Я в острог русский поехал, я комиссару все рассказал! Нет государева закона, чтоб все у ясачных отбирать, чтоб детей и баб уводить! Комиссар меня кулаками бил, потом казаков позвал и велел батогами бить, пока живой. Потом в тюрьму посадил, есть не давал… Потом велел дрова возить…
Могучий тойон и воин сделал паузу, как бы подавившись обидой, и тут вступил другой тойон – Начик:
– Всякий год с наших людей берут сараны по пуду, кипрею по пуду да по бату! Каждый, кто в ясак записан, должен всякий год сделать новую лодку – так можно жить, а?! Если нет бата, можно отдать шесть соболей или лисиц. Вместо кипрея и сараны можно дать по лисе, да где их взять?! А еще требуют юколу – хорошо, если по три, а не по четыре вязки с каждого! А нету, так бьют до смерти, одежду последнюю забирают, детей и женщин уводят…
Мы никогда раньше не охотились, а брахтадты заставили. Зачем, для чего это нужно людям? Для чего нужны русские на нашей земле?! Наши лучшие добытчики могут поймать за зиму пять или шесть соболей, а некоторые вовсе не могут. Что им делать? Они берут в долг у меня, если есть, что дать. Если нет, просят у своих русских "друзей", чтобы платить ясак. Брахтадты дают, а потом за одного соболя заставляют работать на себя целое лето – со своей пищей, со своей лодкой. Человек запасает рыбу для русского "друга", а кто будет кормить зимой жену и детей?!
– Ты спрашиваешь, зачем нужны брахтадты? – вступил кто-то незнакомый. – Они нужны, чтобы сделать нас несчастными, чтобы лишить нас радости, чтобы только смерть стала облегченьем для нас! Еще многие помнят, как жили люди без русских, многие помнят! Никто никогда не делал лишней работы. Проклятых соболей убивали, чтобы есть их мясо, когда кончалась рыба. Мехом лисиц украшали одежду, когда не было хорошего собачьего меха! Всю осень и всю зиму родственники ходили друг к другу в гости. Они пели песни, они танцевали, они рассказывали веселые сказки про Кутху! Они ели в свое удовольствие, они ходили в жилищах по щиколотку в блевотине – так хорошо они ели! А теперь? Теперь мы ловим соболей и лис для русского царя и для его слуг. Для этих слуг мы готовим еду и дрова на весь год, мы возим их грузы и строим им дома. Зачем?!
– Не зачем, а за что! Это наказание за то, что наши отцы и деды не убили, не прогнали русских. Когда-то они были еще слабыми, когда-то их было мало, а нас много!
– С ними не раз сражались… Многих убили… – проговорил кто-то из стариков. – Но их не становилось меньше!
– Потому что убивали некоторых, а не всех! Наши отцы и деды воевали друг с другом из-за собак или женщин, из-за кровной мести или других обид. Русские помогали одним против других, а потом побеждали тех, кому помогали!
– Это все из-за того, что многие сильные воины хотели стать сильнее с помощью русских! Так нельзя воевать с ними!
– Послушайте меня, люди, послушайте, что я узнал! Летом оба корабля с русскими уйдут от нашей земли. Брахтадтов останется мало. Только это ненадолго – скоро приедет много новых солдат и казаков. Может быть, это наша последняя возможность избавиться от кровопийц. Мы убьем тех, кто останется, а прийти новым не дадим!
– Как же ты собираешься это сделать? Приплывут корабли, привезут брахтадтов – за западным морем их очень, очень много!
– Мы не дадим им вылезти на берег! Большие корабли не могут плавать по мелкой воде, с них переезжают на маленьких лодках. В это время их легко убивать!
– Да, это так… Или, может быть, встретить их приветом, дать вылезти на берег, а потом убить? Они же не узнают, что здесь больше нет русских!
– Думаешь, не узнают?
– Откуда?! Если мы убьем всех…
– Кто-нибудь может спрятаться, а потом подать сигнал! Или убежать на тот берег западного моря по земле!
– По земле не добежит… Наверное, русский сможет перехитрить коряков, но чукчи его обязательно убьют!
