Мишени, представляющие собой обряженные в английские мундиры соломенные мешки на шестах, ровно в полутысяче шагов. Попаду? Пуля, во всяком случае, долетит. Забавно… Рассказывая вчера о ее устройстве, граф Иван Петрович вдруг засмущался, понизил голос до шепота, а само название вообще произнес на ухо. Посмеялись и утвердили новое наименование боеприпаса - "грибная шляпка". Солдаты потом все равно переиначат на старый лад, ну и пусть, зато в заграницах головы изрядно поломают, гадая, как сей частью организма можно выстрелить из ружья.
Ложусь прямо в снег, вызвав удивленные взгляды. Ну да, они же тут привыкли стоя стрелять… нет уж, на фиг надо. Прицел непривычный - мушка неизвестно для чего заключена в кольцо, а сам целик сделан вообще в виде короткой трубочки. Непривычно, но очень удобно. Навожу мишени в грудь… бля, а у спускового крючка совсем нет свободного хода… Выстрел! Нормальная отдача, чего жаловались? Только дымище… представляю, что будет при пальбе плутонгами. Хотя чего представлять - видел сам неоднократно. Ага, через подзорную трубу, когда мамаша наконец-то отпустила погеройствовать на войну со шведами. На безопасном расстоянии погеройствовать. Следующий патрон… выстрел… еще… Мешки в английских мундирах явственно вздрагивают при попадании, одному красномундирнику оторвало соломенную голову.
- Потрясающе, Ваше Императорское Величество! - По лицу Аракчеева видно, что не врет и искренне выказывает восхищение. - Три хороших стрелка смогут противостоять роте! Да куда там роте - десяток солдат пострашнее артиллерийской батареи будут.
- Ты уж, Алексей Андреевич, пушки-то в утиль не списывай, рано еще перековывать мечи на орала. А вот графу Ивану Петровичу укор. - Кулибин смотрит непонимающе и, пока я поднимаюсь, настораживается всем видом. - Почему порох без дыма не сделал, а?
- Но как же, Ваше Императорское Величество?
- Мне почем знать? Матушке моей бездымные фейерверки сотворил? Вот изволь и здесь потрудиться. Хочешь титул княжеский?
- А-а-а… - Механик от удивления чуть не подавился бородой. - А там не было пороха.
- Как так?
- Оптические иллюзии с кривыми зеркалами, линзами, разноцветными стеклами.
- Хреново, - заключил я, после чего последовало тягостное молчание, нарушенное все тем же Аракчеевым:
- А ежели нам стрелков редким строем поставить? Тогда и дым не помеха.
- А еще лучше - закопать!
- Живьем? - ахнули все трое.
- Конечно! Где вы видели умеющих стрелять покойников?
- Простите, Ваше Императорское Величество, - осторожно кашлянул Ростопчин. - Мы, наверное, неправильно поняли вашу мысль…
Чего они так смотрят, будто я чудище обло, озорно, огромно и стозевно? Ах вот что…
- Живодером-то не считайте, ироды! Закопать - сиречь посадить солдат в окопы, тем самым дав возможность стрелять лежа или с упором на бруствер, что увеличит точность огня и уменьшит потери от ответных выстрелов.
- Если они будут, ответные-то! - воскликнул Кулибин. - Какая удивительная забота о людях, Ваше Императорское Величество! Господь благоволит человеколюбцам!
Но граф Аракчеев был более циничен. Или практичен? Произведя в уме некоторые подсчеты, он тут же выдал результат:
- Шанцевый инструмент обойдется значительно дешевле обучения и содержания рекрута. Сберегая солдат, мы сберегаем казну. Кстати, о казне…
- Ею займется Федор Васильевич, - перебиваю графа. - Тебе же, Алексей Андреевич, надлежит внести в уставы должные изменения, дабы ни одна ленивая скотина не смогла отговориться непонятностью и заумностью приказов. Это завтра, а сегодня займись отработкой новой тактики с семеновцами. Видишь - изнывают от любопытства? Вот и утоли жажду знаний!
