Свернул с дороги, встал за елями. Саблю из мешка достал, опоясался. Кожух на груди немного топорщится из-за тормозка с едой. К седлу не приторочишь и в мешок не положишь, замёрзнет до каменной плотности, не угрызёшь. А за пазухой всё в тепле. Хорошо, попону на Ветерка набросил, после скачки он вспотел, а сейчас ждать придётся, не простынет. У лошадей лёгкие – слабое место. Прошёл час, на Муром два небольших обоза прошли, а вербовщика всё не было. Минул ещё час, Александр уже замёрз, неподвижно сидя в седле. Соскочил в снег, разминаться стал. Если руки-ноги закоченеют – плохо. В бою подвижность членов нужна. Беспокоиться начал. Торчит он здесь, как гнилой зуб у старухи во рту, а вербовщик другой дорогой поехал. У него две дороги на выбор, поди, угадай. Показался всадник вдали. Александр в седло запрыгнул, попробовал, легко ли сабля из ножен выходит. Глаза прищурил, пытался лицо всадника различить. Вроде тулуп такой же, но белые тулупы на каждом втором мужчине. Да, точно он. Рыжеватая оправленная бородка, узкое лицо. К правой стороне седла сумка приторочена дорожная. Александр пятками тронул коня, Ветерок выехал на середину дороги, встал. Вербовщик поводья натянул, напрягся, левой рукой саблю на поясе вперёд сдвинул. Остановившись, узнал Александра:
– Знакомец! Ты как тут?
– Тебя поджидаю.
Вербовщик оглянулся – нет ли кого-либо ещё?
– На торгу встретимся, а сейчас уступи дорогу, тороплюсь я.
– Отдай письмо и езжай.
Просьбе Александра вербовщик сильно удивился, брови поднялись, глаза округлились:
– Какое письмо?
И тут же выхватил саблю. Александр к такому повороту событий готов, свой клинок из ножен вырвал. И очень вовремя, потому что вербовщик сразу нанёс удар. Саша едва успел подставить свою саблю. Пошёл обмен ударами. Оба противника примерно равны по силам и опыту. Вербовщик предпринял неожиданный финт. Откуда у него в левой руке появился нож, Саша не заметил, но вербовщик внезапно метнул его Александру в грудь. Нож пробил овчину, тормозок с едой, уткнулся в кольчугу. Вербовщик на секунду замер, ожидая, когда его противник упадёт. Нож торчит из груди, а эффекта нет. Секундное промедление стало для вербовщика роковым. Саша сделал выпад, противник не успел защититься, подставить под удар саблю. Тулуп его на правом боку сразу окрасился кровью. Александр же не медлил, рубанул, отсёк правую руку противнику ниже локтя. Фонтаном ударила кровь, вербовщик закричал. И от боли, и от сознания, что проиграл бой и истекают последние мгновения жизни.
– Ты дьявол, а не человек! Назовись!
– Тебе это не поможет. Кто такой Егор?
– Не скажу. Все вы летом сдохнете. И бабы ваши, и выродки, все!
– Ты же русский, зачем помогаешь басурман привести, княжество великое разрушить?
– Тебе не понять, смерд.
Вербовщик ослаб от кровопотери, в седле качался, как пьяный. Медлить опасно, на зимней дороге могут появиться обозники или всадник. Александр сделал выпад, нанёс укол в грудь, прямо в сердце. Тут же сам соскочил с коня, взял коня вербовщика под уздцы, повёл в лес. Ветерок сам за ним пошёл. Скрывшись за елями, Александр столкнул мёртвое тело в снег. Спохватившись, побежал на дорогу. Ногами раскидал снег, забросил часть руки и саблю подальше в лес. Сабля – трофей хороший, но по ней опознать могут. Вернувшись к трупу, обыскал. Обычно письма прятали за пазуху. Нет ничего. Чрезседельную сумку с чужого коня стянул. Небольшой мешочек с деньгами себе за пазуху сунул, само содержимое вытряхнул на снег. Ни свитка, ни пакета, а должен быть, он чётко слышал. Стянул с убитого сапоги, сунул внутрь руку. Ага, что-то есть. Вытянул сложенный лист, который уже подванивать стал от портянки в сапоге. Ничего, от запаха ещё никто не умирал. Развернул листок:
"Кланяюсь тебе в пояс и желаю долгих лет, боярин Антип Онуфриев сын! При сём сообщаю, что охочих людишек набрана сотня. Направь не позднее Масленицы обоз с оружием в Муром. Нашёл ли людей для задуманного? Передай ответ с Осипом, он человек надёжный. А семью к лету отправь в Белоозеро или Псков. Твой старый знакомец Егор".
