Ну, если их компания находится на подступах к тому самому легендарному Маноа, то этого добра здесь хватает…
- Пошли, - сказал Олег.
Больше им никаких ответвлений, развилок и перекрёстков не встретилось.
Неширокое ущелье вело корсаров, чуток приподнимаясь, но дно было сухим, ничего не хлюпало под ногами, только скрежетали плоские камни-окатыши.
Дальше дорога пошла ступенями, не рукотворными, а навороченными природой-матушкой, - это были сглаженные уступы мелких гряд водопада, каждый высотою до колена.
Правда, было их достаточно, так что вскоре Пончик запыхтел.
- Ну, извини, - развёл руками Быков, - сломался эскалатор!
- Да иди ты… - прокряхтел Шурик, взбираясь на очередную ступень.
За крутым поворотом дорога стала ровной и гладкой - её покрывали плоские каменные плиты.
Разного размера и формы, пригнаны они были идеально, края смыкались в щёлочки - нож не всунешь.
- Дорога! - выдохнул Александр. - Угу…
- Шикарно… - пробормотал Акимов.
- Теперь я верю, что мы идём куда надо! - воскликнул де Жюссак.
- Ёш-моё! И ты ещё сомневался? - с укором вопросил Яр.
Мощёная дорога описала плавную дугу и вывела к стене, перегораживавшей каньон. Крепостной стене.
Посередине возвышалась круглая башня, похожая на усечённый конус. Она была сложена из каменных глыб разной формы, но пригонка была совершенной.
От башни в стороны отходили стены - не сказать что высокие, но штурмовать их замучишься.
Впрочем, брать тайный город Маноа приступом не пришлось: в башне имелся вход - низковатая арка (сразу вспомнился похожий вход на рудник "Каньон-дель-Оро").
- Прошу, - сказал Олег, однако вошёл под своды врат первым.
Собственно, никаких врат не было и в помине. Лишь в сводчатом потолке зияли отверстия, а в полу ямки.
Что это и для чего, стало ясно на выходе, где из пары отверстий наверху выходили толстые прутья, скорее даже тонкие колонки из непонятного сплава.
- Это тумбага, - авторитетно заявил Ярик, - индейский сплав золота с медью. Тут медяшки процентов семьдесят.
- Конечно же, они этими решётками запирались на ночь, - прокомментировал Акимов.
- Кто - они? - немного агрессивно спросил Пончик.
- Муиски, кто же ещё.
- И где ты их видишь?
- А это уже вопрос номер два…
Вся экспедиция вышла на небольшую площадь, с двух сторон зажатую каменными домами с двухскатными крышами. Квадратные окна не имели рам, а кровля провалилась - подгнившие стропила не удержали соломенную крышу, почти рассыпавшуюся в труху.
С другой стороны площадь замыкалась внутренней стеной.
Такая же арка ворот, что и во внешней, отличалась от неё лишь тем, что все прутья-колонки были на месте, запирая вход.
Олег подошёл вплотную, схватился за ограду, самому себе напоминая узника, пошатал прут, попробовал его приподнять, и тот сдвинулся вверх.
- А весит прилично! - пропыхтел он. - Эй! Тащите камни, сделаем подпорку! Вон в том доме вроде стенка обвалилась!
Барон де Сен-Клер приволок плоскую глыбку, Франсуа с Хиали притащили целую плиту.
Сухов поднимал колонку, друзья подставляли камни.
- Готово!
Командор острожно пролез под плитой.
Не дай бог, столкнёшь… Вылез.
Забрав свою "ручную кладь", Сухов прошествовал под аркой и выбрался наружу, благо что вторые ворота стояли незапертыми.
Выбрался и замер.
Товарищи его подходили к нему по очереди, становились рядом и тоже замирали.
- Как в сказке… - пробормотал Ярослав.
За внутренней стеной каньон резко расширялся в округлую долину, напоминавшую амфитеатр, и почти вся она была застроена.
