Фомин блефовал, жутко блефовал, но без согласия, причем общего, поставить на пост главнокомандующего Арчегова было невозможно. То требовало обращение правительства. В то же время назначенного, таким образом главкома снять с должности никто не мог. На это требовалось одновременное согласие императора, правительства и Народного Собрания, созыв которого только предполагался, причем не ранее весны.
Пока, за исключением его самого и Михаила Александровича, а также казачьих генералов, письменного согласия никто из командующих корпусами не дал. А прислать бумаги настоятельно требовало правительство.
- Что я должен сделать, ваше превосходительство? - глухо спросил Каппель напряженным голосом.
- Дать письменное согласие на назначение генерал-адъютанта Арчегова главнокомандующим Сибирскими вооруженными силами, то есть всей армией, гвардией, флотом, казачьими войсками, государственной и пограничной стражей. И ополчением, если будет объявлено о его созыве.
- Хорошо, - коротко согласился Каппель, открыл генеральский блокнот и быстро написал на нем несколько строк. Размашисто подписался, вырвал листок и протянул его Фомину. Тот быстро пробежал глазами по бумаге, взглянул на генерала - тому нелегко далось такое согласие, ведь в армии было много заслуженных генералов, совсем не чета лихому ротмистру, пусть и разбившему чехов под Иркутском.
- Так надо, Владимир Оскарович…
Заиркутный военный городок
- Плоскости уложили тщательно, я надеюсь? - Михаил Вощилло пристально посмотрел на мастеровых, что закрывали листами фанеры полотняные фюзеляжи аэропланов.
- Обижаете, ваш бродь, - весело отозвались чумазые механики, - нам же их ремонтировать. Себе дороже.
- Вы уж еще на пять рядов посмотрите, не дай бог в дороге растрясет. Нам дня три ехать, пока до Красноярска доплетемся. - Поручик говорил чуть ли не умоляюще, и интонацией, и глазами. Дорога дальняя предстоит, а эшелон пойдет быстро, под охраной бронепоезда. Хорошо, что один путь от составов полностью свободен, да путейцы из апатии вышли, трудятся как муравьи. Но скребет на сердце, мало ли что, а он слово дал командиру, что довезет новенькие аэропланы в целости и сохранности.
Прибывшие неделю назад из Владивостока французские "Сальмсоны" произвели эффект разорвавшейся бомбы. Русские летчики уже на следующий день облетали аэропланы, и только облегченно вздохнули, радость переполняла их - "стервы" можно было забыть как дурной сон, они в подметки не годились новому самолету.
Однако не успели они с Сергеевым нарадоваться, как прибыл военный министр Арчегов, и началась "учеба". Другого слова Михаил подыскать не мог, это никак не связывалось с привычным обучением. Раньше на фронте было просто - поднялся в воздух, полетал над позициями и чуть дальше, разведал, что на глаза попалось. Отправил в штаб донесение - и на боковую, отдыхать. Иной раз заявку от пехоты получали - тогда на бомбежку вылетали, как того аэростата, где он получил злополучное ранение.
Но чаще без всяких затей воздух утюжили, больше опасаясь не красных аэропланов, встречи с которыми были чрезвычайно редкими, а той рухляди, которая была с винтом, и непонятно, как она работала.
Но встреча с Арчеговым, который собрал всех авиаторов, поразила до глубины души, и он словно воочию услышал слова молодого генерала…
- "От захвата господства в воздухе теперь зависит исход любого вооруженного противостояния. Да, это так, господа офицеры. Потому возникает закономерный вопрос - как нам сделать нашу авиацию действительно мощным инструментом войны? Это станет возможным, если мы определим организацию, тактику и обучение и будем точно следовать тому!"
Министр все говорил и говорил, осыпая свою речь примерами. Но когда стал рассказывать об атаках на тот злополучный аэростат, сердце Михаила сжалось, ему показалось, что все смотрят на него. В первую секунду летчик удивился - откуда генерал знает это, но тут же вспомнил, что два дня все пилоты писали о наиболее памятных боях на Восточном фронте. Написал и он. Но Вощилло даже не предполагал, что новый военный министр не только прочитает, но сделает такие выводы, которые не могли прийти в голову никому из летчиков.
И сейчас он заново все вспомнил и переосмыслил - действительно, нужно было бить не растопыренным пальцем одинокого старенького самолета, а всем авиаотрядом, а лучше тремя. Первая группа подавила бы зенитный "максим" и разогнала солдат с винтовками. Вторая группа уничтожила тушу аэростата, а третья все механизмы и установки.