Занятное письмо. Судя по нему, во Владимире – а убитый Осип направлялся именно в стольный град – есть сторонники Андрея Городецкого и зреет самый настоящий заговор. Пригрел Дмитрий Александрович змею подколодную на груди! Фамилии в письме нет, но сомнительно, что найдётся во Владимире ещё один боярин с таким именем и отчеством, при желании можно будет найти. Только захочет ли великий князь? А попытать, в самом прямом смысле слова, боярина надо, вызнать, что злоумышляет. Не исключено, не выдержит боярин пыток, важные сведения сообщит.
Надо возвращаться, пока его не застукали рядом с тёплым ещё трупом. Александр письмо за пазуху хотел сунуть, прореху на кожухе обнаружил, выругался. Что ему так с одеждой не везёт? Письмо определил. Труп снегом забросал. Конечно, по весне оттает, но к тому времени и вороны лицо могут поклевать, мыши погрызть, так что и не опознать.
Осмотрелся. Видны следы от сапог, но труп под снегом, как сугроб, и в глаза не бросается. Взял Ветерка под уздцы, вышел к дороге, поднялся в седло. Дело сделано, есть письменное подтверждение заговора против Дмитрия. Он толкнул коня в бока каблуками. Застоявшийся Ветерок пошёл ходко. А сзади перестук копыт. Обернулся, а за ним конь вербовщика бежит. Конь приметный, пегий, морда белая, а на лбу чёрное пятно. Александр остановился, спрыгнул с коня, подошёл к пегому коню. Тот доверчиво подпустил чужака. Саша взял его под уздцы, развернул в другую сторону, сильно ударил кулаком по крупу. Конь рванул по дороге. Другой бы не пожалел скотину, прирезал в лесу, всё же улика. Александру безвинное животное жалко было. Добежит до какого-нибудь села, прибьётся к владению, послужит новому владельцу. Далеко за полдень въехал в Муром. Сразу у прохожего спросил, где скорняка найти можно. Кожух заштопать надо аккуратно, иначе Фадей, да и другие люди внимание обратят. Скорняк оказался большим умельцем, заштопал так, что место пореза практически не видно.
Добрался до постоялого двора, Ветерка расседлал. Хотел шмыгнуть к себе в комнату, ещё раз перечитать послание к боярину, да Фадей перехватил:
– Садись, потрапезничаем. Говорил – к зазнобе, а сам конно уехал.
Ничего от Фадея не скроешь. Александр объясняться не стал, накинулся на еду. Нож вербовщика и расстегай разрезал, и яйца разбил, выкинуть пришлось, так весь день голодным был.
После ужина заперся в своей комнате, свечи зажёг, письмо боярину перечитал. Коротенькое письмецо, однако выводы из него человек толковый сделать может. То, что заговор есть, сомнений не вызывает. Свержение Дмитрия намечено на лето, и боярину советуют вывезти семью подальше от Владимира. Зачем? При смене князей, хоть удельных, хоть великих, это касается дворни, а бояр – только в плане приближения к власти, занимаемых ими постов. Мирное население, простой люд в княжестве ущерба не несут. Стало быть, предполагается, что во Владимире погромы будут, грабежи, резня. Для этого воинские силы нужны, и немалые. Ой, татарами пахнет заговор! Только у них сейчас воинов много, причём полудиких, способных залить кровью города великокняжеские, пожечь, разрушить.
