Элий вздрогнул. Почему сенатор сравнил его с Гаем Гракхом? Случайно? Неужели жизнь за жизнью душа обречена повторять одни и те же ошибки? Может ли она измениться настолько, чтобы их исправить?
– Выбор прост, – подвел итог спора император. – Либо денежные призы, либо отмена игр. Вот увидишь, сиятельный, сенат выберет деньги. И Рим выберет деньги. Смешно выбирать "ничто".
– Но у нас все-таки есть надежда, что желания исполнятся, как прежде, – сказал Скавр.
– Надо же, военный, а такой фантазер, – покачал головой глава "Целия". Они со Скавром друг друга не любили, хотя и не враждовали открыто.
– Не будем сейчас ничего менять, раз есть надежда, что все может остаться, как было, – предложил консул. – Если желания не исполнятся, мы выплатим страховку. Итак, дело решено.
– Это дело – да, – согласился Элий. – Но стоит поговорить еще об одном, не менее неотложном. – Он заметил гримасу недовольства на лице Скавра и искренне удивление во взгляде Руфина. Гладиатор опять что-то предлагает? Ну что ж, послушаем. Возможно, он скажет что-то забавное. – Мы должны создать префектуру по делам гениев, – заявил Элий.
– Это еще зачем? – Кажется, он сумел обескуражить всех, не только Руфина, но и Макция Проба.
– Поговорим о гениях. Просто поговорим. Столько лет они управляли нами, опекали, руководили… И вдруг – они никто. Им не дают гражданства, их не принимают на работу. Их преследуют, их убивают с молчаливого согласия властей. Но я уверен – они объединятся и сумеют дать отпор. Гении пытались свергнуть богов и уничтожить наш мир. Кто знает, на что они еще способны? Если мы загоним их в угол, они попытаются уничтожить нас. Не будем этого делать. Им нужна работа и жилище. И применение своих неординарных способностей.
– И кто это тебе нашептал такое? – презрительно фыркнул Скавр. – Уж не тот ли гений, что служит у тебя фрументарием?
Элию хотелось закричать. И дать Скавру по зубам. Но он сдержался.
– Надо постараться как можно быстрее и как можно менее болезненно включить их в нашу жизнь. Неужели вы не видите, что многие готовы к сотрудничеству. Им надо только, чтобы их признали равными.
– Ты слишком умничаешь, мой маленький сыночек. Умничать вредно, – хихикнул Руфин и погрозил Элию пальцем.
– Гении находятся под пристальным вниманием "Целия", – заверил префект.
– Согласен, надо создать префектуру, – неожиданно поддержал Элия Макций Проб. – Но в одном ты ошибаешься, Цезарь. Они не ищут равенства. Они всегда будут считать себя выше нас. Гении очень опасны.
– Значит, надо их выслать, – тут же предложил Скавр. – Вышлем всех в Новую Атлантиду. Пусть создают там свою колонию.
– Я выступлю с моим предложением в сенате, – Элий и сам понимал всю безнадежность затеянного. Но бывший гладиатор чувствовал опасность – будто дымом пожара несло по всей Империи. Огня пока не видно. Но пламя появится вот-вот.
– Мой маленький сыночек обожает сражаться… – хихикнул Руфин.
II
Когда заседание закончилось, Элий и Руфин удалились в таблин императора. Руфин не скрывал, что устал от разговоров и хотел бы остаться один. Он демонстративно растянулся на ложе.
– У меня есть еще один вопрос. – Элий сделал вид, что не обращает внимания на нелепое поведение Руфина.
– Говори… – Император притворно зевнул и прикрыл лицо полой тоги. – Говори, я слушаю. Обожаю слушать, что ты говоришь. Это довольно интересно. И почти всегда необычно.
Слуга принес золотые чаши с разбавленным вином и удалился. Руфин сел на ложе, взял чашу, сделал большой глоток. На лице его изобразилось высшее блаженство.
