Следующая картина запечатлела абордаж. Видимо, изображённое на ней событие произошло в далёкие времена, поскольку корабли имели высокие надстройки на носу и корме, а в руках и атакующих и защищающихся не было ничего похожего на огнестрельное оружие, сплошные топоры, мечи и даже булавы. Ничего больше рассмотреть мне не удалось, потому что в гостиную заглянули три весело щебечущих молоденьких фрейлины и начался абордаж другого толка.
Нет, я, конечно же, допускаю мысль, что, увидев меня, кто-то из них внезапно влюбился, но чтобы все три сразу...
По их же поведению получалась любовь с первого взгляда сразу у всех троих.
Что ж, я был не против миленько пообщаться. Куда как интереснее, чем рассматривать картинки с изображением густо заросших волосяной растительностью мужичков, яростно лупцующих друг друга всякими смертельно опасными для здоровья предметами.
Да и света не мешало бы немного добавить, окна хоть и огромны, но полуприкрыты тяжелыми портьерами из бархата, и в гостиной царил романтический мягкий полумрак.
Эти блестящие глазки, зубки, нечаянно обнажаемые чуть сверх того, что требуют рамки приличий плечики, едва ощутимые прикосновения тонких пальчиков и достаточно красноречивые взгляды. Как это было мило, потому что сразу начинаешь чувствовать свою несравненную мужественность и неотразимость.
И ещё фразочки, произнесенные с придыханиями и самым томным видом: "Ах, неужели всё это правда, Артуа, да вы настоящий герой!", или "Господи, какой мужчина!", явно произнесённые не совсем к месту, но так волнующие мой слух.
Присутствуй при этом один мой хороший знакомый из прежнего мира, я непременно бы от него услышал: "Артур, у этих телочек башню от тебя снесло. У всех троих сразу".
Этим он мне всегда и нравился, своей непосредственностью в эмоциях и образностью речи.
К тому времени, когда я успел полностью проникнуться собственной неотразимостью и даже получить поцелуй, легкий, как прикосновение крылышек бабочки, на сцене появилось ещё одно действующее лицо.
К сожалению, лицо было мужским, принадлежало человеку слегка за сорок, выглядело холенным, обладало волевым подбородком и светлыми глазами с холодным прищуром.
Лицо извинилось перед барышнями, что вынужденно похищает меня, на что девушки отреагировали в прежнем ключе, с ахами и вздохами сожаления, и мы перешли в помещение, выглядевшее огромным кабинетом.
Предложив присесть, мой новый собеседник извинился уже передо мной за то, что вынужден быль лишить такого приятного общества во имя скучного разговора, добавив, что господин Минур дир Сьенуоссо, владетель Скардара примет меня чуть позже, после того, как покончит с неотложными делами.
Причём Минура он назвал господином Ондириером, а "чуть позже" затянулось на добрые пару часов.
Всё это время мы разговаривали, сидели и разговаривали о многих важных и не очень вещах. Но всё время как-то так получалось, что мне приходилось отвечать на многочисленные вопросы, заданные им как будто бы между прочим.
Конечно, я старался быть вежливым, отвечая своим вопросом лишь на каждый его третий или четвертый вопрос.
А вопросы человека, представившегося Однором дир Мессу, были какими угодно: от положения дел в Империи и её внешней политики до моих планов в самое ближайшее будущее и устремлений на перспективу.
Вероятно, он хотел составить обо мне своё мнение, как весьма возможно и то, что Минур выслушает его перед разговором со мной, возможно даже с советами.
Но мне было плевать, плевать с высокой колокольни, каковым это мнение будет, и потому я отвечал, не особенно заботясь, как прозвучит та или иная фраза и много ли в ней будет смысла.
Наверное, дир Мессу это понял, и его лицо пару раз едва заметно скривилось. Разговор не смотря ни на что продолжался, и когда тема внезапно коснулась охоты, я предложил ему историю, произошедшую со мной перед самым убытием из Империи.
