Великое событие, волнующее человечество вот уже два тысячелетия, приоткрывает завесу над своей Тайной. Действие романа развивается в наши дни. Читатель встретится с потомками героев романа "Завещание императора". Судьбоносное решение предстоит принять им на пороге нового века. На каждом шагу их ждут приключения – порой драматические, а порой способные вызвать улыбку.
Содержание:
Вадим Сухачевский - Тайна – 2 - Доктор Ф. и другие 1
Пролог 1
Первая глава - МОЙ ДЯДЯ ОРЕСТ СЕВЕРЬЯНОВИЧ 1
Вторая глава - МОЯ СУДЬБА ПРОЯСНЯЕТСЯ 6
Третья глава - У КОРНЕЙ КОРНЕИЧА 8
Четвертая глава - СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИЯ КАРЛИКА НОСА. ПОПЫТКА К БЕГСТВУ 10
Пятая глава (вставная) - КОЛЛАЖ С ФИОЛЕТОВОЙ ПАПКОЙ 15
Шестая глава - ВХОЖДЕНИЕ. ГЮНТЕР. "VIVAS VOCO" 20
Седьмая глава - УЧИТЕЛЬ ГОТЛИБ. КОНЕЦ СВЕТА И НЕМНОГО МАТЕМАТИКИ 25
Восьмая глава - ТАРАРАМ. ПОГРЕБ, ЛЮБОВЬ, И ВСЕ ТАКОЕ 30
Девятая глава - МЫ ПЛЫВЕМ ПО РЕКЕ. "СЕМНАДЦАТЫЙ". ОТКРОВЕНИЕ 34
Десятая глава - СОВЕТНИК 38
Одиннадцатая глава (вставная) - ВОКРУГ И ОКОЛО, или "ПОЛНЫЙ КАБЗДЕЦ" 41
Двенадцатая глава - ПРОЩАЙ, ЦЕНТР! 44
Последняя глава - "ГОЛУБКА" 48
Примечания 51
Вадим Сухачевский
Тайна – 2
Доктор Ф. и другие
…но Россия такая страна, что в ней что-нибудь да обязательно будет.
Салтыков-Щедрин
Пролог
(Разговор в очень большом кабинете)
- И ты полагаешь, что…
- Я думаю, товарищ маршал… Господин маршал…
- Да ………………………………, товарищ я или господин! Ты дело, дело давай …………………… собачий… тебя в задницу! .
- Даю… Объект, под кодовым наименованием "племянник" едва ли знает о чем-либо. В контакт вошел летом нынешнего года. В родственную связь, кажись, верит. Студент. Дурак. Начитан и образован. Не пьет! (…ный…дила!)… Знает латынь!
- Какого …… и … какой ….?
- Изучал!
Пауза
- ( После паузы ) А он не этот?.. Как бишь их теперь величают?.. Не того?..
- ( Понятливо ) Напротив – из сексуальных, так сказать, большинств. По агентурным данным проверено!
- Стало быть, Лайма ему подойдет?
- Фють!.. Не слишком ли?..
- Ладно, по обстоятельствам… ( После долгой паузы ) Слушаю дальше. Излагай!
- ( Зачитывая по записям, коих у него изрядный том ) Внучатый племянник нашего объекта "Ф." из семнадцатой спецкомнаты, правнук той самой глухонемой кокаинистки-содержантки и лейтенанта российского флота (ясно – до Великого Октября), в детстве потеряв прародителей (тут не без Лаврентий Палыча обошлось)… Сие, впрочем, касается его дедов, а даже не папаш… Тэ-эк… Пропускаем… Наш "объект" занялся…
- Ладно, ладно, короче!
- …Изучением…
- Короче!
- Короче – на мой взгляд, "племянник" – последнее и единственное звено во всей этой цепи, которую мы вот уже столько лет почти безрезультатно…
- М-да, не…… не телимся… Но – о существовании того документа…
- О, только предположения…
- ……………………. ты своими предположениями!
- В таком случае – факты… Впрочем, о них я вам уже докладывал… Вон та папочка…
- М-да… ( Долго смотрит на портрет президента в золоченой раме, висящий позади огромного письменного стола )…И что ж, этот твой …ный "племянничек" – он все еще существует?.. Давай, коротко!
Портрет седовласого президента смотрит на обоих задумчиво и, кажется, оценивающе.
- А як же! - шутейски восклицает собеседник, вскакивая и вытягивая руки вдоль генеральских лампасов. - Як же ему, бесову сыну, не существовать!
Первая глава
МОЙ ДЯДЯ ОРЕСТ СЕВЕРЬЯНОВИЧ
1
Неоспоримым доказательством факта моего существования служит хотя бы, к примеру, то, что по прошествии двадцати шести лет, четырех месяцев, двенадцати дней и неустановленного числа часов и минут с момента рождения из меня наконец образовался в самом расцвете сил тунеядец.
Этот знаменательный рубеж в моей жизни был отмечен тем, что воскресным утром 1999 года, под райское щебетание двух миниатюрных, игрушечных красавиц-китаяночек комендант нашего общежития Омар Ахметович Юнусов, неумолимый, как восточное божество, попросил меня незамедлительно освободить территорию. Попросил – это, конечно более чем мягко сказано; надо его знать, чтобы представить себе, как он это сделал.
Впрочем, тут я на него не в обиде: что может быть глупее, чем вести счеты с божествами?
Все же из врожденной любви к пустословию, укладывая в чемодан пожитки, я попытался втянуть своего гонителя в непростую политическую дискуссию на тему: вполне удобно ли то, что мы на глазах у иностранных товарищей так грубо решаем наши внутренние конфликты? Однако божество, подготовившись, как видно, заранее и к такому повороту, дало достойный отпор, сказав, что если кому и должно быть совестно перед товарищами, то, во всяком случае, не ему, а, напротив, мне; что я уже получил свои сто двадцать восемь последних предупреждений, но (снова смягчаю его слова) и почесать у себя ничего не соизволил; что из университета меня (говоря еще более мягко) вышибли уже месяц назад и посему непонятно, какого вообще лешего я тут пролеживаю инвентарную мебель; наконец – что товарищи прибыли в Москву из неблизких краев и что с моей стороны изрядное свинство и большая политическая незрелость не освобождать жилое место, когда товарищам надобно отдохнуть с дороги и привести себя в порядок.
Не знаю, что он имел в виду под словами "привести себя в порядок". По-моему, китаяночки были в наиполнейшем порядке, я же, вышвырнутый на улицу в неглаженных брюках, вряд ли украсил бы своим видом воскресную столицу. Если кому-либо и надо было приводить себя в порядок, так это, прежде всего, мне. Впрочем, божества редко интересуются подобными вещами.
Китаянки, услышав слово "товарищ" и не подозревая о моей политической недозрелости, радостно защебетали, будто кто тронул отлитый из драгоценных металлов ксилофон. Из всей этой поднебесной мелодики я сумел разобрать только: "комарад, комарад!"
- Мир-дружба, - сказал я, по-плакатному сложив в замок руки, - и сразу брызнули радостно на всю комнату серебряные брызги, я же тем временем выдвинул из-под кровати чемодан и было начал складывать в него свой скромный студенческий скарб.
Международный конфликт явно улаживался мирным путем. Теперь божество взирало на меня, пожалуй, с некоторым одобрением и, весьма довольное таким поворотом дела, даже снизошло до того, что дало мне пару часов на не столь торопливые сборы, вслед за чем, сопровождаемое ангелоподобными куколками, покинуло мои (пока еще) чертоги.
На укладывание своих нехитрых пожитков – смены белья, свитера, учебника латыни и зачем-то оказавшейся в моем хозяйстве Китайской "Книги перемен" – мне с лихвой хватило последующих пяти минут, и подаренную уйму времени я решил потратить с максимальной пользой – хотя бы ненадолго вздремнуть, чтобы набраться сил перед своим изгнанием в никуда.
Из висевшего на стене радиоприемника неслись тихие, баюкающие переливы балалаек. Не выключая приемника, я лег на скрипучую общежитскую койку, сомкнул глаза и почти тотчас окунулся в то безмятежное, медово ласковое утро, когда впервые, - дело было в нынешние летние каникулы, - увидел своего дядю Ореста Северьяновича, о существовании коего прежде (как-то так уж вышло) никогда и не слыхал.
…И вот я уже сижу с удочкой в руках на берегу тихого озерца близ нашего поселка, ленивый ветерок чуть колышет траву, и такие же ленивые круги пускают по воде разомлевшие от жары рыбешки.
Вдруг на поверхности образовался небольшой водоворот, и точь-в-точь между двумя кувшинками всплыла голова. На мелководье человек встал на ноги, показав свой округлый торс, и двинулся к берегу. Это и был собственной персоной мой славный дядюшка Орест Северьянович, образовавшийся из небытия не далее как часа за три до сего момента, когда в предпоследний день моих летних каникул чуть свет нагрянул в наш поселок, ошалевший при виде его "Мерседеса" цвета "металлик".