Александр уже письмо запомнил до последней точки и, если оно исчезнет, наизусть повторит. И чем больше он анализировал каждое слово, тем сильнее тревога становилась. Наверняка степняки через Рязанские земли пойдут. А рязанский князь враждует с московским. Москве сильно Коломну хочется прибрать к своим рукам, уж больно удобно стоит город, на перекрёстке водном – на слиянии Москвы-реки и Оки – и торговых путей. Объединиться бы князьям рязанским и владимирским да вместе противостоять степнякам. Победить, может, не получилось бы, но, понеся потери, татары дальше бы не двинулись. А всё жажда единоличной власти мешает.
Половину ночи уснуть не мог, осознав весь масштаб грозящей Руси угрозе. Обидно, имея такие данные, не в силах повлиять на решение князей. Но всё же он попытку донести до Дмитрия Александровича свою озабоченность сделать должен.
Через три дня обоз Репьева двинулся в обратный путь, во Владимир. Купец удачно расторговался, купил товаров для Владимира, был весел, улыбался, удачливым себя считал. Александру хотелось ему сказать: забирай семью и, пока есть деньги, покупай избу подальше – в Пскове, Новгороде, Белоозере. Но нельзя язык распускать, сеять панику. А скорее всего купец и не поверит. Князья молчат, отпор не готовят, а тут какой-то простолюдин, не боярин даже, предрекает великие события. Был бы хоть блаженным при веригах, чьи пророчества зачастую сбывались.
К вечеру третьего дня, когда направо повернули от основного шляха, к Судогде, когда до деревни Ильино пару вёрст осталось, где предполагали остановиться на ночлег в постоялом дворе, от передних саней крик раздался. Фадей и Александр, ехавшие сзади, ринулись к голове обоза. Местность открытая, видно на полверсты, никто к обозу незамеченным подобраться не мог. На ходу сабли из ножен выхватили. Ёшкин кот! На лошади, что первой шла, здоровенный волк повис, вцепившись ей в шею. А со стороны берега ещё серые тени к обозу несутся. Обозные лошади забеспокоились, стали ржать, сбиваться в кучу, одни сани перевернулись от столкновения, весь товар на снег выпал. Фадей по волку саблей ударил, раз, другой, матёрый волчище на снег свалился. Зверь в крови, с лошади тоже кровь хлещет. А волки кровь учуяли, теперь без добычи не уйдут. Оголодали серые на снежную и морозную зиму, людей не испугались. Огнём бы отпугнуть, все звери огня боятся, да факелов нет. Обозники с саней пососкакивали, топоры из-под облучков достали. Фадей и Александр на волков кинулись, а те сами нападают. Один зверюга Ветерку в ногу вцепился, другой на всадника прыгнул. Волк зубами клацнул, ухватил полу полушубка. Глаза зелёные, злые, голодные. Саша ему саблю в пасть вогнал, клинок до половины вошёл. Волк на снег свалился. Александр нагнулся, саблей второму волку спину перерубил. Ветерок на дыбы поднялся. Для лошади самый страшный противник – волк. Летом они редко нападают, есть чем в лесу поживиться – зайчатиной, мышью. А зимой жрать нечего, животы подвело. Александр коня по шее погладил, успокаивая, погнал вдоль обоза. Ездовой Агафон кричит не своим голосом:
– Рятуйте!
Волк напал на лошадь, Агафон топором серого разбойника ударил, да неловко, бок слегка зацепил только. Хуже раненого дикого зверя нет ничего. Волк на обидчика кинулся, на снег свалил, в горло норовит вцепиться. Агафон шею обеими руками прикрывает, кричит, на помощь зовёт. Александр с коня свесился, поперёк спины волка саблей ударил, перерубив. С коня соскочил, помог Агафону подняться, у того тулуп в крови, не поймёшь – волчьей или человеческой.
– Жив?
– Вроде.
– Топор подними.
– Ага-ага, сплоховал я маленько.
