Но размеры следов... – здесь Кресле даже покрутил головой. – Никогда ничего подобного не видел. Следы как минимум вдвое больше тех, что мне попадались прежде. И ещё, волки обычно избегают людей, стараются даже на глаза им не попадаться. Этот же... Он не охотится на людей, он просто убивает их при встрече, как будто мстит. Очень странное поведение для волка.
Он появился здесь не так давно, месяца три, не больше. За это время погибло девять моих крестьян, девять. Я знаю, что и у вас люди тоже гибли.
Мы ехали с бароном, впереди отряда, направляясь на север. Кресле объяснил, что логово зверя искать нужно именно там, и я ему поверил. Северные края наших владений упирались в невысокие горы, скорее сопки, покрытые густой растительностью, тянувшиеся насколько хватало глаз.
Действительно, если уж и прятаться зверю, так именно там, в распадках, заросших кустарником так густо, что черт ногу сломит. Или на склонах одной из гор, где больших и малых пещер та же чёртова уйма.
В своё время в горах долго работал нанятый мной рудознатец, но не нашел ничего интересного. А так хотелось заполучить золотой, или на худой конец серебряный рудничок в двух шагах от имения. Вспоминая о своих хождениях в тех местах, рудознатец только крякал, настолько они оказались непроходимыми. Это для людей горы непроходимы, зверю же то, что нужно.
Так что предположения барона о месте обитания зверя полны резона.
– И ещё, господин де Койн. Девушка, Гилосса, что погибла ночью вместе с парнем, была моей дочерью. Об этом знали только её мать и я. Моя жена, леди Виора, женщина замечательная во всех отношениях, но...
Я любил Гилоссу, любил не меньше остальных своих детей, но любил издали, не приближаясь. Наблюдал, как она подрастает, как проявляются черты моего лица, как она становится взрослой. В тайне от всех я давал матери Гилоссы деньги, давал достаточно, но сейчас мне кажется, как же этого было мало. Разве дело только в деньгах?
Барон Кресле замолчал.
Вы правы, барон. Когда это дело было именно в деньгах? Сейчас вы корите себя в том, что так и не нашли мужества признаться в отцовстве. Как вам, наверное, хотелось, когда вы наблюдали за своей дочерью издали, приблизиться к ней, обнять её и всё рассказать.
Я ведь тоже могу упрекнуть себя в том, что не смог приехать парой дней раньше, и не предложил ружье в обмен на девушку, как оказалось, вашу дочь.
Конечно, вы бы не согласились, сочли смешным такой обмен, но мы могли бы договориться и по-другому. Глядишь, тогда бы им не было нужды встречаться тайно, ночью.
Но произошедшего не изменишь, и лучшее, что мы сможем теперь сделать, так это убить зверя. Убить хотя бы ради чужих детей, чтобы у их родителей не было того, что сейчас испытываете вы.
– Я не успокоюсь, пока не найду его, – продолжил Кресле, – сколько бы времени это не заняло.
Я тоже не успокоюсь, барон. До моей свадьбы ещё два месяца, и пусть всё это время я проведу в горах, я обязательно его найду. Найду ради людей, моих людей, что сидят сейчас в селах и боятся высунуть нос за их окраины. Найду, потому что именно в этом сейчас мой долг.
Я протянул барону ружье. Я и захватил его именно для этого, чтобы отдать. К дьяволу ружье нужно сейчас, когда девушка мертва, а мне самому оно никогда не нравилось.
Конечно, ружье не будет служить ему утешением, но, может быть, именно из него он убьёт зверя, что для него так важно.
Кресле взял подарок молча, понимая, что сейчас не время рассыпаться в благодарностях. Либо же говорить о том, что подарок дорог, а он не хочет чувствовать себя обязанным мне. Он только лишь кивнул головой, принимая подарок.
Мы встали лагерем в самых предгорьях, в замечательном дубровнике, где на краю поляны бил ключ с ледяной водой. Здесь и будет наш лагерь всё ближайшее время, потому что нет смысла лезть в горы верхом, они и пешком не слишком проходимы.