Основательно потискав меня в объятиях, посокрушавшись об отсутствии моих родителей, - они находились в какой-то своей не то геологической, не то экологической экспедиции и вернуться должны были не ранее чем через полгода, - то и дело перемежая речь всяческими прибаутками, уже спустя каких-нибудь четверть часа он сделался таким близким человеком, что мне и в голову не приходил вопрос, отчего никогда прежде в нашей семье о нем даже не упоминали о таком замечательном родственнике. Печалило лишь то, что дядюшка тут проездом и уже к вечеру должен отчаливать к себе в Москву, а оттуда немедля – в длительную загранкомандировку.
- Вот ушицы только похлебаю в родных пенатах, коли организуешь, племяш, - вздохнул он, - и – тю-тю… Ну, как, организуешь?
Да уж это мы!.. Уж с этим-то у нас!..
…Довольный купанием, дядя выбрался на бережок и подошел ко мне:
- Как там, на ушицу-то наловил?
Я показал садок, полный рыбы.
- Да, славная выйдет, - одобрил он. - И вообще – благодать тут у вас, эх, надольше бы!..
Позади меня дядю уже поджидал молодой щеголеватый лейтенант с раскинутым полотенцем наготове. Зайдя за это полотенце, Орест Северьянович стал сменять трусы, затем натянул майку.
- Дядя, а может, еще хоть на денек? - попытался уговорить я.
- Рад бы… - вздохнул дядюшка. - Но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пущают… Оно и послать бы, конечно, все к шутам… - Он отхлебнул коньяк из поданной лейтенантом фляжки и развел руками: – Да никак, право, нельзя! Перед мексиканцами неудобно: понимаешь ли, ждут, бесовы дети… Ничего! Может, когда еще доведется в родные края. - Подмигнул: – Чай, не прогонишь?
- Дядя! - был ответом мой влюбленный возглас.
- Ладно, ладно… - Он посерьезнел. - А про уговор-то наш не забудь. Там, в Москве-матушке, когда вернусь из командировки… это где-нибудь месячишка через два-три, стало быть… так ты уж изволь – не чинясь, прямиком ко мне. С женой познакомлю, к серьезному делу пристрою. Ты до института своего, кажись, на флоте служил?
- На Северном. Тральщик "Верный".
Дядя кивнул:
- Оно хорошо, что – "Верный". Службу, стало быть, знаешь. Должен знать! Вот и приспособим к настоящему делу. А то – чтобы племянник Ореста Погремухина где-нибудь штаны просиживал…
Лейтенант, державший полотенце, постучал по часам:
- Орест Северьянович…
- Да уж, пора скоро, - нехотя кивнул он. - Так что давай-ка, племяш, разводи костерок.
- Дядя, - наконец отважился спросить я, - а где вы сейчас работаете?
Вопрос отчего-то развеселил дядюшку.
- Ишь ты! - хмыкнул он и покосился на лейтенанта.
Тот, оценив юмор, тоже подхихикнул.
- Служу, братец, слу-жу, - веско поправил он меня, и откинув полотенце, стал надевать услужливо поданную лейтенантом форму генерал-полковника.
Я замер, едва не вытянувшись по стойке "смирно". Вот он, оказывается, кем был, мой такой простецкий по повадкам дядя Орест Северьянович.
…Через несколько часов "Мерседес" уже урчал мотором возле нашей калитки. Дядя в полном генеральском обмундировании напоследок обнял меня:
- До встречи, малыш. Пока. Жду!
Минута-другая – и машина тронулась, разгоняя зазевавшихся окрестных кур. И долго еще я смотрел ей вслед, огорченный расставанием.
Печаль разлуки, балалаечная тоска…
…Все это в один миг отрубил голос Омара Ахметовича, распахнувшего дверь:
- Приехали! Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны!
А китаяночки выглядывали из-за его могучей спины и щебетали что-то наподобие "динь-динь-динь".
Пролог (продолжение)
- (После раздумий) Однако же, для такого дела он нам целиком, с потрохами нужен, разумеешь?
- Как не разуметь!
- А он, сам говоришь, в этом, своем… Изучает эту, свою…
- Так точно! В университете! Латынь и греческий!
- Ну – и?
- Так насчет этого, товарищ маршал, только шепнуть кому следует. Везде ж свои людишки. И не таких из университетов-то вышибали.
- Шепнул уже, надеюсь?
- А чего ж тянуть?
- Шустёр, как всегда…
- Стараемся!
- (Задумчиво) Стараться-то ты стараешься… А ну как он сразу возьмет да и дунет в свою тьмутаракань? Выковыривай его тогда оттуда, как… из…
- (Лукаво) Далече ли он дунет – без денег, без паспорта? Я так полагаю, что – не дальше моего порога.
- М-да, пожалуй что… Ты его только сразу – не того… не пужай уж слишком.
- Как можно!
- Знаю я тебя. Уж постарайся без этих твоих шуточек, а то лечить потом парня…
- Да что там! Крепкий мужик! Моряк, североморец!..
