Айдамир Абалаев был потомком имама Алибека-хаджи, чеченского национального героя, жившего в XIX веке. В первую чеченскую войну он командовал горнострелковым полком, воевал в Ножай-Юртовском районе. В 1996 году вместе с Салманом Радуевым он захватывал Кизляр. Абалаев был противником Басаева, Хаттаба и всех прочих ваххабитов.
Во второй войне он снова будет сражаться в Ножай-Юртовском районе. Он почти что примет позицию Ахмата Кадырова, будет близок к тому, чтобы сложить оружие. Но после смерти Хаттаба вновь будет воевать с русскими. В 2002 году он погибнет, возвращаясь с совещания с президентом. Его "Нива" попадет в засаду. Российские СМИ сначала заявят, что ликвидация осуществлена федеральными властями. Потом спишут убийство на Масхадова.
Вскоре, 24 апреля, по указу президента, МШГБ-МШБ было переименовано. Как? Правильно. Обратно, в МВД, Министерство внутренних дел. Завершило полный круг. МВД-ДГБ-МГБ-МШГБ-МВД. Может, я что-то пропустил или перепутал, немудрено при такой изменчивости вывесок нашего ведомства.
Лечи, конечно, не мог не съязвить:
– Если курицу назвать орлом, она все равно не сможет летать.
Эту сомнительного свойства шутку он только при мне повторил несколько раз. И слышал ее не только я.
Как назло примерно в это время Масхадова стали в официальной прессе все чаще называть не президентом, а "имамом", духовным вождем народа. Так что шутка дяди звучала двусмысленно.
А тут еще 1 мая вышел новый указ президента. Масхадов лепил указы как пирожки, подменяя своим нормотворчеством законодательную деятельность парламента. Но первомайский указ был вообще что-то особенное. Указ за № 128 предписывал провести аттестацию – новую "чистку" – в судебных и правоохранительных органах. На этот раз, на предмет наличия сотрудников с "криминальным прошлым". Отныне граждане, имеющие судимость, не могли быть приняты на работу в судебные и правоохранительные органы, а работающие подлежали увольнению.
Было очевидно, что указ подсунул президенту Атгериев, который уже выступал с заявлениями о недопустимости вхождения во власть уголовников, а также просто непрофессионалов. По его мнению, в судебных и правоохранительных органах должны работать квалифицированные юристы, а не доблестные участники Сопротивления, с образованием в три класса церковно-приходской школы или медресе.
Вроде бы все правильно. Благие намерения, как всегда.
Только вычистили под эту сурдинку моего дядю Лечи. Формально – на основании его судимостей. Которые, конечно, никогда не были ни для кого секретом. И дядя, пересидевший столько "чисток", был уволен по формальному и несуразному поводу – понятно же, что он давно не уголовник. И столько сил отдал, кровь пролил, борясь с преступностью! Это было несправедливо!
На самом деле, я был в этом уверен, дяде припомнили все его демонстрации нелояльности и свободы, его собственное мнение по всем вопросам. И критику шариата с "африканскими законами". И особую позицию по еврейскому вопросу. И анекдот про курицу и орла. Анекдот, может, стал последней каплей.
Унаследовав светлые стороны социализма, Чеченская республика получила и генетические болезни СССР, такие как обидный герпес преследования за анекдоты.
Что касается квалификации, то, совершенно объективно говоря, Лечи был очень квалифицирован в юриспруденции, хоть и не заканчивал юрфка. Он изучал право в местах лишения свободы – была у зэков такая мода. И если учесть, сколько лет он сидел, то закончил он не только университет, но и аспирантуру. И вполне мог защищать кандидатскую диссертацию.
Лечи знал практически наизусть УК и УПК РСФСР, воспроизводил близко к тексту многие постатейные материалы. Был хорошо осведомлен в криминалистике, а криминологию мог бы даже преподавать. Психология преступного поведения, принципы организации и функционирования преступных сообществ были ему известны лучше, чем кабинетным профессорам.
