* * *
По реке Камчатке располагался 31 ительменский острожек, а по ее самому крупному левому притоку – Еловке – еще пять. Этот район был наиболее густонаселенным на полуострове. Здешние камчадалы относилось к территориально-этнической группе бурин. С самого присоединения Камчатки на долю этих людей выпала основная тяжесть общения с пришельцами – на их реке русские основали два острога, за их счет они кормились, их силами перевозили грузы. В общем, деваться от них было некуда. И это при том, что жители Еловки издревле считались самыми сильными и воинственными среди прочих камчадалов. Такое тесное общение привело к тому, что ительмены бурин значительно "поумнели" – приспособились жить под постоянным давлением, стали перенимать у русских некоторые традиции – отнюдь не лучшие, конечно. Многие в той или иной мере знали русский язык, успели креститься и получить русские имена. Несколько раз бурин даже участвовали в походах русских для усмирения мятежных авачинских жителей. У многих близкие и дальние родственники жили в холопстве у русских, кое-кто и сам не один год проработал "на хозяина". Немало было и таких, кто махнул рукой на традиции предков и обосновался жить с семьями возле русских острогов и даже пытался строить деревянные избы вместо земляных юрт. Именно с бурин Митька решил начать свою коммерческо-политическую деятельность. Была надежда, что этот народ быстро поймет, что новая, пусть и временная, власть желает поживиться мехами и собирается за них хорошо платить. А местную, прежнюю власть экспедиция не любит и готова принимать на нее жалобы.
Было и еще одно обстоятельство, заставлявшее обратить внимание в первую очередь на бурин. В остроге Митькина подружка, казачья холопка-наложница, нашептала ему ночью, будто ключевские и еловские главы семей и тойоны зачастили в гости к Голгочу – одному из наиболее авторитетных стариков Еловки. Наверное, они, хи-хи, что-то замышляют! Митька не удивился, что ительменская девица слила ему подозрительную информацию о сородичах, – это было полностью в рамках местных традиций. Молодых ительменок в остроге было много, а похотливость являлась, наверное, их национальной чертой. Следить за верностью своих многочисленных невенчанных "жен" казаки не считали нужным, а потому девицы буквально охотились за русскими, стараясь перещеголять друг друга количеством любовных связей. Отдыхая после удачного соития, женщины любят поговорить. А о чем? Ну, можно попытаться рассказать партнеру что-нибудь интересное. Вдруг он не заснет – начнет расспрашивать. А там, глядишь, еще на раз сподобится! На эту уловку Митька не попался – велел подруге заткнуться и сделал вид, что спит. По прежнему опыту он знал, что прекратить распространение какого-либо слуха можно, лишь объявив его совершенно неинтересным.
Второго октября в Нижнекамчатск прибыл матрос из Большерецка. Его прислал штурман Энзель, добравшийся наконец до Камчатки вместе с командой. Посланец привез манифест о смерти Екатерины I и рапорт штурмана о событиях, происходивших на большой земле в прошлом и этом году. Все снаряжение, оставленное в верховьях Юдомы, ему удалось вернуть в Якутск, а продукты частично вывезти в Охотск. Там он в очередной раз отремонтировал старую "лодию" и отправился на Камчатку. Переплыть Ламское море удалось только со второй попытки. Теперь штурман находится в Большерецке с 22 служителями и больным учеником мачтового дела Иваном Ендогуровым. Провианта для служителей, сообщал Энзель, остро не хватает.
Это была та самая оказия – если б ее не было, то пришлось бы придумывать. Посоветовавшись с офицерами, Беринг решил отправить в Большерецк продовольствие на два месяца и переправить больного Ендогурова в Нижнекамчатск. Пока собирали и грузили караван на Большерецк, Митька, назначенный вожем, решил смотаться на Еловку. Начальству он клятвенно пообещал встретить караван на ее устье или, если опоздает, догнать идущие вверх по Камчатке тяжелые баты.