- Ладно, ладно, мое дело предупредить… А насчет денег, паспорта… М-да, мудёр… Кстати, ведаешь, Погремухин, под чьим личным контролем вся спецоперация?
- (Вытянувшись в струнку, что было не так-то просто при его округлых очертаниях) Так-ить стараемся!
- Ну-ну, старайся, старайся. Понимаешь – ради чего?
- Понимаю – не дурак.
И уже неясно, кто на кого смотрит – они на Президента или он на них…
2
Если ты наступил на иней, значит, близится и крепкий лед.
Из китайской "Книги Перемен"
Пропажу денег я обнаружил только на Ярославском вокзале. Это огорчило меня меньше, нежели должно бы, поскольку пропажу паспорта я обнаружил минут на десять раньше, а без него железнодорожный билет мне бы все равно не продали. Не зная что делать, я присел на чемодан. Со вчерашнего вечера я ничего не ел, и теперь витавший по вокзалу ароматный дух чебуреков тягостно томил душу.
Озарение пришло вместе с очередным голодным спазмом в животе. Дядя, Орест Северьянович! Ну конечно же! Он не оставит в беде! Со времени нашей достопамятной встречи минуло уже два месяца, и вполне вероятно, что он уже вернулся в Москву! С этими мыслями меня уже как ветром несло в сторону сталинской высотки со шпилем, где, как я знал, проживает мой дядюшка.
В подъезде дорогу мне преградил огромный, усатый, с могучей грудью в медалях и орденах швейцар; я мельком подумал, что по виду он потянет не меньше как на отставного полковника гвардейских частей.
- Вы к кому? - остановил он меня голосом, похожим на раскаты дальнобойной артиллерии.
После моего смущенного лепета про дядю он снял телефонную трубку; я стоял на отдалении, приколотый его взглядом к стене, как гербарная бабочка к листу бумаги. Однако лишь только телефон на другом конце ожил, от его давешней солидности не осталось и следа, он вытянулся перед аппаратом по стойке "смирно" и теперь он походил самое большое на службиста-старшину, подобострастно рапортующего высшему начальству:
- Так точно, Орест Северьянович!.. Говорят, что племянник ваш… Так точно! Есть – пропустить!
Это произвело на меня впечатление, пожалуй, даже большее, чем когда-то дядины генерал-полковничьи погоны. Я понял, что дядя мой достиг высот воистину заоблачных, если такие люди так с ним разговаривают.
Швейцар положил трубку и почтительно распахнул передо мной дверцу лифта:
- Милости просим! Орест Северьянович вас ждут! Двадцатый этаж, кнопочку нажать надо.
Лишь после того, как дверца за мною закрылась, я увидел сквозь решетку, как он снова выпятил колесом свою орденоносную грудь и опять возлетел в полковничье примерно достоинство.
Из лифта я выходил несколько придавленный этим отголоском дядиного могущества. У его двери на миг замялся прежде, чем позвонить, но тут, не дожидаясь моего звонка, дверные замки ожили, и передо мною нос к носу возникла крайне неприветливого вида женщина.
- Уже! - ворчливо сказала она. - С утречка пораньше!.. Ну, чего стоишь, раз пришел?.. - А после того, как я, до глубины смущенный, переступил порог, пробурчала себе под нос: – Ходят тут, кофе жлухтят, в уборной пачкают… - и с этими словами захлопнула дверь снаружи.
Меньше всего в мои намеренья входило пачкать в уборной. Ее предположение, что я сюда явился лишь за этим, было настолько унизительным, что я хотел было отчалить ни с чем. Однако баба Яга успела снаружи запереть дверь на ключ, так что не было другого выхода, как стоять с чемоданом в руках в пустом холле, индевея от неловкости. Впрочем, откуда-то из глубины квартиры доносились звуки транслируемого футбольного матча; это вселяло надежду, что дядя где-то там и когда-нибудь появится.
На всякий случай я прокашлялся как можно громче. Несколько секунд прошло в неприятном томлении, пока наконец не послышались шаркающие шаги, а уже в следующий миг от моего тягостного паралича не осталось и памяти, ибо трудно представить себе что-либо более добродушное, чем мой дядя Орест Северьянович, когда он, улыбаясь, в чуть приспущенных пижамных штанах, чтобы дать простор выступающему животику, в немыслимо домашней кофте, в тапочках без задника на босу ногу, вышел мне навстречу.
- Хорош, нечего сказать, хорош! - вполне дружелюбно проворчал он и по-родственному довольно увесисто отшлепал меня по шее. - Я-то уж думал, вовсе ты забыл родню… Ладно, давай, целуй.