От ворот вдаль уходила прямая широкая улица, вымощенная каменными плитами, а по обеим её сторонам уступами выстроились дома, храмы, аркады, пирамиды, крутые лестницы, дворцы в два этажа, башни…
Крыши на обычных домах, хоть и выглядевших богато, были провалены, солома или тростник, их покрывавшие, истлели, зато кровли дворцов и храмов сияли на солнце по-прежнему, ибо золотая черепица износа не знала.
Олег, медленно ступая, как в музее, прошествовал по главной улице. Остальные топали следом, молчаливые и потрясённые.
Город был основательно запущен, намёты пыли уже зеленели пробивавшейся травой, валялись какие-то листья, непонятные обрывки, ошмётки, очёски.
Но молчаливые, суровые формы творений неведомых зодчих перекрывали мерзость запустения.
Огромный золотой диск - круглый барельеф из кованого драгметалла на стене, приподнятый над тяжёлой колоннадой… Тяжеловесная аркада с увесистыми золотыми светильниками… Заскорузлые, задубелые кожаные шторы, кое-где прикрывавшие двери, а чаще всего сгнившие… Громадные каменные шары с облезлой позолотой… Грубоватая статуя, изображавшая недовольного бога Чибча-Чуму…
По краю улицы шёл узкий сток, по нему сливалась вода из крошечного озерца, плескавшегося за городом.
На его берегах, поднимавшихся отлого к крутым скалам, были заметны террасы, но ничего, кроме одичавшего маиса и кустов коки, там уже не росло.
Город был пуст.
Наглядевшись на брошенные поля, Олег вернулся и осторожно зашёл в первый же дом.
Внутри было светло - крыша отсутствовала, ничто не мешало солнцу.
На полу лежали истлевшие циновки, в углу стояла золотая ступка с увесистым пестиком для размолачива-ния извести - её добавляли в жвачку из листьев коки.
Больше ничего ценного в доме не нашлось - только горшки с налётом давних яств да пара рассохшихся корзин.
- И никого… - пробормотал де Жюссак. - Выморочный город…
Сухов покинул дом, перешёл улицу и вошёл в другой, напротив.
Над ним тоже не было крыши, а обстановка оказалась побогаче - каменные приступки вдоль стен, вроде лавок, керамическая посуда во множестве стенных ниш, глиняные светильники на подставке, схожей с этажеркой.
В соседней комнате к стене был приделан навес, под которым обнаружилось нечто вроде топчана.
На топчане лежал мертвец, ссохшийся в мумию.
- Может, тут поветрие какое случилось, - робко предположил барон. - Вроде чумы?
- Ерунда! - отмёл Пончик досужие вымыслы. - Это же старик, дряхлее некуда. Он и умер от старости. Просто его некому было похоронить.
- Шикарно… - пробормотал Акимов. - Может, они все ушли?
- Куда?
- Ну не знаю… На родину, может, вернулись…
- А здесь у них что было? Чужбина?
- Я согласен с бароном, - сказал Олег. - Надо полагать, случилась эпидемия. Подхватили какую-нибудь заразу от испанцев, те прочихались - и здоровы, а му-иски перемёрли. Не зря же местные индейцы боятся даже приблизиться к этим местам, сами слыхали.
- Истину глаголешь, - согласился Быков.
- Шикарно… - затянул Акимов. - Господи, да мне бы только изумруды найти!
- Будем искать, - вздохнул Сухов.
- Надо в храмы заглянуть! Или во дворец…
- А где ты видел дворец?
- А помнишь дом в два этажа?
- Пошли…
"Дом в два этажа" тоже был тих и пустынен.
Именно поэтому корсары вздрогнули, заслышав шаркающие шаги.
Из темноты к ним приблизился старик, замотанный в красный, порядком выцветший плащ.
Обутый в подобие сандалий, старец мало чем отличался от увиденной Олегом мумии, разве что взгляд его обсидиановых глаз был живым и осмысленным, а осанка горделивой.
Прошамкав несколько фраз, дед смолк в ожидании ответа.
- Он говорить, - перевёл Хиали, - его называть Чоконта Томагата, он последний согамосо Маноа. То-магата приветствовать бледнолицых, он видеть их первый раз в жизни.
- Спроси его, куда все делись?