* * *
Свой маленький, легко груженный бат Митька шустро толкал верх по речке. То здесь, то там по берегам виднелись балаганы, принадлежащие казакам или местным жителям. Работали возле них исключительно ительмены. День заканчивался, надо было устраиваться на ночлег, но оказаться в компании казачьих холопов Митьке не хотелось – обязательно расскажут в остроге, что он путешествует по "чужой" территории. Наконец, уже в сумерках, служилый углядел, как впереди от берега отчаливает катамаран – два сцепленных бортами бата, груженных юколой. "Время позднее, паром тяжелый, мужики гонят его вверх по течению. Значит, это местные и живут они недалеко, – вычислил Митька. – До темноты, наверное, успею добраться".
Как и катамаран, он продвигал свой бат при помощи шеста вдоль берега. Поравнявшись с "рыбалкой", заметил, что там кто-то остался и копошится под крайним балаганом. Недолго поколебавшись, Митька крикнул по-русски:
– Эгей, кто там есть?
Человек распрямился и стал всматриваться в контур гребца и лодки на воде.
– Это я – Саакшом – здесь занимаюсь, – прозвучал довольно чистый женский голос. Фраза была произнесена по-ительменски, но последовало и русское продолжение: – Сы-драствуй, казак!
– По-нашему говоришь! – обрадовался приезжий и направил свой бат к берегу. – Это хорошо! Много вас тут? Чьи будете?
– Сы-ды-раствуй, казак!
– Па-анятно! – сказал Митька, втыкая нос лодки в отмель. Дальше он говорил по-ительменски: – Два слова всего и знаешь! Ты что, одна здесь? Как же тебя оставили, такую красивую?
– Ты зачем пришел?! – Былой приветливости в голосе как не бывало. – Это наше место, уходи! Уходи…, я все Голгочу скажу!
Будь это ругательство произнесено мужчиной, однозначно следовало бы полезть в драку. Но обозвала его женщина, так что можно было стерпеть и сделать выводы: "По моему произношению она однозначно определила, что я не бурин. А почему ее это возмутило? Наверное, потому, что "чужому" ительмену нечего делать на реке, населенной другой группой. Появиться он здесь может лишь поневоле – если он холоп и послан хозяином". Последняя догадка тут же подтвердилась.
– Чего испугалась? – ласково спросил Митька. – Тебя Саакшом зовут, да?
– Не твое дело! Скажи лучше, кто твой хозяин!
– Мой-то? – усмехнулся Митька. – Хозяин мой – русский царь. А служу я якутскому воеводе, только ныне отдан под начало Беринга-капитана.
– Казак, да?
– Конечно. Только мать у меня кулес.
– Так бы и сказал сразу. – Тон женщины мгновенно смягчился, она поправила прическу, послюнила палец и провела им по бровям, потерла щеки, а потом двинулась навстречу гостю – себя показать и его рассмотреть.
– А ты красивая, – констатировал Митька.
Он шагнул вперед, чуть согнул колени, быстрым движением обхватил женщину, прижал к груди и поднял над землей.
– У-вай! Вай!! – тихо закричала она, упираясь руками ему в плечи и болтая ногами. – Пусти, противный! Поставь на место!
– Не, не поставлю, – сказал Митька. – Нравится мне тебя держать.
– Пусти! Раздавишь же! – потребовала женщина. – А то завизжу.
– Ну ладно, – согласился Митька и поставил ее на землю. – А то и правда титьки плоские станут.
– Не станут! Сам ты плоский!
– Это смотря где! – подмигнул служилый. – А кое-где и вовсе не. Можешь потрогать.
– Да ну тебя!
– Так почему же тебя тут одну оставили?
– Чтоб юколу не воровали!
– Неужели бурин воровать научились?!
– Наши – нет! А вот ваши холопы запросто могут балаган обчистить!
– А ты, значит, охраняешь, да?
– А, – махнула она рукой, – муж с братом уплыли. У Голгоча опять гости. Всю ночь разговоры разговаривать будут!
– Всю ночь – это хорошо, – заявил Митька, которому уже совершенно расхотелось плыть дальше. – Нам тоже найдется чем заняться, правда? Смотри, что я тебе принес!
Служилый пошарил за пазухой и вытянул наружу нитку пестрых стеклянных бус. Женщина тихо ойкнула от восхищения, потом ахнула, снова ойкнула и принялась разглядывать подарок. Наглядевшись, надела бусы на шею и стала вертеться в разные стороны, как бы показывая всему миру свою красоту.
– Очень красиво! – заявил Митька. – Просто глаз не оторвать! Однако могу сделать тебя еще красивее.
– Правда?
– Ага, запросто, – заверил служилый. – Вот смотри, как это делается…
Бусы он собрал в горсть и просунул их ей за ворот. Потом взялся за полы парки и потянул их вверх. Саакшом то ли успела понять, в чем дело, и не возражала, то ли просто растерялась. Так или иначе, но руки она подняла и моментально осталась голой по пояс и с бусами на шее. Митька отступил в сторону и полюбовался на дело рук своих:
– Тебе так гораздо лучше, честное слово! Вот только… Вот только штаны лишние!
– Я же голая буду… – растерянно пролепетала женщина.
– А вот и хорошо!
Надо сказать, что половые связи у Митьки были многочисленны и беспорядочны. Но в большинстве своем происходили они в довольно некомфортных условиях – то комары за задницу кусают, то соседи советы дают. В данном случае все сложилось гораздо удачней, и Митька решил применить кое-что из навыков полового общения, оставленных ему в наследство двойником из будущего. Он чувствовал, что они у него есть, так же, как умение плавать и драться, только попробовать все случая не представлялось.
А данная подружка для этого оказалась очень даже подходящей – все новое схватывала на лету и ни от чего не отказывалась. Это – сначала. А потом просила еще, так что служилый уже и сам не рад был…
В момент передышки Митька попытался "сменить тему":
– Ты ведь родила ребенка, правда? А где он? Ты ж совсем молодая, вряд ли он успел вырасти большим. Неужели одного дома оставила?!
– Не, нету его. К Хаэчу ушел.
– Умер?
– В воду бросила, – совершенно спокойно ответила женщина.
– Что так? – продолжил допытываться служилый.
– Да ну его! И муж не хотел, чтоб он мешался.
– Однако… – вздохнул Митька. – У русских так нельзя.
– Так то – у русских!
Митька прекрасно знал о такой распространенной бытовой практике ительменов – нежеланного ребенка убивали, чаще всего просто бросали в воду. Это не считалось грехом или преступлением, ведь всем известно, что "загробная" жизнь гораздо веселей и приятней, чем здешняя. А уж способов избавиться от плода, не доводя дело до родов, ительменские женщины знали и применяли множество. От этих способов даже у заскорузлых служилых иной раз мурашки по коже бежали. Но что делать, ительменки любят радости жизни и не любят лишние хлопоты. Их мужья тоже…
– Возьми меня в острог! – прозвучала вполне предсказуемая просьба. – Я хочу быть русской!
– Угу, – усмехнулся Митька. – Вы все хотите. Вот только понять не могу: почему? Что, на русского мужа или хозяина меньше работать придется? Ительмены своих женщин почти не бьют, а у нас это обычное дело!
– Ну и что?! Все равно хочу! – заявила Саакшом.
– Наши служилые говорят, – усмехнулся казак, – что у ительменов кхутак меньше, чем у русских, и стоит недолго. А ваших девочек еще в детстве матери пальцами невинности лишают и сурману расширяют. Вот вы из-за этого на русских и ведетесь – у них детородные органы побольше. Неужели правда?
– Ну конечно же правда! – охотно подтвердила женщина. – Разве нет? У тебя же большой!
– Это когда стоит… – резонно заметил Митька. – Боюсь, что ты просто мне поддакиваешь, а не раскрываешь женские тайны.
– Я же честно говорю… – недоуменно пробормотала женщина. – Хочу в острог… Хочу быть твоей женой или…
– "Или" ты тоже готова быть? – перебил служилый.
– Конечно! Что тут такого?!
– Ладно… – безнадежно вздохнул Митька. – Вот смотри: русские пришли на вашу землю. Они убили и убивают множество ваших мужчин. Они отбирают все, что можно отобрать, заставляют ваших людей работать, то есть заниматься глупостями, не приносящими радости. Все ительмены должны считать нас лютыми врагами. А женщины… не считают! Почему так?
