- Это было не в долг, - угрюмо ответил брат Пьер. - Я отдал ему золотую цепь.
- Бог мой, орденскую цепь?! - вырвалось у комтура.
- Но мы бы выкупили ее у него! - поторопился вставить брат Жак.
- Вскорости непременно бы выкупили, - подтвердил брат Пьер.
- Из каких же это интересно денег, если вы, как тут говорят, в долгах что в шелках? - желчно спросил граф.
- Но… - сказал Пьер.
- Но… - сказал Жак.
Комтур топнул ногой:
- Клещами из вас вытаскивать?!
- Но император, мы так поняли, теперь милостив к рыцарям Ордена, - первым нашелся с ответом брат Пьер, - и мы полагали, что дела Ордена скоро поправятся.
- Они уже поправились, - сухо сказал комтур. - Но именно дела Ордена, а не пьяниц, кои числят себя его монахами. И если вы разумели, что я стану сорить деньгами, чтобы мои монахи пьянствовали безо всякого стыда, то вы, Господь тому свидетель, пребываете в сильном заблуждении. Будучи казначеем Ордена, говорю это вам со всею твердостью, чтобы вы не спустили в винной лавке всю одежду в уповании на то, что я стану ее выкупать. - С этими словами он повернулся к фон Штраубе: - Пойдемте из этого гнезда разврата, мой сын. Теперь, когда мы кое-что прояснили, нам с вами есть, пожалуй, о чем поговорить.
Оставив совсем поникших рыцарей, они покинули дом и уселись в ожидавший их экипаж. Литта приказал кучеру ехать на Фонтанку, где обретался отец Иероним, затем обратился к фон Штраубе:
- Ну и что вы на все это скажете, сын мой?
- По-моему, все достаточно подозрительно, - проговорил барон.
Литта чуть заметно улыбнулся.
- И что же именно? То, что братья пьяницы? Этим, я думаю, было бы трудно вас удивить. Однако вы их все-таки подозреваете. Что ж, я слушаю ваши резоны, а сам возьму на себя роль адвоката дьявола - это зачастую весьма помогает выявлению истины. Итак…
- Они вполне имели возможность, - сказал фон Штраубе, - опередить нашу карету (мы ведь ехали неспеша), подстроить мне ловушку, на обратном пути купить вина и со всем этим обернуться до нашего к ним визита.
- Все так, - согласился Литта, - но хочу вас все же предостеречь. Имели возможность - вовсе не означает, что они это в действительности проделали. Хотел бы услышать от вас более веские подозрения.
- А вы обратили внимание на то, как они держались? Они не могли скрыть, что смущены и даже испуганы; надеюсь, вы заметили это.
- Да, сие безусловно, - кивнул граф. - Но причину их смущения можно, поверьте, объяснить и совсем иначе. По праву адвоката дьявола придержу это на финал… Слушаю вас дальше - ведь вы еще что-то наверняка заметили.
- Вино, - сказал фон Штраубе. - Вы обратили внимание, что за вино стояло на столе?
- Не вы одни столь наблюдательны, - улыбнулся комтур. - Да, это была бутыль "Вдовы Клико". И какой же, интересно, вывод вы отсюда сделали?
- Вывод - что они были не искренни. Они сказали, что купили вина, дабы согреться. Но "Вдова Клико" не греет вовсе. А это самое дорогое из французских вин, и приобретать его только ради согревания тела способен лишь глупец. Для этого подходят многократно более дешевые русские напитки.
- Bravo! - воскликнул граф. - Оказывается, вы и в подобных материях разбираетесь, мой Штраубе!.. Нет, нет, я сие не в укор вам говорю, а напротив - воздавая должное вашей наблюдательности. Но простите, что перебил. Я весь внимание, крайне любопытно слушать вас.
- "Вдову Клико", - продолжал фон Штраубе, - сколь мне известно, пьют, празднуя успех. И если они были уверены, что их ловушка оправдала себя и я мертв - то вот вам и повод для празднества. Не думаю, чтобы у них имелись какие-то собственные причины меня убивать, они это могли сделать только по чьему-то указанию, и уж наверняка не бесплатно. Тут можно и цепь заложить в расчете на деньги, которые не замедлятся.
