Смеющиеся глаза женщины превратились в щелки: через разрывы облаков пробился луч солнца, по-зимнему холодного, но от того не менее ослепительного.
- Кто же называет свое имя первому встречному? Это знание должно быть заслужено.
- Мы же не в Галлии!
- Верно, - Ливия повернулась боком, собираясь уходить, взмахнула рукой, - прощай, Гней Помпей.
- Постой! - Помпей попытался схватить ее за край лазоревой столы, но в грудь ему уперлась ладонь невозмутимого раба-сирийца, словно из-под земли выпрыгнувшего.
- Подожди, скажи, хотя бы, где ты живешь?
- В Субуре! - донес ветер приглушенный смешок.
Ливия, сопровождаемая Хлоей и сирийцем, скрылась, растворилась в нарядной толпе. Помпей стоял, как столб, глядя ей вслед.
- Ищи иголку в Субуре, - пробормотал он себе под нос, покосился на вывеску Вокония и просветлел лицом, - кто найдет, того и будет!
Глава 6
Браддава. Зима
Лес уснул, затих. Смолкли птичьи голоса и треск оленьих рогов. Всех звуков теперь - завывание ветра да сдавленный кашель часового на башне.
Со всех сторон открывался один и то же унылый вид: грязно-бурые склоны с нерастаявшими снежными островками в тени стен. Вдали, на расстоянии трех полетов стрелы крепость кольцом охватывал черный лес. Снег пытался укрыть землю плотным ковром уже не один раз, но ему не хватало сил и он, с ночи заявив о своих правах, к полудню сдавался и исчезал. Зиме никак не удавалось столкнуть с трона осень, но попыток она не прекращала, вот и сейчас в промозглом воздухе неспешно пропархивали невесомые хлопья.
Погода нагоняла тоску, добавляя темных красок к мыслям Квинта, и без того мрачным. Центурион стоял на стене, кутаясь в теплый шерстяной плащ, натянув на уши войлочную шапку, выменянную у варваров. В последние дни непрерывно шел дождь со снегом. Промозглая слякоть. Кашель выворачивал наизнанку, солдаты все в соплях, человек десять лежат пластом. Ноги практически все время сырые, Квинт купил у местных кожаные сапоги, но они все равно очень быстро промокали. Не крепость - болото. Весной лягушки заквакают.
Вновь согнул кашель. Где-то в глубине глотки сидит какая-то зараза и никак от нее не избавиться. Север перегнулся через частокол и склюнул противную на вкус кислую слизь.
"Начинаем гнить. Снаружи и изнутри".
Последние дней десять почти ничего не происходило. Даже Злой Фракиец куда-то исчез. Перестали лететь стрелы в спину, фуражиры и разведчики, рыщущие по округе, возвращались в крепость невредимыми. Покой, как в могиле. Может на охоту сходить, развеяться? Ага, давай, вперед. Они там только того и ждут, что римляне расслабятся. Доставят назад вместо кабаньей туши, твою собственную.
"Что я здесь делаю?"
Этот вопрос, еще совсем недавно совершенно невозможный для него, осознанно выбравшего военную стезю, теперь жег мозг каждый день.
Служи, Квинт, исполняй свой долг.
"Да какой долг? Кому я чего должен?"
День и ночь стоит перед глазами картина той бойни в пограничной деревне. Головы, подвязанные к попонам рослых кельтских лошадей. Он всегда отличался впечатлительностью, с раннего детства. Легко мог, к примеру, дорисовать человеческие черты замшелому пню, превратив его в прилегшего отдохнуть козлоногого сатира, чудо лесное. Однако богатое воображение вполне мирно уживалось в нем с холодной головой. Окружающие плохо знали младшего отпрыска семьи Северов. Даже для его собственных родителей было бы откровением узнать, каков внутренний мир их немногословного сдержанного сына. Это внешнее хладнокровие нравилось Серторию и он сразу стал выделять молодого трибуна из компании нацепивших доспехи мальчишек, только вчера оторвавшихся от титьки.