– Вот глупый какой! – искренне удивилась Саакшом. – Большой, сильный и глупый! Что тут объяснять?! Русские, они же такие… Они вообще…
– Может быть, это как у лосей или оленей, а? – выдвинул гипотезу служилый. – Самки хотят отдаваться победителю – самому сильному, самому рогатому, а? Ведь мы, русские, ваших били и бьем! Мы сильнее, подлее, хитрее, безжалостней местных! Может быть, поэтому ительменская женщина всегда предпочтет русского заморыша-казака красавцу – сородичу? Давай отвечай!
– Ну да, конечно… Что тут такого? – Женщина явно не понимала, о чем идет речь.
– Да ничего такого в этом нет, – вздохнул Митька. – Скорее всего, ты не дура, просто думать не хочешь или не можешь. У тебя и прочих ваших женщин такие вопросы просто не возникают – им все предельно ясно.
– М-м-м… Ты возьмешь меня с собой? Я буду ходить в красивой одежде из ткани…
– И каждую неделю мыться в бане! Будешь рожать и кормить всех детей, которых понесешь! – припугнул "жених".
– Да? – погрустнела "невеста". – Ну ладно…
– А о чем говорит Голгоч с племянниками? – как бы между делом поинтересовался Митька.
– Не знаю, – зевнула Саакшом. – Они из юрты всех выгоняют, когда говорят разговоры.
– А вы уже перебрались в зимние жилища?
– Ну, кто как…
– Понятно, – сказал Митька. Ему действительно было известно, что процесс переселения из летних жилищ-балаганов в зимние юрты-полуземлянки у ительменов происходит постепенно, так сказать частями. Скорее всего, заговорщики облюбовали пустующую юрту, чтоб им никто не мешал. – Ты сможешь подслушать и рассказать мне, о чем они говорят?
– Э-э-э… Очень надо, да? – неохотно отозвалась ительменка. – Они туда не пускают женщин… Я у мужа спрошу и тебе расскажу, ладно?
– В крайнем случае можно и так… – согласился Митька. – Лучше б, конечно, мне самому послушать… Представляешь, они там разговоры говорят, измену русскому царю затевают, а я рядом в юрте на топчане лежу! И меня не видно!
– Хи-хи, ты же описаешься! – развеселилась женщина. – Они ж до утра говорить будут! Будут кричать, какие русские плохие!
– Погоди-ка, – призадумался Митька. – То есть устроить это можно? Проблема в том, что мне не вытерпеть до утра, да?
– Ну, Ми-итрий… – протянула женщина. – Зачем ты та-ак? Лучше приведи много казаков, побейте Голгоча и других толстыми прутьями, и они сами все расскажут.
– И твоего мужа тоже?! – не слишком сильно удивился служилый. – Тебе его не жалко?
– Э-э-э… – Вопрос явно застал молодую жену врасплох.
– Ты его не любишь? – не отставал Митька. – Он плохой, да? Зачем тогда дала ему себя схватить?
– Хороший он… – пробормотала Саакшом.
– Ну, думай! – надавил Митька – Находи слова! Ну!
– Ой, ну что пристал, а?! – испуганно пискнула ительменка. – Совсем глупости спрашиваешь…
– Кто сильнее, тот и милее, да? – задал наводящий вопрос служилый. – Победитель всегда прав?
– Ну, зачем глупости говоришь? – окончательно растерялась женщина. – Не знаю я… Зачем мучаешь?
– Да это я так! – делано рассмеялся Митька и вернул беседу в прежнее русло: – Так можешь устроить, чтоб я послушал их разговоры?
– Они найдут тебя и убьют!
– Ничего страшного, – заявил Митька и перевернул Саакшом на спину: – Раздвинь ножки!
