- Вот. Видите, голубчик! Я же говорил! Изумительная… Изумительная точность. Крымская жужелица, как она есть. - Дядя Миша с гордостью демонстрировал Бессонову Дашин кулон, а тот с каким-то странным, словно хищным, лицом смотрел не на кулон, а на девочку.
- Вы его носите часто? Простите, барышня, не расслышал имени вашего… - Голос у Бессонова оказался дребезжащим и неприятным.
- Даша… Дарья… Дарья Дмитриевна.
- А ведь и вправду? Ни разу не видел, чтобы ты его надевала, Дашута. Или ошибаюсь? - Дядя Миша близоруко заулыбался.
- Нет! Я вообще его не ношу!
Почему-то Даше эти расспросы показались неприятными, она выхватила кулон из рук дяди Миши и спрятала его в кармашек.
- Так вот… Сколопендра кольчатая, или Scolopendra cingulata, достигает десяти сантиметров в длину… Если вам любопытно, я вам покажу уникальный экземпляр… Отловил неделю назад…
Они уходили прочь, дядя Миша увлечено трещал, а Бессонов все оглядывался на Дашу. Глаза его, прозрачные и желтые, как у кошки, зловеще блестели.
Как всегда, когда становилось не по себе, Даша искала утешения у старой няньки. Почему-то именно грубая, вздорная Нянюра как никто другой умела восстановить Дашино душевное равновесие. Ляпнет какую-нибудь чепуху, раздразнит, разозлит, доведет до белого каления, и тут надо хорошенько топнуть ногой, крикнуть "Няню-юра", и внутри отпускает. Няньку Даша нашла в беседке за самоваром. Там же были и матушка Феврония, и Лидия Николаевна. Они чинно отхлебывали чай из глиняных, в горох чашек и вполголоса беседовали. Говорила больше монахиня, Нянюра выглядела какой-то необычно услужливой, а тетя Лида, наоборот, волновалась так сильно, что то снимала, то надевала соломенную с лиловым бантом шляпку - предмет тихой Дашиной зависти. "Вот. Заодно и тетечку Лидочку спасу. Она бедняжка, наверное, уже тысячу раз выслушала рецепт смородины, перетертой с сахаром, и хорошо, если к вечеру из противоречия не надумает все смородиновые кусты выдрать с корнем". Даша собиралась было уже выскочить на тропинку и появиться перед беседкой, как ветер донес сказанное тетей Лидой. "Я не знаю… В это человеку здравому даже поверить невозможно! Если бы не вы, матушка, я бы решила, что меня разыгрывают. Ну надо же… И Дашенькина Жужелица тоже, выходит".
"Так-так. Любопытно. То дела никому не было, то теперь все вокруг только и заняты тем, что говорят про Жужелицу", - насторожилась девочка и подобралась поближе. Подслушивать, разумеется, не годится, но если чуть-чуть - ничего страшного. Во всех книгах самые важные вещи происходят с героями лишь потому, что они вовремя наступили на горло правилам приличия.
- Даст бог, не понадобишься, Лидия… Дай бог, обойдется. Однако суета вокруг идет недобрая, и со дня на день всякое случиться может. Ты, милая, главное, не тревожься заранее. - Голос у старой монашки был такой гулкий и грубый, словно в ее горло вкрутили медную трубу. - Живи как живешь. Вон, Анюта говорила, ты гостей любишь у себя собирать…
- Ну… Да. Люблю, - тетя Лида как-то не очень ласково покосилась на Нянюру. Та сделала вид, что происходящее ее не касается, цапнула с тарелки черствую баранку и чересчур задумчиво принялась ее жевать - точь-в‑точь нашкодившая коза.
- Это хорошо. По-христиански. Тут вот записочка у меня… - Феврония пошевелилась и, словно фокусник из цилиндра, вытащила из складок своего не по погоде жаркого одеяния тоненький молитвослов. Раскрыла его, полистала, нашла сложенный вчетверо тетрадный листок. - Тут имена записаны. Так ты когда помочь мне согласишься, я передам, чтоб заходили к тебе на чай по-простому, без приглашения. А чтобы ты кого не перепутала, шепну тебе секретное слово. По этому слову ты их и узнаешь. Посмотри повнимательнее, кто да что, разузнай, готовы ли по первому сигналу тебе Предмет передать. Привечай почаще, чтобы у соседей на них глаз уже намозолен был и никаких подозрений они ни у кого вызывали. Слово же такое…
Келарша прошептала что-то так тихо, что Даша не выдержала, подкралась поближе и стала слушать еще внимательнее, поскольку приличиям к этому моменту должно было стать уже все равно.
- Предметы свои без острой нужды никто тебе на руки не даст, - посерьезнела Феврония и заговорила быстро, отчетливо: - Ты не Хранительница. И права у тебя такого нет, а главное - сил. Но если вдруг срочность или беда - возьми и спрячь хорошенько.
- А почему же вседержители эти ваши не могут сами вещи у себя собрать, я‑то вам зачем? А вдруг все перепутаю?
- Хранители, - поправила монахиня. - Могут. И я могу. На случай, если не успеют до меня добраться, мало ли… в Москве надежные руки нужны. А там сейчас ни одного Хранителя не осталось. Или померли, или по норам разбежались. Время нынче такое… Трусливое нынче время. Вот так-то! Я бы Анюте наказала, тебя бы попусту не тревожила, но в записочке очень непростые люди есть. Ну и кто из них полудуре безграмотной доверится?
- Иш-шь ты, - обиженно зашипела Нянюра в баранку. - Я еще помудренее тебя буду.
- Ты, Лидия, главное запомни, - мать Феврония на шипенье сестрицы даже ухом не повела, - если получится так, что прибудет от меня курьер, устрой так, чтобы гости твои собрались сей момент и были готовы ему свои вещи немедленно передать. Это понятно, милая?
- Да… Да, матушка. Конечно.
- Не "да, матушка-а‑а, конечно". А обмозгуй хорошенько. С мужем посоветуйся. Он - хозяин. Знать должен, потому что дело это опасное. А если надумаешь - ко мне в монастырь заедешь и скажешь. И храни тебя Господь. - Монахиня поднялась, окинула сестру скептическим взглядом и добавила: - И тебя, Анюта, тоже храни.
Даша юркнула в кусты, обожглась сильно крапивой, но сцепила зубы и не пискнула. Подождала, пока мать Феврония в сопровождении няньки уйдет, и только потом объявилась перед тетей Лидой. Та задумчиво вертела шляпку в руках. Дашу распирало любопытство, но признаться в том, что она подслушивала, было невозможно. Поэтому Даша просто примостилась на скамеечку рядом и решила помолчать.
- Ты мамин кулон отчего не носишь? - Шляпка упала на дощатый пол. Тетя Лида, кажется, даже не заметила.
- Не хочу сейчас, - насупилась Даша. - Мама говорила, что подарит мне его на восемнадцать лет. Тогда и надену. Чтобы честно.
- Вот и отлично! - Тетя вдруг обрадовалась. Ласково провела ладонью по Дашиным волосам. - Правильно, Дашута. Так и надо.
Тем же вечером в столовой состоялся малый семейный совет. Совет продолжался до самого рассвета и сопровождался восклицаниями, мольбами и нудными лекциями. Выпито было два самовара чая и съедена вся ветчина. Дашу и Митю-маленького по малолетству на совет не пригласили, поэтому Даша так и не узнала, что большинством голосов (тетя Лида, Нянюра и Саша проголосовали "за", дядя Миша воздержался) было принято решение принять предложение матушки Февронии и предоставить московскую квартиру для встреч людей весьма необычных и до этого Чадовым совершенно незнакомых.
* * *
Даша сидела в холодной детской, свесив с кровати обутые в валенки ноги, и разглядывала Жужелицу. И чего она этому шпиону понадобилась, хотелось бы знать. Все же правильно считается, что все англичане издевательски высокомерны. Вспомнив про нелепый кусок шпалеры и про дурацкую шутку англичанина, Даша сморщила носик. Будь ей десять лет, возможно, ей показалось бы это смешным, а сейчас… глупость. К чему, спрашивается, было над ней подтрунивать, как над маленькой? Даша погладила Жужелицу по спинке. Ей на долю секунды показалось, что жучок вздрогнул, но тут раздался шипящий голос Нянюры: "Быстрее, быстрее сюда давай, пока этот чертяка у себя там не очухался. Да ступай ты внутрь, чего в дверях застрял. И‑ишь дылда, ножищи отрастил, а бегать не научился". Даша замерла, прислушиваясь. В столовой снова наступила тишина. Ну либо кто-то разговаривал таким неслышным шепотом, что звуки не проникали даже через тонкую дверь. Не удержавшись, девушка спрыгнула с кровати и, подбежав к двери, прильнула глазом к замочной скважине. Видно было немного: кусок стола, стул, и угол печки. Прошла Нянюра, бросила что-то в ведро для золы. Ушла. Мелькнула юбка тети Лиды… Снова Нянюра. Да кто же там уже пришел!
Вдруг над самым ее ухом забарабанили. Она начала выпрямляться, зацепилась шалью за дверную ручку, неловко вывернулась, чтобы освободиться… и получила прямо по лбу. Бам! Как в кино, честное слово! Только в кино после этого все начинают громко смеяться, а ей хотелось плакать от резкой боли. А когда она увидела, что прямо перед ней стоит этот отвратительный, противный, глупый англичанин, захотелось еще и спрятаться под одеяло с головой от стыда. Но вот странность. Именно в таких особо тяжелых жизненных ситуациях Даша прекрасно брала себя в руки. Поэтому она даже не покраснела (разве что чуточку, но в полутьме все равно этого не заметно), красиво выровняла плечи и спину, царственно повела головой и спросила со всем возможным высокомерием:
- Чем обязана, сэр?
- Я… Я… Мисс Даша… - Артур с огромным, просто невероятным трудом пытался удержаться от смеха и даже улыбки. Давалось это ему кое-как, потому что растрепанная юная девица, только что заполучившая на лбу шишку (которая, кстати, набухала на глазах), выглядела так устрашающе, что сама Мария Стюарт с радостью уступила бы ей место на эшафоте и в истории. - Я хотел сделать вам небольшой подарок, мисс Даша. На день рождения.
- Да? Не стоило себя утруждать, сэр… Мы же оба великолепно понимаем, что вовсе не я явилась причиной вашего сегодняшнего визита, в связи с чем можете считать себя свободным от всяких нравственных обязательств по отношению ко мне, поскольку я, будучи всего лишь предлогом…
Артур все-таки не выдержал.
И согласитесь, хотя в жизни всякого человека подобных неловких ситуаций случается достаточно, и что в какой-то момент понимаешь, что издеваться над упавшим, запачкавшим спину белым или получившим дверью по лбу - пошлость, порой надо позволить себе минуту здорового смеха.
Даша, бледная, со сжатыми губами и яростно раздувающимися ноздрями, стояла и ждала, когда же наконец ЭТОТ поймет, как неприлично он выглядит, и перестанет хохотать.
- Простите. Простите ради бога, мадмуазель… Охаха-а… Умоляю… Я просто… Мне трудно вам будет пояснить. Я не над вами… Просто так давно не смеялся вот так, искренне и до слез. Лет пять… или шесть. Не обижайтесь. Это сильнее меня. Наверное, я просто смертельно устал от всего произошедшего за последнее время… А тут что-то нормальное, настоящее. Дом, семья… Вы с этой шишкой… Огромная, просто гигантская у вас шишка. О господи! Ну что я несу! Ох-ха-а‑а‑а… Боже… Ухожу. Ухожу.
Лидия Николаевна смотрела на позабывшего про всякую конспирацию курьера и старалась не думать о том, что этот хохочущий чужой человек сегодня с утра принес ей весть о том, что старший ее сын погиб. Думать об этом теперь было нельзя, ни к чему. Лидия Николаевна взяла со стола сухую галету, отгрызла кусочек, жестом отправила Нянюру дежурить возле двери и замолчала. Кажется, англичанин догадался, что секунду назад позволил себе неуместность. Он молча устроился возле буржуйки и прикрыл глаза. Тикали ходики. Михаил Иванович запретил их продавать - как-никак подарок студентов на пятидесятилетие. И Лидия Ивановна рада была, что они остались и что благодаря им ее теперешняя тишина все же не так страшна, как могла бы быть. Ей хотелось лечь на спину и долго глядеть в потолок, без мыслей, без воспоминаний… Представить себя старенькой куклой, у которой внутри пустота и поэтому совершенно нечему болеть. Старенькая, изношенная кукла - как это замечательно! Лидия Ивановна усмехнулась, вспомнив, как недоверчиво глядел этот сегодняшний человек то на нее, то на фотографию… ту самую, которую всегда носил с собой ее Сашенька. Человек смотрел, сравнивал и не узнавал - так она постарела и износилась за эти четыре длинных года. Так ведь и не смог узнать… Нянюру узнал, а ее нет. Потому что она - это уже не она вовсе. Нет больше хохотушки и красавицы Лидочки Чадовой. Есть древняя, древняя, древняя, древняя старуха. У разбитого корыта.
- Вы простите меня, - шепнул майор. - Просто смертельно устал. Соображаю медленно, как Пиноккио. И плохо контролирую реакцию. Я уже третью ночь без сна. К тому же неделю кочегарил за проезд. Простите.
