- Мыслишь неверно, боярин. Они ж меня и подкинули в боярскую семью, чтоб хлеб у них не отбивал.
- Щагол, - не выдерживает боярин, а кто-то из старших дружинников продолжает, - щаглуя на осиновом дубу, - тщательно имитируя деревенский акцент. Все смеются, а княжич незаметно показывает своему другу кулак. Тот, красный и злой, смиряется и через некоторое время смеется, как будто ничего не случилось. 'Мальчишки' - думает, глядя на них боярин: 'а ведь на следующий год в возраст войдут'.
После первой деревни довольно долго пришлось ехать по незаселенному, густому лесу, в котором почти терялась пробитая дорога и только взяты в деревне проводник, смерд по имени Грозилко, в крещении Алексей, мог найти еле заметные ее приметы. Ехавшие за ним дружинники поют лесную песню:
- Понавесился лес, позаставился,
Будто дремлет в дреме дремучей,
Будто заснул он, будто стоит он.
Ан не верь сну лесному, не верь, он обманывает.
Ночевать приходится прямо в лесу, на подходящих полянах, на постелях из наваленного на землю лапника, есть приготовленную на углях дичину. Единственное развлечение - рассказы бывалых воинов. Сегодня Лучка Гордеев рассказывает о Кривичской земле, нынешнем Полоцком княжестве:
- Край тот лесной, а воды в нем больше чем в озере Нево. Озер, болот и рек и ручьев так много, что прямоезжих путей нет в тех местах нигде. Где нет воды - растут густые сосновые боры. В чаще кривичских лесов могут скрыться десятки десятков маленьких княжеств латинян. Уклон земли мал, потому реки текут медленно, виляя в камышовых дебрях. До осени, пока не сгинет, достает людей божья кара - комар с мошкой. Тогда радуется все живое в земле Кривичской облегчению от сей напасти. Да и неживое тоже, - тут рассказчик стал говорить тише, то и дело вглядываясь в окружающую костер темноту. - Тайной силы, чистой и нечистой, в Кривичской земле пожалуй больше, чем людской, если людей счесть по душам, а нечисть по головам - души у них нет.
- Они везде водятся, и нечего кривичам перед другими землями выхваляться, нашли чем! - заметил Порей.
- Верно, но в Кривичской земле им удобнее, есть где прятаться. Они не любят света, исчезают, коль человек посмотрит на них. Надо знать. Сильней всех бесов, лесовиков, водяных, домовых те люди, которые знают. Тогда одни тебе помогут, а другие зла не причинят. А Всеслав знает. При нем ни одному ведуну нет хода. Завистники говорят, что и рожден князь от волхвования, и знаки носит на теле…
Ночью снились Владимиру лесовики и сидящий средь них князь Всеслав, оборачивающийся волком, и бегущий по лесу. Утром он проснулся поздно, и дорога в это день утомила его необычайно.
Но как справедливо заметил неведомый библейский автор: 'Все проходит'. Подошла к концу и тяжелая, выматывающая дорога. Лес понемногу, сначала едва приметно для глаз, потом все больше и больше редел. Появились первые клочки возделанных полей, затем луга, на которых паслись под надзором пастухов небольшие стада, лес уже не господствовал вокруг, а обозначал свое присутствие отдельными рощами и перелесками. Деревни попадались все чаще и чаще и, неожиданно, на обрывистом берегу озера показался большой город - высокая, рубленная из тяжелых бревен стена с частоколом на ней, островерхие крыши деревянных домов, теремов, церквей, все из крепкого чистого дерева.
- А вот и Ростов наш, - указал на стены Грозилко. - Прибыли, княже, - поклонился он Владимиру.
- Уходишь? - вежливо спросил проводника княжич. - Может, останешься в дружине моей? Нужен мне сведущий муж, чтоб по землю эту знал и совет подать мог.
- Советников у тебя, княже, много и более мудрых, чем я, - ответил Грозилко, - к чему тебе советы простого смерда?