- И снова же bravo ! - похвалил его комтур. - Весьма убедительные рассуждения… Но… - вздохнул он, - к сожалению, они чрезвычайно однобоки. Я не берусь утверждать, что вы не правы, однако же надо посмотреть на все и с другой стороны, без того истина неминуемо ускользнет. Те же самые наблюдения позволяют сделать и совсем иные выводы, и действия братьев могли быть куда менее преступны, хотя, увы, тоже греховны. Что касательно меня, то я больше склонен именно к такому объяснению.
- Что вы имеете в виду? - спросил фон Штраубе.
- Что ж, начнем со "Вдовы Клико". Вы изволили заметить, что его пьют, желая отпраздновать успех. Но упустили то, что его также называют напитком любви. Впрочем, будучи монахом, вы могли этого и не знать.
- Вы хотите сказать, - смутился фон Штраубе, - что они ждали женщин?
- Ах, sancta siplicitas[Святая простота (лат.)] ! - воскликнул комтур. - Да зачем им женщины?! Разве вы не слыхали о прочной связи между мужчинами?! Разве вы не видели, какие взгляды бросают друг на друга братья Пьер и Жак?!
- Вы хотите сказать?.. - Фон Штраубе почувствовал, что краснеет.
- Ровно это самое и хочу, - хмуро подтвердил граф. - И увы, тут я бессилен что-либо сделать. Вы, быть может, не знаете, но еще во времена крестовых походов монахам всех рыцарских орденов самим папой дана была индульгенция на сей счет, дабы уберечь их от другого греха - от плотского соития с сарацинками. Только неискушенный человек вроде вас мог не заметить, что поведение братьев - это поведение неразлучных влюбленных; но я уже достаточно повидал на своем веку, чтобы не суметь этого понять! И вот представьте себе, что молодые любодеи после аудиенции у самого императора и после щедрых императорских посулов вдруг уверовали, что сам Господь воспоможет им вырваться из нищеты. О, они на седьмом небе от счастья! А счастье только подкрепляет любовь. Им не жаль даже фамильной цепи ради любовного напитка - отсюда и бутыль "Вдовы Клико", появившаяся на их столе. Отсюда и их смущенный, даже испуганный вид - они ведь, должно быть, решили, что я прибыл изобличить их в грехе… Ну а то, как был одет брат Жак? Уверен, что перед тем, как набросить на себя халат, он был в одеянии Адама. Когда мы ворвались, они уже уготовили себя к самым нежным утехам… Простите, сын мой, что я так подробно все обрисовал, но мы же с вами ищем истину.
- Так что, стало быть, не они? - смущенный услышанным, проговорил фон Штраубе.
- Вовсе не обязательно, - задумчиво отозвался комтур. - Вполне могло быть и по-вашему. Братья Жак и Пьер глубоко порочны, а порок иногда порождает не только грехи, но и преступления. Но преступление должно иметь и иную причину, кроме порочности того, кто его совершает. И пока мы не догадываемся о причине, коя могла бы подвигнуть на это деяние наших орденских братьев, мы не можем водрузить на них всю тяжесть наших подозрений… Однако для полноты картины происшедшего нам предстоит посетить также отца Иеронима. Мы уже приехали. Пойдемте же, сын мой.
Слепец занимал келью в доме французской католической миссии, так и оставшейся тут навсегда после кровавой революции в их стране.
Монах, встретивший орденцев, сказал, что отец Иероним сразу по своем возвращении куда-то снова ушел. Нет, не иначе, кто-то незримый впрямь водил слепца. Как запросто без всяких поводырей он ходил по городу и как безошибочно всегда возвращался назад!
Вот куда он только ушел? Причем сразу по возвращении из дворца… Фон Штраубе тотчас позабыл о греховодниках Жаке и Пьере, захваченный теперь уж новыми подозрениями.
- Мы подождем его, - сказал граф Литта.
- Да, да, - склонил перед комтуром голову монах. - Келья отца Иеронима вон там. Проходите, отец мой, она никогда не заперта.
