* * *
В тот же день, ближе к вечеру, Судоплатов повел свой отряд обратно. Теперь за ним шагал целый взвод – и летчики, и танкисты, и пехота. Все те, кто "задержался" в 41-м, чах в Комариках, но пошел-таки на поправку.
У Павла были большие сомнения насчет всеобщего энтузиазма окруженцев. Наверняка кое-кто из них намеревался и в самом деле отсидеться в глуши. Но одно дело, когда подобное решение принимают все и держатся его, и совсем другое, если ты в остатке, как трусливое меньшинство.
Страх, стыд и чувство долга – вот что заставило красноармейцев пойти за Судоплатовым. Хватало и таких, которые рвались на фронт по-настоящему, но сочли разумным встать под партизанские знамена.
А молодых бойцов привела в восторг сама возможность наступления в тылу – этого еще не делал никто! Не просто напасть, стянуть, убить и смыться, а атаковать сразу десяток городов и сел, да чтобы танки, самолеты, артиллерия! Здорово!
Только вот Судоплатову было не до восторгов. Раньше он не считал себя склонным к бесшабашности и лихачеству, тогда за каким лешим он прется теперь? Атаковать пару батальонов силами одного взвода? Это даже не смешно. "А мы попробуем!"
– Женька, – подозвал Павел Трошкина, – в разведку надо.
– Понял, товарищ командир. Тут двое десантников есть. Говорят, кое-что умеют…
– Вот и проверь на деле. А мы потихоньку выйдем туда, где нас накрыли. Найдешь?
– Легко! Разрешите идти?
– Валяй…
За Трошкиным отправились двое крепких парней, шагавших пружинисто, как большие коты.
Разведчики канули в лес и пропали. Вздохнув (про себя), Павел махнул рукой: "За мной!"
Отряд был совсем невелик, и его малость особенно бросалась в глаза теперь, когда до места засады оставались считаные километры. Их тогда одолели не только по причине чьего-то предательства, вольного или невольного, а и потому, что они зарвались, возомнили слишком много о себе.
"Да что нам эти румыны! Да мы их кашей сделаем! Мамалыгой!"
А между тем хоть румыны и те еще вояки, они представляют собой регулярную армию. У партизан же, как их ни школили инструкторы из ОМСБОН, все еще сильна вольница. Дисциплина хромает, а найти командиров – хороших командиров! – на все уровни просто негде, их необходимо растить самим, выдвигать талантливых, смекающих в стратегии и тактике, а это требует времени, которого нет. Ибо воевать нужно сейчас, а не потом.
Судоплатов осторожно выглянул из-за дерева, кору которого во многих местах содрали пули. Да, были схватки боевые…
"Ганомаг" сгорел, его черный, закопченный остов так и валялся на обочине. Еще пара "Опелей" тоже съехала с дороги, уткнувшись передками в сосны. Отметины от попаданий крупнокалиберных пуль настолько частили, что грузовики почти развалились.
Ну, нападавшим, видать, тоже досталось – вон, на повороте, застыл старенький "Т-I", списанный вермахтом и подаренный Румынии: берите, не жалко.
Похоже, этот танк, вернее танкетку, доконали гранатами – "однойке" хватило. Трупов не было, унесли…
– Кто здесь? – послышался строгий окрик Ермакова, и над кустами показалась круглая, наголо обритая голова.
– Муха?! Ты?
Круглоголовый радостно осклабился.
– Тащ командир! Живой!
– Да что мне сделается… Ты один?
– Да не-е! Творогов всех своих вывел. Только ударили пушки, Санька мигом в лес – и рассредоточились мы. Ударили тем пушкарям в тыл, они бегом…
– Много вас?
– Да полста наберется! Так я к Саньке?
– Дуй.
И Муха дунул, в полном соответствии с фамилией. Минуту спустя показался Трошкин. Обрадовавшись полученным известиям, майор доложил:
– Значит, так. Румыны от нас в паре километров. Там, справа от дороги к селу Пугач, стоят старые бараки, казармы вроде. Вот там "мамалыжники" и прописались. Много подвод и лошадей, грузовиков всего пять или шесть. Два легких немецких танка. Через дорогу – артбатарея. Мы "языка" взяли, у нас Михай из молдаван, поговорили. Выяснили, что румыны тут ни при чем, всю эту бодягу бандеровцы затеяли. Это они специально слух пустили, что в рейд идут, чтобы мы клюнули! Если бы у них еще и тяму хватило все, как надо, сделать, плохо бы нам пришлось. А так вышло кто в лес, кто по дрова! Румын подтянули, а толку с них. "Мамалыжникам" только бы маршировать на парадах, а в лесу по-другому все. И еще. Бандеровцы Шухевича сейчас в Пугаче, вроде как с нашими схлестнулись. С кем именно, не знаю – румын тем более не в курсе.