- Иногда простой смерд увидит снизу больше, чем высокородный боярин, - рассудительно не по годам замечает Владимир. Грозилко, удивленно вглядевшись в лицо княжича, кланяется и потом неторопливо отвечает. - Согласен, княже. Дай только время побывать в деревне и попрощаться с родовичами.
- Хорошо. Но возвращайся обязательно.
- Вернусь, княже.
Подтягивается обоз и слуги поспешно достают праздничные одежды для князя и бояр. Впрочем, переодеваются и простые дружинники, готовясь показать себя ростовчанам во всей красе.
Владимир послушно надевает обычно нелюбимый им выходной наряд: длинный, ниже колен кафтан малинового цвета, с разрезами, чтобы удобно было держаться в седле, воротник, рукава и полы которого расшиты золотом, а по груди от шеи до пояса тоже идет золотое шитье с тремя поперечными золотыми же полосами, перехваченный золотым поясом с раздвоенными концами красные остроносые сапоги, синяя полотняная шапка с красными наушниками и зеленым подбоем, на шее - золотая цепь в три ряда…
Пока переяславльский отряд прихорашивается, в городе, предупрежденные сторожами, собираются знатные горожане - тысяцкий, епископ и вятшие люди Ростова. Открываются главные ворота и обе группы людей встречаются в проезде воротной башни.
С этого дня началась для тринадцатилетнего Владимира самостоятельная и нелегкая княжеская жизнь. Оказалось, что править самому намного труднее, чем смотреть, как это делает отец. Даже советы искушенного в делах войны и мира боярина Порея - всего лишь советы, а решать и думать надо самому. И отвечать за решенное перед богом и людьми - тоже самому. Вот и думай, как поступить, княжич. А ведь кроме более простых хозяйственных и судебных, перед Владимиром стояла сложнейшая задача - набрать себе полк из этих мест и прибыть зимой на помощь отцу и его братьям во всеоружии.
Полк набрать, это вам не княжеским судом заниматься. Надо людей заинтересовать. Чем же этих скрытных лесовиков можно увлечь? Недолюбливают они власть киевскую и все оскорбления чести Ярославичей для них - звук пустой. Но надо, надо что-то придумывать, а то придется привести в Курск, где уговорились собраться Ярославичи для похода против Изяслава, лишь свою небольшую дружину. Исподволь, осторожно начал молодой князь увеличивать численность своей дружины. Приглашал к себе в хоромы местных боярских детей, обещал предстоящие походы, чтобы не раскрыть прежде времени замыслы, рассуждал о воинской славе и доблести. Дети боярские хмуро слушали восторженного княжича, бредившего, как им казалось, ратными подвигами, уходили прочь. После Илья говорил с укором Владимиру: 'Не об этом с ними надо толковать, княже. Обещай им добычу - серебро, дорогие ткани, пленных, красивых полочанок, тогда пойдут они за тобой. Мой отец всегда говорил, что так можно набрать любое войско'. Владимир слушал Илью, и не хотелось ему поступать по таким советам: разве можно такими жестокими и корыстными речами привлекать людей, разве можно разжигать в них ненависть и жадность?
Но время шло, уже начинали кое-где желтеть листья, зима стояла на пороге, а княжеское войско пополнялось плохо. И тогда он позвал к себе воеводу, которым назначил боярина Порея, и спросил, что надо сделать для того, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: 'Обещай им, князь, десятую часть всей добычи и отдание на поток захваченных градов'.
Долго думал Владимир над словами воеводы. Не по душе ему было такое, но понимал он, что иначе не поднять людей в дальний поход, воевать непонятно за что. Поэтому продолжал он собирать людей в свою дружину, теперь обещая им не только славу, но и добычу. Так что дружина его пополнялась, хотя и не так быстро, как хотелось. Нов от пришла осенняя слякоть, перекрыв все дальние дороги и затруднив даже проезд в ближние города. Теперь он мог говорить свободно, не опасаясь соглядатаев полоцкого князя. Теперь звал он, как наказывал отец, отомстить полочанам за разгром Новгорода, за поругание святой Софии. Но уже понял князь, что одними благими призывами нельзя поднять людей в тяжелый поход. Люди не пойдут на смерть ради непонятных и далеких целей. Что для них святая София, когда многие не видели ее и в глаза? Что для них Новгород и честь Ярославичей? Что для них Всеслав, когда никому из них он лично не грозил и не отнимал у них имений, и землю, и не разорил, и не пленил их?
Поэтому все чаще просил князь своих людей рассказывать будущим ратникам о богатствах и красоте полоцких городов, о полных разной утвари домах тамошних бояр и дружинников, о набитых снедью амбарах. Даже сам он зачастую говорил своим людям о добыче, которая ждет их в этом походе, и видел, как внимательно слушают его дружинники, как крепнет в них желание подняться в дальний поход.
К зиме на исходе лета шесть тысяч пятьсот семьдесят первого Ярославичи полностью подготовились к войне с Всеславом, и Всеволод послал к сыну гонцов. Гонцы, пройдя сквозь застылые вятские леса, по еще неглубокому снегу пришли в Ростов к исходу декабря и передали Владимиру послание Всеволода. Отец приказывал Владимиру привести ростово-суздальскую рать под Менеск к концу января. Туда же к этому сроку подойдут рати из Киева, Чернигова, Переяславля и прочих, младших городов. Оттуда и начнется ратный поход на Всеслава. К исходу месяца ударили сильные морозы, обильный снегопад плотно укутал землю, но и прикрыл все дороги, ведущие из Ростова в другие княжества. Наконец полностью стали реки, затянувшись льдом и открыв истинные зимние дороги на Руси. Потянулись первые купеческие обозы и первые отряды войск к местам сбора.
Владимир, проверив готовность дружины и ростовского полка к походу, отдыхал за столом и слушал рассказ новгородского гостя Садко. Тот рассказывал о событиях в дальней земле, в которой побывал этим летом и о том, что случилось в ней после его отъезда.
- После этого родной брат нового короля вместе с королем норвегов Гаральдом Суровым напали на англов и разбили ополчение двух князей северных земель английских. Заняв столицу северного княжества, они разграбили ее и стали рядом лагерем. Собирались, видно, грабить, не торопясь, всю землю этих княжеств. Только король Английский оказался славным воином и полководцем. Он ждал вторжения герцога Нормандского и собирал для этой войны войско. Быстро дошел он с войском до северных земель и неожиданно напал на норвегов. В битве у моста разбили англичане противника. В этой битве погибли и оба вождя норвежские - и брат короля английского Толстик, и сам повелитель норвегов Гаральд Суровый. Но пока король отвлекся на север, на юге герцог норманнский Гиём пересек море и высадился на побережье английское. В то время мы уже приплыли во Фландрию, где с прибылью продали английскую шерсть и отправились вдоль берегов Норвегии в Варяжское море. Там и настигли нас вести о победе англичан в короткой, но жестокой битве на холме. Говорят, англичанам помогли сам Бог и ангелы его, пославшие им в помощь сильный отряд, вооруженный самострелами. Оружие сие, благословенное Господом, было столь могуче, что убиты были самые знатные воины норманнские, да и сам Гиём, а остальные разбежались, а опосля сдались англам в плен.
- Самострелами? А много ли самострелов у англов? Или они луки предпочитают? - заинтересованно воевода Порей.
- Не любят англы ни луков, ни самострелов. Воевали они всегда так же, как наши руссичи во времена до Святослава - строили войско в один большой полк 'стеной щитов' и дружно атаковали всей массой противника или отбив натиск врага, ударяли в ответ. Любимое их оружие - большой боевой топор. А метать они предпочитают дротики, малые топоры, да было еще в их войске немного пращников и лучников. Стрелков же из самострелов у них ранее совсем не было.
- Подробнее про битву ничего не сказывали? - опять не утерпел воевода, подав знак слуге, чтобы подлил он гостю еще меда ставленого.
- Говорят, построил на холме свое войско Гарольд, разместив между своими дружинниками воев из крестьян и стрелков. Когда же воины норманнов пошли на англичан вверх по склону, ударили стрелки из самострелов. Рассказывают, самострелы их были столь сильны, что били норманнов на недоступных для луков последних расстояниях. Но, думаю, лгут об этом. Не хотят признаться, что англы просто лучшие воины оказались, чем норманны полагали до того.
- Может быть. Но англичане значит победили?
- Не просто победили, разбили норманнов полностью. Едва три сотни бойцов и полусотня кораблей спаслись после этого побоища. И теперь в Нормандии усобица началась - уцелевшие князья меж собой и с войсками, поддерживающими сына Гиёма - Робера и его мать воюют…
Едва гость распрощавшись, ушел, как Владимир нетерпеливо встал из-за п стола и позвал с собой Порея и Илью.
- Теперь уже не успеем, но надо срочно дать заказы на самострелы мастерам нашим. Пусть измыслят, как сделать их мощнее и легче, - сказал в горнице Владимир, едва за ними закрылась дверь.
- Самострелы, княже, не такое чудо-оружие, как тебе после рассказа новогородца показаться могло. Медленно стреляют, громоздки и тяжелы, стрелок с таким оружием требует защиты, так как нет у него серьезного оружия для ближнего боя, - возразил Порей.
- Знаю, боярин, знаю. Но слышали же вы рассказ. Поймите, можно издалека проредить войска врага и нанести удар потрясенному противнику конными и пешими воинами. Да, не вооружить всех стрельцов самострелами, но вместе с лучными стрелками они сильно помогут нашей победе. Кто у нас самый лучший лучный мастер?
- Гордята, он же и самострелы делает по заказу, - ответил Порей, а Илья, на лету уловил княжеское желание, уже звал в открытую дверь слугу.
Переговоры с оружейным мастером заняли немного времени. Польщенный вызовом к самому князю мастер обещал подумать, а пока под будущую добычу отдал все что у него в доме из готового оружия - двенадцать самострелов, из них шесть 'латинского манера', с 'козьей ногой'. Владимир с благодарностью принял их и обещал расплатиться по окончании похода.
Но вот подошел день отъезда. Владимир оглянулся на застывший, зарывшийся в снегу город, снял меховую варежку, перекрестился на видневшиеся из-за крепостных стен деревянные купола храма и тронул поводья. Княжич ехал верхом, одетый в теплую меховую шубу, в теплых же походных валяных сапогах. Его броню, шлем, щит везли в санном обозе, который следовал за войском. Так же в теплой одежде без броней ехали верхами и дружинники. Но все были при мечах. Так распорядился Мономах, заодно приказав выслать впереди основной рати сторожу для разведывания пути. Жизнь на границе степей и леса приучила Владимира к осторожности, и теперь он свои переяславльские привычки перенес сюда, на север. Ростово-суздальская рать двинулась в свой первый поход с новым князем.
Он ехал впереди своих воинов, рядом колыхался свернутый княжеский стяг. Владимир погрузился в раздумья о происходящем, о том, что он уже не мальчик, не княжеский сын, а самостоятельный взрослый воин, и все эти люди, что едут за ним следом, прислушиваются к его словам, выполняют все его указания. И не на охоту или иное развлечение едет сегодня Владимир, а на настоящий бой со славным и известным по всей Руси воином князем Всеславом Брячиславичем. Сердце его замирало от счастья и тревоги, ибо он понимал, что отныне совсем кончается его детство и начинается новая, совершенно другая жизнь с ее иными, ранее не изведанными заботами.
Ехали от восхода до захода солнца с частыми, но небольшими привалами. Грелись у костров, ночевали по селениям, куда заранее приходила сторожа и готовила ночлег для князя и всей рати. Поистине нет ничего лучше зимних дорог на Руси, ровных ледовых путей, проложенных самим Господом по руслам застывших подо льдом рек. Шли быстро и скоро пересекли границу Кривской земли. О приближении к Менску они узнали по многочисленным костров, у которых воины союзных войск грелись, расположившись вокруг города. В сумерках огни бросали красные отблески на ослепительно белый снег, и казалось, что все поле под городом покрыто красновато-кровавым ковром, по которому бежали от качающихся огней темные тени.
Рать Владимира в молчании прошла мимо говорливых киевлян, потом мимо задиристых черниговцев, которые даже сейчас насмешками старались задеть воинов Мономаха. Но они отмалчивались, двигаясь к лагерю переяславльской рати. Вот, наконец, и он. Послышались дружеские голоса, дружинники Владимира узнавали своих друзей и родственников. Здесь была своя, переяславльская сторона, хотя и находилась она в полоцкой земле.
Владимир прошел в шатер к отцу. Тот сидел на походной скамье, закутавшись в пушистую меховую шубу. В качающемся пламени свечей блестели глаза близких отцовых дружинников, пар от их дыхания поднимался к вершине шатра, оседал инеем на стенах. Радостно встретил отец княжича. Выйдя же на улицу и оглядев располагавшихся лагерем ростово-суздальских воинов, Всеволод уважительно посмотрел на своего сына и похвалил его.
Наутро в шатре Великого князя Киевского Изяслава состоялся совет. Слуги расстарались и от нагретых на кострах камней в шатре было тепло. Князья сидели без шуб и шапок в походных одеждах. Несколько лет не видел их Владимир, со времени поездки в Киев с отцом и совместной службы в соборе святой Софии. Изяслав был все так же суетлив и многословен, неуверен в движениях, говорил и постоянно смотрл на окружающих, как бы прося их сочувствия. Святослав Черниговский располнел лицом, плосковатый нос его еще более расплылся по лицу, маленькие глазки смотрели строго и со значением, на затылке, прикрытая волосами, предательски проблескивала в свете, просачивавшемся в шатер, большая залысина.
Всеволод спокойно и внимательно слушал говорившего Изяслава, как старшего брата. Святослав же все время перебивал его, значительно поджимал губы. Казалось, что у него была лишь одна забота, доказать что он, второй Ярославич, и по рождению, и но чину, и по уму стоит ниже Изяслава, и Святослав надувался, не обращал внимания на сам разговор, а следил лишь за тем, как он сам воспринимался сидевшими в шатре князьями и воеводами.
Владимир вспомнил, как Святослав старался выступить вперед, встать перед другими князьями в Софийском храме, и теперь Мономах с сожалением смотрел на болезненные усилия Святослава словом и жестом подчеркнуть свое значение среди других князей рода. Рядом с Изяславом сидел его сын Ярополк, а из-за спины Святослава выглядывали его старшие сыновья Глеб, Олег, Давид и Роман. Глеб привел с собой тмутараканскую дружину, остальные Святославичи еще не имели столов и поэтому особенно заносчиво-завистливо поглядывали на Ярополка Изяславича и Владимира Моиомаха. Святославичи явно пошли в отца. Владимир с интересом смотрел на своих двоюродных братьев. Он ведь был младшим из всех. Но вдруг у него промелькнула мысль, и он даже вздрогнул, будто укололся об нее: 'Так это сколько же ждать ему, Мономаху, внуку византийского императора, первенства в этом многоликом роде? Мало того, что он самый молодой, так ведь и отец его младший из братьев. Увидит ли он когда-нибудь киевский стол? А может стоит подумать, как подобно Брячиславовичам выделить себе и своим будущим сынам вотчинное княжество?' Но Владимир постарался прогнать эту непрошеную опасную думу и внимательнее вслушался, о чем говорили князья.