Первые дни прошли в напрасных поисках, попробуй, найди зверя там, где он чувствует твой запах за лигу, а ты даже не можешь обнаружить его следы.
Но он крутился где-то рядом, потому что по ночам тревожно бились в путах наши лошади, чувствуя запах волка. И лишь мой Ворон, выросший на свободе, в степях, где подобных тварей немерено, гневно храпел и ржал, требуя выпустить его на свободу.
Мы днями прочесывали заросли в надежде найти зверя, или хотя бы его логово, растянувшись цепью в пределах видимости, и держась по двое. Именно на этом настоял барон Кресле и снова в его словах был резон. Стояла редкостная жара, которая в густых зарослях чувствуется особенно сильно, от пота резало глаза, а ноги гудели от усталости. Но мы ни разу не смогли увидеть его даже издали.
Несколько человек весь световой день сидели в засаде на высоких деревьях, скрывшись в их кронах, держа под рукой ружья.
Между дубравой, где мы расположилась лагерем и границей зарослей проходила узкая полоса земли, почти лишённой растительности и была легкая надежда на то, что стрелкам удастся увидеть зверя именно на ней.
Затем из имения Кресле привезли пару ягнят, которых мы использовали как приманку. Тщетно.
По вечерам мы обсуждали возможности поймать зверя в капкан, ловушку или заставить отведать его ядовитого мяса, а ночью опять просыпались от храпа и ржания рвущихся из пут лошадей. Он как будто бы издевался над нами.
Люди начали шептаться о том, что это не простой волк, а волк-оборотень, который может становиться невидимым.
Кресле зло фыркал, заявляя о том, что будь волк хоть трижды оборотнем, ему достаточно показаться на расстоянии выстрела, пусть даже и невидимым, он учует его носом и не промахнётся.
Одна ночь прошла спокойно, а на следующий день прискакали гонцы из деревни барона, рассказавшие о том, что есть ещё одна жертва, припозднившийся рыбак. Его нашли как и прочих, целого, не объеденного, только лишь с перерезанным горлом.
Когда в голову всё чаще начали приходить мысли о бесполезности наших поисков, мы повстречались, я и зверь.
Накануне вечером Шлон, наш всегдашний повар, пересолил кашу. Его друг, Нектор прокомментировал это тем, что Шлон, наконец, влюбился, что очень славно, поскольку ему давно хочется погулять на его свадьбе. Вот только непонятно в кого, мы здесь уже неделю, и за всё это время не видели ни одной женщины, задумчиво протянул Нектор. Никто его шутку не поддержал, слишком не до того было всем, чтобы шутить.
Утром мы завтракали остатками вчерашней пересоленой каши, и именно это привело меня к встрече со зверем.
Ещё вчера, за ужином, мы приняли решение сворачиваться, потому что в нашей охоте не было никаких перспектив, и этот день должен был стать последним в наших поисках.
За всё это время, проведённое здесь, мы не видели даже промелькнувшей тени звери, не нашли его логова, мы вообще ничего не нашли.
Вернее нашли, два чисто обглоданных человеческих скелета. Одного из них признали, по обрывкам одежды, по поясу и ножу, и он оказался жителем Кривичей, пропавшим пару месяцев назад. Другой скелет так и остался неопознанным.
Следующий наш план был таким: где-нибудь поблизости от селений устроить засаду, где живцом был стать доброволец. На этом вчерне он и строился, наш план. Все подробности должны решиться на месте, и ещё предстояло решить главный вопрос – где его взять, добровольца. Никто из присутствующих желания не высказывал.
Мы с Кресле решили сообща сделать награду за смелость такой, чтобы кто-нибудь всё же счел возможным рискнуть.
Вот об этом я и думал, спускаясь на дно распадка, где весело журчал ручеёк, с пустой флягой в руке. День выдался особенно жарким, и вода в фляге после пересоленного завтрака кончилась на удивление быстро.
