– Никто тебе деньги не предлагает, – отвечает Чапай. – У нас есть другие артефакты. Давай меняться.
– Поверь мне, сталкер, во всей Зоне нет ничего ценней этого амулета. Да что в Зоне – во всем мире. Хотя от него вашими стараниями мало что осталось. Так что не надейтесь на Армаду и лучше идите копаться в том дерьме, которое заслужили.
– О чем это ты? – непонимающе хмурится Чапай.
– О новом прекрасном мире. Чего добивались – то и получили.
– Все виноваты, а ты не виноват, – вставляю я.
– А я-то тут при чем? – пожимает плечами Хирург.
– Тебя поставили защищать, а ты лоханулся, – сказал я.
– Что могут сделать три человека против бесконечного стада придурков, рвущихся напролом? У вас же были неистощимые ресурсы подонков. Я не про сталкеров. Сталкеры – мелочь. Я про других, за которыми стояли целые государства. Они тоже дохли пачками, сходили с ума, калечились, загибались от излучения. Но на их место приходили новые. Итог был предопределен.
– Если ты был так уверен в бесполезности борьбы, зачем же согласился охранять Армаду?
– Я не соглашался. Все было совсем по-другому.
– А это неважно. Важно, что у тебя были обязанности. И ты мог бы от них отказаться, уйти. Но ты предпочел остаться. Видимо, потому что "во всей Зоне нет ничего ценней амулета". И чем ты лучше нас?
Тут настает очередь Хирурга с ненавистью во взгляде приподниматься со стула. Но у него нет друга под боком, поэтому ему приходится сдерживаться самостоятельно. Совладав с эмоциями, он усаживается обратно.
– Я честно служил Армаде, Глок, – сообщает он холодным тоном. – Я делал все, чтобы отсрочить закономерный финал. Но в том, что рано или поздно он наступит, не сомневался.
– Почему? – спрашивает Чапай.
– Еще у древних было представление об истории как о движении от лучших времен к худшим, от Золотого века к полной жопе. В детстве я удивлялся: откуда у предков такой пессимизм? Повзрослев, понял – все логично. Чем больше народу, тем больше зла в мире. Вся история человечества – это история разрушения.
– Ну не гони, пессимист! – говорит Чекист. – Ты же не будешь отрицать прогресс?
– Параллельно с прогрессом всегда шла работа над оружием, способным этот прогресс уничтожить. Если бы не активизировали Армаду – поверь, вскоре мы бы раздолбали друг друга атомными бомбами. Вариант с Армадой значительно лучше, потому что гуманнее: раз – и все. Почти все. К сожалению, сейчас есть серьезный шанс на то, что человечество опять восстановится.
– Выжившие-то в чем виноваты, за что их ненавидеть? Что мы лично тебе сделали?
– Вы себе сделали, не мне. Знаешь, когда я понял, что действительно ненавижу вас? В прошлый Новый год. Да, когда тут устроили праздник. С елкой, увешанной артефактами, с подарками, с песнями из мультиков, что вы спьяну горланили. Не понимаете, да? Вы выжгли весь мир! Сами остались только по недоразумению. Потому что в свое время приспособились к Зоне, потому что научились выживать в самом лютом дерьме. И снова выжили. Вылезли из своих нор. Огляделись. И потихонечку начали обживаться. Как ни в чем не бывало. Семь миллиардов человек за одну секунду превратились в грязь. А те, кто остался, празднуют Новый год.
– А что надо делать? – интересуется Чапай. – Застрелиться?
– Застрелиться, – кивает Хирург. – Или утопиться. Или еще как. Вы уже попробовали поиграть в цивилизацию – хватит. Дайте шанс другим. Возможно, через миллион лет те мутанты, которых вы отстреливаете, смогут создать свою цивилизацию.
– Или шатуны, – подаю я реплику.
– Или шатуны, – соглашается Хирург, подмигнув. – Ты тоже заметил, да?
– Заметил. Твой особый к ним интерес.