Квинт насмотрелся на смерть и кровь, тем удивительнее было его нынешнее состояние. Впрочем, вовсе не глаза мертвецов мешали ему спокойно спать, а ощущение бессмысленности происходящего. Зачем Республике эти гниющие соломенные крыши, когда мир балансирует на краю пропасти? Север понятия не имел, где сейчас Фимбрия, что он делает, но только круглый дурак в нынешней ситуации не поставил бы на Суллу.
"Консул сместит Суллу".
"Это заблуждение, сын. Даже больше - это ошибка и она может стать роковой!"
Сердце замирает при мысли о том, что же будет дальше. К гадалке не ходить - Сулла со своими закаленными ветеранами высадится в Италии. Гражданская война. А он, Квинт Север, сгниет в этих диких горах.
"Мы предотвратим гражданскую войну".
Бесславный конец глупого самоуверенного мальчишки.
"Что я здесь делаю?"
И все же он продолжал честно и ответственно исполнять свой долг, по привычке, настолько глубоко укоренившейся, что она заменила собой часть сознания, по краю которого, время от времени, все чаще, пробегала мысль:
"Надо бы выбираться отсюда".
Дороги, ведущие к Браддаве, меньше чем за месяц превратились в реки грязи, перемешанной солдатскими калигами, конскими копытами, тележными колесами. Не пройти, не проехать. Перспектива очередной вылазки за пределы стен порождает ропот в солдатских рядах. Наружу никто не хочет, все жмутся поближе к печкам, стонут и ноют. Дисциплина падает. Уже сбежало двое одрисов, ни одного не поймали. Они хоть и не местные, но в здешних горах все равно ориентируются гораздо лучше римлян, которые лишний раз боятся нос высунуть за пределы крепости. А тут еще Злой Фракиец, будь он неладен.
Последний беспокоил Квинта особенно, ибо при каждом его появлении в груди центуриона возникало смутно знакомое ощущение растекающегося по жилам огня. Как тогда, в Адрамиттионе... Север об этом никому не рассказывал, однако пытался поймать варвара с таким рвением, что легионеры по углам шептались:
- Юпитер, защити от этого безумца. Носимся по горам, как угорелые, по уши в говне. Этак к Орку на огонек забежим и не заметим.
- Дался ему этот Злой Фракиец...
- Выслуживается, может?
- Похоже на то. Он же трибуном был, а тут в центурионах прозябает. Кому такое понравится?
Роптали даже те, кто уже успел зауважать командира, а все потому, что солдаты - не дураки. Слышали, чтобы кто-нибудь смог поймать призрака? То-то. А этот ловит...
Ублюдок за месяц отправил к праотцам почти тридцать солдат, по одному в день, выходит. Стрела из кустов - труп. В основном стрелами бьют, двоим горло перерезали. И ведь до сих пор никто его не видел. Любого варвара в пору подозревать. Да те и не пытаются ласково смотреть, глядят исподлобья, хоть всех их на кресты прибивай, начиная от мальчишек. Квинт уже отнимал у одного самодельный лук. Простой, слабосильный, а с десяти шагов в незащищенную спину пустят стрелу, даже без наконечника, заточенный прут, на костре отожжённый, да с оперением, держащимся на соплях - мало не покажется. Радуйся, Перевозчик.
Гоняясь за Злым Фракийцем, Квинт старался не обижать селян, не провоцировать. Сложно было добывать продовольствие. Коматы при виде обчищаемых амбаров, не скрывали ненависти. Квинт и здесь пытался действовать, как можно мягче. Не помогало. Даже пузатые беременные бабы волчицами смотрели.
"Глядят волчицы на волчицу. Ждут, у которой первой начнут зубы сыпаться", - скалился Марк Аттий, командир третьей центурии. Только у него одного, похоже, осталось настроение шутки шутить. Правда, они с каждым днем все злее. Утренние построения Аттий начинал с одной и той же фразы в небольших вариациях:
- Здорово, лешаки! Сколько мха на ногах за ночь наросло? Как там у тебя, Нумерий, конец еще не сгнил? Когда отвалится, скажи. Я его в местной бормотухе замариную и потом своей бабе в Клузии покажу. Она такого длинного отродясь не видела.
- Так это, что же, командир? - прозвучал голос из второй шеренги, - у тебя короче что ли?
Несколько смелых дураков прыснули, большинство сдержалось, кривясь и таращась на собственные грязные, синие от холода пальцы, торчащие из калиг.
Аттий свирепо посмотрел на смешливых и с расстановкой произнес:
- Короче. Но толще. Потому, весельчаки, разрабатывайте пока дыру себе.
- Может тебе бабу, командир? - плаксивым голосом притворно простонал солдат с другого края, - ты скажи, мы мигом найдем! До Клузия когда еще доберешься?
- У меня в каждой деревне Клузий! - осклабился центурион.
Ни ему, ни солдатам жениться до окончания службы не позволялось. Впрочем, никому не запрещалось заводить подружек без обязательств. Не в походе, конечно.
- Эх... - завистливо вздохнул еще один легионер, стоявший в первой шеренге, и почесал в паху.
Аттий, начальник гарнизона Браддавы, обвел взглядом солдат.
- Доложить!
Из строя выскочил опцион.
- Третья центурия. По списку семьдесят три человека, больных шестеро, за ночь умер один, в караулах десять.
Шагнул вперед Барбат.
- Шестая центурия. По списку семьдесят шесть человек, больных четверо, в караулах десять.
Следом отчитался опцион, временно исполнявший обязанности командира ауксиллариев-фракийцев, коих в гарнизоне Браддавы числилось около пятидесяти человек. Теперь уже меньше, чем в начале, спасибо Злому Фракийцу.
- Жалобы есть? - спросил Аттий.
- Холодно! Ноги мерзнут!
- А у меня хер вообще в прыщ превратился и льдом покрывается!
Легионеры захохотали, даже Север, стоявший позади Аттия, не сдержался. Командир гарнизона тоже растянул, улыбку до ушей и скомандовал:
- Все, кому холодно, три шага вперед!
Из строя неуверенно вышли восемь человек.
- Ноги не беда! Вот хер отморозить - страшно. Задвинь соседу и согреешься! А крайние в кольцо замкнутся! Ну, чего застыли? Выполнять!
- Так это... командир... у нас-то все нормально с ентим делом, - заскулила мерзлота, - мы по бабской части...
- Нормально? Значит, мужеложцев поганых среди вас нет?
- Так точно!
- Ну, тогда разойтись!
Это здесь только что двести человек стояло? И куда все делись?
- Не, Квинт, - скорчил страдальческую рожу Аттий, когда во дворе крепости они остались вдвоем, - я так больше не могу. Или на охоту, или...
Центурион повращал глазами, пожевал губами, но фразы не закончил.
- Короче, на охоту. Завтра же. Если никого не убью, своих ведь начну резать!
- Фракийцы там шныряют, - напомнил Север.
- Да какие фракийцы? Все давно по норам, по берлогам завалились, как медведи.
- Десять дней всего про Злого ничего не слышно, а ты уже расслабился. Он того и ждет.
- Да и насрать! Я тут скоро в мухомор превращусь. Со мной пойдешь?
- Знаешь ведь, что не пойду. Запрещено. На кого крепость оставим? Базилл узнает, головы снимет.
- Как головы снимать, так он первый... - пробурчал Марк, - а как сменить нас в этом болоте... Эх, Квинт, позабыты мы с тобой, позаброшены.
- Так говоришь, будто Базилл сейчас в бане кости греет, а остальные под пуховыми одеялами на перинах спят.
- Может и на перинах. Интересно, у этих дикарей есть хоть одна баня? Я еще в Фессалии, как узнал, куда идем, насторожился. Про немытых дарданов пословицу слышал?
- Кто ее не слышал...
Аттий потянулся до хруста в костях.
- Нет, точно завтра на охоту пойду. Ничто меня не остановит.
- На кого хоть? - спросил Север.
- Да мне все равно, кто попадется.
- Заяц выскочит, на него с рогатиной кинешься? - усмехнулся Квинт.
- Зачем? Рогатину вообще не возьму. Я, брат, пострелять люблю. Видал мою игрушку?
- Какую игрушку? - удивился Квинт.
- Что, мои балбесы не растрепали? Меня же весь легион зовет - Аттий-Выбей-Глаз.
- Такое слышал, - кивнул Север, - да только подумал...
- ...да не, - перебил его Марк, - тут смысл в другом. Пошли, покажу.
С Марком Аттием Квинту исключительно повезло. При всей своей показной грозности, командир третьей центурии десятой когорты оказался чуть ли не единственным начальником в легионах Базилла, кто ни разу не плюнул в сторону Севера прозвищем "поганый марианец" или иным подобным.
После того, как воины тарабоста Девнета сложили перед легатом оружие, без боя сдав ему крепость, Базилл оставил в Браддаве римский гарнизон - две центурии и полсотни ауксиллариев. Легионы двинулись дальше, на Скопы, а Квинт, второй центурион гарнизона, застрял здесь, вместе с Марком. Аттий, простой служака, лет на пять старше Севера, не заморачивался сулланской ксенофобией и два центуриона мигом нашли общий язык.
За месяц по дороге на юг проскакали трое гонцов, везших Сулле донесения легата. От них гарнизон, казалось, всеми позабытый, узнавал последние новости о ходе войны. Собственно, к середине декабря войны никакой уже и не было.
Дарданы собрали чуть больше десяти тысяч воинов и рискнули затвориться в каменном кольце стен своей столицы. Среди тарабостов не было согласия. Часть из них еще до подхода римлян предлагала князю Кетрипору покинуть Скопы:
- Это мышеловка, - говорили они, - только не для римлян, а для нас.
Некоторые из них советовали дать сражение в чистом поле, дескать: "силы равны, даже если римлян больше - мы не бабы". Другие предлагали послушаться Веслева и уйти в горы. Впрочем, и среди этих начались раздоры: "уйти в горы" каждый понимал по-своему. Всякий тарабост считал, что защищать нужно именно его гнездо. В конце концов, князь склонился к мнению тех, кто предлагал защищать Скопы. Дарданы решили пересидеть за стенами. Не нашлось никого, кто бы им рассказал, какие города брал Луций Базилл. Так, по мелочи, всего-то два - Рим и Афины.
Легионные машины отстали от армии на несколько дней, обоз с ними застревал буквально на каждом шагу. Когда до города оставалась пара переходов, Базилл вызвал Асдулу, которого держал при себе с тех пор, как тарабост добровольно согласился служить Риму.
- Скажи-ка мне, какое войско могли собрать твои соплеменники.
Асдулу не зря прозвали "Скорым" - решения он принимал быстро и всегда держал нос по ветру. В нынешней ситуации сориентировался мгновенно, и с тех пор всячески старался показать свою полезность. Непривычно было ему, важному тарабосту, лебезить и унижаться, но римляне ведь все равно когда-нибудь уйдут, даже если не все, а противостоящие им, считай, скоро Залмоксиса увидят. Такой шанс в князья угодить, раз в жизни выпадает. Вот и сейчас он недолго губами жевал, прикидывал.
- Десять тысяч могут собрать, пятнадцать - вряд ли.
Базилл кивнул, такая точность его устроила.
- И все здесь сидят?
- Того мне не ведомо, однако, Ратопор всех скликал сюда и, вроде бы, согласились. Разве что, кто-то не успел подойти.
- Понятно. Какие там воины? Много ли доспешных?
Асдула покорно отвечал. Легат внимательно слушал. Потом спросил:
- Ты большой вождь своего племени, Асдула?
- Совсем маленький, мой легат, - ответил тарабост.
- Пока не твой, - хмыкнул Базилл, - хочешь возвыситься, послужив Риму?
- Хочу, господин, - склонил голову Асдула.
- Сделаешь, что прикажу, награда не замедлит.
- Что прикажешь, господин?
В тот же день тарабост беспрепятственно покинул лагерь римлян вместе со всеми своими людьми и ускакал в Скопы.
- Если обманет? - спросил Базилла Гортензий.
- Посажу на кол, по их обычаям, когда доберусь. Он это знает.
- Ты так уверен в успехе, Луций? Что если варваров гораздо больше? Даже те десять тысяч о которох он говорил - серьезная сила.
- Я разбираюсь в людях. Этот ублюдок мать родную продаст. Я его страхом не ломал, за выгоду служить станет.
