– Деньги предлагал, грозился, даже кричал чего-то… Чего он там орал, Тимоха?
– "Слава Украини!"
– Ага! Только "петуха" дал со страху, а когда петлю накинули, обоссался!
– Ничего, – усмехнулся Павел, – ветерком обдует, вонь отнесет. Ладно, бойцы, продолжим. Следующая цель – Шухевич!
Из воспоминаний П. А. Судоплатова:
"…Гораздо больший упор немцы делали на сотрудничество с оуновцами – организацией украинских националистов. Их директива "О едином генеральном плане повстанческого штаба ОУН", принятая 22 декабря 1940 года, согласовывалась с немецкой разведкой. В ней, как нам стало известно, говорилось, что "Украина находится накануне вооруженного восстания, сразу же после выступления немецкой армии миллионы людей возьмут оружие, чтобы уничтожить Советы и создать свое украинское государство. Поэтому необходимо, чтобы на Украине действовала организованная политическая национальная сила, которая возглавила бы вооруженное восстание и повела народ к победе. Такая сила у нас есть, утверждалось в директиве, это – ОУН в союзе с немцами. Она действует, организовывает украинские массы, выводит их на борьбу".
В директиве ставились задачи террористического и диверсионного характера, шла речь о создании центра политического и военного руководства, а также подготовке и обучении кадров. "Мы должны захватить в свои руки военные пункты и ресурсы Донбасса, морские порты, увлечь за собой молодежь, рабочих, крестьян и армию. Мы должны ударить везде и одновременно, чтобы разбить врага и рассеять его силы. Украинское военное восстание на всех украинских землях, на всех советских территориях, чтобы довести до полного развала московскую советскую тюрьму народов".
В установках ОУН была объявлена беспощадная война всему украинскому и русскому народу, поддерживающему Советскую власть, зафиксировано "требование о ликвидации врага, указывались функции службы безопасности", которая должна была выявлять коммунистов…"
Глава 13
Два рейда
Украина, Сарненские леса. 15 июня 1942 года
К Судоплатову вернулось хорошее настроение – ему удалось-таки обезглавить двухглавого змия укрофашизма. Бандера уже повешен, осталось еще Мельника изловить.
Вообще же, украинский сепаратизм соткан из тупых парадоксов и образчиков абсурда. Именно сепаратизм, а не национализм, ибо существует лишь такое понятие, как "украинская нация", а вот самого народа нету.
Эйтингон придерживался мнения, что "украинцев" придумали в Австро-Венгрии, решив поддержать малороссийских фанатиков, вроде полоумного Шевченко. Ход был примитивный – заявить, что население юго-западной окраины России вовсе не часть русского народа, а некая европейская нация, угнетаемая царизмом, и тем самым отколоть этих людей от остальной империи.
Многие, особенно интеллигенция либерального толка, купились на дешевые приманки австрияков, все чаще стало звучать странное слово "Украина", обозначавшее уже не окраину, а чуть ли не государство.
Первым использовать австро-венгерские разработки испробовал Симон Петлюра. Он придумал украинский "жовто-блакитный" флаг, позаимствовав его у русского князя Даниила Галицкого, а герб скопировал с тамги Рюрика, опять-таки русского князя, при этом проявив не только скудомыслие, но и простое невежество. Петлюра называл украинский герб "трезубом", хотя на печатях рюриковых изображен был сокол, падающий на добычу. Сокол-Рарог был родовым знаком у Рюрика.
Само собой, поддержки низов у Петлюры не было, а немецкие штыки оказались ненадежной опорой.
Главное же непотребство заключалось в том, что те самые интеллигенты, которые махали жовто-блакитными тряпушками, даже не дали себе труда подумать, какую роль они, собственно, исполняют в дурацком спектакле "Украина".
Нет, когда в народе вызревают национальные чувства, когда его представители ощущают свою идентичность, тогда естественным и понятным становится желание самоопределиться, отделиться от государства, которое данный народ, скажем так, "перерос".
Чаще всего это случается по такой схеме: некий народ угнетают, он сплачивается на "крови и почве" и борется за обретение независимости своей родной земли. Святое дело!