Кариб спросил, и согамосо горестно потряс головой, заговорил, чередуя протяжные гласные со щёлкающими согласными.
- Томагата говорить - на земле мы не навсегда, лишь на время. Народ Маноа чах и умирал. Согамосо остался в городе один. Когда он умирать, оставаться только призраки…
Дослушав Хиали, Сухов хотел было задать вопрос, но Томагата опередил его.
Кариб, почтительно выслушав согамосо, обернулся к Олегу:
- Томагата говорить: если нами править согамосо Испании, мы забирать золото и уходить. Только золото Маноа приносить проклятие и великое зло.
Олег молча протянул Томагате тихуэлос и значительно сказал:
- Коанобо.
Согамосо впервые улыбнулся, и такая радость сквозила в его улыбке, такая любовь, что Сухов поневоле испытал щемящее чувство.
- Коанобо… - пробормотал Томагата, оглаживая дрожащими пальцами маленький золотой диск. - Коанобо…
Сжав тихуэлос в кулаке, он заговорил с куда большей прочувствованностью.
Хиали передал все вопросы в приблизительном переводе, и Олег ответил на каждый по очереди.
- Коанобо много страдал, но умер свободным. Испанцы, принёсшие ему страдания, умерли прежде него. Наши желания? Лично мне нужно шесть или семь больших изумрудов, а моим друзьям - немного золота. Столько, сколько смогут унести с собой.
Согамосо покивал понятливо, развернулся и побрёл, сделав жест, понятный в любом времени: прошу следовать за мной.
И корсары двинулись следом.
Последний правитель Маноа привёл их в большую кубическую комнату, освещённую через вырез в потолке.
Внизу, прямо под зиянием в крыше, находился квадратный бассейн - сюда стекала вода в дождь.
Но не это привлекало внимание - у каждой из стен были сложены целые груды сокровищ.
Золотые статуэтки, литые и плоские, ожерелья, диадемы, браслеты, сосуды, жаровни, нагрудники в форме сердца или диска, шлемы, броши, слитки и толстые золотые листы, свёрнутые в трубы, звероподобные фи-гурки-тунхос в виде крокодильчиков, рыбок и прочей фауны, носовые кольца серповидной формы, подвески в виде человеческой фигуры с головой птицы, ложки, чаши, полноразмерные изображения фаллосов и целые россыпи тихуэлос…
Не обращая никакого внимания на сокровища, Томагата прошаркал в дальний угол и открыл большой ящик, плетённый из бамбука.
Ящик был доверху полон изумрудов…
- Виктор, выбирай.
Акимов присел возле ящика и принялся сосредоточенно выбирать каменья, изредка присвистывая от восхищения.
Наконец он поднялся, держа в руках семь или восемь продолговатых кристаллов в форме шестигранных призм.
- Шикарно! - выразился он. - Даже пилить не надо, отшлифую только, и всё!
Оглянувшись на корсаров, заробевших от этакого обилия богатств, Олег усмехнулся.
Рассмотрев выложенные сокровища, он отыскал ожерелье из золотых фигурок - обезьянки, рыбки, кроко-дильчика, птички, ящерки, змейки - и повесил себе на шею.
- Алёнке подарю, - объяснил он Пончику. - Сувенир будет.
Добавив к ожерелью колье из крупных изумрудов-окатышей, Сухов повертел перед глазами свой бриллиантовый перстень и нацепил на палец ещё один - индейской работы, с изумрудом.
- Ну что, ребятки, затариваемся, - сказал он, - и на выход с вещами!
Ребятки набили мешки так, что еле подняли их.
Согамосо глянул на корсаров безразлично и с одобрением кивнул Олегу, оценив его скромный, но изысканный выбор.
- Ступайте с вашим богом, - сказал он неожиданно на корявом испанском, - и поспешите, ибо близится закрытие врат. Палица Чибча-Чумы опустится, и воды переполнят озеро Парима…
- Прощай, Чоконта Томагата, - поклонился Сухов, - мира тебе и покоя.
Все корсары неловко согнулись в поклоне и гуськом покицули дворец последнего из согамосо.
