. Всадники дали шпоры коням и понеслись вперед, разгоняя клин атаки. Блеснули наконечники опускающихся пик, сдвинулись щиты, полетели хлопья пены с натруженных недоуздками лошадиных ртов, кривые ноги плотнее обхватили потные вздымающиеся бока. Часто индейцам хватало одного вида несущихся на них коней с закованными в латы всадниками, чтоб, побросав оружие, кинуться врассыпную. Но истапаланцы были не робкого десятка. За что и поплатились.