Со стороны хвоста обоза крики, Александр туда бегом кинулся. Два волка ездового терзают. Тот на животе лежит, лицо руками закрыл. Один волк в ногу возничему вцепился, от портков клочья ткани летят. Александр его первым убил. Второй волк угрозу почуял, ездового бросил, сам на Александра кинулся. Матёрый зверь, огромный. Саша саблю успел подставить, волк сам на клинок напоролся. Щёлкнул клыкастой пастью у самого лица Саши, обдав зловонным дыханием, на снег упал, но ещё жив, пытается дотянуться до ног Саши. Он ударил волка саблей раз, другой, пока зверюга не затихла. Обозник, которого он спас, уже на ноги поднялся. От портков одни лохмотья, местами и нога порвана, но глубоких увечий нет.
– Эх, хорошая шкура была бы, – вздохнул он, глядя на волка.
– Не получилось аккуратно.
Саша обтёр саблю о шкуру волка, вложил в ножны. Похоже – всё. Не слышно криков, не видно борьбы. Александр вдоль обоза прошёлся. Урон волки нанесли, две лошади сдохли, лежали с разорванными шеями, а у одной даже кишки наружу. Александр с Фадеем даже волков посчитали – полтора десятка! Большая стая, причём и молодые волки-двухлетки были, и матёрые. Был бы не обоз, а одиночная лошадь, ни от неё, ни от ездового ничего бы не осталось, кроме обглоданных костей. Купец сокрушённо головой качает, прикидывая убытки. Начали перегружать товар с саней, в которых лошади пали, на другие сани. За вознёй темнота наступила. Поредевший обоз наконец-то добрался до постоялого двора. Но эпопея не закончилась. Выпрягли лошадей, на двух обозники под охраной Фадея и Александра вернулись за пустыми санями, притащили их на постоялый двор. Поужинав, улеглись спать. Утром купец по деревне бегать стал в поисках лошадей. Одну удалось купить, вполне здоровую семилетку. Поскольку других лошадей, хозяева которых согласились бы продать, не нашлось, купец поехал в соседнее село. В общем, пропал день. Обозники одежду, подранную волками, успели подштопать. Выехали только утром. Александр ехал и раздумывал. Нелёгкая доля у купца. Торговать в лавке не самая тяжёлая или опасная доля его занятия. Зимой то разбойники нападают, то волки. Летом, если на корабле, можно на мель угодить или столкнуться с бревном-топляком, которое не хуже тарана борт проломит и судно с товаром ко дну пустит.
К исходу четвёртого дня после нападения волков добрались до Владимира. Александр сразу в баню, потом ужинать и спать. За долгую поездку бельё лошадиным запахом пропитывается, в чистом белье комфортно, устал за поездку, помёрзнуть пришлось, а в комнате тепло, уютно. Спал почти до обеда, а поевши, отправился в монастырь, прихватив письмо. Для начала монаха Фотия проведал, всё же не виделись давно. Александр про поездку рассказал, а Фотию поделиться нечем. Однообразна жизнь у чернеца – молитвы, исполнение послушания, предписанного наместником. Одни монахи хлеб для братии пекут, другие ремонтом помещений занимаются, третьи иконы расписывают для продажи. Монастырь на полном самообеспечении. Затем Александр спросил – на месте ли наместник.
– Иов? А где ему быть?
– Сведи, дело есть.
Фотий просьбе не удивился.
– Схожу, узнаю, примет ли?
– Дело важное, настоятельно аудиенции прошу.
Видимо, настоятель щедрых даров Александра не забыл, согласился принять. Фотий проводил старого знакомца до кельи Иова. Войдя, Александр перекрестился на иконы в углу, поклон отбил.
– Садись, раб божий, – показал на лавку Иов. – Так какое у тебя дело ко мне?
Александр коротко и чётко доложил о своих подозрениях, даже письмо к боярину из-за пазухи достал, на стол перед Иовом положил. Настоятель письмо счёл, головой покачал:
– Это всё дела мирские, не след мне ими заниматься.
– Как? – удивился Александр. – Это же твоя паства, настоятель.