Я шел и улыбался, хотя ситуация к этому не слишком то и располагала. Просто я представил, что живец наш падет жертвой оборотня, и размер следующей награды придется значительно увеличить. Пара таких попыток и случится одно из двух: либо закончатся желающие рискнуть, либо у нас с Кресле не хватит денег. Любая ситуация становится смешной, если довести её до абсурда.
Всё так же улыбаясь, я наполнил флягу водой из ручья и уже представил, ка холодная вкусная вода скользит внутрь меня, когда поднял взгляд и увидел зверя.
Это действительно был волк, и он был не просто большим, он был огромным.
Очень светлая шкура и седина. Зрение обострилось до такой степени, что я мог свободно рассмотреть все волоски на его морде.
Верхняя губа зверя задралась, и показались клыки, на удивление белоснежные. Но не цвет клыков поразил меня, а их величина. Не может быть у волков, пусть и громадных размеров, клыки такой неимоверной длины.
Я стоял полусогнувшись, чувствуя, как закаменело тело, и рассматривал его, как будто пытаясь запомнить на всю оставшуюся жизнь.
Волк зарычал, и шерсть на его загривке поднялась дыбом. Рычал он тихо, но мне казалось, что его рык пробирает меня до самых отдалённых уголков.
Я стоял, понимая, что нож, висевший на поясе, не поможет, пистолет я не успею выхватить, а если и успею, то мне не хватит времени взвести курок.
Прошка дожидался наверху, и единственная моя надежда, похожее на рогатину короткое копье, было прислонено к небольшому деревцу в паре метров сзади от меня. И ещё я понимал, что волк сейчас прыгнет.
По груди его забугрились мышцы, всё, сейчас будет прыжок, а мое тело по-прежнему как будто чужое, и налитое свинцом. И вот тогда мне почему-то вспомнился Годим, старик, с которым я когда-то встретился по пути в Дрондер. И то, чему он учил меня тогда, буквально за несколько минут до своей смерти.
Я зарычал нутром, бросаясь спиной к рогатине, прислоненной к дереву. Перед тем как упасть на землю, мне нужно было успеть схватить её, упереть древком в землю, и развернуть лезвие так, чтобы оно могло пройти сквозь ребра прыгнувшего на меня хищника.
Затем было бледное лицо Прошки, его вопросы ко мне, смысл которых я никак не мог понять. Потом появились остальные. Они о чём-то громко говорили, даже спорили.
Ещё потом я долго сидел в одиночестве, попросив никому ко мне не подходить. Очень не хотелось, чтобы они видели, как у меня дрожат руки.
Страха уже не было, но его взгляд...
Он был каким-то разумным, не было в нём тупой ярости или ещё чего-то, что должно было быть во взгляде зверя. Скорее насмешка. А может быть, мне тогда всё показалось.
Он действительно был огромен, этот волк. Его даже не стали волочить наверх, настолько он был неподъёмен, ободрав шкуру у ручья.
И я не стал делать из него чучело, хотя мне сказали, что именно так он будет смотреться наиболее впечатляюще. Шкуру выделали, оставив торчать клыки из пасти, и я постелил её в кабинете своего столичного дома перед камином.
Яна, время от времени бывавшая у меня в гостях, проходила мимо неё с лёгкой опаской. Потом мне удалось уговорить Яну на то, что я давно уже представил в мечтах, и выражение глаз её, при взгляде на шкуру, изменилось.
Взамен я получил известие о том, что отныне являюсь обладателем самого страшного секрета Империи, поскольку девушки её происхождения и её положения, на полу, на волчьей шкуре...
Я поведал своему собеседнику эту охотничью историю, сократив кое-какие детали, его не касающиеся, и напрямую к истории не относящиеся.