Это была действительно не комната, а монашеская келья. На убогих стенах висели только кресты, самые разнообразные, серебряные, бронзовые, терракотовые, совсем уж древние глиняные, а также кнуты для самобичевания и нательные власяные верви, которыми, видимо, слепец укрощал свою могучую плоть. Единственную обстановку составлял грубый деревянный топчан безо всякого покрытия. Вероятно, отец Иероним спал на нем, укрываясь одним лишь рыцарским плащом и положив под голову Библию. Так орденским послушникам полагалось провести всего одну ночь, накануне посвящения в рыцари Ордена, и то многим приходилось нелегко. Отец же Иероним, словно в назидание орденским неженкам, не отступил от этого и к своим девяноста годам.
Комтур и фон Штраубе присели на этот топчан и принялись ждать.
- Все же странно, что он так быстро ушел… - сказал граф Литта. - Интересно, долго ли нам так сидеть?
И словно в ответ на его вопрос, послышались тяжелые, твердые шаги. Так умел ходить лишь один человек. Затем дверь открылась, и слепец вступил в свою келью.
- Это вы, комтур? - приостановившись, спросил отец Иероним. - А рядом с вами кто?
Это также показалось молодому рыцарю странным. Если слепец, пользуясь каким-то своим, присущим и ему тоже наитием, безошибочно узнал комтура, то почему он столь же легко не опознал и его, фон Штраубе? Быть может, потому, что уже не числил его среди живых?..
Однако, не дожидаясь ответа, слепец сказал:
- А, рыцарь Штраубе. Узнаю и тебя, сын мой. - И никакой взволнованности, никакого разочарования рыцарь не услыхал в его голосе. - Что же привело вас ко мне?
- Увы, нас привело к вам весьма печальное обстоятельство, отец Иероним, - вздохнул граф. - Совсем недавно погиб один человек…
И снова никак не изменилось лицо старика.
- Что ж, - невозмутимо сказал он, - мир праху его. Люди погибают, такое нередко случается. Вы, должно быть, хотите, чтобы я помолился за его новопреставленную душу? Я, правда, только что с моления, но по такому случаю готов лишний раз посетить храм Божий. Впрочем, это, как и молитва к Господу, никогда не бывает лишним…
- Нет, нет, - перебил его комтур, - тем более что убиенный (а его именно что убили!) вовсе не является нашим единоверцем…
- Так же, как наш новый магистр, - с некоторым укором вставил слепец.
Лицо комтура посуровело.
- Да, как и сей великий монарх, - несколько раздраженно произнес он. И в том же тоне продолжил: - Однако погибнуть вместо него мог - даже должен был! - наш орденский брат, юный фон Штраубе.
- Значит, сам Господь уберег нашего орденского сына, - по-прежнему бесстрастно отозвался слепец.
- А вам разве не любопытно узнать, отец Иероним, как это произошло?
- Любопытство, комтур, покинуло меня вместе с умением видеть дневной свет, - ответствовал суровый рыцарь. - Тем более, уверен, вы сами обо всем сейчас мне поведаете, ведь вы для того и явились, не так ли?
Суровости, однако, и комтуру было не занимать.
- А то, что покушение на рыцаря Штраубе совершил кто-то из орденских братьев, вам тоже нисколько не любопытно? - спросил он.
- И кто же в таком случае? - как о чем-то своеобычном спросил слепец.
- Этого-то мы как раз и не знаем… Пока что не знаем, - подчеркнул граф. - Но думаю, уверен даже - мы узнаем со временем.
- Однако отчего же вы заключили, что именно орденцы причастны к злодеянию?
- Все дело в том, каким образом оно было совершено. Вам, должно быть, известно о хитроумной ловушке, изобретенной много веков тому назад монахом Ордена, неким братом Теофилом?
- Да, камень на веревке, привязанной к дверям, - кивнул отец Иероним.
- Именно! - подтвердил граф.
- Что ж, - спокойно отозвался слепец, - в таком случае усопший долго не мучился…
- Он скончался тотчас, не успев ничего понять, - вставил фон Штраубе.
Слепец кивнул, и что было за этим кивком, одобрение или просто принятие к сведению, знал только сам Иероним да Господь Бог.