Вот только с Украиной все шиворот-навыворот. Сначала петлюровцы, а теперь и бандеровцы требуют "самостийности та незалежности", а уже потом изобретают нацию.
Именно изобретают, выдумывают национальных героев, а поскольку таковые отсутствуют, то их место занимают предатели, вроде Мазепы. Дескать, гетман сражался за незалежность, потому и шведам продался.
А что всем этим петлюрам да бандерам делать? Никто малороссов не угнетал, кроме разве что поляков, но как раз так называемый украинский язык – на три четверти искаженный польский. Ну, на то и пшеки. Деятели из Австро-Венгрии хотя бы подрывную работу вели, когда Украину придумывали, а поляки… У них же Малороссию отобрали "клятые москали", вот шляхта и решила им насолить – раз Украина не наша, то и вашей она тоже не будет!
Однако чтобы понять всю искусственность Украины, надо думать, соображать, а это трудно. Куда проще орать "Героям слава!"…
Плавное течение мыслей было прервано самым грубым образом – в двигатель ударил мелкокалиберный снаряд. "Ганомаг" подбросило, и второй выстрел пробил днище, разрываясь в кузове…
…Судоплатова привели в чувство шлепки ладоней по щекам. Он открыл глаза и увидел перепуганную мордашку Марины Ких.
– Товарищ комиссар, вы живы?
– Слегка… – прокряхтел он, пытаясь сесть. Ему это удалось, а опорой для спины стал ствол дерева. "Ганомаг" догорал метрах в десяти от него.
Переход от спокойных дорожных размышлений к бешеной сутолоке боя был настолько неожиданным, что какое-то время Павел находился в некоем подобии транса.
– Кто… нас? Шухевич?
– Этих было мало, товарищ комиссар. Румыны напали!
В поле зрения появился Трошкин, его голова была обвязана бинтом. Майор сразу заулыбался, увидев, что командир жив.
– Плохи дела? – спросил Судоплатов.
– Да нам повезло. Мы вперед вырвались! Стрельнули по нам и оставили догорать, а основной удар пришелся по колонне… Короче, товарищ командир, уходить надо! Румыны идут, а с ними бандеровцы.
– К нашим прорваться никак?
– Никак, товарищ командир! Нас всего семеро: вы, я, Марина, Микола, Хосе и мои – Федька с Гавриком.
– Ладно, уходим…
Опираясь на ствол, Судоплатов встал. Голова закружилась, тошнота подступила к горлу, но он пересилил недомогание. "Так тебе и надо, командир сраный, – подумал он со злостью. – В следующий раз, если не сдохнешь, будешь разведку вперед слать, а не переть, как дурак!"
Отход больше напоминал бегство, а что делать? Голоса румын различались отчетливо, враг был близко. Да, конечно, румыны-"мамалыжники" – не немцы-"колбасники", но рота против семерки, пускай она даже великолепная, – это многовато.
Шли весь день, но шум погони не стихал – румыны с ОУНовцами ломились следом. Почему с таким усердием перли бандеровцы, понятно – "клятые москали" казнили их "вождя", а вот румыны… Вероятно, командовали "мамалыжниками" все же "колбасники". А откуда рвение… Пригрозили румынам отправкой на фронт, вот они и стараются. Попробовали уже передовой, им хватило.
К вечеру группа выбралась к болоту. Буквально на ощупь, пробуя ногой трясину, вышли на подобие полуострова – к небольшой возвышенности, поросшей соснами, с трех сторон окруженной топью. "Сухой" перешеек Гросс перетянул растяжками – если враг попрет сдуру, то включит "будильник".
– Огня не разжигаем, – сказал Судоплатов, со стоном валясь на траву, – но костерок разведем. Такой, который американцы называют индейским, – его прячут в яме, и он до того маленький, что может спрятаться под шляпой. Микола, займись. Хоть кипяточку попьем…
– Та я тута ягодок нарвав, – прогудел Приходько. – Листиков смородиновых та с малины. Чай, не чай, а все ж…
– А у меня сахарин есть, – робко вставила Марина.