Эта история произошла в Стенборо, единственном моем имении.
Нет, другая собственность имелась, от виноградников вблизи Гроугента до перспективных угольных месторождений в провинции Монтенер, недвижимость в столице и даже верфь всё в том же Гроугенте, но поместье оставалось единственным. Это так, к слову, но именно в Стенборо вся эта история и произошла.
Я заглянул в Стенборо к Капсому, своему химику, работающему над эпохальными открытиями, которые должны были сделать революцию сразу в нескольких областях технической науки.
Конечно же, трудился Капсом над ними не один, к тому времени он обзавелся сразу тремя помощниками, которыми нещадно помыкал. Два его помощника были чуть ли не мальчишками, безропотно выносившими все его выговоры, разносы и нудные нотации. А вот третий...
Третий, человек по имени Мархсвус Бирдст, был примерно его возраста, то есть ближе к сорока, и успел уже состояться как учёный-химик. По крайней мере, сам он считал именно так. И вот ему, учёному в самом расцвете таланта, это опять его мнение, приходится терпеть выпадки человека, чьё мнение никогда не было для него решающим. Никогда. Это снова были его слова.
Суть их конфликта мне понять так и не удалось.
Вернее, как раз суть и была понятна, они не сошлись во мнениях, поскольку оба работали над одним и тем же проектом, капсюлем-детонатором.
Вот в чем именно они не сошлись, так и осталось для меня тайной. Когда я попросил объяснить их хоть что-то, началось такое...
Когда один из них начинал доказывать свою точку зрения, сыпя непонятными мне терминами, второй делал страдальческий вид, морщился, крутил головой, всем своим видом показывая, что только мое присутствие вынуждает его выслушивать эту откровенную чушь.
Затем слово брал второй и ситуация повторялась. Причем оба поглядывали на меня, словно заставляя принять именно его сторону. Я же стоял с самым невозмутимым видом, почти успешно делая вид, что понимаю, о чем идет речь. Половина из слов мне вообще были непонятны. Наконец, дело дошло до того, что оба моих химика, исчерпав все доводы, перешли к прямой агрессии по отношению друг к другу. Оба небольшого роста и невзрачного телосложения, с красными от возбуждения лицами, они по очереди наскакивали грудью на своего оппонента.
Тут, надо сказать, некоторое преимущество имел Капсом, поскольку за время пребывания в Стенборо он успел набрать вес, в некоторых местах даже излишний, и важный вид. Колобок, одним словом.
Сейчас он совсем не походил на того человека, каким когда-то прибыл в Стенборо. Был он тогда насмерть перепуганным, и втягивающим голову в плечи от каждого внезапного звука или резкого движения.
Теперь его было не узнать.
Ещё бы, сейчас за его плечами два эпохальных открытия – изобретения капсюля, названного в его честь капсомом, и динамита, получившего название капсомит. А если учесть ещё и амальгаму, так вообще человек – уникум.
Правда, пока широкой общественности авторство его открытий были не известны, как и сами открытия, ещё не время, да и сделал он всё это благодаря моим подсказкам, но в этом ли суть? Ведь до того момента, когда о его открытиях узнают все, остались сущие темпоральные пустяки.
И здесь заявляется человек, который мало того, что имеет свое мнение, так ещё и имеет наглость на нём настаивать!
Человек этот, Мархсвус Бирдст, появился в Стенборо благодаря Геренту Райкарду, управляющему всеми моими делами в Империи. Он где-то о нём услышал, встретился, переговорил... и в итоге Бирбст оказался в Центре Исследований, Изобретений и Внедрения Новых Технологий. Так, на перспективу я называл свое имение Стенборо.
Мархсвус, в отличие от своего коллеги, был абсолютно не тщеславен, но как специалист Капсому нисколько не уступал.
И если бы Бирдст оказал в Стенборо раньше Капсома, нисколько не сомневаюсь в том, что и капсюль и динамит носили бы его имя, какой-нибудь бирдстамит или мархсвюль. Правда, для этого его бы пришлось уговаривать.