– Что же ты не пьешь, сыночек? Надо пить вино и наслаждаться. Есть и наслаждаться. Предаваться Венериным удовольствиям и наслаждаться… – Император причмокнул, как будто целовал кого-то.
– Это по твоему приказу Трион и Корнелий Икел вновь занялись изготовлением бомбы?
Руфин выронил кубок. Бледно-розовое разбавленное вино расплескалось по мозаичному полу.
– Что? – Руфин сделался бледен. – Но Три… его же убили?
– Все так думали. Но теперь выяснилось, что он жив. И Корнелий Икел забрал из тайника запас плутония. Из плутония точно так же можно сделать бомбу, как и из обогащенного урана.
Руфин прикрыл глаза. Губы его беззвучно шевельнулись. Но император все же сумел взять себя в руки. Он глубоко вздохнул, открыл глаза и произнес довольно твердым голосом:
– Я не пытался убить Триона. И я не приказывал ему делать бомбу.
– В этот раз, – уточнил Элий.
– В этот раз, – покорно подтвердил Руфин.
– Тогда кто?
– Не знаю…
– Ну что ж, кое-что становится ясным. Нам устроили дешевый спектакль: я еще прежде подумал, почему все комнаты и ванна Триона были залиты кровью? Зачем эти забавы маньяка? Теперь все ясно: люди убили гения Триона, выпустили из него платиновую кровь, но так аккуратно, что нигде не осталось ни капли. Потом бросили труп в ванную и напустили туда человеческой крови. Ясно, что исполнитель спектакля Корнелий Икел. Но кто заказчик? Надеюсь, "Целий" узнает это. И поскорее.
– То есть Трион и Корнелий Икел объединились? – От притворной сонливости императора не осталось и следа.
Бывший академик и бывший префект претория… Что у них общего? Ответ напрашивался сам собой: оба они отвергнуты Римом, их обоих Руфин предал лично. Теперь эти двое ненавидят императора и… Рим?
– Мы оба сделали глупость. Надо было казнить Триона, – прошептал Руфин.
Элий ничего не ответил, повернулся и, стараясь ступать ровно, что стоило ему огромных усилий, покинул таблин императора. Цезарь был уверен, что в этот раз император ему не солгал. Но наследник Империи был этому не рад.
Глава XI
Игры Нереиды
"Вчера днем какая-то хорошо одетая матрона бросилась в Тибр. Спасти несчастную не удалось. Тело до сих пор не найдено".
"Курия провоняла плесенью. Нам необходимо внести свежую струю в сенат. И такую струю может внести Бенит Пизон".
"Вчера вечером в Аквилею прибил Элий Цезарь с супругой. Прибытие императора Руфина ожидается сегодня вечером".
"В легионе Спасения по-прежнему не хватает горячей пищи для всех желающих".
"Акта диурна", 7-й день до Ид октября .
I
Небо было чистое, прозрачное хотя и выцветшее к осени. Префект Северной Пальмиры Гай Аврелий уже привык к этому бледному небу и порывистому холодному ветру. А вот к дождями привыкнуть не мог. В отличие от большинства римлян, которые к морским просторам равнодушны и моря боятся, Гай Аврелий обожал море. Сегодня вместе с сыном Марком (отлично звучит имя Марк Аврелий, и копию статуи префект у себя перед базиликой поставил, в Риме отлили по его заказу и привезли) шел он по заливу на моторной яхте. Свевское море отсвечивало серебром, будто рыбью чешую раскидало поверх воды. Как не похоже на густую яркую синь Внутреннего моря! Поверх шерстяной туники Гай Аврелий надел еще толстую кожаную куртку с капюшоном. Берег был недалеко. Но Гай Аврелий не смотрел на берег. Стоя на корме, глядел он на горизонт, вернее туда, где полагалось быть горизонту. Потому что настоящего горизонта не было. Между светлым небом и светлой водой лежала хрустальная полоса, не небо и не земля, а нечто третье, быть может, недоступный Элизий, где души, позабывшие земные горести, пребывают в вечном счастье и вечном покое. Гай Аврелий всегда жалел беспамятных бестелесных духов. Душа без памяти – что это такое?