– А с меня коньячок, – прокряхтел Павел, снимая с пояса маленькую плоскую фляжку. – Французский, трофейный.
– Городски-ие… – добродушно протянул Трошкин, выкладывая сухпай.
Шереметев с Ермаковым ухмыльнулись и достали из "сидоров" банки тушенки. Тоже трофейной – австралийской.
– Молодцы, – одобрил Судоплатов. – Одну банку оставьте, остальное спрячьте. Микола?
– Щас я…
Приходько скрутил из бересты подобие кулька и набрал в него воды из своей фляги. Осторожно пристроил рукодельный сосуд к крошечному костру – пока огонь не поднимался выше уровня воды, береста не загоралась, жидкость отбирала тепло.
Незаметно стемнело, и близкий лес словно отдалился, растворяясь в полумраке.
С приближением ночи не слишком далекая стрельба стихла, бой угас, да и был ли он?
Павел поморщился. Он был в полном неведении.
Что произошло? Сколько врагов преследует его товарищей? Трошкин уверяет, что против них выставлено не менее двух батальонов, – уж больно широкий охват. А что сталось с остальной колонной? Машины – ладно, а сколько погибло людей? И сколько таких, как их семерка, продолжающих сражаться?
– Курить, как я понимаю, нельзя, – тихонько сказал Трошкин.
– Нельзя, Жека. Если эти выслали разведку, запах дыма учуят. Да и сам небось тренировался, стрелял на огонек. М-м?
– Ну, да… Вот же ж попали… Я-то, балда этакая, думал, впереди один Шухевич, и мы его – раз, два! – и в дамки. А хрен там… Ох, не нравится мне это…
– Ты прямо как особист, – усмехнулся Судоплатов. – Измену чуешь?
Он не видел, но ощутил, что майор кивнул.
– Чую, – буркнул Трошкин. – И не удивляюсь. Слишком много нас стало, поневоле проверяешь всех наскоро, вот какая-нибудь тварь и пролазит. Вроде того же Тараса. Засел, гаденыш, и стучит немцам, постукивает… А те румын науськали. Уж как-то быстро у них все получилось – напали с обеих сторон! Именно что напали, это не было случайным столкновением! Да и не могло быть. Румыны никогда бы не осмелились нападать на немецкую колонну, обязательно бы проверили, кто да что. А тут – с ходу! Не-ет, как хотите, товарищ комиссар, а дело тут нечисто.
Судоплатов кивнул.
– Перебросить сюда за ночь батальон по железной дороге не сложно. Мне и самому не верится, будто румыны оказались здесь случайно. Наша разведка донесла, что в этих местах объявятся бандеровцы, а Сигуранца или абвер унюхали наш след.
– И устроили нам торжественную встречу! – заключил Трошкин. – Похоже… Тогда, выходит, дела еще хуже. И гаже. Утечка произошла не в Клесово, а еще в Цуманских лесах!
– А "дядя Костя", по-твоему, расколоться не мог? Ты, кстати, не заглядывал к нему?
– Н-нет… Черт… Может, и он. Да ведь верный товарищ!
– Женя, у "дяди Кости" дети и внуки. И если агент той же сигуранцы приставит дуло пистолета к головёшке внучонка… Сдюжит ли дед? Нет, я его не осуждаю. Просто понимаю.
– Может, и так…
– Ладно, Жень, давай ложиться. Перин не обещаю, но мох мягкий, вроде…
На единственную плащ-палатку уложили Марину. Во сне она подкатилась к Павлу, чему тот не препятствовал…
…С утра было сыро, зябко и противно. Туман стелился над болотом, а где-то в лесу, то далеко, то пугающе близко уже звучали голоса.
– Подъем… – скомандовал Судоплатов.
На утренний туалет и завтрак времени уже не хватало – погоня ставила свои условия.
Павел омыл лицо из бочажка, встряхнулся и молча пошагал между лесом и топью, где только хилые елки и росли. Товарищи двинулись следом.
Настроение у Судоплатова было препоганейшее. Хорошо, хоть "Шмайссер" на плече, и три полных магазина в разгрузке…
Раздражение было таково, что Павлу даже хотелось встретиться с врагом, чтобы пострелять от пуза…
Услышав не отдаленный, а близкий звук удара металла о металл, он насторожился, вскидывая руку в предостерегающем жесте. Белесая пелена скрывала окружающее, холодные волны тумана плавно проседали и вздымались, редея. Внезапно задул свежий ветерок, и бледную кисею снесло, открывая кусты тальника – и шалаш, возле которого испуганно присели два парня лет шестнадцати на вид.
Оба белобрысые, они испуганно таращились на "немцев", сжимая оружие – карабин "маузер" и трехлинейку.
– Стой! – сипло выдохнул один из пацанов. – То есть… это… Хальт! Хенде хох!
– Не кричи, – буркнул Судоплатов. – И опусти ствол, а то я с утра злой и нервный. Ну?!
Пацаны дрогнули.
– А вы… кто? – промямлил парень с "маузером".
– Дед Пыхто. – Подумав, Павел представился: – Комиссар госбезопасности 3-го ранга. А ты кто?
– Так вы наши?
– Да откуда ж я знаю? Ты мне пока не представился.
– Я – Коля. Николай Ефимов. А он – Васька. Выше меня вымахал, а сам на три года младше.
– На два с половиной! – обиженно поправил Вася.
– Ладно, – прервал дискуссию Судоплатов, – не знаю, как вам, а нам пора. Пошли, по дороге поговорим.
– А вы куда? Нам не туда, мы через болото.
– Через болото? Вы знаете дорогу?
– Ну да. Мы всегда так ходим.
– Проведете нас?
– Так это за вами гонятся?
– За нами, Вась.
– А мы от них так долго прятались, что к болоту только затемно вышли. Только ночью по болоту не пройти, утопнешь. Пришлось утра дожидаться.
– Болтаешь много, – осадил Коля младшенького. – Пошли.
Оба проводника двинулись вперед, ориентируясь по одним им ведомым приметам. Семерка зашагала по их следам.
Добравшись до небольшого "островка" – холмика посреди топи, – Судоплатов осторожно выглянул между кустов, обозревая в "цейссовский" бинокль опушку леса. Его терпение было вскоре вознаграждено – среди стволов замелькали серые тени, и вот появились бравые солдаты 4-й румынской армии.
Среди "мамалыжников" мелькала старая немецкая форма, в которую обрядили бойцов батальона "Нахтигаль". Войско все выбиралось и выбиралось из чащи.
Сто человек… Двести… Триста…
– Точно, батальон, – пробормотал Павел.
– Ну! – с жаром подтвердил Трошкин. – Я ж говорю – много их!
– Прячемся! – резко сказал Шереметев. – "Рама"!
Маленький отряд мигом укрылся под развесистой елкой. "Фокке-Вульф-189" медленно кружил в утреннем небе, смещаясь к востоку, пока не пошел на снижение, скрываясь за лесом. Его еле слышное гудение, оплывавшее с высоты, затихло, зато заговорили пушки – глухая канонада донеслась из дебрей, и вот рванули первые снаряды.
– Наших кроют, гады, – процедил майор.
– Ладно, – хмуро сказал Судоплатов, – идем.
И братья Ефимовы повели нежданных попутчиков дальше. А дальше, за болотом и густым буреломным лесом, стояла всеми забытая деревушка с названием смешным, хотя и малость зловещим – Комарики.
– Немцы к нам не заходили, – болтал Вася, – потому что дороги нет. Один раз только парашютисты высадились, но мужики их всех переловили.
– Молодцы! – оценил Судоплатов.
– Ага! – подхватил Ефимов-младший. – У нас одних летчиков схоронилось человек семь. Или восемь…
Чувствуя, что наговорил лишнего, Вася увял. Николай с укором посмотрел на него и вздохнул.
– Летчики, говоришь? – прищурился Павел. – Дезертиры?
– Да вы что?! – всколыхнулся Коля и запнулся. – А вы… правда комиссар?