Все это я искренне выпалил дяде вечером того дня, как стало известно о его отставке. Лечи выставил несколько бутылок водки, собрались самые близкие друзья-коллеги; всю ночь мы провожали босса, сидя в его кабинете, во Дворце пионеров. Пили и буянили, не страшась доносов в шариатские суды. Мы все хвалили и превозносили Лечи, особенно я. Под утро я называл дядю уже не иначе как "Профессор". Так же его стали звать и все остальные.
И это дядю особенно растрогало. Он признался:
– Товарищи мои! Вот я сколько чалился, а приличного имени мне не нашли, ни в крытке, ни на зоне. Звали по имени, по фамилии, или просто – чечен. А вы – Профессор! Это очень хорошее имя, достойное! Прямо под коронацию!
С тех пор это второе имя закрепилось за Лечи. И во время боевых действий его знали уже так: полевой командир Профессор, позывной – "Сокол".
На следующий день меня ждала предсказуемая новость. Я должен был занять место Профессора. Как заместитель, с приставкой и.о. – исполняющий обязанности. Начальника. Но начальника чего?
Республиканское ведомство переименовали. Не было больше МШГБ, не могло быть и РОШГБ – районного отделения шариатской государственной безопасности. Районное подразделение в структуре МВД должно было называться как-нибудь вроде РОВД или РУВД. Но это было бы совсем как в России. А нашим ичкерийцам хотелось выпендриться. Вот и назвали мою контору – Шалинское управление полиции.
Мне это сразу не понравилось. Что же я теперь, полицай?
Я сидел в кабинете Лечи – теперь уже в своем кабинете, хоть и ненадолго, как окажется, – и делился своими переживаниями с Мусой Идиговым. Он хоть и шариатчик, и дурень смешной, но вроде в стукачестве не был замечен.
– Полиция, милиция – какая разница? Полиция – даже красивее. Как в американских фильмах, – говорил Муса.
– Эх ты, Муса! А еще мусульманин! Ты же знаешь, Америка – главный враг Ислама!
– Да, – вздохнул Идигов, – но фильмы хорошие! И в чем все-таки разница?
– Понимаешь, милиция – это как бы народное ополчение, это когда народ сам вооружается, чтобы охранять порядок. А полицейских вооружает государство, чтобы охранять государственный порядок и саму власть, в том числе от народа. Такая историческая разница. Понятно, что и в СССР милиции давно не было, была полиция. И в России, и у нас тоже. Но все равно, слова – они имеют свою силу, за ними традиция.
В моей речи была пара не очень понятных Мусе слов, но суть он понял и со мной согласился:
– Да, милиция лучше. При настоящем шариате будет не полиция, а милиция! Только настоящая милиция, а не как ОМОН у русских, который свой народ убивает.
***
Я хотел рассказать вам только об одном событии. Хотел рассказать о том, как мы оставили Шали без боя – я начал свою повесть с этого, – и как потом вошли в него. И что случилось из-за этого, после. И почему все именно так произошло.
Ведь я маленький человек. Я не был генералом, не был политиком, даже рядом с ними оказывался редко. Я жил в своем маленьком городе, на самом деле, селе, в Шали. Я видел только то, что происходило в Шали, – и то, не все видел, конечно. Я знаю только этот, Шалинский рейд. И горе, обрушившееся на мой маленький город – нет, это все же село, несмотря на переименования.
И еще я хотел понять, как случилось, что все это произошло со мной. Кто я был до этого, и что осталось от меня после. Ведь я просто – человек, один из многих.
И я не думал, не замышлял объяснить все. Ведь я не мог увидеть год 1999 с высоты птичьего полета – я не был птицей, я был там, внизу.
Если бы я был птицей, ласточкой!
Если бы я мог улететь…
Но я хотел понять: почему? И увидел, что нет ответа в моей жизни, в моей судьбе. И даже в судьбе моего села – нет ответа. Если и есть ответы, то поиск их уводит к судьбам всей Чечни и дальше, к судьбе Империи, СССР. Только там, только поэтому.
Ведь все это случилось не потому, что я в детстве не слушался маму или плохо учился в школе. Я слушался маму. И в школе учился хорошо. Я не виноват!
Но даже если бы я и был отъявленным хулиганом. Я давно уже взрослый.
Это только дети, вы знаете, они во всем винят себя. И когда умирает мать или отец покидает семью, маленький ребенок всерьез думает, что это из-за него, потому что он баловался, капризничал. И он плачет, он обещает вести себя хорошо. Только чтобы мама опять стала живой, только чтобы папа вернулся.
Дети верят, что все зависит от них самих.
Но я уже взрослый. Я не верю.
Меня опрокинуло, смяло, понесло потоком. И теперь я пытаюсь понять: что же это был за поток? И почему.
Но я снова не вижу логики. Даже просматривая свои записи, сделанные в строгом хронологическом порядке, перечитывая пожелтевшие газетные вырезки, я не вижу последовательности, закономерности. Эта история не про состав из локомотива и вагонов, сцепленных друг за другом. Это скорее другое.
Снежный шар, катящийся по полю, подминающий снег и налепляющий его на себя вместе с поломанными веточками и прошлогодней травой, с мелкими камешками и мусором. Вот так это было – не сцепление, но налипание событий. Налипание, налипание, налипание. До критической массы. И потом – срыв, обвал, как сходит в горах ледник или сель.
Двадцать первого марта в Грозном совершили покушение на Масхадова. Ранено семь человек, в том числе из охраны президента. Масхадов заявил, что покушение организовали российские спецслужбы и их чеченские агенты. Даже не намекнул на Басаева. Может, Басаев действительно не имел к этому никакого отношения.
Зато раньше, 6 марта, именно Басаев потребовал, чтобы сотрудники представительства РФ в течение сорока восьми часов покинули Грозный. А ведь не Басаев был президентом, и не ему было решать такие вопросы, как высылка послов и представителей! И российское представительство выехало. Седьмого марта эвакуация из Грозного в Моздок и Владикавказ была завершена.
Министр внутренних дел России Степашин 26 апреля заявил о закрытии российско-чеченской границы и о возможном начале боевых действий против Чечни. Хотя не Степашин был президентом России; он не был даже премьер-министром. И не имел права решать вопросы о войне и границе.
Ингушетия подтвердила прозрачность своих границ с Чечней, идя наперекор федеральному министру. Но нападения на посты ингушской милиции со стороны Чечни вынудили и Руслана Аушева направить в ЧРИ ноту с предложением обеспечить безопасность на границе, а со своей стороны Ингушетия начнет укреплять посты бронетехникой.
Двадцать пятого мая покушение совершено на муфтия Ичкерии Ахмата Кадырова. В результате взрыва погибли пять охранников. Муфтия даже не поцарапало.
Его время еще не пришло. Несколько лет спустя, в том же месяце мае, уже при полном конституционном порядке в Чечне, бывшего муфтия, а ныне про-российского главу республики, успешно подорвут на стадионе во время праздника, посреди войск и правоохранительных подразделений. В ночь на 21 июня было совершено покушение на руководителя НСБ Хултыгова. Никто не пострадал. Журналистам Хултыгов сказал, что это месть похитителей людей и наркомафии. Днем всех руководителей силовых структур и правоохранительных органов перевели на казарменный режим, поставили под ружье, в бессменное дежурство. Я еще был тогда в числе "руководителей", как начальник Шалинской полиции – уже не и.о. И пару ночей спал прямо в кабинете. Мои последние ночи в качестве главного шалинского полицая. Но об этом позже.
Все надежды на нормальную жизнь мы связывали с переговорным процессом Ичкерии и России. Разговоров об этом было много. Еще в апреле Кремль дал согласие на встречу президентов. Потом хотели встречаться и премьеры. Да все откладывалось. То одно мешало, то другое.
Как в романе Франца Кафки "Замок", где герой хочет встретиться с землемером, но все как-то не получается. А потом оказывается, что… то ли он сам землемер, то ли как-то еще. В общем, роман абсурда, Кафка же.
Шамиль Басаев обещал в Абхазии после окончания абхазской войны заняться работой по специальности – он учился на землемера.
Маркшейдер Басаев.
Видите, доктор, у меня в голове, в памяти, такие же налипания, как в истории Чеченской республики, налипания вместо связной цепочки событий и фактов.
Так вот. Встреча наконец состоялась. Но не так, как виделось нашим, а как бы случайно, заодно. Даже невзначай. Одиннадцатого июня в Ингушетии во время праздника по случаю открытия новой столицы республики, города Магас. С президентом непризнанной Ичкерии встречался Сергей Степашин, тогда уже премьер-министр России. Произнесли подтверждения взаимной любви и дружбы, ничего не значащие декларации.
Масхадов все повторял свои мечтания о скорой встрече с президентом России, встрече на самом высшем уровне. Степашин кивал, соглашался. Да, будем готовить встречу с президентом. Степашин со всем соглашался и на все кивал. Россия не собиралась всерьез вести переговоры, только дразнила и успокаивала Масхадова, создавала иллюзии в его бедной голове, а сама готовила войска для вторжения, а не встречу президентов.
Встреча президентов Ичкерии и России уже не состоится, никогда. Скоро у России будет новый премьер-министр, который начнет маленькую победоносную войну и под этим знаменем займет место президента. Через несколько лет он убьет Масхадова. И, возможно, посмотрит в закатившиеся глаза отрезанной головы чеченского президента: ну что, Аслан? Вот мы и встретились, как ты хотел.
А может, все случилось совсем по-другому. И встретились бывшие президенты там, где ждут последнего и высшего суда. Уж не знаю, шариатский ли он, но точно самый справедливый. И когда Ельцин оказался там, его уже ждал Масхадов: ну что, Борис? Вот мы и встретились, хотя ты так не хотел…
Девятнадцатого июня началось инженерное обустройство границы между Чечней и Россией в Ставропольском крае. Блокада.
Между тем близился к финалу мой недолгий роман с ичкерийскими правоохранительными органами. В 1997 году я поступил на службу в ДГБ, по протекции своего двоюродного дяди. После этого контора несколько раз меняла вывески. В РОШГБ (районном отделе МШГБ) в 1998 году я был уже заместителем начальника. После увольнения начальника, моего дяди, в мае 1999 года я стал и.о. начальника, теперь уже Шалинского управления полиции в структуре МВД ЧРИ. Через месяц, где-то в начале июня, меня утвердили в должности начальника районного управления. Теперь я был полноправный руководитель, без приставки и.о. Этой "высшей точки" своей карьеры я достиг в возрасте двадцати шести лет. То есть еще сосунком, как я понимаю сейчас. Тогда я, конечно, считал себя опытным и мудрым мужчиной. "Молодыми" для меня были мои подчиненные, многим было не больше двадцати четырех, а то и меньше, как Мусе Идигову.
В нашей работе после отставки Лечи, "Профессора", и очередной реорганизации с переименованием почти ничего не изменилось. Разве что новообразованное МГБ поначалу проявляло большую активность, занимаясь и похищениями, и наркотиками, и вообще всеми важными государственными делами. Нам давали понять, что теперь наше дело – чисто полицейская охрана порядка.