По главной улице они ступали неторопливо - тяжесть давила на плечи, и только Олег с друзьями смотрели вокруг.
Сказочный, сновидный город Маноа представал им роскошной декорацией к голливудскому блокбастеру, а не реальным местожительством. Однако позвякивавшие на шее ювелирные изделия убеждали в обратном.
Оказавшись за воротами города, Сухов будто стряхнул с себя морок и пошагал веселее.
Да и возвращаться было куда легче - под гору. Корсары только и кряхтели, сгибая спины под мешками.
Олег улыбнулся. Забавно… Он уже не считает себя корсаром! Словно какая черта проведена была между командой и их командором.
Четверо из тех, кто спускался сейчас по каньону, родились в этом времени и умрут здесь же, а он со своими полагает родными иные годы. Их там ждут, в далёком будущем.
Рассевшись по каноэ, корсары повеселели - всё проще, чем нести.
- Ничего-ничего… - коварно улыбнулся Пончик. - Ещё пороги впереди. Угу…
- Пустяки, Понч! - фыркнул Быков. - Своя ноша не тянет!
- В точку, - кивнул Франсуа, со стоном выгибая спину.
- Командор, - спросил Жерар Туссен, - а ты почему взял так мало?
Олег усмехнулся. Момент истины? Ну не скрывать же от них…
- На земле мы не навсегда, - вздохнул он, - лишь на время… Мы из очень далёких краёв, ребята, и очень хотим вернуться обратно домой. У нас у всех, кроме Виктора, там семьи. И эти изумруды, что он взял во дворце согамосо, нужны нам для возвращения.
Корсары заметно огорчились, но закивали понятливо. Семья - это святое.
- Колдовство, - уважительно сказал барон де Сен-Клер.
- И скоро вы… обратно? - осведомился Кэриб, шмыгая носом.
- Скоро, юнга, - сказал Сухов, хлопая Уорнера по плечу, - скоро. Через месяцок.
- Ну это ещё долго! - повеселел Кэриб.
Все посмеялись и взялись за вёсла.
Тяжело нагруженные каноэ кое-где чиркали днищами по дну, но после ручей углубился.
И вот снова они попали в тень, отбрасываемую Падающей скалою.
Тошнотворное чувство посетило Олега, сжимая сердце, - и отпустило.
Пироги уже канули в тень ущелья-щели, когда земля вздрогнула, и тяжкий гул пронёсся по каньону.
- Что это? - прошептал Кэриб.
- А это врата закрылись, юнга, - спокойно сказал Сухов. - Палица Чибча-Чумы опустилась.
- К-как это?
- Это рухнула Падающая скала! - догадался Быков и всполошился: - Давайте гребите поскорее! Эта хренова палица запрудила речку! Вода кончается, поняли?
И корсары живо заработали вёслами. Они почти успели доплыть до Двухглавой скалы, когда речушка, нёсшая их, окончательно обмелела.
Пришлось выходить на берег и тащить пироги биче-вой, как бурлаки, - для каноэ воды пока хватало.
"Взявшись за гуж", Ярослав взглянул на тепуи - над твердынями реяло облачко пыли.
- Пипец Маноа… - пробормотал он на русском.
И все его поняли.
Глава 17, в которой Олег склонен верить приметам
1
Виргинские острова, Каха-де-Муэртос
Альберт фон Горн устало опустился на песок в тени скалы. Чёртово пекло…
Он бы ещё больше поразился, если бы увидал своё отражение в зеркале, - тело его усохло и загорело на солнце так, что приняло цвет седельной кожи.
Живот втянулся, а рёбра, наоборот, выступили. Но он всё ещё жив!
Боже, как же его мучила жажда в тот ужасный день, самый первый день на этом проклятом острове! Пить хотелось ужасно!
А дьявольское коварство Капитана Эша, одарившего его ромом, фон Горн оценил очень скоро. Это была настоящая пытка!
Первую ночь он провёл в полузабытьи, калачиком свернувшись на песке, а ранним утром обнаружил росу на остывших за ночь камнях.
Альберт чуть язык себе не стёр, вылизывая каменные бока!