Все прошло по задуманному. Тарабост без труда проник в город, рассказав басню о том, как он самоотверженно пытался спасти неразумного костоправа, встретившегося с вождем римлян и своей дерзостью возбудившего в том жажду крови. Римляне казнили глупца, и ему, Асдуле Скарасу, не оставалось иного, кроме как бежать, дабы предупредить князя.
- Быстро идут, на пятки мне наступают. Думаю, завтра будут здесь.
Асдула убеждал вождей оставить Скопы, уйти в горы, но при этом утверждал, что римляне равны по силе дарданам.
- Они в поле сильны, а в горах мы их рассеем.
- Если они не превосходят нас числом, а равны по силам, как ты говоришь, почтенный Асдула, - сказал князь, - я вижу больше пользы в том, чтобы защищать Скопы. Не отдадим город на разграбление. Пусть лезут на стены, мы дадим им такой отпор, что запомнится надолго.
Асдула нехотя подчинился большинству, а в условленную ночь его люди составляли половину стражи у ворот. Справиться с остальными, ничего не подозревающими воинами, не составило труда и после полуночи, около третьей стражи по римскому счету, ворота города отворились перед римлянами.
Базилл-Агамемнон, вступил в Скопы к полудню. К этому времени резня на улицах почти сошла на нет. Горстка дарданов, ведомая Ратопором, смогла прорваться из города. Большая часть тарабостов сложила оружие, остальные - свои головы. Скопы горели три дня и превратились в груду головешек.
Допросив пленных, легат восстановил историю нападения на Гераклею. Дромихет, главный виновник, с горсткой своих то ли гетов, то ли даков, один Орк разберет этих варваров, затерялся в горах. На вопрос, сколько у него воинов, пленные тарабосты отвечали, что не меньше двух тысяч. Показания Глабра с их словами не сходились. Трибун уверял, что напавших на авангард варваров было немного и успеха они достигли лишь за счет внезапности, когда же Публий Гарса вступил в бой, фракийцы бросились наутек. Две тысячи не побежали бы от одной когорты. Это не простые коматы-пахари, а опытные головорезы. По всему выходило, что Дромихет ускользнул. Вывел большую часть своих бойцов по западной дороге, да козьими тропами. Где он теперь, откуда ударит? Ищи-свищи.
Тарабосты гнули шеи, косо поглядывая в сторону Асдулы, который ощущал себя чуть ли не богом. Впрочем, ему хватало ума поменьше попадаться на глаза Базиллу. Так, на всякий случай. Легат слово сдержал, провозгласил Асдулу князем дарданов и другом римского народа. Над воротами княжеского буриона Скарас водрузил на копье голову Кетрипора. У нового князя мигом сыскалась тысяча и одна обида на тех, кто еще вчера был равен ему по положению. Асдула упоенно мстил. За обидное слово, косой взгляд - голову долой. Все-все припомнил, любую мелочь. После того, как он выяснил, что легат намерен в Скопах оставить гарнизон, радости у князя поубавилось, но с другой стороны, уйдут римляне - а ну как эти овцы снова волчьи клыки покажут? Нет, пусть уж остаются, так спокойнее.
Базилла резня, которую учинил "друг римского народа", не заботила совершенно. Враг наказан, награбленное возвращено и готовится к отправке в Македонию. Солдаты получили Скопы на три дня, поменьше станут вздыхать, что с Митридата добычи не досталось (по крайней мере, тех золотых гор, которые обещал Сулла. Пленные горячо валили свои грехи на Дромихета и синтов, соседнее фракийское племя. Дромихет бегает, пусть его, легат не собирался за ним гоняться.
"Я предпочитаю заниматься захватом и удержанием крепостей".
Один легион Базилл распределил по ближним крепостям вокруг спаленной столицы варваров, так, чтобы сторожить основные дороги. Нужно перезимовать здесь, а весной вернуться к Сулле, добивать Митридата. Базилл не сомневался в том, что понтийский царь, несмотря на обещания Архелая способствовать заключению мира, еще попьет римской крови. Его надо уничтожить. Впрочем, это решать Сулле.