- Простите, Ваше Императорское Величество, так ведь снег кругом?
- Я знаю.
- Земля смерзшаяся.
- И об этом докладывали.
- Но каким образом…
- Но ты же большевик, Алексей Андреевич!
- Я?
- Сомневаешься в государевом слове?
Если бы я знал тогда, чем оно обернется… Но нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. В любом случае на будущее язык стоит попридержать и не разбрасываться незнакомыми понятиями. Граф Аракчеев, подумав, что государь обвиняет его в принадлежности к франкмасонам, поспешил опровергнуть незаслуженное и опасное подозрение весьма своеобразным способом. Самым, впрочем, для него естественным. Воспользовавшись полномочиями военного министра, пусть не объявленного, но считающегося таковым по умолчанию, Алексей Андреевич оставил на стрельбище половину гвардейцев под началом прапорщика Акимова, а с другой же половиною двинулся в Петербург вслед за нами. Отправился, ага… Пока в Михайловском замке царили тишь да благодать, столица оказалась поставленной… хм… скажем так, на уши. Руководствуясь составленными еще Бенкендорфом списками, он прошелся по городу частым бреднем, вылавливая не представлявших доселе интереса третьестепенных членов масонских лож. И каждому был задан главный вопрос:
- Ты большевик?
Не менее сотни сознавшихся в этом грехе были тут же отправлены на рытье окопов, получив снисхождение за честность, остальные, забитые подобно селедкам в старые гатчинские казармы, дожидались решения своей участи.
Курьез сей мне был доложен на следующий день, вызвав немалое веселье с моей стороны и удивление тем весельем со стороны Аракчеева:
- Я что-то сделал не так, Ваше Императорское Величество? - спросил Алексей Андреевич, обеспокоенный моим приступом истерического смеха. - Или арестованных теперь отпустить?
- Да ни в коем случае, граф! - Утираю слезы, представляющие угрозу тарелке с отбивными. - Особенно в отношении второго. Не допустим в христианском государстве столь богомерзких и еретических учений. Троцкисты нашлись доморощенные.
- Простите, Ваше Императорское Величество, кто?
- Ах да, ты же не знаешь… - Лихорадочно соображаю, чего бы соврать на этот раз. Вот и Мария Федоровна поглядывает с подозрением. - Это тайны Мальтийского ордена, граф, и сам понимаешь… тайные знания, традиции веков… Но насчет большевиков погорячился, однако.
- Да?
- Разумеется. Неужели я бы назвал столь верного слугу трона и Отечества каким-нибудь непотребством? Так что не изволь беспокоиться, Алексей Андреевич, большевики были и остаются людьми честнейшими, и принадлежность к ним является высшим знаком доблести. И ответственности, разумеется.
Присутствующий на ужине Ростопчин оторвался от предоставленных Аракчеевым проскрипционных списков и с легкой завистью в голосе произнес:
- С двумя миллионами, возвращенными в казну в течение одного дня, можно рассчитывать на вступление в столь славную когорту. А вот что делать обыкновеннейшему канцлеру?
- Денег мне найди на двадцать тысяч кулибинских винтовок. - Нож в моей левой руке делает полукруг и показывает в сторону занятого увлекательным сражением с бужениной механика. - Не поверишь, эта борода многогрешная отказывается поставлять оружие бесплатно.
- Государь! - В знак высочайшего благоволения механику позволено обходиться без долгого титулования, чем он с превеликим удовольствием пользуется, подчеркивая свою исключительность. - Разве в тех копейках дело, государь? Переделка штуцера под заряжание с казны обойдется всего в шесть рублей.
- Однако! - на грани приличия присвистнул Ростопчин. - Не жирновато ли будет?
- В самый раз! - огрызнулся Иван Петрович, чувствуя мой одобрительный настрой. - И харя не треснет, не извольте беспокоиться. Кто не хочет кормить своих механиков, тот будет кормить чужую армию.
- Изрядно сказано, - кивнул Аракчеев. - Но, как я понимаю, есть какие-то иные препоны?