- Да. Ничего страшного… Я прекрасно вас понимаю, сэр. Но где же все люди? Времени уже половина десятого. Нянюра…
- Тс-с. Тихо, барыня. Чертяка этот, Бессонов, там чего-то зашерудил. А ну как зайдет! Тихо вы. Чего вам не терпится?
- Ты точно прошлась по всем адресам, Нянюра? Что тебе сказали? Будут? - Лидия Николаевна понизила голос так, что догадаться о сказанном можно было лишь по движению губ.
- Ну… Всех. Всех обошла. Хотя кое-где и на порог не пустили. Есенин этот ваш, к примеру… Высунул голову через дверь. Мол, кто такие, не знаю ничего, не видел, не слыхал. А так… обещались подойти кое-кто из простых. Из тех, про кого в газетках не пишут и карточки чьи в зеркало понатыканные не висят.
- Нянюра!
- Что - Нянюра? Я ж не слепуха! Вижу. Два годика назад все тут гоголем бегали! А теперь что? Подштанники намочили?
- Достаточно! Не твое дело! Поди спустись-ка лучше вниз. Погляди там, что да как…
- В холодину-то такую? Конечно… Сами мы ж разве пойдем. Мы ж барыни. Ксплотаторши… Все Нянюра да Нянюра, - забурчала нянька, озираясь в поисках пухового платка.
- Няню-у‑ура.
- Да ладно. Бегу уже. Бегу.
Даша лежала на животе, подтянувшись поближе к спинке и прижав шишку к холодным металлическим прутьям. Чтобы глупо не реветь от злости, пыталась про себя петь песню про "цыпленка жареного". Запой она ее вслух, вот бы удивился и рассердился дядя Миша. Стал бы кричать и выяснять, откуда она подцепила эту гадость. А песня между тем отличная.
"Цыпленок жа-а‑ареный, цыпленок па-а‑ареный…"
- Воронок там у парадного… Барыня! Воронок стоит и мотором фырчит. И у черного хода солдаты прячутся!
Даша услышала свистящий шепот няньки, больше похожий на крик, соскользнула с кровати и выбежала в столовую.
- Даша! Что еще такое! Ты зачем здесь… Нянюра… Ты уверена?
- В чем дело? Что-то случилось? - Англичанин, почувствовав образовавшееся в комнате густое напряжение, поднялся. Вопросительно уставился на Лидию Николаевну.
- Комиссары… Те, что у черного хода, - молчком. А эти… Другие. На всю улицу горлопанят. - Лицо няньки, обычно красное и здоровое, побелело и вытянулось. - Мож, таки не к нам, а, барыня?
- А если к нам? А если они всех наших, тех, кто все же пришел… Если всех наших арестовали уже. Оттого и нету никого. Нянюра… Что нам теперь делать-то? - Лидия Николаевна обернулась к терпеливо ждущему ответа гостю, быстро пояснила: - На улице у дома автомобиль с чекистами. Возможно, не просто так, но по нашу душу. И раз из обещавшихся никто не явился, боюсь, что "чрезвычайка" схватила их прямо на улице. Сейчас для Москвы это обычное дело. Да и донести мог кто угодно. А мог и не донести… просто так - облава. Возможно, что к соседям… Стыдно, но я молю бога, чтобы это к соседям.
И тут, словно в опровержение ее слов, раздался грохот, толпа громких людей ввалилась в квартиру, протопала по длинному коридору. Защелкали затворы, кто-то загоготал, потом выматерился грязно, тут же вылетела из петель стеклянная створка, кажется на кухню. Таз, висящий под потолком у ванной, упал на пол с грохотом и лязгом.
- Открывайте! Чека! - В дверь яро заколотили прикладами.
- Что делать-то, барыня? Барина будить? Или как… - Нянюра шлепала губами, стараясь говорить спокойно, но слова получались у нее все изжеванные и от этого непонятные.
- Ох. Про Мишу-то я позабыла. Да. Буди скорее, Нянюра. А вы… - Лидия Николаевна резко повернулась к англичанину, скользнула взглядом по Даше. - Вы пока в детскую. Живо! Прячьтесь… Надеюсь, что вы не собираетесь отстреливаться или что-нибудь в этом роде. Умоляю. Будьте благоразумны. Я попробую с ними договориться. Не в первый раз. Может быть, получится откупиться. Если же обыска избежать не выйдет, то тогда… О господи! Тогда я не знаю, что нам делать!
- Понял. Куда мне?.. Сюда? Мисс! - Англичанин скользнул в детскую и буквально втянул за собой туда Дашу. - Мы с вами не боимся и сидим тихо-тихо, как мышки. Договорились?