Четвёртая книга описаний жизни и деяний графа Александра Читтано. Закончена. В связи с неопределенностью планов – пока доступна.
Содержание:
Глава 1 - Гримасы коммерции 1
Глава 2 - Acheronta movebo 4
Глава 3 - Игра на деньги 8
Глава 4 - В тумане междуцарствия 12
Глава 5 - На скользком паркете 16
Глава 6 - Первая трещина 20
Глава 7 - Танцы над пропастью 24
Глава 8 - Прыжок в окошко 27
Глава 9 - Новые начинания 31
Глава 10 - Путешествие поневоле 34
Глава 11 - Африка и Европа 38
Глава 12 - Купец из Пизы 41
Глава 13 - Восток и Запад 45
Глава 14 - Ловец человеков 49
Глава 15 - Издержки вольности 53
Глава 16 - Под эгидой 56
Глава 17 - Странствия "Одиссея" 60
Глава 18 - В осаде 63
Глава 19 - Прощание с золотым леопардом 67
Глава 20 - Новые потери 70
Глава 21 - Земля и небо 74
Глава 22 - Взлеты и падения 78
Глава 23 - В неволе 82
Глава 24 - Хумбараджи-баши 85
Глава 25 - Жестокий театр 89
Глава 26 - Путь домой 93
Глава 27 - Вокруг престола 97
Константин Радов
Жизнь и деяния графа Александра Читтано
Книга 4
Глава 1
Гримасы коммерции
В пятьдесят лет смотришь на женщин с иным чувством, нежели в двадцать. Или даже в тридцать. Полюбит – хорошо. Нет – не беда: в жизни найдется множество других занятий. Буйное пламя страсти обращается для человека семейного ровным теплом домашнего очага, для закоренелого холостяка – чередой бивуачных костров, которые ночь горят, а поутру остывающий пепел становится добычей ветра.
Но леди Феодосия любого мужчину, в коем еще теплится искра жизни, могла воспламенить, как пылкого юношу. Сохранившая девическую гибкость фигура не позволяла заподозрить в ней мать целого выводка ребятишек, от задерганного гувернерами десятилетнего Джона до крошки Елизаветы, посапывающей на руках у кормилицы. Взор, прежде живой и трепетный, обрел королевское спокойствие и властность. Великое дело – порода! Семисотлетнее дворянство сквозило в каждом ее жесте, в каждом шаге: не важностью и спесью, а естественностью и благородной простотой.
Переговоры о поставках принял на себя Джозеф Гаскойн – джентльмен со странностями, родной брат леди. Я искренне был ему признателен за ослиное упрямство в стремлении сбить цену на мой товар: любая затяжка работала на меня, позволяя дневать и… Нет, пока еще только дневать в изящном гринвичском особняке, угощая хозяев живописными рассказами о богатствах Уральских гор, о свирепом непредсказуемом нраве реки Чусовой, о волжских разбойниках, о суровости климата и тысяче других причин, не позволяющих уступить ни пенни. Десять лет назад компания Кроули послужила мне мостиком на европейские рынки: теперь ее доля в обороте уменьшалась год от года. Полосовое железо все больше уступало в русском вывозе луженой и простой жести, гвоздевому прутку и готовым гвоздям, рубленой и вязаной стали. Дело клонилось к моему превращению из поставщика в соперника, вначале по второстепенным позициям.
Убедившись в неуступчивости партнера, красавица пустила в ход самое сильное оружие. Покажите мне человека, способного отказать такой женщине, когда она желает его очаровать! Приватный ужин в домашнем кругу означал недвусмысленный шаг к сближению. Британская чопорность уступила место теплой фамилиарности, присущей скорее французским нравам. Мы беседовали, как старые друзья.