Но и он имел один пунктик в голове – вечный двигатель. Поскольку он был химиком, так и хочется сделать приставку "ал" перед этим словом, да и все химики здесь такие, то и перпетуум, по его замыслу, должен был быть на какой-то химической основе.
При нашем первом разговоре с Марсхвусом присутствовал и Капсом. Он с весьма скептическим выражением лица выслушивал рассуждения Бирдста, всем своим видом показывая абсурдность его логики. Любому образованному человеку в Империи, говорило выражение его лица, известно, что создать вечный двигатель невозможно. А значит, что человек, посвятивший свою жизнь такого рода прожекту, ничего серьёзного представлять себе не может.
В общем-то, если принимать во внимание всякие там законы энтропии и термодинамики, так это и есть. Но если хотите создать действующую модель такого мобиля, так уж и быть, подскажу, заявил я Бирдсту.
Ничего сложного, занимательная физика для детей среднего и старшего школьного возраста. Да, это будет работать, работать вечно. Вернее, до той поры, пока не износятся материалы, из которых будет изготовлен ваш двигатель, поскольку как раз их вечных и не бывает.
Но предупреждая сразу, заниматься двигателем вы будете только в свободное время, посвятив все силы, энергию и талант тем задачам, которые я перед вами поставлю. И ассигнования на этот ваш проект будут весьма скудными. Согласны?
Махрсвус с воодушевлением покивал головой, а выражение лица Капсома приобрело крайне недовольный вид. Как же, ещё одно судьбоносное открытие и авторство будет принадлежать не ему.
Принцип работы такого двигателя, уважаемый Бирдст, состоит вот в чем. Тут мне на глаза попалось огромное краснощекое яблоко, висящее на яблоне на расстоянии протянутой руки. Я сорвал его, полюбовался и подкинул вверх.
Хотя закон всемирного тяготения здесь ещё не был открыт, но тем не менее, сработал он отлично, и яблоко упало в траву.
Так, и причём здесь яблоко, задумался я. Во-первых, это физика, а не химия, и открывать этот закон я не собираюсь, даже формулу не помню, а куда без неё?
Я вообще только одну формулу помню, Эйнштейна, и то, только потому, что она очень короткая. Но и здесь проблемы, в ней каждая буква обозначает что-то мне неведомое, да и рано им ещё её знать.
Сделав вид, что подбросил яблоко только для того, чтобы полюбоваться его полетом, я приступил к объяснениям.
Погода, господин Бирдст, вам поможет погода. К своим сорока вы уже обязательно должны чувствовать её изменения, какой-нибудь шум в ушах, головную боль или ещё что-то.
Причём здесь погода?
Сама по себе она может быть и не причём, но вот то, что перед её изменением меняется атмосферное давление, пригодится вам замечательно. Даже женское настроение меняется не так часто, и не с такой завидной регулярностью, как атмосферное давление.
Теперь перейдем к главному. Как вы узнаёте, что погода назавтра переменится?
Правильно, с помощью барометра. Стрелочка на нем показывает: сушь, вёдро, шторм, дождь, буря и так далее.
Вот эта стрелочка вам и нужна, она же движется практически постоянно. А заставляет это делать ртуть. Соберите конструкцию из множества подобий барометров, стрелочки станут рычагами, связанными с приводом, привод будет крутить какое-нибудь колесо, передавая усилие...
У такого механизма удивительно низкий КПД, он ничтожный, мизерный, но работать ваш двигатель будет вечно.
Причем здесь химия? Да кто знает, если разбавить ртуть касторовым маслом, может она будет лучше реагировать на изменение атмосферного давления, расширяясь и сжимаясь.
Ртути полно, бочками, вон в том сарае на отшибе, к нему я стараюсь даже не приближаться. Сама ртуть довольно безобидна, но пары её – сильнейший яд. Так что имейте это в виду.