– Вы не о том говорите, братья, не о том! Наши отцы и деды не раз поднимали оружие против брахтадтов, но всегда порознь. Только Канач когда-то повел воинов многих родов!
– Русские легко разбили их…
– Это потому, что Бог Христос помогал русским, а нашим – нет. Теперь многие из нас дружат с этим богом, он будет помогать и нам!
– Нет, ты не прав! Бог русских никому не помогает, даже им самим. Наших воинов на реке Большой разбили потому, что они не умели драться, как русские. Потому, что наши боялись их. Потом еловские и ключевские люди ходили вместе с русскими воевать на Авачу. Многие научились драться, как они. Некоторые наши воины умеют стрелять из ружей!
– Это хорошо. Это правильно. Но это не главное! Мы все здесь – друзья или родственники. У каждого есть и другие друзья и родственники. У них тоже есть… Надо договориться, надо поднять на войну всех! Вот это главное!
– Ты забываешь кое о чем, забываешь! У каждого из нас есть не только друзья и родственники, у каждого есть и враги! Ты сам говоришь, что мы, бурин, дважды вместе с русскими ходили воевать против суаачю-ай! Как нам теперь говорить с ними?
– Говорить надо: у нас общий враг.
– А для них мы – враги! Если кто-то из нас появится на их земле, его убьют!
– Нам не нужны суаачю-ай! На их земле нет русских острогов! А вот там, где живут лигнурин, стоит Большерецкий острог. Туда приходят корабли из-за моря!
– С лигнурин мы можем договориться!
В полуземлянке было довольно шумно – пока выступал очередной оратор, слушатели активно переговаривались между собой. Тем не менее Митькин чих из темного угла прозвучал вполне отчетливо. На несколько мгновений стало тихо, а потом возникла суета – похоже, присутствующие разбирали оружие. Пришлось незваному гостю вылезать на тусклый свет от очага.
Митька отвалил в сторону шкуры и одежду, которой был завален, сел на топчане, зевнул и потянулся:
– Хорошо я поспал, однако…
На него были направлены три копья с костяными наконечниками. Остальные присутствующие вооружились дубинками. Митька подумал, что дело, пожалуй, безнадежное, но все-таки орудовать длинными копьями в тесной землянке среди опорных столбов не очень удобно. И вдруг ему в голову пришла идея, которая показалась спасительной. Он откашлялся, набрал в грудь воздуха и яростно заорал по-русски:
– Стоять, бляди!! Вы на кого оружье подняли?!! – Он вскочил на ноги, схватил ближайшее копье, вырвал его из рук хозяина и отбросил в сторону. – Всех убью на хрен!!!
Оглушенный собственным криком, Митька метался по землянке, раздавал пинки ногами и тычки кулаками. Он даже не дрался, он раскидывал, расшвыривал присутствующих в разные стороны. И расшвырял, не получив ни одного укола копьем, ни одного удара дубинкой!
Путь на волю был открыт, в былые времена служилый им бы немедленно воспользовался, да только Митрий Малахов был уже не тот, что раньше. Он отдышался и уселся на топчан у дальней стены – так, чтобы видеть все помещение сразу. Здесь и там копошились поверженные противники. Митька заговорил по-ительменски – вполне дружелюбно:
– Чего же вы испугались, люди? Вы собираетесь уничтожить всех русских, а не можете справиться даже с одним! Ай-я-яй, почему же все говорят, что на Еловке живут самые сильные воины?
– Кто ты такой, чужак?!
– Я – Коско из дома Асидана.
– Он врет! – раздалось сразу несколько голосов. – Он врет! Это русский, это казак! Вашинка! Я видел его в остроге! Надо его убить! Нельзя его отпускать!
– Вы уже пытались меня убить, правда? – ласково спросил Митька. – Но чего-то испугались. А я пришел к вам от людей кулес. Пришел, чтобы спросить, не хотите ли вы прогнать русских, чтобы жить, как прежде.
– Он говорит как кулес. Кто тебя послал?
– Сильные воины послали.
– Назови их!
– Э нет, люди! Не надо этого от меня требовать. Вы не умеете хранить тайн!
– А ваши умеют, да?!