– Хи-хи, – ответила женщина. – Ну, какой ты…
Выполнить рискованную задумку оказалось несложно. Для собраний служила крайняя юрта, которую еще не заселили, но большую часть вещей и одежды из балаганов внутрь уже перетаскали. Незаметно пробраться к нижнему проходу, который русские называли жупаном, тоже не составило труда. А дальше еще проще: Саакшом постелила постель на полке-топчане, идущей по периметру жилища, и Митька на нее улегся. Сверху она его завалила ворохом зимних кухлянок, штанов, заготовок для шитья одежды и прочей рухлядью. Дело было днем, предстояло дождаться вечера или ночи, но Митьку это вполне устраивало, поскольку предыдущую ночь он спал урывками, занимаясь сексуальными играми с новой подружкой. А во сне он не храпит – так говорят все, с кем ему приходилось подолгу жить под одной крышей. В общем, Митька просто лег и уснул. И видел сны, в которых люди живут в каких-то странных светлых комнатах. Там нет печей, но тепло даже зимой. Тамошние люди все время сидят перед машинками, нажимают кнопки и видят на досках-экранах удивительные картинки. Впрочем, ничего удивительного в тех картинках нет – подумаешь, комп!
Такие сны для Митьки давно стали привычными. Компьютеры, метро и городские квартиры он не воспринимал как рай. Это была другая жизнь – не лучше и не хуже. Дмитрий Малахов по два раза в день мылся в душе и считал, что это хорошо. Служилый казак Митрий никогда не мылся – он только в бане парился и считал, что так и надо. Зато он вполне разделял переживания тезки, когда тот дрался с кем-нибудь на улице или в зале, ему тоже очень не нравилось, когда тезку-двойника забирали в милицию…
Когда Митька проснулся, оказалось, что "заседание" в полном разгаре – самое начало он прослушал. Народу, кажется, собралось человек пять. Часть из них Митька опознал по голосам.
– Как не бить?! – орал Федька Харчин, пересыпая речь ительменскими ругательствами. – Как жить так можно?! Каждый год брахтадты берут ясак и кричат: чащин давай! Этих чащин по три или четыре лисицы! А сверх того по четыре вязки юколы! А нет юколы, давай лису за вязку! Нет лисы, так одежду давай! Последняя кухлянка на тебе – хоть грязная, хоть рваная, – снимай! А потом вези в острог им, что бабы соберут, – все вези! Траву сладкую, кипрей, сарану – все вези! Каждый человек по пятьдесят птиц отдать должен! Гусей, уток добыть и отдать! Что самим есть? Чем детей, чем собак кормить?! О-о-о…
Меня тойоном назвали, лучшим мужиком сделали! Я в поселке главный, а меня на правеж ставили. И людей наших ставили! Палками по ногам били, пока не распухнут. На распухшей ноге штанину разрежут и снова бьют – по пухлому мясу! Люди плачут, люди кричат: ничего больше нет, все отдали! А брахтадты смеются – врете вы! Кого по голой спине на снегу батогами бьют, кого по животу… Все равно ничего нет и взять негде! Тогда жен, детей забирают… Долг не отдашь, говорят, они рабами нашими станут, продавать их будем! Люди плачут, люди кричат: отдадим, только моих не уводи! А брахтадты смеются: через десять дней, через двадцать дней долг не принесешь, жену не увидишь больше! Где взять пять лис за двадцать дней? Где юколу взять, если зима? А сарану из-под снега копать, да? У нас многие – сильные люди! – так жить не хотели, сами умерли. И я не хочу, но умирать не буду! Пусть брахтадты все сдохнут!
Они не люди, они враги! Они – ушахчи, каны проклятые. Их матери родили от псов – ненасытных и подлых. Раньше бумагу писали, кто ясак заплатил, и больше не брали. Теперь не пишут! Приехали брахтадты, ясак взяли, чащины взяли, пятерых наших батогами били, пока один не умер. Уехали наконец! Еще спина не зажила, еще нога не ходит, а уже новые брахтадты едут: ясак давай! Люди кричат: дали уже, зачем приехали?! Брахтадты смеются только: врете вы все! Где расписки, покажи! Ха-ха, нету расписок, тогда ясак давай! Тогда опять чащины давай! О-о-о, дети псов…
Я крестился! Я русское имя принял, я русскую натуру получил. Мы с женой в церкви венчались – три лисы и соболя попу отдал! Думал, крест, думал, знак Бога Христа поможет! Не помог! Брахтадтам и на бога своего плевать! Пока меня на правеже били, они с моей женой венчанной блудили! Силой принуждали!