Действительно, мы следуем мнению Анонима, Франкских анналов, Форьеля, Диго, Рейно, Лота и многих других, которые отрицают всякую попытку франков в этом направлении. Их утверждение кажется нам справедливым, а вот те соображения, на которые они опираются, выглядят более ребяческими. Согласно Анониму: "Эти народы вовсе не заботились о погоне". Рейно, как и генерал Маргарон, предполагает, что Карл Мартелл опасался ловушки. Форьель и Людовик Дюфор де Лонгевю ограничиваются тем, что говорят, один – что франки не хотели гнаться за арабами, а другой – что они не могли.
Генерал Бремон упрекает европейцев за отсутствие воинственности; что же касается Диго, то он предлагает нам весьма любопытное объяснение. "Карл не хотел пускаться в погоню за беглецами, в то время уже стоял октябрь, погода, вероятно, была плохой, и майордом, без сомнения, боялся подорвать здоровье своих солдат, принудив их двигаться форсированным маршем, всегда опасным в это время года, но необходимым, чтобы нагнать стремительно отступающего врага".
Какие причины могли вынудить этих смелых и суровых воинов, жестоких и отважных, отказаться от преследования арабов? Безусловно, главным здесь было потерянное время. Грабеж, продолжавшийся ночью и утром, позволил беглецам отойти на такое расстояние, что теперь они были недосягаемы. С другой стороны, какой интерес вступать в истерзанную и обескровленную Аквитанию, неспособную дать даже самой незначительной добычи? Для Карла цель была достигнута, ему оставалось только вернуться домой, унося с собой добычу.
Оставил ли он позади себя поле битвы, усеянное трупами, как пишет Годефруа-Демомбин? Если следовать историкам, которые вслед за Павлом Дьяконом варьируют количество павших арабов от трехсот до трехсот восьмидесяти пяти тысяч человек, тогда как Карл потерял убитыми только пятнадцать сотен, то нам придется сделать такое предположение. В поддержку данного мнения можно процитировать хроники Сен-Дени и Сигеберта, хроники и анналы Франции, анналы Аквитании, аббатства Секле дю Фреснэ, президента Эно, Пертца и других. В том, что касается нелепости этих цифр, от критиков нет отбоя. Мы не видим необходимости их оспаривать: действительно, эти цифры, которые приводят все историки, продиктованы им автором Жития св. Григория из Liber Pontificalis; сам же он почерпнул их из письма, более раннего по отношению к битве при Пуатье, направленного герцогом Аквитанским Григорию II, занимавшему папский престол с 715 по 731 г., и надо полагать, что они относятся к событиям 721 г. и битве при Тулузе, что, впрочем, не делает эти подсчеты более обоснованными.
Хроника Фонтанеля, не менее решительная, хотя и не более точная, составленная анонимным автором, умершим в 834 г., объявляет об уничтожении сарацин: "Он уничтожил их до последнего, так же как и их короля".
Аноним, более сдержанный в своих суждениях: "…убивают арабов ударами своих мечей", не оставляет и намека на избиение, о котором говорит Ибн Идари: "Абд-ар-Рахман стал мучеником, как и большая часть его воинов". Конд: "Христиане устроили ужасную резню", или еще Диго, Форьель и Альфан: "Абд-ар-Рахман остался на поле битвы, и только бегство спасло его поредевшую армию от полного уничтожения".
Само собой разумеется, многие авторы категорически отрицают подобные заявления: "Хроники последующих веков, – пишет Зеллер, – могли безнаказанно приукрашивать все, что связано с этой темой, и на досуге приумножать число неверных, павших от карающего меча христиан". Так считают Рейно, Лот, Бремон и другие, не говоря о тех, кто сохранил благоразумное молчание. Всякие подсчеты представляются весьма затруднительными. Генерал Пинсар полагает, что битва, продолжающаяся несколько часов с применением исключительно холодного оружия, может завершиться гибелью только одной-двух тысяч воинов, включая раненых, которыми зачастую жертвуют. Очевидно, что нам следует отвергнуть мысль о великом побоище, иначе бы Карл ни единой минуты не сомневался в своей победе в виду поля битвы, заваленного телами врагов. Значит ли это, что битва представляла собой всего лишь малозначительную стычку, и нужно ли полагать, что эта армия, появившаяся некогда в Пуату, наутро исчезла, оставив не больше следов, чем фантастическое воинство, о котором повествует баллада Зедлица? Почти все историки, включая и нас, придают этому военному столкновению большое значение, однако и в наше время некоторые авторы с яростью атакуют эту идею.
Безусловно принимая мнение некоторых арабских историков, таких, как Ибн Хайан и Ибн эль-Аффиз, которые говорят о сражении, не имевшем большого военного значения, генерал Бремон настроен очень скептически – так же, впрочем, как Дом де Вик и Дом Весетт в XVIII в., которые утверждают, что битва не стала решающей. Жорж Ру, уже более современный историк, считает ее локальной стычкой. Неопределенность места, где она произошла, не может служить доводом в пользу этих авторов.
Что же касается нас, то мы полагаем, что столкновение было недолгим, интенсивным и очень серьезным. В доказательствах, подтверждающих это предположение, недостатка нет. Первыми нас поддерживают арабские авторы. Названное ими место битвы, "дорога мучеников за веру", несомненно, указывает не на мелкую стычку, а уже упоминавшийся Ибн Идари говорит о гибели большого числа правоверных. Аль-Маккари еще более категоричен: "Подобно разъяренным тиграм, они упивались кровью и грабежом, что обратило на них гнев Аллаха и стало причиной их несчастья". Никаких признаков того, что Аль-Маккари недооценивал божественную кару.
Примечательно одно совпадение. Анонимный автор одной из очень древних наших хроник, от которой осталось лишь несколько фрагментов, пишет: "Ангелы и святые взирали на эту ужасную битву с небес", в то время как один арабский прозаик объясняет – мы снова цитируем его: "Пересекая равнину, где оно произошло, можно было слышать шорох от крыльев ангелов, которые бдели и молились на месте, навеки освященном гибелью стольких истинно верующих…" Единство во мнениях, которые не подразумевают простой стычки. То же единодушие в рассказах Анонима и Хильдебранда, живших в одно и то же время, один – в Кордове или Толедо, другой – в Париже.
Но наши доводы были бы весьма шаткими, если бы исчерпывались на этом. Карл сам встал во главе своей армией и ради этого сначала остановил войну в Германии. Важный шаг, предпринятый перед лицом бесспорной угрозы, нависшей над его границами. Он бы не принял подобного решения, если бы покой страны нарушала лишь неопределенная банда грабителей. Фактически все заботы Карла и все его усилия были связаны с германскими землями. Начиная с Хлодвига меровингские короли, как в прошлом римские императоры, занимали по отношению к германцам оборонительную позицию. Карл, исполненный того же духа недоверия, постоянно воевал с этими беспокойными народами, которые хотел сдержать. Это соображение заставляет нас правильнее оценить значение внезапного прекращения уже начатой войны, сделанной им, чтобы встретить лицом к лицу опасность, которую он считал более серьезной. Более того, похоже, что одновременно он издал указ о созыве на воинскую службу (бан). Вести, принесенные ему Эдом Аквитанским, были настолько малоутешительными, что тот беспрекословно признал свою зависимость от Карла. С учетом известных нам обстоятельств, разве не был этот шаг продиктован нависшей опасностью? Совершая его, Эд вовсе не считал, что стал жертвой рядового набега, тем более никогда не возникало такого ощущения у Карла. Современники событий сильно расходятся во мнениях с историками будущего.
Нам остается лишь защититься от встречного аргумента, поддерживаемого г-ном Берлем; это отсутствие оссуария или могильника на месте битвы. "Тем не менее, Бог знает, раскапывали ли его археологи!" – пишет он. Однако, как мы уже говорили об этом выше, тщательных раскопок никто и никогда не предпринимал. Долгое время все исследования были предоставлены местным любителям. Но можно ли надеяться найти в большом количестве останков убитых воинов? Исследование, посвященное меровингским кладбищам в актах по истории Пуатье, вышедшее из-под пера Рене Луи 3 мая 1952 г., раскрывает тщетность этих изысканий.
"Действительно, как в Средние века происходило погребение павших солдат после битвы? Представляется, что имело место различие между военачальниками, князьями, хозяевами крупных земельных владений, тела которых их родственники, вассалы и слуги иногда переносили очень далеко, чтобы похоронить с почестями в церкви, часовне или монастыре, и рядовыми воинами, пехотинцами или низшими чинами, останки которых погребали в братских могилах или оссуариях, вплотную друг к другу с благословениями, молитвами и пением духовенства. Тела, закопанные в землю в подобном беспорядке, не могли сохраняться долго. Именно поэтому, несмотря на упорные и неоднократные раскопки, ни разу не было найдено кладбища, которое можно было бы связать с определенной средневековой битвой. По моему мнению, оно никогда и не будет найдено, потому что их никогда и не существовало. Никто и никогда в те далекие времена не обременял себя устройством отдельной могилы для каждого убитого воина, как это делалось с огромными затратами в современный период при сооружении фронтовых "военных кладбищ". Предположить существование подобных кладбищ в Средние века означает впасть в досадный анахронизм. С этой точки зрения, Песнь о Роланде, когда она описывает кладбище воинов, погибших в Ронсевальском ущелье, дает, как мне кажется, верное представление о том, что предпринималось в подобных случаях в XI в. и, без сомнения, задолго до того и еще немалое время спустя. Французы под командованием Карла собирают трупы своих товарищей по оружию, убитых в сражении, и устраивают для них общий могильник, над которым епископы, аббаты, монахи, каноники и священники торжественно совершают чин отпущения грехов".
Определенно, мы думаем, что многочисленные тексты, относящиеся к битве, оставляют общее впечатление ее значимости, и мы отказываемся верить, что самые выдающиеся историки в течение двенадцати веков давали себя одурачить.
Следуя хронике, предоставим Карлу Мартеллу вернуться в свои государства cum triumpho gloriae (с триумфальной славой). В работах некоторых историков, в числе которых г-да Левиллан и Самаран, Марсель Бодо и Сюзан Оноре, содержится намек на легенду, не использованную нами в очерке о месте битвы Однако, как мы полагаем, она достойна упоминания в нашем рассказе и именно здесь.
Возвращаясь в Австразию сразу же после битвы, Карл-де остановился в часовне св. Екатерины во Фьербуа, то есть по пути. Там он по обету оставил свой меч. Через семь веков Жанна д'Арк, направляясь в Шинон к Карлу VI, тоже сделала остановку в часовне св. Екатерины. С глубочайшим вниманием она прослушала три мессы и причастилась Святых Тайн. Позднее, встретившись с королем, она отказалась от предложенного ей меча и попросила послать за тем, который лежит в земле под алтарем капеллы во Фьербуа и на котором выгравировано пять крестов. Некий оружейник выполнил ее желание и нашел меч на указанном Жанной месте. Он взял меч в руки, и в тот же миг спала покрывавшая его ржавчина, и клинок сделался таким чистым, как будто его только что отполировали.
И вот, по фантастической эстафете Истории, меч Карла Мартелла в руке Жанны д'Арк освободил Орлеан. Вслед за тем меч исчез. Говорят, Дева спрятала его, когда внутренний голос подсказал ей, что она попадет в руки англичан.
Это народное предание слишком красиво, чтобы не рассказать о нем. Что же касается дорог, по которым отступали арабы, то у нас будет возможность поговорить и о других легендах.
Глава IX
Великие годы
Итак, Карл переправился через Луару, не беспокоясь о судьбе побежденных. По словам Жития св. Пардульфа, он вел с собой многочисленных пленников, главным образом женщин и детей. Некоторые из них были оставлены на месте, в Пуату, и, безусловно, предназначались местным солдатам. (Легенде угодно, чтобы именно им мы были обязаны секретом изготовления шабишу. Более того, предполагается, что они везли с собой абрикосы, которые и положили начало знаменитым плантациям Монгаме!)
Другие пленники, менее удачливые, были переправлены в Тур, чтобы, как говорят, встретить там печальный конец в месте, которое сегодня называется "улицей Мавров". Похоже, там до сих пор можно видеть яму, в которую их сбросили. Есть версия, рисующая их участь более благожелательно. Для жительства им был отведен район у слияния Луары и Вьенны, и особенно деревни Узим, Авуан, Савиньи и Бомон-ан-Верон, в основе которых, возможно, лежат лагеря арабских пленников или беглецов.
Однако, составляя неотъемлемую часть добычи, большинство из них было доставлено в Австразию. На самом деле они были источником обогащения, которым не стоило пренебрегать. Подобно тому, как мы уже рассматривали участь христианского пленника, бросим взгляд на положение пленника-сарацина.
Между ними много общего. Франкам рабы-арабы пришлись по вкусу, совершенно так же, как и невольники из славян, германцев и язычников Северной Европы.
На службе у хозяина пленников, закованных в тяжелые цепи, заставляли обрабатывать землю или же, в зависимости от их качеств, продавали, били и пытали. Разумеется, они не могли ни владеть, ни наследовать, ни вступать в брак с христианскими женщинами, даже если это были рабыни. Решившись на подобный поступок, последние лишались церковного погребения.
Впоследствии наладилась настоящая торговля пленниками. В то время начался процесс выкупа сарацинских пленников либо их родителями, либо друзьями, либо правителями, или же благодаря благочестивым мусульманам, завещавшим на это свои средства. Все они просто следовали предписанию Пророка: "Освобождайте братьев своих из цепей рабства". Каким образом происходила передача? Пленников доставляли в Арль, Марсель или Нарбонн, чтобы там продать арабским посредникам. Иногда их отдавали сарацинским воинам, которые совершали набеги на наше побережье. Так их выкуп оплачивал военные действия.
Теперь мы должны отправиться по следам арабских беглецов, спасшихся от смерти и плена. В рассказе Анонима мы видим их отступающими в порядке и тишине. По своему обыкновению сарацинские банды рассыпались в разные стороны, чтобы избежать сутолоки многолюдного отступления или, возможно, просто чтобы выбрать разные дороги, которые казались им более легкими. Следы их отступления мы можем обнаружить благодаря рассказам, легендам, топонимам, находкам оружия, а также по факту существования и в настоящее время островков этнических сарацин. Однако есть одна оговорка. Не исключено, что некоторые группы, которым не удалось присоединиться к армии Абд-ар-Рахмана, чтобы принять участие в битве, после нее поселились в этой стране, и это как раз может относиться к тем, чьи следы и приметы обнаруживаются в районе Лудена, Сен-Касьяна, Мартезе и окрестностях Монконтура. Совершенно очевидно, что население этой области явно сарацинского типа. Можно допустить, что беглецы или отставшие продолжили свой род и основали настоящие колонии. Этим можно объяснить изобилие Моренов, Сарразенов, Морино, Морелей, Нуаре, Негро и прочих Мори, которые населяют Пуату. Конечно, здесь речь идет только о насмешливых прозвищах, превратившихся в фамилии и принадлежащих смуглолицым людям с черными, иногда курчавыми волосами. Действительно, в этой провинции до сего дня бытуют фамилии, относящиеся к периоду до XIV в. Обычно допускается, что после битвы арабы перегруппировались на равнине Невий, к югу-западу от Мюссе на левом берегу Клайна. Топонимов там просто море: дорога Сарацин, Арабский родник, Сарацинский колодец, Сен-Мор (Св. Мавр) и даже Батай (Битва). Стянувшиеся туда банды рассыпались, по всей вероятности, в западном направлении, распространившись по вересковым зарослям Гатине, по районам Туара, Брессуира и Шатильона-сюр-Севр. Это предположение подтверждает сарацинское оружие, украшающее собой некоторые коллекции, особенно де Фонтенов: кинжал из окрестностей Брессуира и еще один из района Туара. Пять экземпляров оружия, найденные в Де-Севре, можно возвести к одному и тому же источнику.
И сколько еще легенд, которые тоже подтверждают факт этой арабского заселения. В Верхнем Бокаже рассказывают о любвеобильном Фарфаде, о Сен-Савер-Живре, а главное – легенду о Пироме, так часто используемую в качестве довода при установлении места битвы.
На следующий день после битвы беглецы разбили лагерь на лесистых холмах Туш-Нуарон, около Мулена в Де-Севре. Безусловно, они отступали по римской дороге Пуатье-Нант, проходящей внизу примерно в трехстах метрах от этого места. Возможно, остановиться именно там их побудил родник, называемый с тех пор "Сарацинским источником". Тем более что прямо под холмом струится небольшой ручей Уэн. На такое решение сарацин, несомненно, натолкнула пересеченная местность, которая могла служить им убежищем. С этих пор днем они прятались, а ночью грабили, чтобы выжить. И предание говорит нам: живя в вечной тьме подземелий, они из-за неудобства своего положения стали совсем как гномы. Скоро отважные жители стали бояться этих существ, считая их бесами – демоническими гномиками, которые частенько наведываются на эту дьявольскую дорогу, где лукавый ловит несчастных, решившихся по ней пройтись. Заканчивается легенда не чем иным, как описанием средства, при помощи которого можно избавиться от этого дьявольского рода. Впрочем, способ этот результата не давал.
Таким образом, можно считать, что часть беглецов укрылась в этом своеобразном параллелограмме, вершинами которого служат Невий, Луден, Шатильон и Шамденье. Однако мы не видим никакого противоречия в том, что они могли и выйти за пределы этой произвольно ограниченной нами части Пуату.
В качестве цели похода самой значительной части отступающей армии называют Нарбонн, крепость, способную обеспечить прекрасное укрытие беглецам. По-видимому, арабы не решались двинуться в Испанию по дороге, проходящей через Аквитанию, наверное, опасаясь реакции населения, но вероятнее всего, чтобы с помощью этой уловки ускользнуть от возможной погони. Мабийон считает, что они спустились в Лимузен, а оттуда рассеялись по соседним областям. Именно эту версию подтверждает легендарный отрывок из Жития св. Пардульфа, аббата Гуере. На обратном пути исмаилитяне подошли к монастырю Пардульфа, человека Божьего. Он, заботясь более о святом месте, чем о собственной жизни, пал ниц и молился. Обращаясь к Богу, он взывал: "Уничтожь их, Господи, развей этот народ, который приносит войну, не позволь им преодолеть монастырскую ограду". И тотчас же арабов поразила слепота, и они долго стояли, крича на своем языке. Потом они снова отправились в путь, который должны были проделать. Благодаря своей отваге служитель Божий остался победителем.
И снова здесь следует предположить, что воины обосновались южнее, у Обюссона. В самом деле, появление знаменитых гобеленов считается заслугой арабов. Хотя бегство сарацин было поспешным, они по-прежнему грабили земли, через которые шли, действуя точно так же, как в Аквитании в начале своего вторжения. Предавая огню монастыри и другие святые места, они бросали в пламя людей, пишет Мабийон. По мере приближения к своей стране их дерзость росла. Так, они опустошили Керси, Руэг и, в конце концов, напали даже на Жеводан и Велэ. Они перебили множество жителей, которых предавали мучительной смерти, не различая ни пола, ни возраста. В своей ярости они убили Теодофреда, аббата Монастье в Велэ.
Наконец, влача за собой пленников и добычу, они достигли Септимании.