– Честное пионерское, – улыбнулся Судоплатов.
– Вы не думайте чего, просто наши из окружения выходили, раненых на себе тащили, вот и оставили у нас, а сами – за линию фронта.
– Понятно.
Деревня Комарики не поражала размерами – полтора десятка домов выстроились вдоль одной улочки, уводившей в лес.
Замычала корова, прокукарекал петух. Колко ударил топор, разваливая полено. Накатило запахами навоза, сена, запаренных веников.
Немногие жители, в основном старики да старухи, не прятались по домам, а выходили за ворота. Опираясь на палки, а то и на клюки, они молча и сурово глядели на незваных гостей. Смотрели без ненависти, но и не обреченно, с каким-то мудрым спокойствием, немного печальным.
А затем на улицу шагнули мужики помоложе. Эти держали в руках винтовки, и было ясно, что они уж точно не рады визитерам.
– Колька! – сердито спросил один из них. – Ты чего немцев привел, паскудник этакий?
– Дядь Миш, это не немцы!
Судоплатов второй раз за день представился:
– Комиссар госбезопасности 3-го ранга.
– А документики? – пробурчал дядя Миша.
– А бильше тоби ничого не треба? – сердито спросил Микола. – Партизаны мы! 1-я партизанская армия. Ясно?
"Приезжие" и "встречающие" сошлись поближе. Павел оглядел недоверчивые лица и усмехнулся.
– Мы на задании и немецкой формы не стыдимся. А вы что же? Уже стесняетесь формы красноармейцев? Или отсидеться думаете? А внукам что рассказывать будете? Как прятались за печкой, будто тараканы? Или врать станете про службу в Красной Армии?
– А ты нас не срами, комиссар! – с угрозой сказал угрюмый мужик с нестрижеными патлами. – Мы свое отвоевали, понял?
– Понял. Коля, что ж ты брехал, будто у вас дезертиров нет?
Патлатый ощерился, вскидывая обрез, но выстрелить не поспел – у него в переносице вдруг образовалось черное пулевое отверстие.
Все застыли, а Федя Ермаков, не опуская пистолет с глушителем, проговорил четко и яростно:
– Комиссар с нами с самых первых дней, ясно? Вас еще не призывали на фронт, а мы уже били фашистов – под Гродно, под Брестом! Били и будем бить, пока не займем их гадский Берлин! А трусы пускай прячутся, нам такие не нужны.
– Хорош, хорош! – зароптали в толпе.
Вперед вышел хромой мужчина лет тридцати.
– Не суди обо всех по одному, – веско сказал он. – Митяй всегда таким был – и вашим, и нашим. А мы не отсиживались, комиссар. Бабкам местным большое спасибо – выходили. Я вот, со своими, первым оклемался. Так мы сколько уже раз к железной дороге выходили! Оружие добывали да патроны. Лекарства тырили у немцев…
– А я никого не осуждаю, – спокойно сказал Судоплатов. – Просто идет война. Я воюю, и мои товарищи воюют. Вчера вот мы были в Клесово и расстреляли сотню бандеровцев. А потом нас самих прижали румыны, то ли батальон, то ли два. И мы пришли сюда не затем, чтобы отсидеться…
– А зачем? – прищурился хромой.
– Не зачем, а за кем. За вами. Коли уж с десантом немецким совладали, то знаете, с какой стороны у винтовки дуло.
– Мы вообще-то к линии фронта хотели двигаться. Уже и припасы в дорогу собрали…
– Если и доберетесь, то месяц проведете в пути. И многие ли из вас дойдут до передовой? А насчет линии фронта… Я не просто так сюда из Москвы послан. Меня назначили командующим 1-й партизанской армией. У нас, правда, всего три дивизии, зато и самолеты есть, и танки, и артиллерия. Зачем все это? А чтобы открыть фронт в тылу врага! Да так немцам с румынами врезать, чтобы они своими тушками местный чернозем унавозили на метр вглубь! Годится вам такой фронт?
Хромой оскалился.
– Годится, командир!