– Отличная новость… – Судоплатов задумался.
Идея в нем забродила только что, но вызрела ли она?
Правильно поняв командира, Трошкин спросил:
– Задумки есть, товарищ командир?
– Есть-то они есть… Все зависит от того, жив ли Шорин.
Очень скоро, когда Муха вывел отряд Творогова, выяснилось, что Шорин жив-здоров, да и прочих "богов войны" – Джафарова, Бурноса, Гильбурда, Голованова, – даже не задело.
– Б-батарея, ст-т-тановись! Рав-вняйсь! С-с-смирно! Равнение н-на с-с-середину!
Шорин подскочил к Судоплатову и приложил руку к немецкой пилотке, заломленной чисто по-рязански.
– Т-товарищ к-комиссар 3-го р-ранга, лич-чный с-состав б-батареи построен! – и добавил не по уставу: – Только самой б-батареи нету…
– Будет! – веско заверил его Павел.
Он в двух словах изложил свой план. План артиллеристам понравился, и все завертелось.
Первой вышла группа Творогова. Потери были немалые, но, к счастью, Павлу не пришлось горевать о тех, кого он знал и помнил, – таков уж суровый эгоизм войны.
Батарея румын расположилась на пустыре у дороги, и подобраться незаметно было вроде бы нельзя. А зачем "мамалыжники" траншею отрыли?
И разведчики-диверсанты пробрались на позицию по окопу, прирезав по пути пару-тройку зазевавшихся бойцов. Артиллеристы старшины Шорина крались следом.
Пока "твороговцы" вырезали расчеты противника, "шоринцы" разворачивали орудия.
Румыны были совсем рядом – за дорогой, за кюветом, за рядком хилых деревцев. Но ни один даже внимания не обратил на суету артиллеристов. Разворачивают пушки? Стало быть, так надо.
Николай пригнулся, пристально глядя на врага сквозь прорезь в щите 75-миллиметровой немецкой пушки. По плану, огонь надо было открывать как можно скорее, чтобы застать противника врасплох. Иначе румыны повалят с той стороны и сомнут с легкостью – их батальон, не меньше. Да больше…
– Б-батарея! – негромко скомандовал Шорин. – Оружие к-к-к бою! Ог-гневые взводы занимают об-борону. П-п-первый огневой взвод – вправо, в‑второй – влево. Огонь! Цели по выбору!
Грохнула первая пушка. Следом прогремели вторая и третья.
Снаряды летели по-над самой дорогой, поднимая клубы пыли, и рвались, пробивая грузовики или танки "однойки".
Румыны, по всей видимости, готовились выступить в поход, поэтому множественное движение не возникло вдруг после неожиданного обстрела, а резко изменилось – бойцы забегали, часто сталкиваясь, поскольку чувство долга боролось в них с обычным позывом к самосохранению.
– П-правее… П-прицел четыре, беглый огонь!
Орудия ударили залпом, накрывая большое скопление пехоты, – это румыны жались к бревенчатым баракам, заброшенным Красной Армией еще в 39-м году. Удар осколочно-фугасными рассеял толпу, разметал убитых и покалеченных, проломил сруб.
– Б-батарея – огонь!
Один из снарядов пробил башню "Т-I", и из-за танка порскнуло с полдесятка солдат в румынской форме. Второй снаряд накрыл их, разрывая тела, поднимая тучу пыли и дыма. Черно-желтая мгла завесила бывшие казармы, будто плотной шторой, лишь изредка пелена разрывалась, и становились видны метавшиеся фигурки или горящие развалины.
Бежать навстречу снарядам мало кто решался. Скорей уж со страху, не взвидя света, бросались через дорогу отдельные недотепы – и попадали под кинжальный огонь пулемета.
Основная же масса румын бросалась бежать влево – к остаткам ворот – или вправо, к остаткам забора. Но и там, и там "мамалыжники" попадали под обстрел – это старались группы Приходько и Трошкина.
Опустели снарядные ящики, и артобстрел окончился. Да он уже и не требовался – румынского батальона более не существовало.
Одна его часть погибла, а другая рассеялась по лесу, играя в догонялки со смертью.
"А вас сюда никто не звал, – с угрюмым злорадством думал Судоплатов. – Сидели бы за Дунаем и не рыпались!"
Из записок П. А. Судоплатова:
"Разведка противника стремилась координировать деятельность немецких поселенцев и колонистов, осевших в Западной Украине, в Румынии. Связи тянулись к немецким колониям, расположенным на территории Украины, – в Одессу и Крым. Центром их деятельности, как оказалось, были Черновцы.
Достижение договоренностей с Германией о занятии территории Западной Украины, а потом и Молдавии усилило и такое явление, как массовый переход на нашу сторону агентуры польской и румынской разведки, что значительно улучшило наши возможности по изучению противника. Крупные оперативные игры, проведенные накануне войны украинским и молдавским НКВД, базировались в значительной степени на перебежчиках, в число которых входили и агенты румынской разведки…"
Глава 14
"Ход конем"
Москва, НКВД СССР. 25 июня 1942 года
Наум Эйтингон сильно завидовал начальнику – Павел занимался живым делом. Громил врага, строил фашистам козни, а он…
А он совершенно погряз в текучке, во всех этих бумагах – отчетах, донесениях, сводках, справках…
Чем выше пост, тем дальше ты от настоящего дела. Судьба…
Наум подошел к окну и задумался. Тайна, которую открыл ему Павел, до сих пор будоражила его, не давала покоя. Он вспомнил прелестный рассказ Уэллса о маленькой двери в стене, за которой открывается новый, неведомый мир.
Вот и перед ним открылась такая дверь – в будущее. Реальная, не выдуманная, настоящая.
Наум не обладал памятью и знаниями Судоплатова, поэтому не мог судить о переменах на фронте в полной мере. Но суровая правда о "прошлой" войне, почерпнутая из рассказов Павла, пусть даже в урезанном виде, все равно не сопрягалась с тем, что творилось на фронтах сейчас.
Немцы не продвинулись ни к Волге, ни за Дон, к нефтяным промыслам Кавказа. Враг по-прежнему силен, он подтягивает резервы, собираясь ударить со второй попытки, и в твердой уверенности в том, что фрицам это не удастся, нет.
Снята блокада Ленинграда, Балтийский флот "бесчинствует" – уже три рудовоза из "нейтральной" Швеции потоплено в этом месяце. Туда им и дорога – на дно.
Эйтингон нахмурился. Что-то мелькнуло в памяти, что-то связанное с морем… Нет, не вспоминается. Ладно.
Балтийцы – молодцы, не дали себя закупорить. А как они финнам врезали по весне! Обстреляли Гельсингфорс с моря, пока авиация бомбила с воздуха. А то как немцам помогать, так тут финны молодцы. Вот и пускай испробуют войны – с доставкой на дом!
В центре тоже все замерло – копятся силы. Но на Москву Гитлер не пойдет, нет, ни в коем случае. Устроить парад на Красной площади – это было бы хорошо для пропаганды и агитации, но стратегия с тактикой тут отдыхают.
А вот удар на юге… Да, Павел, скорее всего, прав, утверждая, что немцы не откажутся от варианта "Блау". Соберутся с силами и опять кинутся, опять будет "дранг нах Остен".
Здорово, что Октябрьского сумели снять. Сейчас Черноморский флот хоть не отстаивается в Севастополе, а воюет. Вон, Одесса обстреляна, Николаев, Констанца… Молодцы, чернофлотцы!
Сейчас, выходит, многое зависит именно от Павла и его партизан, его диверсантов. Ныне на Украине ситуация – на грани хаоса. Редкий эшелон из Германии добирается до передовой – поезда взрывают, бомбят, обстреливают из орудий. Если же 1-я партизанская армия перейдет в наступление, то в немецком тылу все будет вверх дном. И тогда хочешь не хочешь, а придется снимать дивизии с передовой.
Насколько их потреплют партизаны, сложно сказать, так ведь РККА тоже в стороне не останется, тоже выступит, прорвет ослабевшую линию фронта, и…
– Товарищ комиссар, шифротелеграмма!
Эйтингон прервал размышления:
– Кому, Аня?
– Товарищу наркому. Лаврентий Павлович велел вам ознакомиться.
– Ага… А-а! Так это от Павлуши!
Наум вчитался.
"Павлу.
Захидный партизанский край сомкнул свои границы с белорусскими образованиями, это пополнило наши резервы и позволило полностью укомплектовать третью по счету дивизию 1-й партизанской армии. 1-я дивизия под командованием С. Ковпака заканчивает свой рейд, выходя на заданные позиции в Карпатах. 2-я дивизия Д. Медведева сосредотачивается в Цуманских и Сарненских лесах. Готовится авианалет на бункер "Вольфшанце", что под Винницей. Выхожу в рейд против бандеровцев. 3-я дивизия Ф. Пашуна готовит одновременное выступление в Ровно, Киеве, Николаеве, Одессе, Житомире и т. д., согласно принятому плану.
Прошу вашего разрешения на проведение операции "Ход конем" (все материалы у моего заместителя). Считаю, что успех данной операции станет не только большой военной удачей, но и колоссальным моральным выигрышем СССР.
Андрей"
Вот о чем он думал! Ну, конечно же!
Эйтингон быстро открыл сейф и вынул папку, на которой было написано по-немецки: "Rösselsprung". А по-русски это значило – "Ход конем".
Пролистав бумаги из папки, Наум восхитился товарищем. Какая дерзость, каков умысел!
– Ай да Павел, – прошептал он, переиначивая своего любимого Пушкина, – ай да сукин сын!
Прихватив папку, Эйтингон направился к наркому. Мамулов проводил его без задержки.
Берия находился один в своем кабинете, как всегда, сильно занят. Мельком глянув на вошедшего, Лаврентий Павлович знаком показал: садись, и снова углубился в бумаги.
Минут через пять, шумно вздохнув, он решительно отодвинул документы в сторону, положил локти на стол и сцепил крепкие пальцы рук. Весьма крепкие – нарком пятаки в трубочку скатывал.
– Слушаю, Наум Исаакович.
Подобное обращение говорило не только о хорошем настроении наркома, но и стирало некую черту, означая доверительность.
– Как я понял, Лаврентий Павлович, – начал Эйтингон, – вас интересует операция "Ход конем".
Нарком кивнул.
– Сразу скажу – разработка очень и очень интересная. Собственно, само название операции содрано у немцев. Под кодовым названием "Ход конем" они планировали акцию по разгрому конвоя Пи-Ку-семнадцать, привлекая для этого линкор "Тирпиц". Это громадный корабль, очень мощный, и все такое, и немцы им очень дорожат. Достаточно сказать, что на выход в море линкору требуется личное разрешение Гитлера.
– Это интересно… – затянул Берия.
– Еще как! Так вот, нам стало известно, что такое разрешение получено, и во второй половине июня "Тирпиц" будет находиться на севере Норвегии, в Вест-фьорде…
– А наша операция под тем же названием, она-то к чему приведет? Судоплатов планировал торпедировать "Тирпиц"? Или подорвать, как пытались англичане?
– Павел предложил "Тирпиц"… угнать.
– Что-о? Угнать?
– Да, Лаврентий Павлович, угнать! Если нам удастся захватить этот могучий корабль, то возможности Северного флота возрастут неимоверно, и мы сможем, наконец, прикрыть эту лавочку в Петсамо, откуда немцы таскают никель. Без этого металла броня их танков станет никчемной, и…
– Можете не продолжать, – отмахнулся нарком, – в последние месяцы я столько раз встречался с учеными, что сам скоро академиком стану… Я это все понимаю, но угнать… Вы хотя бы представляете себе, сколько человек нужно, чтобы приводить линкор в движение, находить цели и поражать их?
– Да, Лаврентий Павлович. Цифры разные, но народу на палубах "Тирпица" потребуется порядка двух тысяч человек.
– Двух тысяч! И как же мы незаметно переправим их на немецкий линкор? Сбросим с парашютом?
– По мысли Судоплатова, на сам захват потребуется несколько опергрупп. Десантников, морских пехотинцев, боевых пловцов. Их заброска на линкор предполагается по воздуху и под водой. Выбросим десант, доставим снаряжение на подводных лодках. Захват предполагает разделение экипажа, его изоляцию в кубриках и трюмах. Планируется принудить часть матросов, унтеров и офицеров к сотрудничеству. Будут выеживаться – показательные расстрелы живо прочистят мозги. Да, немцы будут знать, что их захватили в плен, но это гораздо лучше, чем тонуть в холодном море с пулей в животе.
– Логично, – усмехнулся нарком. Он пристально глянул на Эйтингона. – И кого же вы прочите в руководители операции? Судоплатов на задании…
Эйтингон выдохнул:
– Если позволите, Лаврентий Павлович, то я бы постарался провести эту операцию. С морем я дружен, с моряками тоже, бывал с ними в деле.
Берия скорчил недовольную гримаску и шлепнул ладонью по столу.
– Начинается! – воскликнул он. – Начальник управления улестил – и отбыл в тыл противника. Теперь и его заместитель туда же намылился! А делами кто будет заниматься?
– Люди есть, Лаврентий Павлович, уверяю вас! – с жаром сказал Наум. – А "Ход конем"… Это же очень важно!
– Ладно, ладно! – поморщился нарком. – Радетели… Оставьте документы, я ознакомлюсь и решу.
Эйтингон покинул кабинет Берии, борясь с желанием скрестить пальцы.
Двумя часами позже Мамулов позвонил Науму и сообщил, что его командируют в Мурманск – операция там какая-то намечается… Название у нее такое… лошадиное.
Эйтингон растянул губы в самой широкой из своих улыбок.
Сбылось!