Он не сразу заметил, что стало задирать корму. Море по-прежнему было покойно, но волна за кормой медленно вспухала гигантским нарывом. Гай Аврелий тогда лишь сообразил, что происходил неладное, когда палуба начала уходить из-под ног. Разом закричали двое матросов. Префект обернулся. Матросы вцепились в леерное ограждение, а ноги их беспомощно болтыхались в воздухе. Маленький Марк попытался схватиться за поручни, но пальцы соскользнули, и его понесло к носу яхты. К носу, который радостно зарывался в белую густую пену. Гай Аврелий из последних сил держался за поручни, меж тем как его сандалии скользили по палубе.
– Марк! – заорал он. – Хватайся!..
За что хвататься, крикнуть не успел – мальчонка исчез в хлопьях пены. Гай Аврелий разжал пальцы и заскользил следом. Неведомо, на что он надеялся: отыскать крошечное ребячье тело в кипящей пене было немыслимо. Но до самого носа докатиться он не успел. Волна за кормой внезапно опала, и яхта, хлопнув днищем о воду, встала горизонтально, палубу залило кипящей пеной. А когда пена схлынула, Гай Аврелий увидел, что подле него лежит Марк. Он поднял беспомощное тельце… Марк закашлялся и ожил.
– Хвала Нептуну… – прошептал Гай Аврелий.
– Это Нереида, – сказал один из матросов. – Ее шутки.
– Здесь такое часто случается, – подтвердил второй. – Ты, верно слышал, доминус. Она живет здесь уже двадцать лет. И чудит постоянно.
II
Пляж был пуст. На белом песке одиноко чернела пустующая с лета беседка. Коренастые сосны пытались пробиться к воде, но увязли в песке и застыли, подняв к светлому небу причудливо вывернутые ветви, будто плакальщицы заломили руки. Огромные валуны были сложены друг на друга, образуя маленький грот. Обнаженное женское тело сверкало белизной свежевыпавшего снега на фоне тускло поблескивающего песка. Женщина расчесывала черепаховым гребнем длинные волосы и смеялась, глядя на косой парус яхты, медленно уходящей в сторону Северной Пальмиры. Женщина слышала шорох песка под сандалиями, но она не торопилась оглянуться. И лишь когда шаги замерли у нее за спиной, медленно повернула голову.
Минерва стояла перед ней, сжимая в руке копье, лучи неяркого осеннего солнца горели на золотом шлеме богини. Нереида смотрела снизу вверх Минерве в лицо, но вряд ли кто-нибудь мог долго выносить взгляд этих прозрачных льдистых глаз, и Нереида спешно опустила глаза. Подобрала с песка тонкое, будто сшитое из рыбьей чешуи одеяние, накинула на плечи и встала. Ростом она была на полголовы ниже Минервы.
– Далеко же ты забралась, Иэра, – сказала богиня мудрости. – Думала, здесь не найдут? Или Олимпийцы в этих местах уже не властны? Но от богов трудно скрыться. Даже самим богам. – И уточнила не без язвительности. – Второстепенным богам.
– Тебя прислал Юпитер? – спросила Нереида.
– Нет. Старик мало чем интересуется.
Тон Минервы был более чем дерзок.
"Знает, – мелькнуло в голове морской богини. – Все знает…"
Нереиду охватила тоска. Вновь придется хитрить, изворачиваться и ускользать от опеки богов. Так надоело! Но ради него она была готова на все. Даже терпеть насмешки и обиды Олимпийцев.
"Сейчас устроит какую-нибудь гадость, – подумала Нереида. – Изощренную. Божественную".
И угадала.
– Кстати, не о тебе ли сие творение? – Минерва протянула морской богине новенькую книгу. Кожаный переплет. Золотое тиснение. "Кумий. Поэма с изнасилованием", – значилось на обложке.
Иэра взяла осторожно, перелистнула страницу, другую. Нахмурилась. И вдруг краска бросилась ей в лицо.
– Как узнал… – Она судорожно вздохнула. – Как этот негодяй узнал…
Минерва пожала плечами:
– Возможно, гений донес.
Нереида в ярости швырнула книгу в песок.
– Тебя изнасиловали до рождения ребенка или после? – с чисто женским любопытством поинтересовалась Минерва.
– После… Я слишком погрузилась в человеческую ипостась и… – Иэра глубоко вздохнула.
– Ты же богиня. Неужели ты не могла справиться с какими-то людьми. – Ого, сколько презрения в ее голосе! Интересно, кого она презирает: Нереиду – или тех, троих?
– Я была слишком далеко от своей стихии. А они – напротив – в своей. Грязь и подлость – их стихия. Очень сильная… Очень… Неодолимая…
– Насчет выкидышей тоже правда?
– Ну уж нет! Вранье! Одно вранье! – в ярости воскликнула Иэра.
– Как ты убежала из колодца?
– Когда в твоем распоряжении много сотен лет, случай может представиться…
– А стражи?
– Сторожат… Что ж им еще делать? – Через силу улыбнулась Нереида.
– Где он? – спросила Минерва. – И не думай уклоняться от ответа. Я знаю все о твоем сыне. Ты спрятала его там, где никому из богов не пришло бы в голову его искать – в Риме, на самом дне. Там может затеряться кто угодно. Ты даже для виду дала ему гения, хотя гений ему совершенно ни к чему.
– Если ты все знаешь, зачем спрашиваешь?!
– Потому что он исчез. И никто не ведает, где он.
Нереида вздрогнула:
– Уехал из Рима? Куда?
– Не знаю. Его нигде нет вот уже несколько дней. Нигде.
– Я не видела его больше двадцати лет… – Минерва скорее угадала, чем расслышала ответ. – Как только он родился, я отдала его простой смертной. Умной, смелой женщине. Она должна была его воспитать… Его назвали Юнием Вером, он считал ту женщину свой настоящей матерью. Потом, три года спустя я видела его мельком и не удержалась, подарила ему кувшин с амброзией. Он – мой сын, и сын самого Юпитера. Он должен был отведать пищу богов. Он взял кувшинчик, как берут у чужого, и убежал. Ревность жгла мое сердце. Матерью он называл другую. На меня взглянул только мельком. К ней же прижимался всем телом, плакал и просил не уходить… Я ушла, задыхаясь от обиды… И больше ни разу… никогда…
– Где вы виделись в последний раз?
– В крепости, там, где Колодец Нереиды.
– Твоя бывшая тюрьма… Бывают же совпадения, – ехидно заметила Минерва.
Иэра молчала. Набегала на берег волна. Недалеко, за соснами, слышались детские голоса. Но богиням нечего было опасаться – смертные их видеть не могли.
– Это не совпадение, – сказала очень тихо Нереида. – И ты это знаешь.
III
Минерва вернулась в Небесный дворец и заперлась в своих покоях. Она была чернее туче. Впрочем, в тучу, согласно мифам, превращалась Юнона. А Минерва могла превратиться в сову. Но в Тартар все мифы. Они служат лишь для того, чтобы скрыть истину. И порой даже мудрости самой богини Мудрости не хватает, чтобы отыскать зерно, которое в них таилось. Ясно одно: Иэра что-то утаивает, что-то самое важное. И Минерва не может разгадать – что. Мучается, пытаясь понять, и не может. Прекрасная дочь Юпитера расплакалась, и на миг ощутила себя слабой женщиной. Ах, если бы кто-нибудь вместо нее все разгадал и утроил… И…
Она направилась в покои Меркурия. Дорогой братец был занят своим любимым делом: изучал биржевые сводки.