– Дорогой граф; сочувствую вашему желанию оставить все, как при Джоне, но ситуация в торговле железом изменилась в неблагоприятную сторону…
– My fair lady, вы превратно поняли мои намерения: попытка сохранить прежнее была бы верхом неразумия. Напротив, надо двигаться вперед – к более тесным связям. Почему бы не провести обмен активами, который сделает нас с вами полноценными совладельцами обеих компаний?
– Cher Alexander, дело Кроули – не акционерное, а семейное…
– Ничего не имею против. А вы считаете это препятствие непреодолимым?
Вдова взглянула, с долей удивления, мне в глаза и на секунду смутилась, убедившись в подлинном смысле сделанного предложения. Но быстро овладела собой и обещала обдумать сию проблему на досуге. Остаток вечера был занят беседой о пустяках, в коей интонации и улыбки значили больше, чем слова. Примерно через неделю представился случай напомнить об этом вопросе – леди Феодосия объявила, что намерена посвятить оставшуюся часть жизни благотворительности и воспитанию детей. Обычное дамское лицемерие: по сути, предложение мужчине усилить напор. Когда я так и поступил – наш tet-a-tet нарушила нянька; леди ускользнула на ее зов, зато появился братец Джозеф и непринужденно перевел беседу на коммерческие предметы.
Теперь пришел мой черед задуматься. Предложенные условия (не приходилось сомневаться, что брат с сестрой действуют согласованно) означали, по сути, передачу Тайболы в чужие руки – без надлежащего эквивалента, если не считать оным бывшие в употреблении женские прелести. Ничто так не охлаждает нежные чувства, как откровенная корысть.
Разумеется, в Лондоне я занимался не одними только ухаживаниями за прекрасной вдовой. Переоформление собственности на подставных лиц, дабы английские власти не имели законной возможности меня прижать, обновление тайных и явных связей с полезными людьми, экзаменация обучающихся на мой кошт юношей, – дел было много. Для умных разговоров и отдохновения ездил к Болингброку в новое имение, милях в пятнадцати к западу от столицы. И вот однажды, вернувшись от сэра Генри и все еще пребывая в философском настроении, получил от привратника записку, переданную в мое отсутствие незнакомцем. Она гласила: "Сын Атрея в опасности".
Что в Англии кому-то известно о "Менелае", уже само по себе было достаточно неприятной и угрожающей новостью. Слуги получили приказ докладывать немедля, буде податель письма явится снова. Несколько дней меня тяготило нарастающее беспокойство. Наконец, таинственный вестник почтил визитом. Он выглядел, как убогий клерк.
– Сто фунтов, сэр. – С ходу заявила сия конторская крыса. – Ваше Сиятельство не пожалеет, ибо сведения того стоят.
Потертый камзол и стоптанные башмаки ясно говорили, что названная сумма равняется доходу пришельца за несколько лет.
– Не спешите, сударь. Прежде хотелось бы убедиться в ценности и достоверности того, что вы скажете.
– Как угодно, сэр. Я начну бесплатно. Минувшей зимою в правлении Ост-Индской компании получили письмо из Амстердама.
– Вы служите в Компании?
– Нет, Ваша Милость: в Адмиралтействе. Консул сообщил о матросе-голландце, бежавшем с русского корабля, когда тот бросил якорь у берегов Африки. Милях в двухстах восточнее Капштадта. Колониальные власти заключили беглеца в тюрьму и чуть не казнили, но он оправдался тем, что команде не сообщили, куда пойдет судно.
– Как зовут матроса?
– Андреас ван Строт. Понимаю, что вы желаете меня проверить.
– Конечно. Илья, список!
Вроде бы имечко знакомое: но надо убедиться, что был такой на "Менелае". Секретарь пролистал списки компанейских служителей, кивнул и подал бумаги мне. Да, все верно. В дополнение гость назвал имена капитана и суперкарго, окончательно развеяв сомнения: если Лука многим известен, то об участии в плавании Михайлы Евстафьева никто на берегу не мог догадаться. Все деловые партнеры уверены, что он в Италии.
– Если господин граф желает услышать продолжение, это уже за деньги.
– Согласен. – Жест секретарю. – Так что было дальше с кораблем? Судя по упомянутой вами переписке, он ушел в море?
– Да, сэр. Ушел, как только исправил повреждения: видимо, не слишком значительные. – Клерк прислушался к звону золотых гиней в соседней комнате. Кажется, даже уши зашевелились. – Сведения о нем, достигшие Европы полгода спустя, ост-индианцы стараются хранить в тайне. Они обратились к Первому Лорду с предложением захватить судно на возвратном пути с Востока, однако Торрингтон ответил, что для этого надобны весомые юридические основания. Тем более сейчас, когда Его Величество стремится возобновить дружбу с московским двором. Самое большее, что возможно – остановить и досмотреть. Если при этом не будет оказано сопротивление, никаких претензий русским предъявить не удастся.
Информант явно гордился благородством и честностью своего начальства – даже в момент, когда сам он продает государственные секреты иностранцу! Но мне было не до любования диковинными вывертами человеческой натуры. При неблагосклонном, чтоб не сказать хуже, отношении Луки к англичанам, возникали большие сомнения в его способности разойтись миром, если капитан Royal Navy изъявит желание осмотреть судно. Особенно – когда в трюме товара на миллион. А уж офицер досмотровой партии из кожи вон вылезет, чтоб найти повод для захвата. Или создать, ежели не найдет.
– У вас все, дорогой друг? Разве это рассказ на сто фунтов?! Мне кажется, вы о чем-то умолчали.
Адмиралтейский канцелярист замялся.
– Просто боюсь ввести Ваше Сиятельство в заблуждение, потому что не все обстоятельства знаю достоверно. Когда бы Компания полагалась только на законные способы, ее директоры подняли бы шум в парламенте; раз это не так, значит есть планы решить проблему по-тихому.
– Какими силами?
– Трудный вопрос. Никому не известно, вернется ли "Менелай" в Ливорно, или пойдет в Санкт-Петербург. В английских морях не составит труда его встретить, а вот Гибралтар и Медитеррания… После подписания прелиминарных статей адмирал Уоджер ушел оттуда; если испанцы будут достаточно уступчивы, нынешним летом флот останется в Спитхеде. Наших кораблей на юге не будет.
– Вы предполагаете, что будут чьи-то другие?
– Последнее время в Лондон зачастили послы из Марокко. Абделькадер Перес, Мохаммед бен Али… Одного даже избрали членом Королевского общества.
– Счастлив иметь такого коллегу.
– Во время осады Гибралтара консул Джон Рассел и секретарь Брайтуэйт договорились с маврами о поставках провианта для крепости, а также кольев, фашин и габионов. У вице-губернатора Джаспера Клейтона хорошие отношения с тетуанским пашой Гамидом, а марокканцы – прирожденные корсары…
– Сие мне известно. Кроме общих соображений, что у вас есть?
– Только слухи. Новый султан Мулай-Абдалла воюет со своими братьями, оспаривающими наследство. Слабость власти развязала руки морским разбойникам. Мулай-Исмаилу они повиновались беспрекословно и не смели трогать суда, снабженные медитерранскими паспортами от нашего Адмиралтейства. Теперь начались нарушения трактатов. Не знаю, кто именно будет послан для переговоров о безопасности английских моряков, но в коммерческих кругах понимают необходимость определенной компенсации за их неприкосновенность…
– И в этом качестве желают подарить пиратам мой корабль? Я дам вам оговоренную сумму. С условием, что вы будете считать ее авансом, который надо отработать. Уточните сведения – и мы в расчете.
Слухи походили на правду. Главные морские державы давно научились использовать берберийцев для вытеснения из восточной торговли нежелательных соперников. Денежными подачками, дипломатическими трактатами, а при нужде – пушечными ядрами опытные укротители смиряли магометанских хищников. Щадя подданных сильных государств, те отыгрывались на беззубых гамбуржцах, неаполитанцах, генуэзцах и прочей шантрапе. Россия стояла в глазах корсаров не выше сих последних, и мне приходилось нести дополнительные издержки, используя для торговли с Италией быстроходные и хорошо вооруженные суда. Легкие шебеки и тартаны с ними не связывались, а более солидные противники – не могли угнаться. Впрочем, в последние годы относительно крупные корабли выбыли из африканских флотилий без равноценной замены: их содержание не окупалось добычей. Корсары обыкновенно несли не более двадцати пушек (а чаще – десяти), причем невеликих калибров. Марокканцы и раньше не могли похвастаться мощью: Сале, единственный защищенный порт на их побережье, мелководен. Даже двухсоттонники требуется облегчать при входе и выходе. Ну не смешно ли, что грозная слава сего разбойничьего гнезда столько лет поддерживалась менее чем дюжиной убогих суденышек?!
Когда старики Баженины закладывали первых "чудотворцев", за образец мы с ними взяли французский двадцатишестипушечный фрегат. Переделка корпуса под торговые нужды не повредила боевым способностям: напротив, некоторое приращение размеров предоставило канонирам больший простор. По опыту днепровских баталий с турками, я поставил на свои корабли гаубицы, к эскадренному бою мало пригодные. Втрое или вчетверо легче пушек равного калибра, они используют пропорционально меньший пороховой заряд. Дальнобойность, меткость и пробивная сила соответственно ниже. Не беда: нам в линии не стоять! На ближних дистанциях, по тонким корпусам легких судов, медленно летящие пудовые ядра действуют с огромной разрушительной силой. Бомбы – еще лучше. О картечных выстрелах в четыреста мушкетных пуль испытавший оные на китайских пиратах Лука отзывался самым хвалебным образом.
Из-за недостатка рук в торговых командах, число орудий было ограничено. Чугунные гаубицы делили палубу с муляжами из дубовых бревен – в случае нужды это позволило бы легко и незаметно удвоить батарею. Солидные жерла, подобающие скорее трехпалубному линейному кораблю, нежели торговцу, вызывали то трепет, то насмешки. Иные зрители уверяли, что все стволы деревянные – за исключением четырех бронзовых двенадцатифунтовок, монтированных на баке и юте. Берберийцы, наверняка имеющие своих шпионов в Ливорно, проверить эту байку почему-то не пытались. Я не жалел о том. Жалел о другом: что сверленые орудия не поспели к нужному времени, как и обученные канониры. Обычное на войне дело. Враг не ждет, пока ты приготовишься. Все компанейские корабли, до которых удалось дотянуться срочными распоряжениями, сошли с предположенных путей и собирались в Остенде. Капитан "Диомеда" Альфонсо Морелли, отличный моряк и бывший помощник Луки Капрани, прибыл ко мне в Лондон.
– Ваше Сиятельство, продажа груза в Амстердаме, вместо Санкт-Петербурга, влечет потерю прибыли, на которую мы твердо могли рассчитывать…
– Неважно. Сейчас надлежит думать о предотвращении потерь, гораздо более значительных. Ты, полагаю, знаешь или догадываешься, куда ушел "Менелай".
– Туда, где дважды побывал "Савватий"?
– Именно так. Если не будет неожиданностей, он должен вернуться через месяц-другой. До меня дошли сведения, что ему готовят неласковый прием. Надо встретить.
– Встретить у Капо-Верде или в проливе?
– Близ Гибралтара. На пути к островам легко разминуться. Ты самый опытный из капитанов, после Луки, – тебе и вести флотилию. Возьмешь, кроме своего корабля, "Зосиму" и "Савватия". "Иринарх" с "Аяксом" далеко, на "Германе" команда слабовата. С него заберешь всю артиллерию, по возможности без огласки, и всех матросов, кроме англичан и голландцев. У тебя они есть в команде?
– Ни одного. Немцы имеются, трое. С ними что делать?
– Сам решай, смотря по надежности: можно ли доверять им так же, как неаполитанцам и русским. Для боя команды желательно удвоить – за счет судов, которые с нами не пойдут. Грабь их дочиста!
– Все равно не хватит людей, Eccellenza! Равно как и пушек.
– Найдем. Это моя забота: я собираюсь в Дюнкерк. Там полно бывших приватиров с хорошими военными навыками. Оставь место для дюжины или двух. Навигационных учеников из Англии тоже заберем: будет мальчишкам хорошая практика. Недостающие пушки куплю или арендую. Что еще? Да, самое главное! "Диомед" с "Менелаем" – братья-близнецы. Различие в особенностях рангоута и покраски. Нужно добиться полного сходства. Воду и провиант бери на три месяца. Будь готов выйти через неделю.
– Недели мало, Eccellenza. Дайте хотя бы две.
– Десять дней – и ни минутой больше! Дальнейшее промедление оплатишь из своего кармана.
Тем же вечером я отправился в Гринвич – попрощаться. По тайному молению моего сердца, черт унес Джозефа Гаскойна, и леди Феодосия была одна.
– Неотложные дела призывают меня на континент. Завтра я взойду на корабль, и вновь появлюсь нескоро. Позволите ли вы надеяться, что будете иногда думать о вашем верном друге?
– Дорогой Александр, если б вы только знали, о скольких людях мне приходится думать и заботиться! О детях, о братьях, о сестрах Джона, их детях и моих племянниках… Обо всей "команде Кроули", в которой тысячи душ… Господи, как трудно жить в этом мире! Поверьте, если бы я была свободна…
Она порывисто встала, шагнула ко мне (тоже вскочившему, как подобает джентльмену). Привстав на цыпочки, впилась в мои губы жарким поцелуем. Потом оттолкнула.
– Уходите. Когда б вышние силы позволили мне быть просто женщиной, я с радостью связала бы с вами свою судьбу. Граф, вы командовали армиями и должны понимать, насколько не властен над собою тот, кому вручена власть над другими… Переговоры о поставках будет вести Джон Ханмер: не стоит смешивать чувства с бухгалтерским расчетом. Прощайте. Жаль, что мы не можем быть вместе.
– Прощайте, леди. Мне будет нелегко вас забыть.
Пожалуй, восхищение преобладало над всеми прочими чувствами на пути домой, в компанейскую контору. Удивительная женщина! Страстная по натуре, она в совершенстве научилась подчинять нежные чувства холодному чудовищу долга. Из нее получился бы генерал. Да не "бы", а уже получился – хоть и не на войне. "Crowley's Crew" стоит иного войска. Спросите о том флотских вербовщиков, не раз спасавшихся бегством, теряя дубинки, после попытки сцапать одного из сей дружной команды мастеровых и корабельных матросов. Свои компании я устраивал с оглядкой на этот высокий образец.
Дюнкеркские хлопоты стали воистину путем спасения от любовной печали, приладившейся грызть мое сердце (что вроде бы в таком возрасте уже и не подобает). Как можно предаваться унынию, когда моим лучшим людям грозит африканское рабство или смерть?! Дело пошло с неожиданной легкостью: не далее, как в прошлом году возобновившиеся нападения обнаглевших магометан на французских купцов побудили короля послать эскадру и шестидневной бомбардировкой снести половину города Триполи. Трактат был возобновлен, но ответных жестокостей опасались. Объяснение, что мои суда в Медитеррании нуждаются в хороших канонирах, легло на подготовленную почву. Нашлись и люди, и пушки – даже не слишком дорого. Поодиночке, дабы не привлекать внимания, корабли отправились к месту встречи у испанских берегов.
– Пали!
Пудовый чугунный шар вылетел средь дыма и пламени, стремительно обратился в точку и канул в волны сажен за десять от плавающей в полуверсте бочки. Матросы кинулись банить отпрыгнувшую гаубицу.