Но это длилось совсем недолго. Сил у МГБ не хватало. Как ни переименовывай, как ни реорганизовывай органы правопорядка, количество квалифицированных кадров от этого не увеличивается. Это как карты – сколько их ни тасуй, все равно в колоде тридцать шесть. Так нет же, каждый раз президент надеялся, что новый фаворит вынет силы и средства для борьбы с преступностью, как волшебник или шулер, из рукава. Полицию снова стали задействовать в стратегически важных операциях. Таких как борьба с незаконной добычей и переработкой нефти. В нефтяном комплексе все было плохо. По всей республике – пожары и грабежи. Большинство нефтяных скважин были незаконно захвачены вооруженными группировками. Едва ли больше чем десятая часть нефти шла через государственные предприятия. Остальное было в преступном обороте. Только в Дагестан уходили каждую ночь больше трехсот бензовозов с нефтью.
Четыре открытых фонтана горели днем и ночью, день за днем, отравляя воздух, пожары уносили до тысячи тонн нефти в сутки. Погасить скважины не удавалось.
Любые попытки навести порядок в нефтяной отрасли сталкивались с жестоким сопротивлением бандитов. Сотрудников правоохранительных органов, участвующих в операциях против "черных нефтяников", убивали и похищали. Увозили в неизвестном направлении. Никто не находил даже их тел. Говорили, их забрасывают в горящие фонтаны. Живыми.
Я сказал своим ребятам, что это сплетни, и распускают их сами "черные нефтяники", чтобы запугать нас.
Шестнадцатого июня в Курчалоевском районе наступил конец света. Натурально ничего не было видно, все небо закрывала огромная черная туча. Внеочередное солнечное затмение было вызвано горением нефтяных колодцев. Из которых местные жители качали "бензуху" – нефтеконденсат.
В мае генеральным директором ПО "Грознефть" назначен Мусханов. Ему удалось отбить у бандитов десять нефтескважин. По его требованию в охране нефтяной отрасли задействована уже не только полиция, но и армейские части. Объявили, что это временная мера. Все в этом мире – временная мера. Сама Ичкерия тоже временна, и времени оставалось все меньше.
Префектом Шалинского района был Иса Лаудаев. На местах было двоевластие, с одной стороны – избранные населением муниципальные администрации с главами администраций, юрт-да, а с другой стороны – префектуры, органы президентской власти на местах, под руководством префекта, назначаемого из Грозного. "Вертикаль власти", как говорят в России.
Префекты подминали под себя и финансирование, и все реальные полномочия, оставляя местным советам роль декоративных органов муниципального самоуправления. Ну, как в СССР – райком партии и райсовет народных депутатов. Еще одно родимое пятно социализма. Если вы понимаете, о чем я.
Так вот, значит, у нас префектом был Иса Лаудаев. Я называл его "лиса". Какой-то он был скользкий тип. И этот самый Лаудаев в июне решил провести рейд по борьбе с незаконной реализацией и переработкой нефтепродуктов. Масхадов испек новый указ, что-то там об усилении ответственности за хищения и незаконную переработку нефти и прочая. И Лаудаеву нужно было отметиться участием в кампании, ублажить босса. Я его понимаю. Только совсем не обязательно было меня подставлять.
Но так уж получилось. Не заладилось у нас с Лаудаевым. А Лечи рядом не было, чтобы меня отмазать. "Профессор" собрался в Национальную гвардию, но пока что был в переходном состоянии. Проще говоря, пил.
Лаудаев провел рейд, не привлекая моих, шалинских полицейских. При поддержке сотрудников МГБ и МВД из Грозного. Прозрачно намекая этим на коррупционные связи нашего управления с продавцами самопального бензина.
И, естественно, выявил нарушения. Выявить было несложно. Продавцы стояли со своими банками вдоль дороги по всему селу, никогда не прятались, даже если мимо ехала полиция или правительственный кортеж. Чиновникам тоже надо что-то заливать в бензобаки!
Похватали кучу людей, вынесли предупреждения, выписали штрафы. В общем, шороху навели, произвели впечатление на людей из Грозного. А по окончании рейда вызвали в префектуру меня, для дачи объяснений.
Мне уже рассказали о мероприятии Лаудаева, и я представлял, что меня ждет. Спокойно вооружился, вышел из кабинета и кивнул водителю: