– Прав. Не прав. Философские категории, не более того, – проворчал Альберт. – Ничего я не знаю про истинное Прошлое этой барышни, её мысли "не считываются" нашей аппаратурой. Что – само по себе – говорит о многом… Дело, собственно, в другом. Согласится ли потомственная и избалованная аристократка поехать на далёкие заполярные острова? Что она там позабыла, а? Никакой тебе, понимаешь, общественной жизни. Никакого полноценного общения с болтливыми и задорными подружками. Лишь белое безмолвие, снега, метели, вьюги да однообразные повседневные дела…
– Она согласится.
– Уверен?
– Уверен.
– Ладно, переговори с Графиней. Только не тяни.
– Вы же сказали, что у меня есть месяц.
– Сказал. Но две недели – как минимум – уйдёт на согласование и оформление всех необходимых документов. Так что, не тяни с разговором. Кроме того…
– Что ещё?
– Астероид приближается, – напомнил епископ. – Желательно всё оформить до его падения. На всякий случай и общего спокойствия ради… У тебя всё?
– А, что случилось с Актрисой? – спросил Лёха. – Неужели, отправили на заморозку?
– Тебето какое дело?
– Никакого. Просто… Мы же с ней вместе "прибыли" в ваш Мир. Боевая подруга, так сказать. Не более того. Вот, и интересуюсь.
– Интересуется он, видите ли, – непонятно вздохнул Альберт. – У тебя, отрок, теперь другая симпатия объявилась. Графиня благородная, бургундских голубых кровей. О ней, сероглазой, и беспокойся… А с Мэри, Бог даст, всё будет хорошо. Замнём дело. Тем более, гигантский астероид приближается к планете. Сейчас Великой Инквизиции не до мелочей. К Судному Дню, как ты правильно заметил, готовятся… Всё, отрок, иди. Встретимся на днях, тогда окончательно и договорим наш разговор. Вот, возьми охранный жетон, чтобы к тебе Ангелы не вязались с разной ерундой. Всего хорошего.
– И вам, отче, не хворать, – поднимаясь на ноги и беря со столешницы светложёлтый металлический овал, украшенный непонятными символами, вежливо попрощался Лёха. – Обязательно договорим…
Выйдя на крылечко кельи, он тихонько прошептал под нос:
– Из таких шустрых и сексуальных девиц, как наша Мэри, получаются не только образцовопоказательные генеральши, депутатши и чиновницы. Но, как выясняется, и епископши. Благо в этом Мире и епископам жениться не возбраняется. Диалектика, блин… Ага, прав старина Альберт. Облака, зависшие на западе, действительно, слегка светятся. В 1908ом году, перед падением знаменитого Тунгусского метеорита – по свидетельствам очевидцев – наблюдались аналогичные природные явления…
Пройдя через лагерный плац, он подошёл к учебному корпусу.
Справа от центрального входа была установлена широкая скамья, на которой, ссутулившись и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, располагался Облом. Рядом со скамейкой – с лазерным пистолетом в правой ладони – стоял уже знакомый старший Ангел.
"Классные "пушки" у Ангелов, – подумалось. – Если предохранитель "отщёлкнуть" в крайнее положение, то луч, выпущенный из такого пистолета, разрезает человека напополам. Можно, при желании, тело противника и в тоненькую лапшу нашинковать… При переводе же чёрного рычажка в срединное положение, поражающая сила лазерного луча уменьшается в разы. Он только лишает оппонента – минут на сорокпятьдесят – сознания, что очень удобно при проведении различных полицейских операций… Начальное положение предохранителя? В этом случае выпущенный луч "превращает" выбранного индивидуума – на парутройку часов – в безвольного и покорного идиота. Третий вариант, скорее всего, применяется при "мягких" разгонах демонстраций, митингов и прочих несанкционированных сборищ… Так что, Облому ещё повезло. Легко отделался, бродяга славянский…"
– Привет! – дежурно отметился Лёха, небрежно демонстрируя светложёлтую бляху.
– Видались, – высокомерно поморщился старший Ангел. – Значит, отпустили?
– Как видишь. Епископ – справедливый и думающий человек.
– Это – да. Не спорю.
– Правильно. Не стоит – лишний раз – ругать собственное начальство. Особенно, когда находишься перед следящими видеокамерами.
– Юморист ты, переселенец. Сразу видно, что в своём Мире, елочки зелёные, имел к армии самое непосредственное отношение.
– Имел. К чему скрывать? А с этим мордастым гавриком что приключилось? – Лёха небрежно ткнул пальцем в скучающего Облома. – Нагрубил комуто?
– А ты сам у него спроси, – разрешил Ангел. – Ему лучом только слегка досталось. Вскользь.
– Ответит?
– Щёлкни – для начала разговора – ему пару раз по длинному носу.
– Шутка такая, ангельская насквозь?
– Делать мне больше нечего, служивый. Щёлкай, не сомневайся…
Лёха, пожав плечами, последовал совету старшего Ангела.
– А, что? Куда? В карцер? – вздрогнув, испуганно заморгал реденькими ресницами Облом.
– Успокойся, братан. Это всего лишь я.
– Лёха?
– Угадал. Что случилосьто?
– Виноват я, вспылил. Понимаешь, на занятиях по католической этике разбирали мой рассказ. Ну, о том, как я попал в этот Мир. Про то, как убегая от свирепого смилодона, прыгнул в старинный колодец… Помнишь?
– Помню, – подтвердил Лёха. – Ты както рассказывал. Продолжай.
– Ангелпреподаватель сказал, что я неправ.
– То есть, надо было не убегать, а вступить с клыкастым смилодоном в смертельную схватку? Зряшное дело, на мой взгляд…
– Зряшное. И преподаватель это подтвердил. Мол, правильно я убегал. Правильно залез в колодец.
– В чём же тогда суть претензий?
– Вот, и мне не очень понятно, – широкая и обычно добродушная физиономия Облома превратилась в маску вселенской скорби. – Преподаватель говорит, что я поступил правильно. Но только теперь должен непременно мучиться – от искреннего осознания собственной вины. Мол, сбежав, бросил подчинённых на растерзание… А для облегчения этих душевных терзаний я должен, нет, прямотаки обязан, проводить всё свободное время в церкви. Вопервых, усердно моля Господа нашего о прощении. Вовторых, прося у него облегчения и мудрого совета. Чтото там ещё – втретьих, вчетвёртых, и впятых… Как оно тебе?
– Солидно.
– А, поскольку, я так не поступаю, то – по мнению уважаемого Ангелапреподавателя – являюсь законченным моральным уродом, которому никогда не пройти на третий уровень… После этого всё и началось. Я принялся спорить, возражать, в конце – как водится – слегка психанул. Нагрубил…
– Дурак ты, Облом, – лениво и беззаботно зевнул Лёха. – Это же был элементарный тест на послушание. А ты, дурилка славянская, всё принял за чистую монету.
– Это как?
– Задницей об косяк, как любит выражаться один мой знакомый епископ. Тебе, брат, надо было тупо и покорно твердить, мол: – "Всё верно, господин преподаватель. Вы, безусловно, правы. Осознал. Мучаюсь. Каюсь. Обещаю, что всё свободное от занятий и общественных работ время буду проводить в церкви…".
– А, если бы потом проверили?
– У тебя есть свободное время? Не смеши меня, пожалуйста.
– Как же всё просто, – обиженно захлюпал носом Облом. – Попался на крючок, как безмозглый речной ёрш. Обидно. Очень жаль…
– Запоздалые сожаления, – презрительно хмыкнул старший Ангел. – Сейчас явится патруль и сопроводит тебя, психа несообразительно, в карцер. Недели на полторы для начала, – сердито посмотрел на Лёху. – Иди отсюда, переселенец. То есть, на занятия…
В вестибюле учебного корпуса к нему тут же подошла парочка Ангелов. Дабы поинтересоваться, мол: "Кто такой? Почему не на занятиях? В карцер захотел, грешник закоренелый?".
Предъявленный светложёлтый жетон все вопросы снял, и Ангелы, тут же заскучав, удалились.
Лёха подошёл к доске объявлений и приступил к вдумчивому изучению расписания занятий на дообеденное время: "Первая и третья мужская казарма – "Изучение Ветхого, Нового и Новейшего Заветов". Первая и третья женская казарма – "Нравственные основы католицизма. Роль женщины в современной католической семье". Вторая и четвёртая мужская казарма – "Классические псалмы. Их роль в современном понимании католицизма"… Тьфу, мать его! Ненавижу псалмы. Не пойду. А, собственно, зачем? У меня же имеется охранный жетон. Конечно, не стоит им злоупотреблять, тем самым привлекая к себе нездоровое внимание. Но псалмы, честное слово, стоят того. Чтобы не сдохнуть – одноразово – от умилительной слащавости…"
Он три с половиной часа позанимался в спортзале. Поупражнялся на турнике и брусьях, побаловался с тренажёрами, потягал гири и штангу, от души помолотил по тугой боксёрской груше. Даже успел принять полноценный душ. После чего и прогудела короткая визгливая сирена, сигнализируя – тем самым – о наступлении обеденного перерыва.
– В борще мясо отсутствует, – изучив содержимое тарелки с помощью столовой ложки, сообщил Капуста. – Бардак, одно слово.
– Как у тебя? – спросил Хан. – Обошлось?
– Ерунда, читали занудные и надоедливые нотации, – равнодушным голосом ответил Лёха и заговорщицки подмигнул: – "Мол, есть важные новости. Но о них расскажу потом – в приватной обстановке, без посторонних любопытных ушей…".
– Я так и думал.
– Почему котлета такая маленькая? – снова заныл вечно голодный Капуста. – Ещё пару дней назад она была в полтора раза больше и толще…
– А у вас – что новенького? – спросил Лёха.
– У нас? – задумался Хан. – Ничего. Хотя… Посмотри внимательно налево. На столы третьей мужской казармы. Заметил?
– Половина посадочных мест пустует. Присутствуют только китайцы. А куда подевались наши чернокожие орлы?
– Подогнали автобусы, загрузили в них команду Варвара и увезли.
– За территорию "Чистилища"?
– Ага.
– Получается, "в расход"?
– Не похоже, – встрял в разговор Капуста. – "В расход" забирают в тёмное время суток, чтобы – лишний раз – не будоражить переселенцев. Причём, поодиночке, или же маленькими группками. А здесь – среди бела дня. Ничего и никого не стесняясь. Причём, у Варвара рожа была довольная и злорадная – до полной невозможности.
– Так всё и было, – подтвердил Хан. – Я лично видел через окошко нашей учебной аудитории.
"Странные дела творятся, – задумался Лёха. – Суточные продовольственные порции заметно сократились. Ребят из третьего барака – сугубо негров и мулатов – кудато увезли. Что происходит? Это както связано с возможным падением астероида?"
По завершению обеда старший Ангел объявил:
– Прошу подойти ко мне добровольцев, записавшихся на мытьё грязной посуды.
Первым изза стола поднялся Хан. Шагая следом за другом, Лёха поинтересовался:
– А ты, родной, почему записался? Мытьё посуды – удел закоренелых лентяев и законченных тупиц, которых – рано или поздно – отправят "в расход". Ты же, морда узкоглазая, всегда славился степным упорством и упрямством. Всегда уверял, что тебе, мол, даже нравится учиться… Что случилось?
– Ничего не случилось, – неуверенным голосом заверил Хан. – Просто, вот, блажь нашла.
– А, понятно. Блажь – с аметистовыми глазами горной ламы…
Лёха, так и не заметив, куда подевался Хан, встал рядом с длинной металлической мойкой, заполненной – до самых краёв – грязными мисками, кружками, вилками и ложками. Через минуту к мойке подошла Графиня.
– Привет, Ванда! – чувствуя, как учащённо забилось сердечко, поздоровался Лёха. – Отлично выглядишь.
– Спасибо, – мило улыбаясь и не отводя в сторону смелых серых глаз, откликнулась девушка. – И тебе, Алекс, всего хорошего… Можно, я встану на той стороне мойки, напротив тебя? Не возражаешь?
– Конечно. В смысле, не возражаю…
– Переселенцы! Приступаем, благословясь! – объявил – через мегафон – сердитый голос старшего Ангела. – Попрошу завершить все работы за полтора часа! После чего вас проводят в учебные аудитории!
Лёха, открыв краны с горячей и холодной водой, предложил:
– Поговорим?
– Поговорим, – усердно намыливая поролоновую губку, согласилась Ванда. – Ты так и не завершил ночной рассказ. Состоялось ли реалитишоу "Снега, снега"? Рассказывай!
– Мне надо с тобой обсудить один важный вопрос…
– И его обязательно обсудим, – лукаво стрельнув серыми глазами, пообещала девушка. – Только потом. После твоего рассказа.
– Но…, эээ…
– За полтора часа всё успеем. Не спорь со мной. Начинай!
– Как скажешь, – покорно вздохнул Лёха. – Слушай…
Глава седьмая
Лёха. Ретроспектива 03. Ванавара
Вернувшись домой, Лёха – первым делом – включил компьютер и "влез" в Интернет. Минут через десятьдвенадцать он смущённо пробормотал:
– Стыдно быть, пихточки сибирские, такими необразованными и тупыми… Якутия здесь, естественно, не при чём. Самый ближайший крупный населённый пункт – от места падения Тунгусского метеорита – городишко УстьИлимск. Лететь из Москвы до УстьИлимска – с пересадкой в Братске – и арендовать там вертолёт? Настолько этот маршрут актуален и оптимален? Сейчас, сейчас, ребятки… Ага, можно же спокойно долететь до Красноярска, откуда – три раза в неделю – до посёлка Ванавара летает славный и проверенный АН24. А в Ванаваре, как раз, и находится штабквартира государственного заповедника – "Тунгусский". У них и вертолёт имеется… Стоп. Заповедник? Это несколько усложняет дело. Надо срочно звонить шефу…
– Хочешь поменять маршрут? Меняй, – выслушав подчинённого, вальяжно разрешил Ёпрст. – Заповедник, говоришь? Не бери, Петров, в голову. Я прямо сейчас позвоню Суркову и всё согласую. Наш проектто имеет ярковыраженную политическую подоплёку. Причём, с много обещающей тенденцией. Собираемся, какникак, продавать лицензии мировым акулам киноиндустрии. Прецедент, мать его – в одно место. В рамках глобальной модернизации, объявленной Президентом Медведевым. Так что, никуда не денутся, морды высокопоставленные, пойдут нам на встречу. Думаю, что в этом…эээ, как там его?
– В Ванаваре, – любезно подсказал Лёха.
– Ну, и наименование. Хрен моржовый выговоришь… Думаю, что в данном населённом пункте тебя встретят с распростёртыми объятьями. То бишь, со знаменитым сибирским гостеприимством. Смотри, много водки не пей. А если, всё же, придётся, то закусывай хорошенько. Желательно пельменями… И, наконец, самое главное… Напрягся, бродяга?
– Есть немного.
– Накомарник, родной, не забудь купить, – напомнил заботливый Ёпрст. – Гыгыгы!
"Летать на АН24 – удовольствие откровенносомнительное, – решил для себя Лёха. – Вопервых, трясёт – при взлёте и при попадании в воздушные ямы – не приведи Бог. В том плане, что сытный утренний завтрак так и просится наружу. Активно и настойчиво просится… Чего ожидать от предстоящей посадки? Вовторых, кресла во время полёта – вместе с пассажирами – мелкомелко подрагивают. Зубы – время от времени – начинают выбивать ритмичную дробь… Втретьих, из иллюминатора практически ничего не видно. Плоскость крыла, покрытая изысканной паутиной ржавчины, да большой серый веер, образованный лопастями винта двигателя…"
Лишь когда самолёт, плавно заходя на посадку, завалился вправо, ему удалось высмотреть внизу широкую зеркальную полосу, отливавшую старинным благородным серебром.
– Очень красиво! – восторженно объявил пассажир, сидящий в соседнем кресле. – Это, надо думать, Подкаменная Тунгуска. То есть, знаменитая Угрюмрека.
– Нет, ребята, Угрюмрека – это Нижняя Тунгуска, – возразил рослый бородач с заднего ряда. – А Подкаменная Тунгуска именуется поместному – "Чулакан". Или же – "Катанга", если дело касается её верховий…
Посадка – по степени тряски – многократно превзошла взлёт.
"Следовательно, состояние лётного поля в Варнаваре гораздо хуже, чем в Красноярске, – болезненно морщась, предположил Лёха. – Чёрт, кишки, похоже, завязались в уродливый морской узел. Больно, блин горелый! Об обеде с ужином, скорее всего, придётся позабыть…"
Самолёт, наконецтаки, замер.
– Слава тебе, Господи, – чуть слышно пробормотал бородатый пассажир с заднего ряда. – Думал, что всё. Помираю. Типа – трындец нашей деревушке многострадальной…
– Попрошу на выход, господа и дамы! – в узком проходе между рядов пассажирских кресел появилась краснощёкая стюардесса средних лет. – Торопимся, уважаемые. Торопимся! Не спим и сопли не жуём! Не забываем носильные вещи…
– Дай отдышаться, сестричка, – взмолился бородач. – Мутим меня чегото. И в висках колет.
– Захирел российский народец. Обмельчал, – возмутилась краснощёкая деваха. – На выход проходим! Кому сказано, блин? Сибирский чистый воздух, он очень целебный и полезный. Даже покойникам помогает. В смысле, иногда…
– Чем же он им помогает? – поинтересовался Лёха.
– Тебе, приезжий белобрысый ухарь, этого не понять, – прозвучал неожиданный ответ. – Просто поверь мне на слово… Подъём, слабосильные! На выход!
Жизнерадостная тётенька не соврала. Несколько раз вздохнув полной грудью, Лёха осознал, что голова прояснилась, да и запутанный морской узел из кишок – в животе – слегка ослаб.
– Необычайноприятный воздух, – подтвердил бородач. – Пахнет колодезной водой, полевым разнотравьем и – чутьчуть – ванилью…
Было достаточно тепло – на уровне плюс двадцати двухтрёх градусов. Лёгкий восточный ветерок приятно обдувал разгорячённое лицо. Солнце было скрыто за белыми, неправдоподобнопухлыми кучевыми облаками.
Возле неказистого бревенчатого барака, являвшегося местным "залом ожидания", стоял низенький очкастый дяденька, облачённый в мятый светлокоричневый костюм, со смешной старомодной шляпой на голове. В ладони левой руки человечек крепко сжимал ручку потрёпанного чёрного портфеля, а в ладони правой – бурую квадратную картонку, на которой красным фломастером было начертано: "Алексей Петров".
"Крыса бюрократическая", – подумал Лёха и, вежливо улыбнувшись, сообщил:
– Это я и есть, Алексей Петров.
– Как я рад! – залебезил очкарик. – Рад приветствовать вас, господин Петров, на гостеприимной сибирской земле! – бросив на землю кусок бурого картона и вытянув вперёд узкую ладошку, представился: – Василий Васильевич Суздалев, директор Тунгусского заповедника.
– Очень приятно, – заверил Лёха, осторожно отвечая на вялое директорское рукопожатие. – Польщён и тронут.
– Да, я прямой потомок того самого Константина Суздалева, – неожиданно засмущался Василий Васильевич.
– Ага. Конечно. Я именно это и имел в виду…
– Действительно, это мой прапрадед, глава местной охотничьей артели, первым прибыл – в далёком 1908ом году – на место падения легендарного Тунгусского метеорита. Не считая, конечно, диких эвенков и тунгусов… Бледный вы очень, Алексей… ммм…
– Просто – Алексей. Молод я ещё для отчества.
– Как скажете. Бледный вы очень, Алексей. Не можется?
– Такое впечатление, что в желудке – невесть откуда – образовалось парочка булыжников, – признался Лёха. – Тяжеленные такие, колючие.
– Это всё изза трудного перелёта. Понимаю, – заверил директор заповедника. – Поможем, не вопрос. Пройдёмте к лимузину…
"Лимузин" оказался видавшим виды Уазиком.
"Похоже, что наш очкарик не так и прост, как хочет казаться, – смекнул Лёха. – По крайней мере, с юмором дружит. Уже неплохо. Глядишь, и споёмся…"
Уазик, несуетливо переваливаясь на ухабах, неторопливо пылил по узкой просёлочной дороге, а Василий Васильевич, ловко вертя автомобильную баранку, увлечённо рассказывал: