Капитан пригляделся - действительно у зеленого клина тайги, что выдавался вперед, сновали многочисленные людские фигурки. Да, командиры красных многому научились за этот год. Демонстративные атаки в лоб, не слишком настойчивые, с глубоким фланговым обходом. И как они прошли дремучую тайгу, где сугробы уже чуть ли не по пояс?! Видно, налегке, а значит, патронов у них в обрез и пулеметов мало - на солдата много не загрузишь, если ему сутки в дебрях продираться, да еще провиант нести.
Мейбом лихорадочно просчитывал ситуацию - снять даже одну роту он не мог, ведь красные запросто прорвут ослабленные позиции с фронта. В резерве команда конных разведчиков с двумя пулеметами, но долго они не продержатся, три десятка сабель против на первый взгляд двухсот красноармейцев. Но это так, прикидка. Вряд ли красные послали меньше батальона, а в нем у них не меньше четырехсот бойцов. Пулеметы их задержат, но ненадолго, пары лент на четверть часа боя только и хватит.
Может, генерал видит обход, и отправит свой резерв на поддержку. Казачий полк рядом, должны помочь. Тракт нужно запереть плотно, и держать все обходные дороги. Потому что стоит красным вырваться у Назарова, как их уже не удержишь. Железная дорога от Ачинска на юг будет перерезана, так же как телеграф, и 35-я дивизия Неймана соединится с наступающими от Минусинска партизанами…
- Федор Федорович, смотрите!
Мейбом взглянул назад, туда, куда показывал адъютант. Из Назарова торопилась густая колонна пехоты, на помощь его пулеметчикам и стрелкам. И тут же стала разворачиваться отнюдь не жидкими цепями, умело, выдвигая пулеметные расчеты. А следом промчались две орудийные упряжки, развернулись на позиции, и через пару минут над красной пехотой вспухли белые облачка шрапнельных разрывов.
Атака с фланга тут же захлебнулась, красные попадали в снег, многие поползли на четвереньках обратно, к спасительной тайге. Зато наступление с фронта стало вестись намного энергичнее - несмотря на потери, красноармейцы рвались к Назарово.
Однако боем со стороны белых управляла уже умелая рука. Орудийный огонь был немедленно перенаправлен, стреляли шрапнелью и гранатами вперемешку. Правее выскочила из-за леса казачья лава, растянулась и, склонив пики и сверкая шашками, с устрашающим гиканьем устремилась в атаку. Левый фланг красных был смят за минуту, началась безжалостная рубка.
Это стало последней соломинкой, той, которая по пословице, надломила хребет верблюда. Красные начали отступать обратно в тайгу, втягиваясь змеей. Казаки их не преследовали, а занялись своим любимым делом - сбором трофеев. Мейбом хотел отдать приказ о преследовании отходящего противника, но был остановлен знакомым до боли голосом.
- А вот контратаковать не надо, Федор Федорович. Пусть отойдут, перегруппируются. И попробуют еще раз. Грабли на то и существуют…
- Для дураков инструмент сей наипервейший! - Молодой голос вклинился, и его Федор узнал сразу. Старый сослуживец со времен занятия Казани в 1918 г., ставший недавно генерал-майором. А вот Мейбом так и был эти два года гражданской войны всего лишь капитаном, категорически отказываясь от производства в следующие чины. Только монарх имел на это право, на его взгляд, но, придерживаясь принципов, сам Федор Федорович понимал, что чин генерала стал для него недосягаемой мечтой.
Обернувшись, он подчеркнуто почтительно козырнул двум генералам, с которыми был давно знаком, с Волги, когда там воевали под красной тряпкой КОМУЧа, та еще была эсеровская говорильня. Каппель был тогда подполковником, а они с Сахаровым капитанами. Вспомнил, и тут же резануло по душе - только сейчас Федор разглядел, что на генеральских погонах Владимира Оскаровича не три привычные звездочки, а две.
Можно было подумать, что с плеч они одновременно отвалились, только почему тогда Сахаров перед ним стоит в пустых полковничьих погонах на потрепанной шинели, а не в своих, с зигзагами.
Увидев ошеломленный взгляд Мейбома, взирающего в растерянности на их погоны, Каппель и Сахаров раскатисто рассмеялись. И со смешком командующий корпусом проговорил:
- Сибирское правительство постановило вернуться к императорскому чинопроизводству. А потому офицерам, сражающимся с большевиками с 18-го года, но только в боевых частях, дано ускоренное производство на два чина за отличие, полковникам и генералам на один чин, но при наличии предшествующего производства в этот чин. Это решение уже одобрено его величеством, государем Михаилом Александровичем.