– И наши не умеют, – признал гость. – Это очень плохо.
– Как ты здесь оказался? Кто тебя провел?
– Зачем ты спрашиваешь, Харуч? Поверь мне, это было совсем не трудно. Скажу больше: в Нижнекамчатском остроге всем русским известно, что к Голгочу зачастили гости. Зачем, правда, еще не знают, но скоро узнают, наверное.
– М-м-м… – застонал Танач. – Это все бабы! Что с ними делать?!
– Даже из-за них нужно убить всех русских! Чтоб они к ним не бегали! – поддержал другой, относительно молодой участник совещания.
– И тех, кто к ним уже сбежал! Жен и детей русских!
Присутствующие начали потихоньку вставать на ноги, выбираться из углов, куда оказались закинуты в ходе битвы, и собираться вокруг костра. Все стали дружно жаловаться на падение нравов, которое заключалось в том, что ительменки откровенно предпочитают им русских мужчин. Они косились в сторону Митьки, но агрессивных действий не предпринимали. Тот подал несколько реплик "в тему" и постепенно втянулся в беседу. Ему тоже не нравилось, когда ительменки, сделавшись законными казачьими женами, становятся свирепыми надсмотрщицами и эксплуататорами похолопленных соплеменников. Новый участник "саммита" был как бы принят – его слушали, на его вопросы отвечали, от него даже не таились. Правда, Митька подозревал, что это потому, что выпускать его живым все-таки не собираются. Женскую тему можно было развивать бесконечно, и Митька при первой же возможности вернулся к основной повестке дня:
– Люди бурин, я думаю, что вы можете воевать с русскими. Если сильно захотите, конечно. Если все роды этой реки встанут вместе, может быть, вы сможете разгромить Нижний и Верхний остроги. Но останется еще Большерецк.
– Его тоже надо сжечь, а всех русских убить! Иначе эти брахтадты опять расползутся по всей земле! Нужно договориться со всеми людьми!
– Нужно договориться?! – возвысил голос Митька. – Вы забыли, что бурин уже лет десять не поднимали оружие против русских!
– Но кыкша-ай на Большой реке тоже давно не воюют…
– Зато все остальные воюют! – настаивал Митька. – Года не проходит, чтобы где-нибудь не убили русского! Если и не убивают, то отказываются платить ясак! А бурин – люди реки Камчатки – самые мирные. Они самые лучшие друзья русских!
– Чо-о-о?!
– Он оскорбляет нас!
– Я не хотел вас обидеть, – пошел на попятную Митька. – Говорю это для того, чтоб вы поняли: если против русских поднимутся бурин, остальные тоже начнут воевать! Думайте о себе, а не о других. На реке Камчатке много поселков, много родов. Пусть они договорятся хотя бы между собой. Наверняка же найдутся люди, которые не захотят воевать с русскими!
– Тогда они умрут от нашей руки!
– Вот видишь! – поднял палец служилый. – Зачем говорить с чужими, если нельзя договориться даже со своими? И помните, что любой бурин, который дружит с русскими, обязательно выдаст всех остальных! Разве нет?
– Это так…
– Тогда, может быть, не стоит посвящать слишком много людей? Вы, здесь сидящие, сможете привести достаточно воинов, чтобы взять любой острог. Но все ительмены Камчатки, собравшись вместе, не смогут ничего сделать, если русские будут предупреждены заранее. И главное – это женщины! То, что знает одна, знают все!
– Ты же русский, Коско! – раздались голоса. – Я даже имя твое русское слышал, только забыл. Что же ты говоришь такое?!
– А я решил вернуться к людям моей матери, – заявил Митька.
– Тебе тоже незачем жить на нашей земле!
– Может, ты и прав, – вздохнул служилый. – Но я не хочу, чтобы эту землю разграбили, не хочу, чтобы ительмены перестали существовать. А так может случиться. И довольно скоро…
– Откуда ты знаешь, что может быть?!
– Оттуда! – рассмеялся Митька. – Сам Кутха приходил ко мне во сне и рассказал о будущем. Потом приходил один из помощников русского бога и подтвердил его слова. Пока что все сбывается!