И не гранаты с бомбочками кидали бы из кабин, а имели бы на консолях и под фюзеляжем бомбодержатели. А сами бомбы не по несколько фунтов весом, а по пуду и более, и числом в десяток. А столько "Сальмсон" поднимет - мотор у него мощный. Потом еще бы один заход сделали, и из пулеметов хорошо "причесали". Вот тогда была полная победа! И на секунду Михаил представил, как все пылало бы и горело…
На следующий день "обучение" продолжилось - все начали штудировать арчеговское "наставление", поразительный документ, после которого многие, и он сам, задались вопросом - а откуда министр может знать такое? Но дать ответ на такой вопрос было невозможно, а уточнять у генерала никто не стал. Зато днем случилось то, после чего все авиаторы начали смотреть на министра, как на гения и отца родного.
Капитан Сергеев предложил Арчегову обычный "провоз", тот охотно согласился, скинул куртку и, оставшись в одном теплом свитере, напялил на себя какой-то рюкзак, застегнув на бедрах и груди толстые лямки. Это вызвало многочисленные смешки, но тут все увидели, как капитан смертельно побледнел, когда генерал стал ему что-то объяснять, стоя у аэроплана.
Дальше был полет, самолет сделал пару кругов на высоте тысячи футов, как тут от него отделился человек и стал падать, раскинув руки. Все разом заорали от ужаса, мгновенно осознав, что военный министр выпал из машины. Именно генерал, так как аэроплан стал делать еще один круг. Но тут же над Арчеговым распахнулся белый купол, и он стал медленно, как осенний лист, снижаться на землю.
- Это же парашют! - заорал кто-то из летчиков. От сердца мгновенно отлегло. Вощилло вспомнил про ранцы Котельникова, которые носили в полетах летчики "Муромцев", но те были жестяные, а этот мягкий, из ткани. Хотя, по слухам, именно такие использовали пилоты на Западном фронте…
Министр задорно рассмеялся, глядя на возбужденные лица собравшихся авиаторов, которые во весь голос называли его героем. Бросил только загадочную фразу: - "Попрыгали бы с мое". Потом добавил строгим голосом: "Это вы герои, на такой рухляди летать опасно, не то что воевать". И это о новеньких самолетах?!
Может, правы те, когда говорят, что в Америке делают аэропланы с 400-сильным мотором "Либерти", тогда "Сальмсоны" действительно рухлядь в сравнении с ними. На таких бы полетать! И тут же в голове опять зазвучал голос генерала, стоящего у скомканного белого купола на заснеженном поле аэродрома:
- В Иркутске начала работать мастерская, которая делает парашюты из китайского шелка. Пока немного, по штуке за неделю. Это первый образец. Но к концу года все пилоты будут иметь парашют - вы самые нужные солдаты, и вас надо беречь. Построим летом вышку - будете тренироваться. А пока займемся укладкой парашюта, каждый из вас должен уметь ее делать. Это спасет вам жизнь…
Владивосток
- Бесспорно! Потому и знает, что читал, интересовался, скажем так, историей, хотя для нас это настоящее. Закончил академию, иначе быть не может, я видел, как он планировал операцию. Еще тогда мимолетно мелькнула мысль, что ротмистр знать такого не может.
- Генерал или полковник, если исходить из настоящего возраста по той случайной обмолвке Анне Васильевне.
- Согласен, - Смирнову понравилось играть в дедукцию, и он откинулся на спинку кресла для лучшего размышления. - Боевой офицер с изрядным опытом войны, а потому скорее генерал, ведь в войну производство быстрее.
- Вопрос только в том, из какого он времени? Интересно все же, что случится с Россией после нашей победы, я теперь в этом полностью уверен!
- Не торопись желать, Миша, - со скепсисом протянул Колчак. - У меня совершенно иное мнение. Большевики должны были победить. Все указывало на это. У нас произошла катастрофа, Деникин уже откатился к Ростову, Юденич отвел войска в Эстонию. И тут появляется лихой ротмистр и начинает махать шашкой в стороны. К чему бы это? А к тому, что он вознамерился переиграть войну, не допустить разгрома белого движения. Вот так-то!
Адмирал шагнул к иллюминатору, посмотрел на раскинувшийся вдоль бухты Золотой Рог город. Как давно он был здесь и как недавно. Всего ничего прошло, и Нижнеудинск уже стал забываться как кошмарный сон. А ведь тогда он осознал, что все кончено, и Россию ожидает кошмар победившего в стране большевизма. И как все резко изменилось.
- Генерал "Арчегов" знает, что ожидало нашу страну, а потому и вознамерился изменить историю. - Адмирал негромко высказал обуревавшие его мысли. - Со всей энергией, свойственной ему, а не тому пьяному вечно и опустившемуся ротмистру. А разве не так ощущали себя многие?! Я под арестом в Нижнеудинске, Фомин на все махнул рукой в порт Байкале, генералы в Иркутске попрятались мышами под веником…
- Ты забыл сказать и про меня…
- И про крыс, что с корабля побежали. Или к большевикам в услужение бросились, прощение мятежами себе зарабатывая. В спину нас ножом…
- У нас сейчас шаткое положение, но катастрофа уже отодвинута, - тихо сказал Смирнов, и постучал пальцами по подлокотнику. - До победы далеко, говоря о ней, я погорячился. Но и поражение не проглядывается. Обстановка, что и говорить, изменилась кардинально. Есть работоспособное правительство и император, появилась надежда…
- Это золото, Миша, золото. Попади оно к чехам или к большевикам, все было бы кончено. А так появился шанс. Если будет истрачено с пользой, то все может пойти по-другому. Я совершил массу ошибок, и эта была не из последних. Золото нужно было не хранить для будущего, а использовать для исправления ситуации в настоящем. Но я подошел щепетильно…
- Не кори себя, Александр Васильевич. Лучше позже, чем никогда. Зато сейчас ты сможешь распорядиться этим металлом, только вовремя довези генералу Деникину. "Орел" доберется до Севастополя за семь недель, ход у него приличный. Транспорты подойдут следом, их есть кому повести. Так что поторопитесь, ваше превосходительство!
- Постараюсь успеть, Миша. А ты…
- А я и помогу Арчегову, чем смогу, и постараюсь вызвать его на откровенность. Мне все же хочется, сильно хочется узнать, какое могло быть у нас будущее. Надеюсь, ты меня понимаешь?
- Еще бы, - улыбнулся Колчак, - только прошу быть осторожнее, выбери удачный момент. Ты когда вернешься в Иркутск?
- Завтра провожу тебя. - Смирнов задумался, молча пошевелил губами, словно подсчитывая.
- Следом отправлю транспорты. Погрузка на арендованные у японцев пароходы будет закончена через неделю. Затем дорога. В общем, к середине февраля буду уже в Иркутске, если чего непредвиденного не случится. Будем держать связь между собой, нужно быть в курсе дел…
Куйтун
Они лежали, крепко обнявшись, на узком диванчике, слушая бешеный перестук своих сердец да ритмичное громыхание колесных пар по рельсам. Костя прикоснулся сухими губами к влажному лбу жены, ощутил соленость капелек пота. И жар, опаляющий жар разгоряченного женского тела, будто натопленная печка, еще больше усилил жажду.
"Ниночка стала наркотиком, я не могу без нее", - пронеслась в голове мысль, Ермаков еще крепче прижал к себе податливое тело жены, жадно втянул ноздрями идущий от нее запах ромашки.
- Костя, что с тобой происходит? - Женщина неожиданно ожгла его взглядом, сама теснее прижалась, крепко вцепившись пальцами в его спину. Снова посмотрела ему в глаза.
- Ты стал другой, совсем другой. Иначе говоришь, совсем по-другому ходишь, иначе ведешь себя…
- Наверное, подменили, - с безмятежностью отозвался Ермаков, но внутри все напряглось. Жена не дурочка и за эти три недели не могла не задаться таким вопросом, слишком велика была разница между настоящим Арчеговым и им самим.
- Нет, я тебя до малой родинки знаю, - Нина счастливо улыбнулась, - всего исцеловала. А вот душа твоя другая стала, совсем…
- К добру иль к худу?
- Не знаю, - тихо призналась жена. - Но ты такой мне больше нравишься, ты человечный стал. А то все время свой "цук" по любому поводу применял. И вон как взлетел за эти дни, генерал мой! Так при дворе будешь, еще бы - самим царем отмечен!
Она счастливо засмеялась, еще крепче сжала объятия, а Костя мысленно расслабился, обрадовавшись, что прошел допрос.
- Что с тобой стало, Арчегов, ты ж другой. Так?! - Шепот жены, но резкий и требовательный, был настолько неожиданным, что Константин вздрогнул. И понял, что выдал себя.
