Задумался и просчитывает варианты. Пусть думает и считает, мне-то что. Я при любом раскладе останусь в выигрыше – откажется, значит правильно в каталажке сидит, согласится – ещё один умный человек поработает на благо страны. Предательства не боюсь, оно характером бывшего канцлера не предусмотрено. Даст слово, и будет держать его даже в ущерб себе – эти убеждения вбиты в детстве посильнее любой англомании.
– Согласен.
Вот и ладушки! Это согласие нравится больше возможности сгноить в камере. Оно тоже неплохо, но всегда успеется.
Кому-то, может быть, покажутся странными столь резкие перемены моего настроения и мыслей – от злорадства и желания оставить навечно в каменном мешке, к намерению приставить к государственному делу. Тут просто объясняется. Вам когда-нибудь приходилось стучаться в дверь к соседу с целью разбить тому рожу? И сколько раз всё это заканчивалось совместными посиделками за бутылкой водки? Вспомните, прежде чем упрекать в непостоянстве.
– Александр Христофорович.
– Да, государь?
– Бывшего заключённого номер двенадцать дробь пятьдесят два перевести в более приличное помещение, переодеть, свободу передвижений ограничить, фамилию сменить.
– А имя?
– Имя, пожалуй, тоже.
– Будет исполнено, государь! – кивнул Бенкендорф. И уже бывшему арестанту. – Как желаете именоваться, сударь?
Тот ответил не задумываясь:
– Иваном Ивановичем Петропавловским.
– Петропавловским-Камчатским? – это мне вздумалось пошутить.
– Э-э-э...
Кажется, шутку не смогли оценить по достоинству.
Осмотр крепости затянулся до поздней ночи. Во-первых, нужно закончить начатую инспекцию, а во-вторых, мной двигало обычное любопытство – почти за два года пребывания в должности императора, только сегодня удосужился сюда добраться. Раньше всё как-то не получалось. Ну а сейчас посмотрел, да... Лично побеседовал с каждым из содержащихся в камерах заключённых и удивился человеческой тупости. Основной жалобой и вопросом звучало сетование, что де англичане со шведами отделались легче, чем свои же русские. Те войной шли, а эти, мол, всего лишь за малую мзду услуги оказывали.
Вот бараны! Как объяснить, что англичане враги природные, и кроме как вредить России ни к чему более не предназначенные? И Родиной не торговали, в отличие от... Предательство – худший из грехов. Два десятка патронов к кулибинской винтовке, проданные армейским капитаном голландскому купцу, тоже кусочек Родины. Обменял бы на водку – мог отделаться разжалованием и парой-тройкой лет исправительных работ. Кто заставлял? А купца при проходе проливов опознали датчане как негоцианта из Ливерпуля Эдварда Грешема и передали на дежуривший рядышком русский корабль – цепочка раскрутилась.
Такие вот истории. Бес, говорят, попутал! Ага, бесу больше делать нечего, как метаться по стране от одного идиота к другому и сбивать с пути истинного. Он по мелочи не работает... наверное. Впрочем, с потусторонней силой пусть разбирается Священный Синод, а я уж как-нибудь земными делами займусь.
Шестнадцать человек после недолгого допроса приказал отпустить. Да, при желании воровство со строительства телеграфной линии легко квалифицируется как вредительство по наущению агентов иностранных государств, но пока Бенкендорф не докажет, что тот лес украден для ремонта британского флота, он этих мужиков не получит. А вот хороших пи... хм... хорошее внушение за излишнее рвение отгребёт по-полной. Липовые дела шьёт, сучонок?
К полуночи министр Государственной Безопасности из генерал-майоров превратился в полковника, а к трём уже в майорах ходил.
– Осознал, юноша? – спросил я у бледного Александра Христофоровича.
– Так точно, Ваше Императорское Величество, – его губы дрожали, и ответ прозвучал невнятно.
– Не расслышал!
– Осознал, государь.