Ительмены зашумели:
– Откуда Кутхе знать, что будет? А русский бог…
– Да погоди ты, пусть расскажет, что он узнал! А уж верить или нет – это наше дело!
– Что ж, я скажу… Если бурин поднимутся против русских, если одержат хоть одну победу, люди других земель тоже начнут войну. Очень может быть, что все русские остроги будут уничтожены! А что будет потом?
– Мы станем жить как прежде! – не очень уверенно ответил кто-то.
– А ясак? – напомнил служилый. – Русскому царю нужны шкурки соболей, лисиц и бобров. Пока они ему нужны, нас не оставят в покое. Казаки будут приходить снова и снова! Если не в первый и не во второй раз, то в третий или в четвертый раз силой или хитростью они победят ительменов! И месть брахтадтов будет страшной…
– Мы не боимся! – испуганно крикнул кто-то из относительно молодых участников совещания.
– Ну конечно, – кивнул служилый.
– Он правильно говорит! – заявил Голгоч. – Правильно! Нельзя воевать против русского царя! Нужно давать ему шкурки, и он не пришлет больше казаков! Мы сами будем собирать ясак!
– Может быть, так и будет, – вздохнул Митька. – Только есть еще одна беда… Если ительмены победят русских, разве они не начнут воевать друг с другом? Кто будет собирать шкурки для царя? Кому станут их отдавать кулес, лигнурин, кыкша-ай, курильцы и суаачю-ай? Они будут отдавать шкурки для царя людям бурин?
– Ну-у-у…
– Для этого, наверное, нужно с ними воевать и победить их, да? А кто повезет ясак русскому царю? Ты? Или ты? Может быть, я?
Ответом была тишина, точнее, невнятное бормотание присутствующих. Было ясно, что так далеко планы заговорщиков не простирались.
– Ну, скажи ты, раз такой умный, – вздохнул Голгоч. – Поведай нам, что нашептал тебе Кутха, а мы посмеемся.
– Да смейтесь, если хотите, – пожал плечами Митька. – Только получается, что всех русских убивать нельзя. Кого-то надо оставить. Только не давать им власти. Главное, чтобы не было начальников, которых каждый год присылают из Якутска. Многим русским, которые живут здесь давно, они тоже не нравятся.
– Ты знаешь таких?
– Знаю. Но не назову вам их. А им я не скажу о вас. Они сами узнают, если вы начнете воевать. Если сумеете подготовиться втайне.
– Ты не сказал, кто будет отдавать наш ясак русскому царю! – напомнил Харуч, он же в крещении Федор Харчин. – Кто сможет договориться с ним, чтоб он не присылал сюда других казаков?
– Есть у меня на примете один начальник. Я думаю, бурин согласятся ему подчиняться. Вот послушайте! – Митька вытащил из-за пазухи свой берестяной пенал, сковырнул крышку и извлек лист бумаги. – Этот приказ капитан Беринг издал одиннадцатого июля тыща семьсот двадцать восьмого года. Вам по-русски или сразу перевести?
– Переводи!
"Дочитав" приказ, Митька поинтересовался:
– Ну, и чем же плох такой начальник?
– Он приехал и уедет. Никто не будет исполнять его приказа! Что мы, русских плохо знаем?! – раздались голоса. – От этого чужого начальника стало только хуже!
– Этот начальник главнее наших русских управителей, – заявил Митька. – Он для них чужой, он не дружит с ними. Мне кажется, мы можем воспользоваться этим.
– Как?!
– Тс-с-с! – прижал палец к губам служилый. – Я скажу, только тихо! Чтобы даже эти стены не слышали!
Дальнейшие переговоры велись шепотом – голова к голове. Правда, Митька все равно старался не оставлять открытой спину. У него совсем не было уверенности, что его не захотят прирезать – так, на всякий случай.
Как ни странно, но предложения незваного гостя в конце концов были одобрены – возразить ему было нечего, а лучше никто ничего не придумал. Однако Митька не обольщался: если не удастся сохранить дело в тайне, то оно обратится в "пшик", причем с летальными последствиями для участников.