А механическую часть вам мои механики помогут сделать. Они у меня даже карманные часы изобрели, не то что ваш перпетуум мобиле.
Такой вот у нас тогда состоялся разговор.
Я уж совсем было обратиться к учёным с проникновенной речью, о важности стоящей перед ними задачи, о том, что у них совсем нет времени на пустопорожние споры, как появился Пелай, управляющий поместьем. Не дойдя до нас нескольких шагов, он остановился, ожидая окончания разговора. Вид у него был очень озабоченный.
– Говори уж – обратился я к нему, когда мы остались наедине.
С этого момента наша охота и началась.
Моим соседом слева, если обратиться лицом на север, был барон Кресле. Несколько деревень, то ли четыре, то ли пять, и само поместье, бывший замок, переделанный для удобства жилья. Землицы у него было больше раза в четыре, а прямо через его земли протекала довольно крупная река, Сиура, разделяя владения почти пополам.
Сам барон Кресле был старше меня лет на пятнадцать, имел трёх сыновей и дочь, давно уже обзаведшихся семьями и живших отдельно. Все три сына служили по военной части, дочь, кстати, была женой офицера имперской армии. Вот такой небольшой оплот государства.
Барон был спокойным рассудительным мужчиной, несколько даже флегматичным, пока разговор не заходил об охоте. Вот тут он оживлялся и молодел буквально на глазах.
Охотником барон был страстным и дай ему волю, только этим бы и занимался. Ещё он был приятным собеседником, и мы не раз засиживались за разговором и бокалом бренди, к которому он охотно пристрастился.
Не знаю, как он узнавал, что я прибыл в свое имение, но на следующий день барон непременно осчастливливал меня визитом.
Мне он нравился, и своими манерами и особенно тем, что никогда не придавал себе вид настолько крутого человека, что даже лук от него плачет, что присуще почти всем дворянам.
Сам я у него в гостях ещё не был, и теперь решил воспользоваться давним приглашением барона. Причина была самая уважительная, где-то на принадлежащих нам землях поселился зверь.
Поначалу пропажи домашнего скота списывали на обычных волков, коих в Империи тоже хватает. Они и выглядели такими, как я и привык их видеть, и повадки были похожими.
Разве что они никогда не сбивались в стаи, чтобы пережить суровую зиму. Нет её в Империи, зимы. Пара сезонов дождей, длящихся по месяцу-полтора каждый, когда температура пускается градусов до десяти тепла по моим ощущениям, и всё. Остальное время лето, иногда довольно жаркое.
Однажды крестьяне из Кривичей, принадлежащей мне деревни, обнаружили мёртвого пастушка, явно убитого зверем. В стаде телят, что он пас, не досчитались одной головы. Останков телёнка на месте не нашлось, их обнаружили позже, в небольшой рощице, в паре лиг от того места, где нашли пастушонка.
Насколько я знаю, обычным волкам унести теленка не под силу. И получалось, что, либо волки угнали его в этот лесок, либо зверь был значительно крупнее обычного волка.
Затем нашли мертвыми ещё двоих крестьян, косивших сено на дальнем лугу, и тела их были почти нетронуты, только разорвано горло. У соседа, барона Кресле, такие случаи тоже были, рассказывал Пелай. И скот пропадал, и людей находили с разорванным горлом.
Сейчас дело дошло до того, что люди стали бояться отходить далеко от деревни, не без причины беспокоясь за свою жизнь. В полях же работать нужно, да и уборочная на носу. Никого в поле не выгонишь, жаловался Пелай.
Вообще-то, помимо научного центра, в Стенборо существовал и ещё один, центр подготовки моих воинов. Тоже громкое название, поскольку в общей сложности воинов было у меня чуть больше четырёх десятков. Но занимались их подготовкой всерьёз, особенно теми, кого я принял недавно. Занимались ими Дикие, воины с большой буквы, когда-то служившие в Диком эскадроне, особом подразделении имперской армии, где были собраны лучшие бойцы. Всего у меня их было четыре человека, но каждый стоил как минимум трёх.