Во-первых, она, на мой взгляд, была достаточна интересна. Во-вторых от того же Иджина я слышал о водящихся на территории Скардара гигантских волках, по описанию очень похожих на убитого нами. Ну и в третьих, мне до чертиков надоели его ненавязчивые вопросы, и чтобы избавиться от них, пришлось делать так, чтобы он слушал, не перебивая.
Затем в голову пришла другая мысль: что-то не на шутку я распустил язык, никогда раньше за собой такую словоохотливость не замечал. Что-то тут было не так. Вряд ли у них имеется что-то вроде скополамина, пентотала или любой другой разновидности "сыворотки правды", но чем иначе я могу объяснить своё поведение? И как бы я его мог принять внутрь?
Разве что, общаясь с девушками, я выпил один бокал вина и пригубил из другого. Да и в компании дир Мессу позволил себе немного ещё.
Или сами девушки на меня так подействовали? В любом случае, где-то я слышал, для того чтобы преодолеть действие такого препарата как раз и необходимо говорить, говорить много и не по существу. Так что шутка "молчал как Штирлиц на допросе", оказалась не про меня. Нет, наверное, это всё же заслуга девушек, они были такие миленькие, а я так давно не общался с девушками.
В общем, настроение у меня было довольно игривое, не смотря на то, что дир Мессу при Минуре несомненно является чем-то вроде начальника Тайной стражи, уж больно повадки у них одинаковы, если судить по Империи.
Да и чего собственно беспокоиться, как будто бы причин нет.
Если бы меня ждали какие-то неприятности, три к одному, что они бы уже произошли.
То, что предстояла встреча с местным фюрером, а именно так я назвал правителя Скардара после рассказа Иджина о любви Минура к долгим речам, тоже особенного беспокойства не вызывало. Да и интерес Минура ко мне понятен, ему непременно донесли обо мне все, что успели узнать.
Не знаю, насколько рассказанная мною история показалась интересной дир Мессу, по его лицу вообще трудно что-то понять, но сразу по её окончанию мы и отправились на встречу к отцу Диамуна. Правда и здесь по-простому всё не обошлось.
Когда мы прошли некоторое расстояние по широкому дворцовому коридору, ограниченному с обеих сторон фигурами рыцарей в полных доспехах, опирающихся на длинные двуручные мечи, дир Мессу внезапно хлопнул себя по лбу.
Затем сославшись на страшную забывчивость, связанную с многочисленными делами, он извинился и заявил, что этим путем покоев Ондириера мы не достигнем. Впереди ведутся ремонтные работы, и нам следует пойти в обход.
Обходной путь проходил через подземелье, мрачное, освещенное немногочисленными факелами и украшенное многочисленными решетками. Пару раз мне даже послышались жуткие стоны, доносящиеся как будто бы сквозь каменные стены.
Впрочем и это настроение мне не испортило, ведь для того чтобы заманить в узилища дворца, вовсе не требовался такой сложный алгоритм действий и событий. Для того чтобы я здесь оказался, достаточно было вызвать дежурный наряд стражи.
Затем мы поднялись на два уровня выше и оказались снова на поверхности.
После чего мне снова пришлось немного подождать, теперь уже у двери, за которой скрылся дир Мессу. Наконец он вышел и молча указал на нее, заходи.
Минур дир Сьенуоссо, властитель и Ондириер Скардара, на фюрера не был похож абсолютно. Он походил на внезапно состарившегося лет на двадцать-двадцать пять своего сына, Диамуна.
Разве что манера себя держать отличалась, да ещё глаза. Такие же тёмные как у сына, но выражение у них было совсем другое.
Человека, который привык, что подчиняются малейшему его слову, жесту. В остальном они были похожи, ростом, комплекцией, отсутствием усов и бороды на лице. Даже привычкой тянуть вверх правый уголок рта. Разве что волос на голове у него было ещё меньше чем у Диамуна, что в большинстве случаев говорит о хорошем мужском здоровье.
С взгляда он и начал.
О тонкостях этикета мне подробно поведал Иджин, и с этим ничего сложного не было. Тем более что представил меня дир Мессу и мне осталось только изящно отшаркать ногами, сделать руками сложное движение более присущее мастерам кунг-фу и на пару мгновений застыть в полупоклоне, прижав шляпу в груди.
А вот дальше. Не знаю, чего он хотел добиться, вперив свой тяжелый взгляд, но почувствовал я себя не очень уютно.
Ответить ему твердым своим, но это всегда вызов, и к чему мне это? Упереть взгляд в пол – не дождешься, пусть твои подданные этим занимаются.
В моем мире достаточно много несложных и общедоступных методик, весьма при этом эффективных, чтобы отразить такой взгляд и даже одержать победу.
Вот только передо мной был не тот человек, чтобы я мог ими воспользоваться, и мне срочно пришлось придумывать ещё одну. Получилось нечто среднее между тем, что хотел увидеть он и тем, чего желал я.
Но получилось. Вот только очень хотелось зевнуть, и, наверное, это было нервным. Потому что бравируй, не бравируй, но ничего хорошего от этой встречи я не ждал.
Хотя буквально днём назад Иджин заявил мне, в полушутку в полувсерьёз, что для него обычно, что, не будь конфликта между мной и Диамуном, я вполне мог бы получить награду Скардара, того же Белого Волка. Белый Волк, объяснил мне Иджин, представляет собой восьми лучевую звезду немалой величины, выполненную из золота, в центре которой имеется изображение волчьей головы.
Бывает она трёх степеней и самой высшей считается, никогда бы не подумал, первая. Не надо мне никаких наград, да и на награждаемых таким взглядом не смотрят.
Немного помолчали, и я смог, наконец, разглядеть комнату, в которой оказался.
Скромная в размерах, скромно обставленная и явно не предназначенная для приёма высоких гостей. А вот спрятать в ней абсолютно незаметно нужное количество людей было проще простого.
Хотя бы за этой ширмой, или за той резной панелью, либо в темном углу у меня за спиной. Имелся и такой, хотя света в комнате хватало. Крутить головой было невежливо, но именно его отражение виднелось в стеклянных дверцах бюро. Видимо недоработка. Или наоборот, всё продумано до мелочей.
Наконец, дело дошло и до слов.
Поначалу разговор шёл ничего не значащий. Дир Сьенуоссо поинтересовался здоровьем Её Величества Янианны I, о чём я и сам горячо хотел знать. Затем были ещё вопросы, частью о людях, большинство из которых оказались мне знакомы, частью я услышал незнакомые мне имена.
Для меня было новостью узнать о поветрии моровой болезни, случившейся в провинции Караскер, к счастью не обернувшейся эпидемией.
Поговорили немного даже о моде. Светский разговор, не более того.
Затем снова помолчали, что дало мне возможность пригубить из бокала, стоявшего передо мной на столе.
После этого Минур коротко звякнул в колокольчик, призывая слугу, вполголоса отдал ему распоряжение, ни одного слова из которого я не понял, и вот тогда он заговорил о том, для чего меня, наверное, сюда и привели.
– Как вы считаете, господин де Койн, сможет ли Империя открыто выступить на стороне Скардара в войне с Изнердом?
– Нет, – сразу же оговорился он, – Империи вовсе не следует послать свой флот или даже часть его к берегам Скардара, этого не требуется. Но вот, допустим, отправить его к Менисуайским островам, чтобы вернуть их.
Менисуайские острова ещё в ближайшей истории принадлежали Империи, являясь её единственной колонией, это я знал.
Потом случилось морское сражение, его так и называли – Менисуайским, с флотом Тетлиньера, государства, никогда не являющегося дружественной державой по отношению к Империи. В сражении этом победителя не оказалось, хотя каждая сторона настаивала на том, что именно она взяла верх.
Как бы там ни было, Империя лишилась своей единственной колонии, и такой товар как хлопок стал предметом экспорта. Говорят, раньше его хватало, имелись даже излишки, позволяющие им торговать.