* * *
Октябрь подходил к концу, начались заморозки. По утрам река несла шугу, заводи прихватывало льдом. Каравану приходилось спешить – река вот-вот встанет. Тем не менее Митька старался навестить как можно больше ительменских поселений. Для этого ему приходилось то отставать от каравана, а потом догонять, то уходить вперед. Когда мозоли от шеста на его ладонях становились совсем деревянными, он срезал их ножом. Наконец на берегу показались балаганы, избы, а потом и сам Верхнекамчатский острог. Семен Хмылев, которого оставил здесь заказчиком Иван Тарабукин, встретил приезжих вполне радушно – в том смысле, что свое желание их всех перевешать он скрывал, правда не очень тщательно. Тем не менее "хоромы" были убраны, еда наготовлена, а баню затопили, как только усмотрели с бугра чужие баты.
Кое-как отпарив многодневную грязь, Митька отправился к Андрею Шубину. Он надеялся, что тот пристроит его на ночлег с комфортом, а может, и вином угостит. Однако Андрей Васильевич, опять пониженный в должности, встретил гостя неприветливо. На вопрос о ночлеге предложил расположиться в грязной нетопленой пристройке к избе. Митька счел нужным обидеться:
– Ты что ж мне за жилье определил, дядь Андрей?! Я что, собака что ли?
– А хто ж ты есть, паскудник? – злобно ответил Шубин. – Хто ты есть, коли задницу етому нехристю лижешь?!
– Ты по легче на поворотах, господин ясачный сборщик, – осадил его Митька, – а то ведь враз рядовым станешь! Сии люди хоть и приезжие, а силу немалую имеют.
– Испугал, бля! А в рыло?
– Дядь Андрей, ить я тя не пугаю, я тя вразумляю.
– Ох и сукин же ты сын, Митька! Хоть сказал бы, что понудили тебя! Я ж слышал, чо вы по осени творить задумали… С камчадалами сами торговать собрались! Разорить служилых порешили, да? И ты – первый помощник! Понаехали кровопийцы: бусурману – дай, комиссару – дай, заказчику новому – дай! Что скопили, все раздали, а теперь и взять негде будет?! Ну с-суки…
– Эх, дядь Андрей!.. – безнадежно махнул Митька рукой и закручинился. А потом поднял голову, лязгнул зубами и заговорил неожиданно яростно и страстно: – Временщики вы тут все! Которые и не годовальщики – тоже временщики! Все вы пришли сюда и уйдете – в Якутск уедете, а то и подалее. Там у вас дом родной, отцы-деды схоронены! Здеся вам только б зипунов набрать на старость покойную. После вас хоть трава не расти, вода не теки и гори все ясным пламенем! А я – тутошний! Разумеешь? Тутошний!! Я в юрте земляной вырос!
Юколой да олениной вскормлен! У меня нет другой земли, понял?!
Этот его срыв, этот выплеск наболевших чувств не встретил ответной волны ярости. Наоборот, Андрей Васильевич как-то обмяк, сник, как бы разом постарел на десяток лет:
– Чо орешь-та? Чо орешь…
– А ничо! У тебя, поди, вся родня по Сибири – якуты да эвенки. Ты по-каковски говорил в малолетстве? А? С какого улуса твой батя ясырку взял? А мой улус – вот он! От своих ительмелахчей я отрекаться не буду – не по-хрестьянски это! Сколь зла им сотворил, на вас глядючи, теперь искупать буду! Забыл, что в тот год творили над ними? А ныне я у капитана Беринга в милости! С сей милости хоть подкормлю сродственников. Пущай прознают, что не все кругом лихоимцы якутские! След год уедут немцы, уйдет испидиция ихняя и все по-старому будет. Знаю, что не жить мне тогда. И плевать! Может, каки грехи мне Господь простит, а за остатние в аду гореть буду!
– Эх, Митяй… – пробормотал Андрей Васильевич. – Коли жить по божески… Коли б воля… Никуда б и ездить не надо – живи не тужи! Кормов тут всем хватит…
– Ишь как заговорил, дядь Андрей! А забыл…
– Ничо я не забыл! – вскинулся Шубин. – Только мне, как тебе, из волка в телятю не обратиться! Да и ты – еще тот телок!