– У тебя не меньше, как я погляжу, – пристально глядит на меня Хирург. – Или тебя интересует только один экземпляр? Я не могу сказать, что они разумны. В нашем, человеческом, понимании. Но у них, безусловно, есть какое-то самосознание и взаимодействие с внешним миром. И они больше не люди – это самое обнадеживающее. Вот я и думаю: вдруг Армада создала новый тип живых существ? Чтобы при их помощи начать все сначала?
– Ну так вот, дорогой человеконенавистник, – говорит Чапай, поднимаясь. – Твой друг Стратег просил передать тебе от имени всех шатунов Зоны и ее окрестностей, что они не хотят ничего начинать сначала. Они очень хотят вернуть все обратно.
– Мой друг Стратег не может никому ничего передать, сталкер, – брезгливо морщится Хирург.
Тогда Чапай достает амулет и кладет на стол перед ним. Хирург долго, очень долго смотрит на кристалл. В тишине гудят лампы под потолком. Шипит прибор, подмигивая огоньками. Проходит не меньше минуты. Мы уже начинаем беспокойно переглядываться. Наконец бывший Страж поднимает голову. Чапай только этого и ждет.
– Это ты виноват в том, что произошло, – говорит он, подавшись вперед всем телом. – Ты не смог защитить Армаду. Отдай нам амулет. Мы попытаемся все исправить, а ты останешься здесь и будешь спокойно исходить желчью.
– Вы не сможете ничего исправить. – Голос Хирурга звучит сипло.
– А мы попробуем.
– Вы не сможете ничего исправить.
– Послушай, мужик, – встревает Чекист. – Вот ты тут сидишь, обиды через губу сплевываешь. И сиди себе на здоровье. Мы тебе не мешаем. Ты нам тоже не мешай. Отдай кристалл, и все. Что ты как собака на сене? Ну не подохли все разом, что ж теперь? В конце концов, мы сейчас к Армаде сунемся, и, может быть, на трех разрушителей мира меньше станет.
– Откуда у вас амулет?
Я замечаю, что лицо Хирурга изменилось, сейчас у него какой-то больной вид: на щеках красный румянец, глаза горят лихорадочным блеском. И он избегает смотреть на нас.
– Я же тебе сказал, Стратег дал, – отвечает Чапай.
– Не мог он ничего вам дать. – Хирург быстро поднимает и тут же отводит глаза.
– А это вот подарок от Болта, – говорю я, кладя рядом с амулетом Чапая свой.
– Где Болт? – Хирург вскакивает.
– В Зоне.
В Зоне тихо. Я осознаю это внезапно. Нет, разумеется, это не тишина в привычном смысле: шумит ветер, хлопают и трещат далекие аномалии – все это есть, но всего этого мало. Каждый знает, как звучит ночная Зона. И вот сейчас недостает одной существенной детали: признаков жизни. Мутанты, твари – охотники и жертвы – их противостоянием наполнены все ночи. Они рычат, воют, визжат. Конечно, не как в джунглях… Но мы уже полчаса идем по дороге и еще ни разу не слышали крика ни одной твари. Словно они все вымерли. С одной стороны – это хорошо. Но с другой стороны – хреново. Есть такая сталкерская мудрость: если вокруг что-то не так, значит, где-то притаилась жопа.
– Чапай, – говорю тихо. – А где все?
Напарник шагает по левую руку, чуть сзади. А впереди – идет она. Все так же посередине дороги, все такая же размеренная и легкая походка. И все так же сверкают белые подошвы.
– Чего? – вполголоса переспрашивает Чапай.
По голосу я понимаю, что сталкеру очень и очень не по себе. Мы как раз начинаем спускаться в низину, к мосту через речку. Мост выглядит в ночи белой заплаткой на черной ленте дороги. В левом полосатом отбойнике чернеет разрыв. Потому что в этом месте ограда разрушена. Сейчас невозможно разглядеть, но я знаю, что внизу в реке валяются груды искореженного металла: несколько "КамАЗов", БМП и еще какая-то техника. Воинская колонна, проходя через мост, внезапно поменяла направление, не сбавляя скорости, пробила отбойник и слетела вниз. Я был в числе тех, кто бросился к месту событий за оружием и прочим хабаром. И я видел лица погибших: спокойные и странно безмятежные, на многих даже застыли улыбки. Но главное – мертвы были все, в том числе те, у кого на теле отсутствовали серьезные повреждения.
Чапай тоже помнит о воинской колонне. Поэтому у него такой напряженный голос. Плохое это место. На самом-то деле без особой необходимости мы здесь не ходим, стараемся выбирать другие пути. Но она ведет нас именно к мосту. А за мостом будет завод "Сатурн". И разрушенная сталкерская база. Та самая. Не очень удачное время, чтобы делиться своими опасениями, но лучше все же предупредить.
– Ни одна тварь в ночи не орет, – сообщаю товарищу.
– Точно! – после небольшой паузы признает Чапай.
Мост совсем рядом. Мы попадаем в область холодного воздуха. И уже слышно, как журчит вода, обтекая опоры. На той стороне темнеет рощица – дорога разрезает ее пополам. Шоссе на мосту сужается, протискиваясь между отбойниками. Мы с напарником тоже неосознанно сдвигаемся друг к другу.
Чапай оборачивается и тут же, вякнув что-то панически-нечленораздельное, вскидывает дробовик. Я автоматически встаю спиной к его спине и навожу ствол на темноту. Сероватая полоса шоссе теряется в ночи. Там ничего не видно.
– Ты чего? – бросаю, не глядя.
– Они здесь! – шепчет Чапай.
У него ПНВ, и он что-то видит.
– Кто они?
– Твари.
До боли в глазах буравлю темноту. На самой грани восприятия удается разглядеть какие-то двигающиеся тени. Странно, но я не испытываю почти никакого страха. Намного сильнее меня сейчас беспокоит, что пока мы стоим – она уходит все дальше.
– Сколько их?
– Все! – сдавленно заявляет Чапай.
Мы стоим, замерев перед мостом. А она все дальше и дальше. Что будет, если она сейчас свернет с дороги куда-нибудь в сторону?
– Что делаем? – спрашиваю напарника. – Чего не шмаляешь?
– Тут и пулемет не поможет.
– У меня амулет! – напоминаю Чапаю. – Они нас не тронут.
– Уверен?
– Во всяком случае, пока не тронули. Пошли.
Но Чапай не может сдвинуться с места. Все его сталкерские инстинкты противятся этому. Я его прекрасно понимаю. На самом деле, я сейчас понимаю его намного лучше, чем себя. Потому что от себя такого пренебрежения к опасности я никак не ожидал. Может быть, потому что я не вижу, кто там в темноте? Как будто просто отключили часть эмоций. Зато другую часть усилили: чем дальше она уходит, тем больше меня охватывает паника.
– Пошли!
Я хватаю Чапая за разгрузку и волоку за собой. Первое время он пятится задом, продолжая целиться в ночь. Спотыкается через шаг, пару раз чуть не падает, но все еще грозит темноте стволом.
– Быстрее! Быстрее! Не нужен ты им.
– Да как не нужен! Хрен ли они за нами тащатся тогда?
Я перехожу на бег, и ему волей-неволей приходится развернуться, чтобы не упасть.
Асфальт заканчивается, под ногами хрустит раскрошившийся бетон. В ночи он кажется совсем белым. Из-под слоя каменной крошки торчат черные жилы арматуры, как вены сквозь кожу утопленника. Чапай постоянно оборачивается, матерясь сквозь зубы, зачерпывает берцами щебень.
– Хватит! – Мне надоело тащить его почти что волоком.
– Какой хватит! Там, по ходу, вся Зона. Некоторых уродов я и не видел ни разу!
Я останавливаюсь, поворачиваю его к себе, встряхиваю за плечи.
– Не нападут! Сто раз бы уже напали!
Шумит внизу река, сухо трещат шаги. Пахнет тиной и сырой ржавчиной. Внизу раздается всплеск – то ли камень сорвался, то ли рыба прыгнула. Любой шум здесь звучит как-то очень четко, резко, не растекается в стороны, а будто бы зависает над дорогой. На той стороне шипит под ветром рощица. Колко светят звезды, мерцают над головой. Месяц, зацепившись рогом за край горизонта, из последних сил держится на небе.
Чапая наконец-то отпускает. Он подхватывает ритм, мы бегом преодолеваем последние метры моста. Испытываю облегчение, что под ногами больше ничего не шуршит и не трескается. Но это продолжается недолго: сзади поднимается еще больший хруст – Зона следует по пятам. Чапай снова разворачивается.
– Отставить! – дергаю его за ствол обратно.
Ее нет, дорога пуста. Пока мы там крутились – упустили! Но тут же я понимаю, где ее искать. Не то чтобы понимаю… скорее подходит сказать – осознаю.
– Знаешь, куда нам?
– Куда?
– На "Сатурн".
Чапай сразу забывает о преследователях.
Хирург молча встает и уходит.
– Куда это он? – спрашивает Чекист.
– За водкой! – уверенно отвечаю я.
И точно. Порывшись в шкафу, Хирург возвращается, неся в двух руках объемную бутыль зеленого стекла с плоской притертой пробкой.
– Что это? – подозрительно щурится Чекист.
– Конский жопораздиратель. – Хирург веско ставит бутыль на стол. – Одна капля на табун.
Порывшись в залежах химической посуды, выбирает более-менее однокалиберные мензурки. На двух сбоку имеется мерная шкала. Вынув пробку, разливает. Напиток прозрачен, что немного успокаивает.
– Как про Армаду разговор заходит, так все время пьянка, – отмечает Чекист одобрительно.
– Видимо, Армада тоже русская, – предполагает Чапай, нюхая мензурку.
– Русская, точно, – подтверждает Хирург.
– Ну, давайте тогда за Армаду, – предлагаю я тост.
Выпиваем. Нет, не водка, крепче. Видимо, разведенный спирт. Морщусь, занюхиваю рукавом. Врачи и спирт – привычная комбинация, своего рода традиционный союз. Даже апокалипсис не смог отнять у докторов спирт. Хирург достает из-под стола упаковку сухпая, бросает на стол.
– Так отдашь амулет? – Голос у Чекиста после спирта сиплый, как у алкаша.
– Отдам, – кивает Хирург.
И наливает по второй. Я в это время вскрываю пакеты. Пьем, закусываем, закуриваем.
– А что вы, собственно, хотите от Армады? – спрашивает Хирург.
Вопрос застает нас врасплох. Мы переглядываемся. А действительно, чего хотим-то? Что мы, собственно говоря, знаем об Армаде? Кроме того, что она есть? Что она якобы выполняет желание? Посмотрит Хирург на нас, покрутит пальцем у виска и не отдаст амулет…
– Мы не знаем, – признаюсь честно. – Мы не знаем, что такое Армада и на что она способна… Но если она способна разрушить мир, возможно, она сможет вернуть все обратно.
Хирург вскидывает голову и буквально втыкается в меня взглядом. Не то сказал? – первая мысль. Но тут же понимаю, что каким-то образом мне удалось сказать именно то, что надо. Я буквально чувствую эмоции Хирурга: понимаю, что сейчас мне удалось его поразить.
– А ведь я идиот! – с чувством заявляет Хирург.
– Согласен! – с готовностью поддерживает Чекист.
– Я идиот. Ведь это же реальный шанс. Именно что "вернуть обратно"!
– Ты о чем сейчас? – Я никак не могу понять, что его так возбудило.
– Я понял, как можно использовать Армаду, чтобы попытаться все исправить.
– Она действительно может выполнять желания? – интересуется Чекист.
– Знаешь, откровенно говоря, Стражи имеют представление об Армаде ничуть не больше других. Да, мы видели ее, когда представлялись. Да, были внутри. Но и только. Никакого знакомства, в человеческом понимании, не было. Это… словами рассказать сложно. У нас была какая-то ментальная связь…
– Что ж, вы охраняли не пойми что, не пойми зачем? – спрашивает Чекист.
– Не пойми зачем – это вы сейчас к ней идете. Как придурки. А мы прекрасно представляли зачем. Чтобы такие, как ты, не добрались до пульта управления Землей, понял? Нам не разъясняли задачи, с нами не проводили разъяснительную работу. Мы просто поняли, что здесь – центр. Сердце. Центральный процессор всей системы мироздания. Если до него кто-то доберется – всем хана. И мы защищали.