– Ну что, сестрица. Все идет, как надо? – поинтересовался бог торговли и жуликов. – Спешу сообщить, что римскую биржу лихорадит как никогда. Даже я не могу предсказать завтрашний курс акций. А золото все дорожает. Надеюсь, дорогая сестрица, ты успела перевести свои акции в золото?
– Дорогой братец, мне бы твои проблемы!
– Что, так и не нашла Юния Вера?
Минерва села в удобное кресло, взяла со стола золотое стило, повертела в руках.
– В том-то и дело, что нашла. Догадайся – где?
– Где уж мне. Но попробую. Его мамочка Иэра опять его где-то спрятала.
– Коснулся иглой! – захлопала в ладоши Минерва.
– Неужели в колодце?
– Точно. Но тогда… Ты же знаешь, что такое этот колодец. А если он пробудет там долго, тогда… – Минерва покачала головой, не в силах вымолвить свою догадку.
– Нет, этого я не могу представить. Мне известен курс сестерция на сегодняшнее утро, но вообразить, кем станет Юний Вер в этом колодце я не могу.
– Значит, мы должны помешать Иэре. – Минерва улыбнулась. – Но как?
– Устроить что-то такое, чего она точно не планировала. А у нас есть…
– Элий! – выкрикнула Минерва одновременно с братом. – Клянусь головой отца, его Иэра точно не принимала в расчет. Сколько времени у нас осталось?
– До Календ ноября.
– Отлично. Должны успеть. Тебе придется обеспечить нужный ход вещей.
– Мне? – Меркурий искренне изумился.
– Кончено. Гении больше нам не прислуживают, значит, тебе лично придется все организовать.
Меркурий надул губы:
– А само собой это получиться не может?
– Сомневаюсь. Кое-где обязательно придется подтолкнуть.
Глава XII
Игры гладиаторов
"На открытии игр в Аквилее присутствовали Руфин Август и Элий Цезарь".
"Акта диурна", 4-й день до Ид октября .
I
Аквилея. Этот город в низине, окутанный легкой дымкой, где в речном порту кружат чайки, и корабли теснят друг друга в гавани, здания причудливы и призрачны, как небо над городом. Старинные стены, выдержавшие когда-то осаду Максимина Фракийца, частью уже разрушились, частью срослись с новыми домами. В толще могучей кладки вырубили амбары, таверны, крошечные лавчонки. Каменная кладка обросла паутиной лестниц, галереями, башнями и навесами. Старина Аквилеи совсем иная, нежели старина Рима, здесь нет кричащей роскоши и неколебимой мощи. Но здесь есть тайна. Она разлита в самом воздухе, пропитанном туманами, в узких улочках с крошечными тротуарами, в неброских храмах, порой утративших яркость красок, с потрескавшимися колоннами. И знаменитое аквилейское стекло, выставленное на продажу в маленьких лавочках, изготовленное только вчера, несет в себе восхитительный дух старины.
В Аквилее собирается Большой Совет, огромный оранжевый купол нового здания Совета виден почти со всех точек города. Формально представителей в Большой Совет выбирают, но доступ туда открыт очень узкому кругу лиц – обычно – консулярам , очень редко – бывшим сенаторам. Членов Совета переизбирают раз в семь лет. Большинство занимают свою должность срок за сроком, пока какой-нибудь скандал или смерть не уберут сиятельного мужа из списка избранных. Это свой круг, в который не пускают посторонних.
Члены Совета обитают в старинных особняках, передвигаются по городу в старинных носилках и никогда в авто. Все они имеют прекрасное образование, их знания обширны, манеры безупречны, их речи могут соперничать с речами Цицерона, их интриги – произведения искусства. Для прочих они полубоги. Их никогда не отдают под суд. Если члена Большого Совета уличат в какой-нибудь гнусности, он покончит с собой. Это неписаный закон, который не нарушается сотни лет.