Так вот, не так давно они вместе со своими подопечными устроили на волков большую облаву. За неделю охоты, им удалось добыть около десятка волчьих шкур. Немало, если учесть, что волки бестии очень хитрые, а обнаружить их следы на бесснежье безнадежное дело. Специально обученных собак нет, а обычные псы только и могут, что хвост поджимать да жалобно скулить, учуяв запах хищника.
Как выяснилось позже, это не помогло, в ночь моего прибытия в Стенборо нашли мёртвыми ещё двух человек. Нашли где-то на границе между моих владений и владений барона Кресле.
Парень и девушка. Парень был из Кривичей, то есть мой, а вот девушка оказалась из деревни, принадлежащей барону. Только какой черт их понёс ночью в луга, и что же они не смогли подождать ещё несколько дней, когда бы всё уладилось.
Знал я об их любви, и об их встречах, Пелай мне и рассказывал. Вот только не те сейчас времена, чтобы просто заслать сватов, необходимо было решить вопрос с самим бароном Кресле.
Вот этим вопросом я и хотел заняться, быть может даже сегодня, крайний срок завтра. Потому что послезавтра нужно было уезжать в Дрондер, столицу.
Барону при последнем его визите в Стенборо приглянулось одно из моих охотничьих ружей. Одно из двух, что я имел, хотел сказать.
На мой взгляд, ничего особо выдающегося в нём не было, кроме богато отделанного ложа и сплошь покрытого инкрустациями ствола.
Но когда барон взял ружье в руки и приложил приклад к плечу, наведя ствол на воображаемую цель, было заметно, как изменилось его лицо.
Это понятно, иногда возьмешь оружие в руки и сразу чувствуешь, что это твоё. Наверное, похожие чувства испытывают женщины, примеряя к себе драгоценности.
С тем, как попало ружьем ко мне, связана отдельная история, но сейчас не об этом. Вот и пришла мысль мне в голову поменять ружье на невесту, когда Пелай поведал об истории этой любви.
А что, любовь – дело святое. Если же рассуждать цинично, то от всякой любви между мужчиной и женщиной рождаются дети, в эти времена много детей. И если бы мне удалось провернуть это дело, что было почти наверняка, барон не стал бы настаивать на том, что половина детей принадлежит ему, не собаками торгуемся. Хотя такие истории иногда случаются, и я об этом слышал.
Теперь производить такой обмен было слишком поздно.
Я отправился в гости к барону Кресле в сопровождении десяти человек.
Неразлучный со мной Прошка, оба Дикие, Ворон и Кот, Пелай, Шлон с Нектором и еще четверо новых лиц, взятых мною совсем недавно, так что запомнить их имена я ещё не успел. Отправился, подготовленный для долгой охоты, которая может затянуться на неопределённое время.
Барон Кресле мне нужен был потому, что во время преследования зверя существовала вероятность очутиться на его землях, и это нужно было согласовать.
Когда такая орда в пылу погони окажется на дозревающем ржаном поле, хозяина может возмутить. Кроме того, я надеялся, что барон примкнет к охоте, ведь его люди погибли тоже.
Как выяснилось, наделялся не зря, потому что охотничий отряд барона попался нам на пути к его замку.
Барон во главе компании из восьми человек, ехал к нам навстречу, и по поклаже, притороченной к лошадиным бокам, становилось понятным, что Кресле решил заняться этим вопросом всерьёз. Так оно и оказалось.
Военный совет был краток, и тут я полностью уступил мнению барона, охотнику очень опытному.
– Всё говорит о том, что орудует одиночка – заявил он. – Не пара волков, не самец с самкой, не самка, натаскивающая щенков, нет. Одинокий матёрый зверь, но я даже не сомневаюсь, что именно волк.
Я видел его следы, следы волка.