– Паства у служителей в церквах, они её окормляют. Тебе к князю надо.
– Я надеялся, что ты поможешь. У тебя доступ к митрополиту есть, а у него к князю.
– Не обессудь, не возьмусь.
Видимо, не всё гладко было во взаимоотношениях насельника с владыкой. Александр поднялся, забрал письмо. Это письменная улика заговора, разбрасываться ею не стоит. Откланялся Иову, вышел. За дверями Фотий ждёт:
– Ну как?
– А никак. Отказался помочь, говорит – мирское.
Обнялся с Фотием на прощание, да и на постоялый двор вернулся. Если Иов отказался, то большого смысла к митрополиту Максиму идти нет, может ответить также. Одна дорога теперь – к князю Дмитрию. Если он умён и за великое княжество радеет, должен проникнуться заботой и тревогой, меры принять. Хотя что великий князь предпринять может, Александр предположить не мог. Рать собрать? Удельные князья меж собой грызутся. Жителей из Владимира в более отдалённые углы княжества вывести? Так Владимир не один, других городов хватает, как и жителей. Всё великое княжество не переселишь, а если и случится, татары по следам беженцев отыщут. Когда десятки тысяч людей пройдут, многие со скотом, повозками, обязательно след останется. И какой князь выход найдёт, не его, Александра, дело. Не князь Саша, ни власти не имеет, ни войска.
Утром Александр к Фадею пошёл. Изба невелика, но двор ухожен, чувствуется хозяйская рука. Деловые разговоры сразу начинать не было принято. Фадей за стол его усадил, налил кружку сыта, супружница его выставила блюдо с ватрушками.
– Позавтракай со мной, раздели трапезу.
Совместная еда – особый ритуал. Если человек вместе с тобой хлеб преломил – значит, не враг. Как заключение договора о дружбе и согласии. Фадей не враг и товарищ надёжный, в походах неоднократно испытан. Перекрестились, поели. Фадей крошки со стола в ладонь собрал, в рот закинул.
– Слушаю. Уж сколько тебя знаю, мыслю – просто так не придёшь.
Александр тянуть резину, ходить вокруг да около не стал, бухнул сразу:
– С князем Дмитрием Александровичем мне встретиться надо.
– Ух ты! А почему ко мне?
– Ты же владимирский, знаешь, где он бывать может.
– Непростая задача. В тереме княжеском охрана, бояре. Эти к телу не подпустят. У них свой интерес, как бы мимо их рта кусок не пронесли. Если в город князь выезжает, то обязательно дружинники рядом, не дадут приблизиться. Для челобитных долгий ящик есть. Непростую задачу ты мне задал.
– Не для себя стараюсь.
– Да я понимаю. Вот что, ответа сразу не дам, обнадёживать не буду. Сам знаешь, я в терем княжеский не вхож. А знакомцев поищу, есть у меня в дружине и среди прислуги приятели. Дело-то хоть серьёзное, краснеть не придётся?
– Более чем.
– Не намекнёшь?
– Заговор против князя зреет боярский.
– Ого! Ты-то как узнал? Дело серьёзное. Если лжа, самого в поруб бросят.
– Не думаю. Ну, где меня найти, ты знаешь, не буду время отнимать.
Александр вернулся на постоялый двор. Заняться совершенно нечем. Неохота ни спать, ни есть. Мысль в голове мелькнула: а не бросить ли всё да уехать в Великий Новгород или Псков? Не доберутся до сих городов татары, а беженцев после нападения много будет. Деньги есть, можно год, а то и больше безбедно жить, даже избу купить. Впрочем, пока не горит, можно выждать.
Ожидание – хуже всего, время тянется медленно. Фадей появился через пять дней, лицо довольное.
– Через дружинника удалось решить твою беду. Он ноне десятник, завтра охрану в княжеском тереме нести будет его десяток. С утра у ворот будь. Чтобы Пафнутий опознал тебя, на левый рукав повязку белую нацепи.
– Благодарю.
– Не стоит, не для себя, для князя стараешься, потому Пафнутий на встречу пошёл.