И лишь затем догадался расстилать на камнях нижнюю сорочку.
На рассвете он бережно, нежно, любовно выжимал её в широкогорлую бутылку, смакуя каждую каплю.
На третий день пошёл дождь, и фон Горн хохотал, раскидывая руки и хватая ртом струи, льющиеся с небес. Приноровился.
Стол его был скуден - робинзон ловил яшериц и мелких змей (крупных тут не водилось, к сожалению), убивал их и высушивал на камнях, после чего поедал, не брезгуя.
После отлива собирал мелких крабов и ракушки, а однажды поймал целую черепаху.
Маленькую, правда, со шляпу величиной, зато он впервые наелся досыта.
После шторма Альберт собирал полные горсти морской живности, а когда набрёл однажды на обломки шлюпки, вознамерился развести огонь.
Два дня он ожесточённо, в манере дикарей, тёр палочкой по деревяшке, но лишь мозоли заработал.
Лишь на третий день ему удалось достичь результата - завился дымок, занялась искорка… И вот он, огонь!
Правда, к тому времени черепаха уже была съедена, а рыбу он так и не научился ловить. Да и чем? Руками?
На острове не росло ничего крупнее жёсткой невкусной травы, и сделать острогу не получалось…
…Фон Горн застонал - опять солнце продвинулось по небу, скоро оно зависнет в зените, и тени не останется вовсе.
Рано утром он "подоил" рваную сорочку, сделал два глотка мутной тёплой жидкости и повязал мокрую тряпку на голову.
Тряпка, то бишь сорочка, давно уж высохла и никакой приятности не доставляла.
Может, обойти остров, поискать, вдруг чего принесло море? Сил нет…
За весь вчерашний день он не встретил ни единой ящерицы. Неужели он съел их всех?
А змейки? Эти противные, извивающиеся змейки? Где они?
Ругаясь шёпотом, Альберт встал на четвереньки, потом взгромоздился на колени и поднялся, держась за скалу.
Его качнуло, а в ушах зазвенело.
Ещё бы… Третий день толком ни поесть, ни попить.
Росы и той меньше малого по утрам…
А морскую воду пить… Это хуже рома.
Фон Горн поплёлся по берегу, высматривая хоть какую-то живность.
Парадокс, но на необитаемом острове испытываешь гораздо меньше беспокойства, чем в обществе себе подобных.
Тут нет хищников, нет врагов, тут вообще никого нет.
И грозят тебе лишь три опасности - умереть от голода, от жажды или сойти с ума от одиночества.
Человек начинает разговаривать сам с собой и, бывает, до того уверует, будто он не один, что больная душа принимает воображаемое за истинное.
Капитан Эш глумливо усмехался, провожая не одного лишь его. Альберто де Корон. Албертус ван Хоорн, Элберт Хорн, Бледный Вендиго… Нет!
Дыхание у фон Горна сбилось, кулаки сжались.
Бывало, люди стойкие, попадая в невыносимые обстоятельства, не погибают лишь потому, что у них оказывается сильна воля к жизни.
А вот он слаб, тут его враг прав.
Но именно существование этого врага, Капитана Эша, Длинного Ножа, Олегара де Монтиньи, и помогает ему выжить, ибо рождает тяжёлую, свинцовую ненависть.
Он выживет! Он обязательно выживет, хотя бы назло Капитану Эшу! И отомстит!
Месть - вот то, что удерживает его от покорности судьбе.
Сколько уж раз - каждый день, каждый час - приходит к нему искушение поддаться слабости, наплевать на всё, улечься и не вставать.
Как там сказал этот новый сочинитель трагедий - Шекспир, кажется? - "Умереть, уснуть и видеть сны, быть может?".
Ах, как порою хочется испытать верность этой строки!
Не терзать свою изнемогшую плоть, не заставлять её таскаться по чёртову острову, а покорно принять свой удел…
Вон как этот осьминог, выброшенный на берег, - лежит на песке и сохнет.
Высыхает, пока не станет твёрдым и ломким и его не смоет волна на корм обитателям океана. Из праха - в прах.