Нина тут же разжала руки, приподнялась и села на диване, вызывающе выпятив тугую грудь, упругую, почти девичью, совсем не измененную родами и материнством, с большими коричневыми сосками. Словно заподозрив, что муж постарается свести все к шутке и ласке, она натянула простыню, прикрыв тело. И с вызовом посмотрела на него:
- Хватит темнить, Арчегов! Ты мне скажешь правду или нет?!
- Какую правду? - с деланым изумлением спросил Костя и присел на диване. По виду жены и ее голосу он понял, что отшутиться не удастся, да и от ласк и поцелуев Нина сейчас категорически откажется.
- Что с тобой произошло?! - В голосе женщины лязгнула сталь вынимаемого клинка, и ему стало зябко. Но все же он попытался потянуть время, пытаясь собраться с мыслями. Жена выбрала самый удобный момент для внезапного нападения на него, размякшего после бешеной страсти, и в упор тут же! Не увернуться!
- А что?
- Ты мне скажешь правду?! Ложь я не потерплю, лучше не пытайся! Я люблю тебя! У нас сын! Но я желаю знать правду!
- Один человек сказал, зачем нужна ваша правда, если она мешает нам жить. - Ермаков вспомнил политика из того времени, что с цинизмом относился к своему электорату.
- Так может сказать только законченный мерзавец, которому от правды тяжко! - отрезала жена и вперила в него пристальный и довольно тяжелый взгляд. - Что с тобой стало, Арчегов?
- Ты хочешь правду?! - Костя разозлился помимо воли. Сам сел на диван, повернувшись к жене и не замечая наготы. Спросил громко, не боясь подслушивания. За стенкой сейчас пустынный министерский салон, с другой стороны, в отдельном купе спит Ванятка - ночь же, а в поезде всегда хорошо спится. В коридоре всегда дежурит один из ординарцев, стоит чуть дальше, чуть ли не возле уборной, ближе к тамбуру. В других купе сейчас спят, да и услышать там что-нибудь невозможно, сам проверял.
- Да, я хочу знать. - Голос жены был тверд, вот только взгляд на мгновение дрогнул, вильнул в сторону.
- Твой Арчегов умер 24 декабря прошлого года, четыре недели назад, упившись самогона, от которого не просыхал. Скорбь по погибающей России заливал, не в силах что-либо сделать! - резанул Ермаков и заскрипел зубами от сдерживаемой ярости.
- Вернее, умерла его душа, что сама еле теплилась и отделилась от живого тела! А ее место заняла моя душа, что загибалась в умирающем теле! Ты ведь хотела правду?! Тогда получи ее! Только одно прошу - не считай меня безумцем!
- Кто ты? - Жена округлившимися глазами смотрела на него, чуть отодвинувшись. Это был совсем иной взгляд, но именно он еще раз стегнул по мятущейся душе.
- Я гвардии подполковник Ермаков и тоже, по странной прихоти судьбы, Константин Иванович. Тезка ротмистру Арчегову. Я подыхал шелудивой собакой, израненным и обожженным инвалидом. Покинутый всеми, и женой, и сыном, и государством, что предало меня и растоптало мою жизнь! Ты хотела правды? Тогда слушай ее, я все скажу!
…Ермаков резким движением потушил о край пепельницы, забитой до краев окурками, папиросу. Во рту горчило от табака, а в купе было бы невозможно дышать, как в газовой камере, если бы не открытая задвижка вентиляции, куда клубками уходил густой папиросный дым.
- Я полюбил тебя, говорю правду. Но моя жизнь принадлежит России, нельзя допустить такого безумного и кровавого будущего. Я не дозволю этой сволочи растерзать мою страну, изнасиловать ее! Даже если ты уйдешь от меня! Все равно! А смерти не боюсь! Я давно умер…
- Нет! Нет! - Нина отчаянно вскрикнула, в ее огромных глазах стояли слезы. Женщина отбросила простыню на пол и вцепилась в Ермакова словно клещ. Прижалась так, будто хотела навечно закрепить его в своих объятиях.
- Я люблю тебя, Ар… Я люблю, тебя, Костя! Люблю, люблю!!! Вымою всего и воду выпью! Глупышка! - Резким движением Нина прижала его лицо к своей напряженной груди и стала целовать макушку.
- Я без тебя умру, мой милый! Моя радость! Возьми меня, я хочу рожать тебе детей, дочку и сына. И Ванятка… Ой! Милый мой! Сколько же ты пережил, Костик?!!!