Последняя фраза адресовалась лично Мейбому - Каппель прекрасно знал, как тот относится к "колчаковской выпечке", и тем более к чинам времен приснопамятной эсеровщины, не к ночи будь она упомянута.
- Так что держите новые погоны, Федор Федорович. - Генерал достал из кармана пару полковничьих погон.
- Мои, сам недавно их носил. Они вами давно заслужены, а потому вручаю вам их от имени его величества.
Мейбом совершенно растерялся, а ведь такого с ним никогда еще не было, в любом бою он действовал с чрезвычайным хладнокровием. А потому он смог вымолвить совсем неуставное:
- Рад стараться, ваше превосходительство!
- Да, полноте, Федор Федорович, мы друг друга давно знаем, - Каппель огляделся по сторонам, но рядом с ними никого не было - офицеры и солдаты приводили вырытые в снегу окопы в порядок и, глухо ругаясь сквозь зубы, подсчитывали оставшийся боекомплект.
- Контратаковать без патронов - безумие. Только потери напрасные. Но положение резко улучшится на днях, буквально завтра-послезавтра. Наши части штурмом взяли Красноярск, дорога на восток, для подхода частей Сибирской армии от Иркутска, открыта. Патроны будут доставлены, и снаряды, и пушки. А здесь…
Каппель остановился, и пристально посмотрел на капитана. Тот понял, что сейчас услышит нечто важное, и не ошибся.
- Смотрите, Федор Федорович, с запада на восток есть только две параллельных дороги. Вдоль железнодорожной магистрали, где отступала 2-я армия, и переселенческий тракт, по которому отходили наши части. А также множество дорог, которые идут от сел к станциям. Получается своеобразная "лестница". - Генерал носком сапога изобразил на снегу нечто подобное.
- Красные далеко зарвались, у них потери в живой силе, нехватка боеприпасов - тылы ведь отстали. И вот что получается. Их 30-я дивизия полностью уничтожена под Ачинском нашим первым корпусом генерала Молчанова, ее начдив Лапин убит, - Каппель ткнул в самый конец верхней длинной направляющей. Потом коснулся противоположного конца и пояснил:
- Ижевцы и воткинцы сейчас идут сюда, на станцию Боготол, полсотни верст вперед. Оставляют сильные заслоны из пехоты и казаков на всех станциях, полностью перекрывая поперечные дороги. И как вы думаете, капитан, что произойдет в самые ближайшие дни?
- Красные окажутся в окружении, - Мейбому все стало ясно. Он восхитился дерзким замыслом. - Рокадные пути к магистрали закрыты, в тылу ижевцы, а с этой стороны тракта ударим мы. А их 35-я дивизия истратила в бесплодных атаках на Назарово последние патроны и понесла потери. Отступать некуда - с юга непроходимая тайга. Можно только рассеяться…
- Вы верно оцениваете положение, Федор Федорович. А потому ваш батальон завтра пойдет вперед, в авангарде корпуса. Это наша единственная кадровая часть, прежняя, ведь все остальные батальоны новые, сводные из бригад и даже дивизий. А потому дерзайте, полковник Мейбом!
Иркутск
В просторных краснокирпичных казармах, где размещались китайцы из 1-го Маньчжурского стрелкового батальона с приданной штрафной ротой, Ефим Георгиевич ощутил дуновение того старого, почти потерянного мира. Главных революционных примет - вони от загаженных полов и густого махорочного дыма - не ощущалось и в помине. Что и говорить, бывший "семеновский" генерал Скипетров свое дело знал туго, и поставленный командовать всей этой разношерстной сволочью - наемной китайской и разгильдяйской русской - сумел навести порядок, пусть и драконовскими мерами.
Именно эти его действия вызвали инспекцию правительства - сам Вологодский, по жалобе министра внутренних дел Яковлева, прибыл в казармы, приказав явиться и Сычеву как военному министру.
Однако Петр Васильевич, вначале недовольно морщившийся, глядя на трупы казненных дезертиров, получив необходимые разъяснения от военного юриста, признал действия Скипетрова обоснованными, ведь лица, объявленные в проскрипционных списках, могут быть казнены за малейшие преступления, коим безусловно является дезертирство и противодействие начальству, без суда и следствия, по приказу командира.
Вологодский только попросил убрать трупы, мол, не стоит так демонстрировать и в дальнейшем вешать только по ночам и тут же снимать, дабы не смущать обывателей.
"Да, уж", - решил про себя Сычев, - "общение с Арчеговым и Яковлевым премьеру явно пошло на пользу. От первого набрался жестокости, необходимой в это время, а от второго получил изрядную долю цинизма".
Скосив глазом на бывшего каторжника, Ефим Георгиевич тут же помечтал, видя, что на суку тополя, где качался на ветру висельник, найдется еще местечко и для этого хитреца. Веревку найти можно, а от щедрот своих кусок мыла добавить. Ради этого Сычев бы и недельку в бане не помылся.
Смущало поведение Яковлева - тот не скрывал своего удовлетворения визитом, и сейчас уже пошел в раскрытые ворота, где у правительственных автомобилей толпились обыватели и настороженно замерли несколько охранников. Вологодский чуть помедлил и, сопровождаемый двумя офицерами, пошел за главой МВД.
А сам Сычев не удержался от маленькой мести, от которой он не смог отказаться. Уж больно ненавидел военный министр атамана Семенова, этого мужлана с испитым лицом и грязными ногтями, и его окружение, в котором были одни бездельники и холуи.
- Я доволен вами, Леонид Николаевич, - со слащавой улыбкой обратился он к Скипетрову, который бросил на него ненавидящий взгляд, но молчал, скованный по рукам и ногам субординацией.
- Если отличитесь, то я поставлю вопрос о присвоении вам вашего давно заслуженного чина… Подполковника!
И тут же милостиво улыбнулся бывшему генералу, который мгновенно побагровел и раздулся, как болотная жаба, от еле сдерживаемого бешенства. И руки не подал Сычев, демонстративно показав Скипетрову надетые перчатки. Вот так-то, пусть знает свое нынешнее место бывший помощник атамана Семенова. И стало Ефиму Георгиевичу на душе приятно - унизив выскочку, он отомстил за давнюю обиду.
Сычев повернулся спиной и хотел пойти за Вологодским, но тут по затылку словно стеганули кнутом, настолько острым было мысленное ощущение. Генерал чуть повернул голову, и его тут же ожгли ненавидящие глаза.
Смотревшего на него он узнал сразу. Еще один самозванец на его голову, бывший командующий разгромленной десять дней назад эсеровской НРА, бывший штабс-капитан Калашников. Ну, этому есть за что ненавидеть, решил генерал, и тут до него дошло - ненависть понятна, но почему глаза эсера светятся и торжеством одновременно.
Звериный инстинкт мгновенно проснулся в генерале, Сычев ощерился, словно волк, попавший в капкан. А потому успел отреагировать, когда из застывших рядов штрафников выскочил солдат и вскинул револьвер.
И словно в кинематографе стали медленно крутить ленту - так, будто тягучий песок, все потянулось перед глазами генерала. Солдат выстрелил в Вологодского - Сычев увидел, как от лица премьер-министра полетели капли крови. И тут же падающего Петра Васильевича заслонили офицеры, лихорадочно расстегивая кобуры.
Ефим Георгиевич выхватил свой наган и вскинул его, наведя ствол на террориста. И в то же мгновение понял, что он сам у него на мушке. Грохнул выстрел, за ним другой, и на какую-то долю секунды Сычев растерялся - ведь ни он сам, ни этот боевик не стреляли. И только сейчас потянул за спусковой крючок. Наган жахнул, немного подбросил руку вверх.
Револьвер террориста выплюнул клубок белого дыма, и в сердце что-то ударило, но не сильно. Генерал устоял на ногах и увидел, как падает на снег боевик, ничком, безвольно откинув руку и выронив свой короткоствольный "бульдог". Сычев воевал, много раз видел смерть, а потому сразу понял, что так падают только убитые. Он не промахнулся в боевика, стрелял точно в голову - рука до сих пор тверда.
- Твою мать! - сквозь зубы выругался генерал и посмотрел на свою шинель. Так и есть - точно напротив сердца, метким стрелком был покойничек, виднелась аккуратная дырочка.
Сычев похолодел, но почему он тогда не чувствует боли, и чуть ли не взвыл от страха, торопливо расстегивая крючки. Засунул руку за отворот и тут все понял. Пальцами он вытащил из кармана френча массивный серебряный портсигар - на нем была вмятина.
Генерал сложил в голове два к двум и все понял - "бульдожек" слабоват, не оружие, а пукалка для легкомысленных французов и их мадам с мадемуазель. Офицеры на него только презрительно фыркали - ствол короткий, а патрон слабый. Потому портсигар пуля и не пробила, оставив на толстой стенке вмятину.
- Спаси и сохрани! - громко обратился генерал с молитвой и тут же грязно выругался, помянув эсеров и прочих террористов до седьмого колена. Лишь потом посмотрел на Вологодского, вокруг которого копошились люди. И у ворот была сутолока, а в глаза сразу бросилось лежащее на снегу тело в знакомом черном пальто с барашковым воротником.
Сычев непроизвольно сглотнул - комок в горле исчез. Мысль материальна - подумалось генералу, мечтал на веревку главу МВД подвесить, а его тут же того… Застрелили…
- Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! Вы невредимы?! - Перед глазами материализовался главный адъютант Лыба, с бледным лицом и трясущимися руками.
- Да цел я! - громко отозвался Сычев и протянул капитану портсигар. - Он уберег, от пули защитил!
- Ух! - облегченно выдохнул Лыба и зачастил скороговоркой, возбужденно тряся руками. - Министра внутренних дел в упор, девка какая-то. Орала: "Смерть предателю партии"! Два в голову, а третий в грудь! Наповал!
- А что с премьер-министром?! - Внутри у Сычева похолодело, смерть Вологодского была очень некстати.
- Повезло, Петру Васильевичу, в трех рубашках родился! - ликующим голосом сообщил капитан.
- Пуля касательно переносицу зацепила. Разбила, конечно, крови много. Но цел его высокопревосходительство. Даже контузии вроде бы не получил. Идите к нему, ваше превосходительство, он звал вас!
Сычев на негнущихся ногах резво подбежал к председателю правительства. Вологодский гневно сверкал глазами, прижимая к переносице окровавленный платок.
- Ваше высокопревосходительство! Петр Васильевич! Пожалуйте в машину, вам в больницу нужно!
- Отстаньте от меня, сейчас поедем! - отшил Вологодский суетящихся вокруг него свитских. И повернулся к Сычеву.
- Ефим Георгиевич! Немедленно телеграфируйте полковнику Арчегову о случившемся. Это эсеры! Опять за револьверы и бомбы взялись, террором напугать хотят!
- Эту партию нужно немедленно запретить! Убийцам не место в Сибири! Их нужно стрелять как бешеных собак! - Сычева заколотило от бешенства, он только сейчас осознал, что минуту назад он сам мог лежать на этом снегу - холодеющий и бездыханный.
- Я сам слышал, как эта суч…
Вологодский поперхнулся, закашлялся и смущенно прикрыл рот. Даже сейчас, когда он был готов выругаться, его натура взяла верх.
- Я сам слышал, как эта террористка кричала нам "предатели". Но лучше предать их революцию, которая губит Россию и Сибирь, чем собственными руками принести народ свой на алтарь кровавой междоусобицы!
Вологодский заговорил быстро, с видимым надрывом и трагичностью в голосе. Премьер-министр уже полностью пришел в себя и тут же стал выполнять свой долг, понимая, что сказанные им слова через несколько часов станут всеобщим достоянием, их будут передавать друг другу.
- Они не запугают нас! Зря стараются! Но мы дадим им на эту подлую выходку достойный ответ. Смерть Павла Дмитриевича, этого прекрасного человека, патриота, за свои убеждения познавшего каторгу, но верного своему народу, не останется безнаказанной! И пусть не надеются избежать расплаты! Она настигнет организаторов этого подлого убийства, и гнев народа обрушится на их головы!
Военный министр слушал Вологодского в пол-уха. Только сейчас он понял, что вчера мысль об отставке не зря пришла ему в голову. Момент для этого сейчас очень удобный. Сослаться на покушение и испросить отпуск для поправки здоровья. Заодно назначения на должность атамана родного Амурского войска попросить. Военное министерство, троянского коня и прокрустово ложе для него одновременно, нужно отдать Арчегову. Он молод и справится, за ним поддержка Вологодского и правительства. Тот будет благодарен Сычеву за столь широкий жест, а таким покровительством стоит заручиться. Да и ни одна собака не упрекнет в стяжательстве или трусости, на Амуре партизаны господствуют на большей части территории. И тут генерал неожиданно вспомнил ненавидяще-торжествующий взгляд, что кольнул его в спину несколько минут назад. И вздрогнул от понимания, что яркой вспышкой озарило его. И Ефим Георгиевич закричал:
- Хватайте Калашникова, он не должен уйти!