- Сколько угодно, - согласился Кулибин. - Я не говорю о том, что при упоминании допусков в тысячные доли дюйма мастера у виска крутят, а иные за насмешку с кулаками кидаются. Нету у нас мастеров столько - нету! А один, пусть с шестью помощниками, в неделю не более трех штук дам. А припас, государем гремучей ртутью поименованный, где взять в потребных количествах?
- Сделай.
- Я тебе что, Алексей Андреевич, аптекарь, слабительное снадобье пудами изготавливающий? - Вдруг замолчал неожиданно, уставившись перед собой в одну точку. Потом пробормотал: - Аптекарь? Пожалуй, оно и верно. Ваше Императорское Величество, прошу разрешения сей же час отлучиться в аптеку по государственной надобности.
И убежал, не дожидаясь разрешения, как был - с повязанной на шею салфеткой.
Ростопчин проводил изобретателя взглядом, вздохнул и сбил невидимую пылинку с рукава своего казачьего, по новой моде, чекменя:
- Увлеченный человек, благослови его Господи.
- Да и я не забуду, - намекаю многозначительно. - Так что же насчет денег, Федор Васильевич?
- Их нет, Ваше Императорское Величество! - бодро отрапортовал канцлер.
- Как это нет? А кто только что намекал на два миллиона?
- Не намекал, прямо говорил. Эти миллионы есть, но… но их как бы и нет. Все имущество заговорщиков, подлежащее конфискации, оценивается в кругленькую сумму, Ваше Императорское Величество. Но именно оценивается и не является наличностью. Да, конечно, золото и каменья можно обратить в деньга, но основную долю составляют земельные и лесные угодья, деревни с крестьянами, дома в обеих столицах и иных городах.
- Хреново.
- Иного слова и не подобрать, Ваше Императорское Величество. Оно одно со всей полнотой отражает состояние финансов нашего государства. А сделанные в прошлое царствование долги…
- Мамашиными грехами мне в морду не тычь! Лучше скажи, что делать будем?
Неожиданно вмешалась императрица, доселе внимательно и, главное, молча слушавшая умные мужские разговоры. Женская логика, как всегда, была безупречна:
- А если нам взять контрибуцию с Пруссии?
- А они ее дадут? - тут же оживился Аракчеев, смертельно скучавший при обсуждении финансовых вопросов.
Ощущаю странную раздвоенность личности - одна половина при упоминании Пруссии сжимает кулаки и требует немедленно прижать сию страну к ногтю, предварительно сровняв с землей, другая же подсчитывает прибыли, могущие последовать от осуществления этого предприятия. Но обе, кстати, нисколько не протестуют против такого предложения. Странно, ведь еще недавно я слыл завзятым пруссоманом.
Мария Федоровна меж тем ответила:
- Конечно, не дадут, Алексей Андреевич, особенно если вы ее потребуете. Но вот если вежливо попросит Кутузов, обещая взамен запретить казакам стирать портянки в фонтанах Сан-Суси…
Умнейшая женщина!
- Душа моя, чем же тебе досадили эти бедные Михели?
- Самим своим существованием, Ваше Императорское Величество! - Тон императрицы стал сух и официален, и в нем скрывалась обида. На что?
- У нас договор!
- А Фридрих Вильгельм Третий - тряпка, о которую половина Европы вытирает ноги!
Хм… оно, конечно, правильно, но… И этих "но" можно найти не менее сотни. Главное же из них - рано и пока невыгодно.
Ростопчин со всей почтительностью попытался объяснить эту же самую мысль, но Мария Федоровна осталась непреклонна:
- Фридрих Второй ограбил все германские земли.
- Так когда оно было-то?
- А ответить за это должен сейчас!
- А Наполеон - всю Европу! - привожу ответный аргумент и пытаюсь перевести разговор на иную тему: - А англичане обчистили весь мир, включая обе Индии.
- Какие мерзавцы! - женское внимание тут же меняет свой интерес. - Но мы этого так не оставим, Ваше Величество?
- Несомненно, дорогая.
Успокоенная таким образом императрица удалилась, позволив нам за кофеем и чубуками наконец-то перейти к обсуждению действительно серьезных проблем.
- Федор Васильевич, ответ от папы римского так и не получен?
Ростопчин разводит руками и молчит. Вот так же молчал, когда я отправил в Рим письмо с предложением перенести престол святого Петра в Россию. Зачем это сделал? Представления не имею - многие мои поступки так и остались загадкой для меня самого.
- Известий нет, Ваше Императорское Величество.
- Ждем еще неделю, и тогда… и тогда распространите среди иностранных посланников слухи о моей злой шутке. Именно так.
- Будет исполнено! - Канцлер склоняет голову, одновременно копаясь в папке с бумагами, и на край стола ложится чуть желтоватый лист. - Вот осмелюсь обратить ваше внимание на этот документ. Донос на Кутузова.
- С каких это пор анонимные письма стали документами?
- Оно подписано, Ваше Императорское Величество.
Документ 8
Нету свободы
Днесь на земли:
Цепи, оковы,
Душу и тело
Вечно стесняя, к гробу гнетут.Жалобно стонет
Бедный в плену;
Плачет, рыдает -
Кто помощь дает?
Руку протянет - слезы сотрет?В лоне распутства
Дремлет деспот;
Алчет ли крови -
Льют для него.
Мстящую руку кто вознесет?Бедный, несчастный,
Слезы сотри!
Изверг могущий,
Нас трепещи:
Мы равновесье в мире блюдем.Анонимная масонская песня 1799 г.
ГЛАВА 7
- Ваш завтрак, господин Блюмберг! - Шкипер шведской скорлупки разговаривал на столь скверном немецком языке, что Бенкендорф не мог точно определить, от чего его больше мутит - от качки и мыслей о еде или от этого голоса.
- Засунь свои харчи себе в… - по-русски ответил Александр Христофорович, зажимая рот перчаткой. Себе, разумеется, потому что моряк нисколько не страдал от некоторых неудобств путешествия. - Когда будем в Копенгагене?
- Сегодня к вечеру, господин Блюмберг. Если только погода не испортится и не преподнесет сюрпризов.
- А сейчас что?
- Свежо, - пожал плечами швед. - Пиво, разумеется, оставить?
Бенкендорф молча кивнул. Не то чтобы он очень любил пиво, хотя происхождение подразумевало это, наоборот, скорее - стоически терпел, за неимением любимого виноградного вина. Им с недавних пор стало цимлянское, по примеру государя императора. От него же приобрел и привычку морщиться по любому поводу и без оного. Вот и сейчас гримаса исказила лицо… Но приходится пить пахнущее салакой шведское пойло, дабы соответствовать образу почтенного, несмотря на столь юный возраст, негоцианта, бегущего из охваченного смутой Петербурга. Более всего почтению способствовали тяжелый поместительный ларец да пара заряженных двуствольных пистолетов за поясом его владельца. Ну и, конечно же, самого зверского вида охранник, в дневное время всегда стоящий у входа в каюту с мушкетом.
- Так я пошел? - уточнил швед.
- Ну, конечно же, херре Густав. И все-таки зря вы не хотите отвезти меня прямиком в Англию.
На физиономии шкипера отразилась давняя борьба между осторожностью и алчностью. Но первая одержала победу, хотя и с немалым трудом, что стало заметно по глубокой печали в глазах.
- Это невозможно, господин Блюмберг. Блокада, устроенная…
- О, не напоминайте даже, херре Густав! - Александр Христофорович изобразил приступ морской болезни, для чего даже не пришлось притворяться. - Меня мутит при одной мысли о потерях, понесенных торговлей моего отца.
- Охотно верю. Но… - Швед поглядел на зеленое лицо собеседника и поспешил откланяться: - Но я пойду, хер Александер?
Получив разрешение столь выгодного и платежеспособного пассажира, шкипер пулей вылетел за дверь, аккуратно притворив ее за собой. Неужели испугался случайного заблевания своих башмаков? Да не должен бы - ежели судить по главенствующим на судне запахам, подобное здесь в порядке вещей. Тут же в каюту просунулась бородатая рожа донского казака Ефима Лапочки, добросовестной игрой в прилежного слугу запугавшего всю команду.