И что теперь делать? Моя, кстати, ошибка – сам возвысил неокрепшего душой и мозгами юнца, вручив сначала дивизию, а потом немалую власть, сравнимую разве что... Хрен, с императорской сравнивать не буду – у министра и дым пожиже, и труба пониже. Задал задачку, гадёныш!
Одно утешает – по докладам Гавриила Романовича Державина (тайным докладам, разумеется), к рукам Бенкендорфа не прилипло ни одной копейки. Безупречно честен Александр Христофорович, что признавали даже позднейшие биографы, по преимуществу – недоброжелатели. А также отличается исполнительностью, умеренным карьеризмом, лет через десять – ясным умом и высочайшим знанием своего дела. Где найти ещё такого, да ещё прямо сейчас? Они есть, но не подвернулся случай оставить заметный след в истории, и я о них не слышал.
Да... и выходит, что я сам и виноват. Но исправление ошибки загубит человеческую жизнь – не станет он дальше жить, ей-богу!
– Дурак ты, господин генерал-майор.
– Просто майор, государь.
– Знаю, что говорю! И оставь погоны в покое! Погорячились и будя, пошли твоих разведчиков смотреть.
– Но как же...
– Кверху каком, а дальше раком! Если ты сказал, что осознал, значит так оно и есть. А уж каким образом будешь данное слово исполнять... Чай не дрова рубишь – судьбы по живому режешь. Пошли.
Разведшкола располагалась в бывшем арсенале, и дошли быстро. Да тут идти-то всего... двумя лаптями крепость накроешь.
– Поставите боевую задачу, государь? – Бенкендорф достаточно быстро оправился от взбучки и смотрел орлом. – Или предложить на выбор свои варианты?
– А если просто так?
– Невозможно.
– Даже для меня?
– Так точно, Ваше Императорское Величество! Люди устают на занятиях, и поднимать их по чьей-либо прихоти...
– А с боевой задачей, значит, можно будить?
– Совершенно правильно. Разве можно спать, если объявлена тревога?
– Совсем запутал... А я просил что?
– Не знаю, Ваше Императорское Величество.
– Тьфу! Ладно, слушай... Нет, погоди, где я вам среди ночи противника найду?
– Обойдёмся условным.
– Игрушечные маневры с оловянными солдатиками?
– Всё на полном серьёзе, разве что патроны будут холостыми, а гранаты учебными. Третьего дня поступили снаряжённые горохом, заодно и испытаем. Так поднимать народ?
– Дай подумать.
Действительно, надо немного поразмыслить. Для чего вообще создавалась эта школа? Не помню, чтобы в разговорах с Бенкендорфом я упоминал нечто подобное – тут или Кутузов подсказал, или... Какое, к чертям, или? Кроме Михаила Илларионовича вряд ли кто до такого додумается. Зная его натуру...
Некоторых учеников уже приходилось видеть в Михайловском замке – но те наверняка готовятся для работы за границей. А остальные?
– Слушай, генерал, а чем они у тебя вообще занимаются?
Александр Христофорович самодовольно улыбнулся:
– Всем, государь.
Хвастун, однако. Ни за что не поверю, будто за полгода можно научить человека тому, чего не знают его учителя. Что собой представляет современная разведка? Форменное безобразие она собой представляет! Слово "нелегал" вызывает недоумение, "внедрение" – глумливые ухмылки и странное оживление, а кто-то похожий на наших фронтовых разведчиков есть только у казаков, но они служат для решения сиюминутных задач. Пленного притащить, дорогу узнать, войска противника пересчитать... Лучше, чем ничего, но очень мало.
– Здесь есть карта Петербургской губернии, Александр Христофорович?
– Разумеется, государь.
– Тогда трубите тревогу, будет вам боевая задача!
Трубы не оказалось – дежурный по школе достал из кармана обыкновенную деревянную свистульку, что на каждой ярмарке по пятачку за три воза, и свистнул. Да ещё как свистнул, поганец! Поначалу даже померещилось, будто кто-то невидимый и очень мелкий лезет ко мне в мозг через ухо, прокладывая себе путь миллионами острых буравчиков. Аж зубы заныли, и захотелось остановить звук первым же доступным способом – кулаком в рожу.