- И лишь потому вы заключили, - обратился он к комтуру, - что без орденских братьев тут не обошлось? Но поскольку убийства в этом грешном мире не так уж редки, а убийцы достаточно хитроумны, то почему вы думаете, что за столько веков никому не пришло в голову повторить изобретение орденца Теофила? Для убиения друг друга люди и не до такого додумались. С тех пор появились пушки, мортиры, мушкеты; а тут камень на веревке - эка выдумка!.. Если вы явились, братья, лишь затем, чтобы мне это сообщить, то вы уже сообщили. Я слеп, но не глух. И коли у вас нет ко мне прочих дел, то позвольте мне отправиться к трапезе, в сей обители не любят опозданий.
Оба понимая, что больше от старика ничего не добьешься, рыцари поднялись и молча покинули келью. Спиной фон Штраубе ощущал, что бельма старца нацелены именно на него, но вот что, что было там, в глуби, за этими бельмами, увы, не ведал никто.
- Поедемте-ка, сын мой, ко мне и попробуем еще раз все взвесить и обсудить, - выйдя из дома и садясь в карету, сказал комтур.
Глава V
Комтур представляет свою диспозицию, а фон Штраубе узнаёт нечто новое о скрытой жизни той империи, в которую попал
- Ну, и что вы скажете, сын мой? - спросил комтур, усаживая фон Штраубе за стол. - Однако погодите. Вы все еще, я вижу, сильно взволнованы происшедшим, а излишнее волнение всегда толкает к слишком поспешным выводам. Полагаю, вам необходимо выпить немного вина, это успокаивает. Вы сами знаете, я не поощряю подобное среди рыцарей Ордена, но в вашем случае вижу в том необходимость. Заодно и разделите со мной трапезу.
Граф хлопнул в ладоши, тут же появился его немой слуга Антонио (а нем тот был после того, как лет сорок назад ему за какую-то провинность вырвали язык) и жестами, - хотя слуга был нем, но не глух, именно так Литта привык с ним изъясняться - дал ему распоряжение насчет напитков и трапезы. Фон Штраубе всегда поражало, сколь малозаметными были эти жесты и как безошибочно Антонио их понимал.
Вот и на этот раз все появилось на столе с быстротою необычайной. Лишь после того как граф понудил фон Штраубе сделать несколько глотков недурного в самом деле, очень крепкого, согревающего и душу, и тело вина, он снова приступил к беседе:
- Итак, сын мой, что вы скажете о поведении нашего отца Иеронима?
- Некоторые вещи опять же показались мне странными, - сказал барон, - однако я боюсь снова попасть впросак, как это вышло у меня с братьями Жаком и Пьером.
- И все же?.. А я снова, с вашего соизволения, выступлю в роли адвоката дьявола, чтобы не дать вашей фантазии завести вас слишком далеко. Итак?..
- Ну, во-первых, он, едва зайдя в дом, сразу отправился, как он говорит, на молитву.
- Отец Иероним всегда ходит на молитву именно в это время, - парировал граф.
- Да, - возразил фон Штраубе, - но католический храм был как раз на нашем пути, не доезжая его обители. Он мог там и выйти из кареты.
- И что же, тем самым он вызвал бы у вас меньше подозрений?
- Однако ему прежде зачем-то понадобилось появиться в своей келье, - продолжал фон Штраубе. - Вполне вероятственно, что он должен был там что-то взять.
