- Ну вот! - назидательно выставляю указательный палец. - Указан враг внешний, а не внутренний. Нет, будут и они, но несколько позже. А сейчас не мешай.
Сбил с мысли. Ладно, начнем с главной, она не забывается. Шум стихает, едва только поднимаю руку, - смотрят с надеждой и выжиданием.
- С сегодняшнего дня я объявляю в Российской империи осадное положение. Да, держава наша в кольце врагов… Пусть так! Можно атаковать в любую сторону. Везде, куда ни глянь, мы видим английские флаги. Доколе? Доколе эти пауки будут жиреть на нашей крови? Их липкие жадные лапы протянулись и сюда, в самое сердце России! Мерзкие ублюдки ударили по самому святому - по праву человека защищать свою Родину. Именно на их кровавое золото у дворян отнято великое служение - воевать за веру, царя и Отечество! Да, я говорю об "Указе о вольностях дворянских", фальшивке, написанной в Лондоне и нанесшей ущерб единственным союзникам нашим - армии и флоту.
Недовольный ропот за спиной - немногим понравится бомба, брошенная в тарелку с паштетом из трюфелей. Впрочем, ропот недолгий - он быстро сменился четкими негромкими командами Аракчеева, звуками плюх и зуботычин, хрустом выворачиваемых рук… трудовые будни императорского дворца.
- Повелеваю! - Зарокотали барабаны. - Нет, прошу! Братья и сестры, Отечество в опасности! Прошу - защитим!
Хм… что-то я отвлекся от основной темы - про защиту и опасность нужно было сказать в самом конце. Ладно, повторюсь, невелика забота. Так… недовольных отменой "Указа о вольностях дворянских" уже увели? Вроде увели, но военный министр, временно исполняющий обязанности наркома внутренних дел, все еще настороже - он-то хорошо знает, что именно будет объявлено далее.
- Братья и сестры! Обливается кровью сердце мое. Скорбь и удивление поселились в нем от взгляда на Отечество. Что вижу я? Нарушаются законы Божьи и человеческие! Невозможно одновременно служить Богу и мамоне и невозможно служить Родине, пользуясь ею, как свинья пользуется своим корытом. Дворяне, соль земли русской и плоть от плоти ее, по наущению злокозненных врагов наших забыли заветы прадедов - служить, беречь, приумножать. На радость супостату земля наша раздергана на тысячи кусочков, разорвана по-живому… Тому более не бывать! Отныне и навеки - у земли есть только один хозяин!
Опять сзади шум. Если так дальше пойдет, то на балконе останемся вдвоем с Марией Федоровной. И еще Ростопчин, в прошлом месяце объявивший свои деревеньки государственной собственностью, а крестьян - вольными хлебопашцами. Правда, говорят, при заключении договоров на аренду пашен, покосов и пастбищ между желающими произошел грандиозный мордобой.
Вот, зараза… а ведь и до топоров дойдет у самых нетерпеливых. Что-то упустил этот момент.
- Да, только один хозяин - император! Но! Но только после победы, и только тогда! Светлое будущее наступит, обязательно наступит. Потому что наше дело правое, враг будет разбит, и победа будет за нами!
Еще один условленный знак, и оркестр внизу грянул "Марш авиаторов". Ну… почти его. Конные драгуны с палашами наголо оттесняли людей от дворца, освобождая место для прохода войск. Поначалу просто хотели разделить толпу надвое, оставив середину площади, но этому категорически воспротивился отец Николай. Мол, не по православному обычаю - поворачивать народ жопою к самодержцу. К стоящей спиной Красной гвардии сие не относится, так как военная надобность предполагает некоторые послабления.
Парад открывает гвардейская дивизия полковника Бенкендорфа - они единственные, кто успел пошить обмундирование нового образца. Зеленый цвет формы разбавлен медным блеском пуговиц и золотом погон, на ногах сапоги с коротким, чуть ниже колена, голенищем, на головах суконные шлемы, знакомые до боли исключительно мне одному.
Мы не дрогнем в бою
За Отчизну свою,
Нам родная страна дорога.
И железной рукой
Защитим дом родной,
Разгромим, уничтожим врага!
Печатают шаг так, что, кажется, чугунные фонарные столбы вот-вот выпрыгнут из мостовой и убегут в испуге. Полковник командует, перекрикивая хор:
- Р-р-нение на… лева-а-а!
Поднимаю руку в приветствии - соболья опушка мономаховой шапки щекочет приложенные к виску пальцы. Орлы! Не все по кабакам шпорами звенеть, когда-то и повоевать надобно.
А уже гремит новая мелодия, и мощные басы дьяконов подхватывают:
Дан приказ ему на запад.
За родную сторону.
И пошли артиллеристы
На Великую Войну!
Не эти ли батареи помогли навести порядок в ночь покушения? Они - длинный нос Багратиона мудрено с чем-то спутать, разве с его пушками. Следом - кирасиры, драгуны и гусары. Просто под музыку - чести иметь собственный гимн еще не заслужили. А вот бывшие штрафники…
Красногвардейцы - царь отдал приказ.
Красногвардейцы - зовет Отчизна нас.
И из кулибинских фузей
За павших братьев и друзей,
За нашу Родину - огонь, огонь!
Плохо мне… что-то душу наизнанку выворачивает и скребет по ней железной щеткой. Усталость и опустошение навалились тяжким грузом на плечи, пригибают спину и ноги. Уйти нельзя - торжественный прием, начавшийся почти сразу же после парада, в самом разгаре.
- Павел, ты как себя чувствуешь? - обеспокоенная долгим молчанием императрица заглядывает в лицо.
- Спасибо, дорогая, очень хреново.
- Исключительно коротко и точно. Хотя грубо.
- Душа моя, педерастическую утонченность натуры давай оставим недобитым мсье Робеспьером французским аристократам. Кстати, о них… Указ о выдворении Людовика Восемнадцатого из пределов Российской империи уже готов?
- Да, Ваше Императорское Величество! - Не отходящий ни на шаг от августейшей четы Ростопчин предъявил пухлую папку: - Изволите взглянуть?
- Не хочу. Людям хоть иногда нужно верить на слово, не так ли? И, в конце-то концов, долго еще будешь около меня тереться? Походи, с народом поговори… придворные ведь тоже народ? Не знаешь? Вот и я не знаю. А чего у всех такие кислые рожи?
- Боятся бунтов, Ваше Императорское Величество.
- Устроенных, несомненно, на английские деньги? Вроде того, что через месяц случится в имениях братьев Воронцовых?
Канцлер поперхнулся так и не начатой фразой:
- А-а-а…
- Федор Васильевич, право слово, при твоей должности нужно уметь хоть немного заглядывать в будущее.
- Извините, Ваше Императорское Величество. - Ростопчин выглядел слегка растерянным. - Я могу уже заняться подготовкой к… э-э-э… к заглядыванию?
- Несомненно, дорогой граф. И поговорите на всякий случай с отцом Николаем.
- Зачем?
- Мне почему-то думается, что он сможет присоветовать хороших специалистов по… хм… по изучению грядущего.
- Слушаюсь, государь!
Ушел, да что там ушел - почти убежал. Счастливый человек, сейчас займется любимой работой, а кое-кому торчать тут до глубокой ночи, угрюмой рожей отпугивая желающих выразить свое восхищение. Восхищение чем? Уж не тем ли, что фактически отменил крепостное право и оставил придворных лизоблюдов без средств к существованию? Интересно, когда же до них это дойдет? Видимо, никогда - самых сообразительных арестовали прямо во время речи. Или самых тупых, не догадавшихся спрятать недовольство?
Ладно, посмотрим, как завтра запоете, когда обнародуют еще кое-какие указы. Сюрпри-и-и-з!
- Павел? - Мария Федоровна опять обеспокоена.
Ах да, нынче траурное мероприятие, и улыбаться нельзя совершенно. Даже злорадно. Тем более - злорадно.
Документ 10
"Петербургские ведомости".
- Сего июня 7 числа отлучился без ведома надв. сов. Павла Кирил. Кревати дворовой его крепостной человек Николай Козмин сын Вздорнев, которой приметами: росту малаго, сухощав, лицем бел, волосы имеет светлорусые, глаза в прикос, платье на нем камзол и штаны серонемецкаго сукна, а от роду ему 22 года. Ежели где таковой окажется с видом каким бы то ни было или без виду, то, задержав его, представить в надлежащее присутственное место для доставления к помянутому советнику Кревате, 2 адмиралтейской части 1 кварт. в дом под № 25.
- 4 адмиралт. части в 1 квартале под № 41 продается семья людей - муж с женою и двумя детьми, сыном 6 и дочерью 8 лет. Отец их хорошей кучер, а мать исправная прачка и знает поварничать и портняжить.
- В 1 линии в доме под № 244 есть заморская треска рыба, продажа которой поручена артельщику Кузьме.
- Пропала лягавая собака кобель, у которой шерсть белая рединькая с крапинками, а глаза в темных круглых пятнах, как в очках. Ежели кто поймав приведет на Невской прешпект, в дом Михайлова, под № 11, тому дано будет 25 рублей.
- В Малой Коломне, на речке Пряшке, в доме купца Шестова продается 15 лет мальчик, поведения хорошаго и которой пишет изрядно. Цена оному 300 р.
- На В. О. у Тючкова мосту в Ржевском трактире под № 292 у капельмейстера Ганзина продаются 6 мальчиков, кои по полутору году были в учении, из коих двое играют на скрипках, двое на флейтах и двое на волторнах. О цене же оных спросить у вышеозначеннаго капельмейстера Ганзина.
Документ 11
"От генерал-лейтенанта и всей артиллерии инспектора графа Аракчеева всем селитренным поставщикам, желающим ставить в артиллерию на Шостенские пороховые заводы селитру, объявляется, что им притеснений как в приеме оной селитры, так и в заплате за оную из казны денег делано не будет потому, что на помянутых заводах денег ныне состоит 84 тыс. 900 р., да ассигновано из казенных палат 106 тыс. 375 р., а на случай многой поставки селитры, есть ли будет оной суммы недостаточно, то из артиллерийской экспедиции в скорости еще доставлено будет. А дабы выдача денег и проба селитры была без замедления делана, то предписано от его сиятельства начальнику заводов брать подписки от самих поставщиков селитерных, котораго числа прибудет на заводы, когда сделается проба селитры и когда выдача денег последует, и оныя подписки представлять к нему, следовательно, всякой поставщик и властен будет в оных подписках объяснять, есть ли ему от заводов какое притеснение или остановка в выдаче денег сделана будет, да самим графом будет усмотрено время, сколько продерживаемы они бывают на заводах. Сего иуля 15 года 1799".
ГЛАВА 11
В доме купца третьей гильдии Александра Федоровича Белякова царил переполох. Как и положено приличному переполоху, он сопровождался бестолковыми метаниями разом побледневшей жены, ревом испуганных детей и захлебывающимся лаем цепных кобелей в палисаднике. А утро так прекрасно начиналось… чтобы закончиться стуком в двери. Суровый офицер в зеленом мундире непривычного кроя и странном кивере, напоминающем богатырский шлем, нетерпеливо забарабанил буквально минуту назад. Но этого времени оказалось достаточно для возникновения в купеческой душе смятения и ужаса. Вести, приходящие с оказией из столицы, тому весьма способствовали.
- Открывай! - надрывался служивый.
Александр Федорович смотрел на незваного гостя с высоты второго этажа, по обычаю поставленного поверх каменных подклетей, и лихорадочно размышлял о причинах столь неприятного визита. Уж не суздальские ли монахи, многие годы безуспешно оспаривающие у Подновской слободы славу огуречной столицы и право поставлять сей деликатный овощ к царскому столу, подсуропили?
- Открывай, говорю! Надобность государева!
А делать-то и нечего, попробуй такому не открыть.
- Иду-иду! - Купец тяжело вздохнул, перекрестился на образа в красном углу и заспешил вниз по лестнице, не доверяя столь важного дела домочадцам. Лишь на ходу многозначительно посмотрел на супружницу, понятным движением разъяснив порядок приема важной государственной персоны.
Тяжелая дубовая дверь с толстыми железными полосами поверх досок без скрипа распахнулась, и гвардеец уперся взглядом в сияющее невиданным радушием лицо купца. На купчину, как предполагалось ранее, тот никак не тянул - худощав слегка, солидного брюха нет, и волосы лампадным маслом не смазаны.
- Милости просим, Ваше Высокопревосходительство, заглянуть в нашу скромную обитель.
Начинается. Иван Петрович Кулибин особо указывал на известную скромность нижегородцев - одну из разновидностей гордыни. Местные купцы и промышленники, строя хоромы, вызывающие зависть столичных князей с графьями, упорно именуют их домами. В Нижнем Новгороде нет дворцов - даже у губернатора, быстро проникающегося сим духом.
- До высокопревосходительства мне еще лет триста служить. - Гвардеец решительно остановил поток славословий и представился: - Гвардейской дивизии прапорщик Акимов, честь имею! Ты Беляков будешь? Распишись в получении письма.
Александр Федорович с опаской взял в руки пакет, украшенный пятью печатями, и с вопросительными интонациями предложил:
- Так, может, подниметесь, ваше благородие? Там и перо с чернильницей, и все остальное, к ним прилагающееся…
Прапорщик молча, но благосклонно кивнул и проследовал за хозяином по чуть поскрипывающим, начищенным речным песком ступенькам. Наверху уже поджидала хозяйка с расписным подносом, на котором заманчиво так располагалась высокая серебряная стопка в окружении крохотных огурчиков.
- Это что сие означает?
- Так ведь оно по старине положено.
- По старине? - Акимов с подозрением глянул на потемневшие от времени иконы. - Уж не раскольничаешь ли ты?
Глаза купца потухли, чтобы тут же вспыхнуть какой-то потаенной грустью:
- Да куда уж нам, ваше благородие! Капиталы раскольничать никак не позволяют - маловаты оне.
- Маловаты?
- Вот истинный крест!
- Разберемся! - Гвардеец с лихостью, выдающей опыт, опрокинул стопку, вдумчиво зажевал огурчиком и хотел было поставить ее обратно. Но поднос исчез вместе с хозяйкой. - Э-э-э… куда?
- В карман. Соизвольте принять небольшой… ой!
Аккуратная, без членовредительства, но сильная оплеуха опрокинула купца на пол. Прапорщик навис сверху грозовой тучей:
- Взятка? А знаешь ли ты, образина, что взятки придуманы англичанами для нанесения ущерба государству Российскому?
- Виноват, ваше благородие… - Беляков с трудом сел и прислонился к высокой голландской печке. - Так это что, таперича совсем… никому? И даже?..
Акимов подбросил в руке злополучную стопку.
- Давал, значит?
- Как же без того? В коммерческом деле без того вообще никак.
- Списки составишь - кому, сколько, как часто. Понял? Грамоте разумеешь?
- Без нее тоже нельзя. Еленка, подай перо с чернилами, да пусть накрывают обед уставшему от государевых забот их благородию! Пошевеливайтесь там у меня!
За обедом, во время которого Александр Федорович старался не жевать пострадавшей левой стороной, ледок недоброжелательности между купцом и офицером окончательно исчез. Прапорщик справедливо рассудил, что третья гильдия вполне может быть приравнена к обер-офицерскому званию, а потому отдавал должное блюдам, совершенно не чинясь.
- Вот скажи мне, Сергей Викторович, ты государя императора видел?
- Конечно, я же в гвардии состою. И даже несколько раз… но не будем об этом.
- Ну и какой он из себя? - Беляков оглянулся, убедился, что никто не подслушивает, и перешел на шепот: - А то у нас слухи пошли, будто царя подменили.
- Это кто такое говорит? - Акимов отставил поднесенную к губам стопку и погладил усы, пряча жесткую усмешку.
Ему уже доводилось слышать нечто подобное по дороге в Нижний - в Вологде, Ярославле, Балахне. Нет-нет краешком уха и ухватит ползущие россказни о чухонском младенце, подброшенном матушке Екатерине взамен убиенного Понятовским цесаревича Павла Петровича. А теперь, дескать, тот чухонец вырос и оказался злым немецким карлой, желающим обратить православный народ в латинскую веру.
- Да ведь слухами земля полнится, Сергей Викторович, - развел руками купец.
- Кабы через край не полилось! - От удара кулаком по столу подпрыгнули тарелки.
- Что не полилось? - не сообразил Беляков.
- А то, чем полнится!
Купец поежился и поспешил перевести разговор в другое, более безопасное русло:
- Это точно, народец у нас такой - соврут и возьмут недорого.
- Не только у вас.
- Беда… А вот скажи, Сергей Викторович, как оно на самом деле приключилось? Из-за чего англичанка так на царя-батюшку взъярилась, что на душегубство пошла?
Прапорщик опять погладил усы и задумался. Слухи ведь откуда-то берутся? Они же не вошь, способная сама собой расплодиться в пропотевшей да нестираной рубахе? Кому-то они выгодны? А ежели так, то…
- А дело там простое, Александр Федорыч. - Акимов взялся за стопку. - Еще в бытность государя Павла Петровича наследником престола отправился он в путешествие по Европам - других посмотреть, себя показать. Ну и заодно, так сказать, невесту приличную присмотреть. Обычное дело у царственных особ. Да, кстати, а чего это любезная Елена Дмитриевна нами пренебрегает? Нехорошо…
- Бабское ли дело, Сергей Викторович? Оно ведь, как известно…