Бенкендорф обратил внимание на недовольную гримасу:
– Прочувствовали, государь? Месяца три инструмент до ума доводили, прежде чем достигли нужного эффекта – иные лошади в обморок падают. А другим способом людей не разбудить. Вот видите, как подействовало?
Ещё бы не увидеть – чуть не затоптали. Подскочившие от сигнала тревоги солдаты спали на ходу, но руки действовали сами собой, без всякого участия головы – наматывали портянки, надевали сапоги, застёгивали пуговицы, хватали стоявшие у изголовья винтовки, а ноги несли в широкий коридор на построение. Успел отскочить, и то хорошо.
И уже в строю начали просыпаться. Видимо, не только меня одного обуревали кровожадные чувства по отношению к дежурному. Так как бросаемые на того взгляды выглядели весьма многообещающе. Ничего, злее будут. Как раз такие и нужны для приготовленного сюрприза.
Дело в том, что в данный момент близ Петербурга проходили учения Первой Егерской дивизии генерал-лейтенанта Багратиона. Насколько знаю, весь порох к штуцерам и патроны к винтовкам потрачены ещё на прошлой неделе, о чём писал Пётр Иванович в жалобном письме, так что вероятность несчастных случаев ничтожно мала. Разве бока друг другу намнут? Пусть, оно лишь на пользу пойдёт, а в качестве условного противника егеря подходят идеально.
– Александр Христофорович, – шепнул я Бенкендорфу. – Ты только нижних чинов набирал? Офицеров не вижу.
– Предпочитают не выделяться.
– Что так?
– На занятиях по стрелковому делу учатся в первую очередь выбивать неприятельских командиров, ну и...
– Понятно. Так что, орлы готовы к взлёту?
Глава 14
– Командуйте привал, господин полковник, – Александр Фёдорович Беляков привычно щёлкнул крышкой часов. – Пообедаем, и до темна ещё вёрст двадцать сделаем.
– Это вряд ли, – усомнился Тучков. – На наших клячах самое большее восемь пройдём, если раньше не подохнут.
– Не обижайте лошадок, Александр Алексеевич, лучших ведь выбирали.
– Ага, месяц назад.
Полковник был прав – обоз шёл четыре с лишним недели, сделав остановку на два дня только на Рождество. Всё остальное время – дорога. Вставали затемно, наспех пили чай с чем-нибудь оставшимся от ужина, и в путь. В обед короткий привал, когда можно немного посидеть у дымящейся полевой кухни, и опять вперёд, наматывать вёрсты на конские копыта да санные полозья. На ночь старались располагаться подальше от деревень, чтобы не стеснять местных жителей и не вводить их во искушение.
– Ну так что решаем, Александр Фёдорович? – Тучков выжидательно смотрел на министра. – Простой привал? До Петербурга сегодня всё равно не успеем.
Беляков мотнул головой, отгоняя навязчивое ощущение, будто нечто подобное уже происходило. Не летом ли, когда решили остановиться и половить рыбку близ Астрахани? Та ночёвка послужила началом персидского похода, а чего принесёт эта? На душе неспокойно...
Полковник растолковал его сомнение по-своему:
– Винные запасы давно у всех закончили, Александр Фёдорович, я лично проверял и могу ручаться...
– Даже за капитана Толстого?
– Слово офицера!
– Ладно, значит так тому и быть, останавливаемся до утра. Давайте сигнал.
Возница, греющий ужи чужим разговором, с готовностью натянул вожжи – смирная кобылка послушалась команды охотно и с видимым удовольствием. Остановилась, и требовательно посмотрела на седоков, безмолвно спрашивая: – "Где обещанный овёс, сволочи?"
– Потерпи до завтра, родимая! – Тучков потрепал савраску по морде, отошёл в сторону, и выпустил вверх жёлтую ракету. Вздох облегчения, прокатившийся над обозом, вызвал добродушную усмешку. – Устал народ. Ничего, будет и на нашей улице праздник.
– Совершенно правильно, – согласился Беляков. – С раздачей пряников и прочих вкусностей государем императором. Никто не уйдёт обделённым.
Располагались основательно, будто собирались прожить здесь по меньшей мере целую неделю. Возы поставили в круг, на них часовых, а лейтенант Давыдов всё сокрушался об оставленных в Нижнем Новгороде ракетных установках. Не факт, что пригодятся, но как бы замечательно они смотрелись среди палаток! Беляков приказал с собой не брать... жалко, ведь душой прикипел.
Двухкотловая кухня давно манила запахами щей с бараниной (мороженные туши дешёвой ордынки везли с собой) и гороховой каши с луком, но повар в белом фартуке поверх тулупа отгонял нетерпеливых огромным половником:
– Куды прёшь, морда? Лошади непоены-некормлены, а ты пасть раззявил? Ой, простите Христа ради, ваше благородие, не признал!
– Пришибу, – пообещал Денис Давыдов.
– Дык распорядок Лександром Фёдорычем утверждён.
– Тьфу ты, ирод...
Действительно, экипажу "Гусара", как людям, наиболее приспособленным к воде, на каждой стоянке приходилось долбить лёд в ближайшей речке или ручье. И хорошо ещё, если в ближайшей... Ага, вон пятеро с пешнями пошли не дожидаясь команды. Постойте, а что среди них делает капитан Толстой? Не может быть, чтобы добровольно.
– Фёдор Иванович, неужто вы размяться решили?
– А, Денис Васильевич! – заместитель командира красногвардейского батальона сделал вид, будто только сейчас заметил лейтенанта. – Я тут подумал...
– О долге перед Отечеством и государем, разумеется?
Кому другому бы Толстой шутки не спустил, постаравшись довести дело до дуэли, но товарищу по оружию позволительно чуть больше, чем много.
– Кто в наше время думает о другом, Денис Васильевич?
– Вы, Фёдор Иванович.
Толстого смутить не так-то просто:
– Глубоко заблуждаетесь, мой друг! Если позволяю себе посторонние мысли, то они, в конечном счёте, служат общему делу процветания России.
– Каким же образом?
– Ну вот, допустим, схожу я в деревню... тут по карте и версты не будет... Нет-нет, рассуждения чисто теоретические, и к моим намерениям отношения не имеющие, но мы всё равно рассмотрим гипотетическую возможность. Согласны?
– Извольте.
– Вы пьёте водку, господин лейтенант? – Фёдор Иванович начал с прямого вопроса.
– Нет! – слишком поспешно ответил Давыдов и густо покраснел. – Никогда!
– Пусть так, – согласился Толстой. – И стихи про "ради Бога и арака" подразумевают банальнейший лафит, да... Но в таком случае вы вкладываете деньги в авантюрное предприятие, называемое беспокойными окраинами. Виноград выращивают там? Сие во вред государству идёт!
– Не понял мысли, – честно признался Денис.
– Всё очень просто! Купив в деревне ржаного самогону, я даю крестьянину возможность немного заработать, тем самым пуская потраченный пятачок в развитие отечественной промышленности. С меня пять копеек, с вас пять копеек, Иван Лопухин на гривенник выпьет... Сколько стоит новый серп или коса Выксунского завода?
– Не знаю.
– Вот! А крестьянин знает! И он непременно купит.
– Водку?
– Косу, Денис Васильевич, он купит косу! И на следующий год сможет заготовить в два раза больше сена, вспахать лишнюю десятину, заплатить подати. Знаете, откуда берутся средства на наше жалованье?
Лейтенант так и не смог понять связь между покупкой самогона капитаном Толстым и своим денежным содержанием, но на всякий случай кивнул:
– Конечно, знаю.
Фёдор воткнул пешню в снег:
– Тогда я схожу в деревню. Вам сколько брать, Денис Васильевич?
– В каком смысле, Фёдор Иванович?
– То есть, как это в каком? – изумился Толстой. – Я битый час...
– Извините, но пять минут.