– Отстреливали сталкеров?
– Что Армаде сталкеры! Ты сам со своим другом убедился, что, даже если доберешься до АЭС, дальше не пройдешь. Мы пытались помешать серьезным дядям. Вот у них были и средства, и возможности не только разрушить защиту, но и воздействовать на саму Армаду. Последствия вы сами видели…
– Это из-за их экспериментов возникла Зона? – спрашиваю я.
– Именно. В тот, первый раз им тоже удалось достать Армаду. И они попытались взять на себя управление… Это как дать компьютер первобытному человеку: он будет лупить каменным молотком по клавиатуре и с любопытством наблюдать, как меняются циферки на мониторе. Научникам удалось "лупануть молотком" только один раз. Потом рванул реактор. Но этого хватило, чтобы появилась Зона. Говоря современным языком, они вызвали сбой в программе, изменили настройки мироздания. Возникла искаженная реальность, где привычные законы физики работали с ошибками… Само пространство в Зоне изменило свою структуру. Кстати, реактор рванул именно из-за этого. Но они, как видите, не испугались. Оправились, зализали раны, вооружились молотком покрупнее – и во второй раз лупанули поточнее, от всей души.
– А что ж вы их не остановили? – спрашивает Чапай.
– Надо было раньше, понимаешь? А мы начали только после Катастрофы. Время уже было упущено. Вот если бы вмешаться с самого начала. Когда только был создан "Спецпроект".
– Кто?
– "Спецпроект". Что-то типа закрытого НИИ. По изучению чернобыльского аномального образования.
– Зоны?
– Тогда еще Зоны и в помине не было. "Спецпроект" возник в конце сороковых. Когда наши обнаружили тут секретную лабораторию "Туле". Слыхали о таком?
– Оккультное общество в фашистской Германии, – говорит Чапай.
– Они первые нашли Армаду. Не знаю, как. Но лишь только немцы оккупировали эту территорию, здесь был развернут проект под названием "Колокол".
– Слышал я об этом проекте, – кивает Чапай.
– Он вообще специалист по "фашистской" теме, – хвалится другом Чекист.
– И что ты слышал о "Колоколе", специалист? – Хирург с иронией глядит на сталкера.
– Ну, всякое… – тянет Чапай неуверенно. – Что опыты с антигравитацией проводили и так далее. Много было версий.
– Чушь! Никакой антигравитацией они не занимались. И никаких летающих тарелок не строили. Во всех этих версиях единственное здравое зерно – что это немецкий проект. И все.
Хирург прикуривает новую сигарету от окурка и продолжает:
– Фашисты хотели пробить брешь в защитном поле Армады. Но у них тогда не получилось, мощности не хватило. А наши додумались построить атомную станцию. И наконец-то запустили установку на полную мощность…
– Откуда ты все это знаешь? – задает вопрос Чапай.
– Не вы одни любите лазать по лабораториям, – отвечает Хирург со странной интонацией.
– Так это ты тогда был? – таращит глаза Чекист.
Они с Чапаем переглядываются и внезапно начинают хохотать. Хирург несколько секунд пытается сдержаться, потом присоединяется к ним: смеется он неумело, как-то подвывая, – видно, что человек давно этим не занимался.
– Неужели мы тебя даже не зацепили? – отсмеявшись, спрашивает Чекист.
– Как не зацепили?! Неделю кровью харкал. Ты знаешь, сколько весили те ящики?
Они снова смеются. Я непонимающе перевожу взгляд с одного на другого.
– Оказывается, это мы с ним в Х17, в лаборатории, встретились, – поясняет мне Чапай. – Решили, что мутант какой-то. Потом только Чекист сомнениями поделился: говорит, очень этот мутант на человека был похож, зря мы на него стеллаж опрокинули.
– Х17 – это та лаборатория, немецкая? – спрашиваю Хирурга.
– Да, та самая, – кивает он. – Она практически не повреждена осталась. Только сам "колокол" разрушился. Все архивы, все документы уцелели.