- Например, свои любимые янтарные четки, - улыбнулся Литта. - Или…
- Или, к примеру, веревку, - вставил барон. - С веревкой-то он уж никак не мог появиться во дворце…
- Да… - Теперь граф в раздумье словно бы рассуждал сам с собой. - А каменную глыбу мог заранее спрятать где-то у твоего дома… Добраться мог, подхватив экипаж… Не стану даже спрашивать, как слепому удалось управиться с этой ловушкой, у него руки видят лучше, чем у иного глаза… Да и глыбу эту подтянуть на веревке под самый потолок… Я перед тем смотрел на худосочных наших любодеев Жака и Пьера и думал - какого труда им бы это стоило. А отцу Иерониму с его силищей такое - что пушинку поднять. Все вроде бы стройно, однако тут имеется весьма веское "но"…
- Я еще об одном хочу вам напомнить, - вклинился фон Штраубе. - Когда он вошел в келью, то вас каким-то образом тотчас узнал, а вот меня нет. Быть может, потому…
- …что считал вас уже мертвым? - закончил комтур за него. - О нет, есть и куда более простое объяснение. У слепцов нюх развит чрезвычайно, а я всегда пользуюсь одной и той же кельнской водой. Меня он узнал просто по запаху. Во всяком случае, это нисколько не резон, чтобы строить далеко идущие умозаключения. Куда подозрительнее, вы правы, то, что он не вышел из кареты у храма. Предположение касательно любимых четок тоже нельзя оставлять, но - предположим, предположим… И все же вернемся к главному - к тому самому "но"… Хочу спросить вас: какая у отца Иеронима могла быть причина вас убивать? Если наших братьев любодеев кто-то мог в конце концов и подкупить, то отца Иеронима, как вы и сами наверняка понимаете…
- О нет, никак невозможно, - согласился барон.
- Какие еще бывают причины? - продолжал рассуждать граф. - Скажем, ненависть. Какие чувства испытывал к вам отец Иероним?
- По-моему, он всегда любил меня, - вынужден был признаться фон Штраубе.
- Да, - кивнул комтур, - я того же мнения. Причем любил больше, чем кого-либо в Ордене. Так что ненависть отпадает. Что еще остается? Зависть? Быть может, он завидовал вашей Тайне, вашему высокому предназначению?
- Ровно наоборот, - проговорил фон Штраубе уже смущенно, ибо под давлением доводов графа начинал все более увероваться, что наводил напраслину на слепца. - Он больше, чем кто-либо другой, гордился принадлежностью моей Тайны к Ордену. Во время наших скитаний он оберегал меня от любой беды. Нет, это никак не он! Да как я, право, мог про него такое помыслить?!
Граф, однако, сказал:
- Не надо раскаиваться, сын мой. Раз уж мы стали на путь рассуждений, то любое предположение должно быть взвешено до конца. И это превосходно, что вы пришли к некоему выводу, опираясь не на одни только чувства, но и по здравым размышлениям. Пожалуй что, и я с вами соглашусь - отец Иероним тут ни при чем. И стало быть…
- Стало быть, мы в тупике, - сокрушенно вздохнул фон Штраубе.
- А вот здесь я с вами никак не согласен, - покачал головой Литта. - Мы вступили в лабиринт, а в нем каждый нащупанный и обозначенный тупик - это самая надежная веха на пути к выходу. Плутая, двигаясь покуда на ощупь, мы неуклонно приближаемся к нему, сын мой. Сей тупик обозначил только одно - что надо поискать несколько в стороне. До сих пор мы напоминали, как в той притче, глупца, который ищет потерянную вещь вблизи фонаря, словно лишь там она и могла потеряться. Точно так же мы искали злоумышленника среди орденских братьев, ибо все они для нас, можно сказать, под фонарем. Мы знаем о них почти все, знаем, за вычетом каких-то минут, что и когда они делали, знаем, что каждому из них ведомо устройство старинной орденской ловушки. Но отец Иероним совершенно справедливо сказал, что такое устройство могли изобрести и заново, как заново изобрели тот же порох через много веков после китайцев.
- Но - кто же тогда? - спросил фон Штраубе.
- А вот на этот вопрос, - сказал комтур, - мы найдем ответ не скоро, если найдем его вообще. Слишком огромен этот город. Посему вопрос должен быть задан иначе: не "кто", а "почему".
- И вы догадываетесь - почему?
- О, только предположения!
- Каковы же они?
- Мне почему-то кажется, что дело в неосторожных словах, которые вы произнесли в карете, - помните?
- Но в карете не было никого, кроме орденских братьев, - напомнил фон Штраубе.
- А вы вспомните, что я ответил вам тогда, - сказал комтур. - Я ответил, что и воздух здесь обладает слухом.
- Полагаю, вы шутили?
- Нет, я только позволил себе прибегнуть к образу. В действительности же воздух - порой превосходное укрытие для некоторых невидимок.