– Хорошо, пусть пять минут. Но всё это время я распинаюсь о пользе, которую ваши жалкие копейки принесут государству, и что слышу в ответ? Говорите яснее, лейтенант. Штоф, два, три?
– Э-э-э...
– Я принесу вам головку чеснока, Денис Васильевич, и министр ничего не учует.
– Возьмите на рубль, Фёдор Иванович! – наконец-то решился Давыдов и полез в карман. – Однова живём!
Дорога до деревни заняла больше времени, чем рассчитывал Фёдор Толстой. Да чтоб чёрт побрал этих картографов, измеряющих расстояние в лаптях! Они сидят в тепле, пьют горячий пунш, а снег пополам с навозом месить ногами лишний час. Пусть не час, пусть половину, но только тот, кто сам мерил безразмерные русские вёрсты пешим ходом... он один лишь сможет понять.
На окраине капитана встретила ветхая старушка, в лоб огорошившая вопросом:
– Вы к аппарату, милостивый государь?
Интересно, откуда в этакой глухомани знают учёные слова?
– К нему самому, бабушка, – Толстой не стал кривить душой, но на всякий случай уточнил. – Не отраву ли гонят?
– Побойся Бога, солдатик! – старуха не разбиралась в новых знаках различия, а полевой мундир красногвардейца не страдал излишествами. – Всё по государеву слову.
– Это как? – Фёдор Иванович за время похода немного отстал от жизни, но не упускал случая пополнить знания.
– Да ты сам всё увидишь, касатик! – бабуля ласково улыбнулась, показав три жёлтых зуба, и капитан невольно покрутил головой, отыскивая поблизости ступу. Сказки, конечно, но вдруг?
Зря смеётесь, между прочим! Российская провинция порой преподносит и не такие сюрпризы – говорят, о прошлом годе казаки близ Якутска заполевали огромного зверя, учёными именуемого мамонтом. Мясо съели, шкуру на сапоги пустили, а костяк с бивнями послали в подарок Академии Наук. А вы говорите – вымерли! Полюбуйтесь, он там до сих пор стоит.
– Куда дальше-то, бабушка? – на всякий случай уточнил Толстой.
– Да всё прямо и прямо, в аккурат к нужному месту и выйдешь.
Ладно, и на том спасибо. И оглядываться не будем – вдруг старуха растворится прямо в воздухе, оставив висеть медленно тающую трёхзубую улыбку? А клубочек путеводный старая карга пожалела!
– Вот так и рождаются сказки! – вслух выразил удивление Фёдор Иванович, прочитав вывеску на фасаде двухэтажного дома с колоннами, немного странно смотревшегося на фоне обыкновенных деревенских изб. Бабу Ягу встретил, теперь вот...
Надпись сообщала, что здесь располагается "Экономическое общество Б.Кощеева и З.Горынычева". Что за чертовщина творится ныне под Петербургом? Вот только крестьяне, собравшиеся перед входом, нисколько не походили на былинных богатырей, собравшихся сокрушить нечистую силу. Вид у мужиков скорее озабоченный, чем героический, и мечами-кладенцами никто не размахивает.
– Доброго дня, – вежливо поздоровался Толстой.
– И вам не хворать, ваше благородие господин капитан! – удивительно, но эти, в отличие от встреченной старушки, прекрасно разбирались в воинских званиях. И сразу же осторожно поинтересовались. – Вы изволите к аппарату?
– К нему самому. А что, большая очередь?
– Не то слово, – тяжело вздохнул мужик в рыжем треухе. – Если бы вы вот не прибыли, совсем ложись да помирай. Господин Кощеев только по тысяче на месяц даёт, да и то не каждому достаётся.
– Это нехорошо.
– Чего уж хорошего, – согласился крестьянин. – А ведь у каждого дети малые есть просят, с тысячи-то разве прокормишь? Ладно бы летом, перетерпеть можно, а зимой куды? А вы сколько брать будете, ваше благородие?
– Сколько унесу, – ответил Толстой, у которого появилось чувство какой-то неправильности разговора. – Или столько нельзя?