- Не ндравится мне он, Ваше превосходительство.
- Хм…
- Виноват, ваше степенство, - хер Александер! Но все одно - не ндравится.
- Тебе с ним целоваться, Ефим?
Казак опешил от такого предположения и плюнул на палубу, не ставшую, впрочем, от того грязнее. Наконец справился с собой:
- Мутный он какой-то.
- Швеция - наш союзник.
- Отож! Но не грех ли это - одного черта в кумпанстве с другим бить?
- То государева забота! Да и наше ли дело, в политику лезть? Лучше бы пистолеты проверил, чем рассуждать, о чем не знаешь.
Ефим, ворча под нос неодобрительно, скрылся, а Бенкендорф, не раздеваясь, упал на постель и отдался размышлениям о превратностях военной службы и неизбежных случайностях, ей сопутствующих. А виновата во всем немецкая сентиментальность, о которой Александр Христофорович, как человек русский, совсем было позабыл. Или это не она? Или подействовало то, что вместо приказа прозвучала просьба? Даже не так… прозвучала просьба найти добровольца для дела столь опасного, что о павшем герое будут слагать легенды, оды и баллады и юные красавицы принесут цветы на его могилу. Или не цветы? Назовут первенцев именем храбреца… и отчество дадут его же…
Отрезвление пришло позже, когда морская болезнь выбила из головы остатки романтической дури. Как-то оно не мечтается о славе, когда, свесившись с койки, прицельно выметываешь позавчерашний ужин в заботливо подставленную лохань и думаешь лишь о том, чтобы следующей волной ее не опрокинуло, как уже случалось не раз. А херре Густав, сволочь такая, уверявший о совершенной покойности пути от Риги до Копенгагена, беспокоясь о денежном пассажире, все пытался закормить его до смерти. И тут еще Лапочка со своими подозрениями…
Пфе… подозревать даже не надо - каналья на каналье, не зря же их Петр Великий лупил. И, даст бог, нынешний государь император отлупит. Вот только… вот только без командира гвардейской дивизии, который и пробыл-то при должности менее двух дней.
Неизвестно, сколько бы предавался унынию Александр Христофорович, если б не грохот пушечного выстрела, прервавший столь неблагодарное занятие. И почти сразу же - топот ног по трапу, глухой звук удара и недовольный голос Лапочки:
- Ну куды же ты прешь, нехристь? Господин немецкий купец отдыхать изволют.
- Ефим, кто там?
- Да уже нет никого, ваше степенство, - откликнулся казак через дверь.
- А палил кто?
- Сейчас схожу, узнаю.
- Да спроси кого-нибудь.
- Оне человеческих языков не разумеют. Я мигом!
Казак действительно уложился в пару минут. За это время прозвучал еще один выстрел, судя по звуку, из орудия солидного калибра, и до слуха донеслись отрывистые лающие команды на шведском.
- Беда, Ваше превосходительство! - Вернувшийся Ефим совершенно забыл о всякой маскировке. - Нас англичанка догоняет!
- Одна? - уточнил Бенкендорф.
- Так точно! Но шкипер уже приказал спустить паруса.
- Погано, - заключил Александр Христофорович, набрасывая на плечи теплый плащ. - Посмотрим?
На палубе встретили сырая погода с пронизывающим ветром и виноватый взгляд херре Густава:
- Легли в дрейф, господин Александер. Иначе они нас просто утопят.
Ну да, в сравнении с "Нетрезвой русалкой" приближающийся шлюп казался громадным и величественным, а открытые орудийные порты намекали о бессмысленности и самоубийственности сопротивления.
- Разрешите, я ихнего капитана подстрелю? - Лапочка ласково погладил ложе ружья. - По такому фазану мудрено промахнуться.
- Сдурел? - Казак обиженно засопел, и полковник поспешил успокоить: - Успеешь еще настреляться, не последний день живем.