– Никак. Весьма все мрачно и туманно.
– Почему?
– Потому что горько глядеть на крах нашей культуры и засилье персов.
– Но ведь после того как "Око кагана" окажется у нас, все изменится к лучшему?
– Так гласит древняя легенда, – многозначительно произнес Завулон.
– Давай не будем здесь стоять, а лучше навестим моего друга Гасана. Там, за мешками с пряностями, спрятан и наш мешочек с золотыми монетами, которые пойдут в обмен на камень.
– Пойдем Аарон, – грустно произнес Завулон, – заодно и глянем, не замышляет ли чего дурного этот старый лис Фархад.
Они медленно тронулись в путь, с трудом протискиваясь в толпе. В этот утренний час на базаре совершался этический ритуал торговли – "тахарат". Этот обряд заключался в очищении и омовении тела, чтения молитвы, в которой торговцы обращались к Всевышнему со словами благодарности и просьбами о милостях. Затем шло очищение рабочего места для успешной торговли. Аарон действительно был колоритной фигурой на местном базаре. Его поочередно все приветствовали, желали здоровья, благополучия семье и детям, максимально выражая свою признательность и доброжелательность. Двое дервишей с разных концов базара, со специальной сковородкой в руках, на которой были специально подожжены ветки сухого исырака – ритуальной высушенной травы от сглаза и изгнания нечисти, обходили прилавки, окуривая их и собирая за это действие определенную мзду. Останавливаясь только для приветствий и рукопожатий, Аарон вел Завулона через лабиринты базара к лавке торговца пряностями. Носильщики, "тащишки арава", бегали по базару с тележками, нагруженными всякой всячиной, и повсеместно громко кричали: "Арава пошт-пошт", разгоняя народ с дороги.
Ни один продавец не осмеливался продать первый товар женщине, все с нетерпением ждали правильного покупателя, мужчину, который должен был сделать первый почин. Так уж сложилось на Востоке, что считалось, что у мужчин легкая рука и природная доброта, способствующие торговле. Торговцы, получив деньги от первого покупателя, долго трясли их в руках, высоко поднимая над головой, поплевывали для вида в сторону и произносили: "суф-суф-суф". Наконец пробравшись к выходу через все торговые ряды, Аарон и Завулон остановились у лавки торговца пряностями Гасана, которая располагалась напротив синагоги. Увидев их, он кивнул головой в знак приветствия, но, не расслабляясь ни на минуту, продолжал ожесточенно торговаться с очередным покупателем. Закончив, наконец, торг и получив взамен несколько серебряных монет за свой товар, тем самым, потеряв к покупателю всяческий интерес, Гасан подошел к иудеям. После обмена приветствиями, Аарон спросил его:
– Ну что, Гасан, как сегодня торговля?
– Да вроде бы ничего, день обещает быть удачным.
– Хвала Всевышнему! – вновь произнес Аарон, – Скажи мне, Гасан, не крутились ли тут у ворот синагоги посторонние люди?
– Вроде с утра все было тихо. Вчера вечером, твои люди принесли мне твой товар. Я его спрятал в укромном месте, как ты и просил, так что все в порядке.
– Если что, ты действуй Гасан, как договорились. Я на тебя надеюсь, не подведи! – Не беспокойся Аарон, все мы люди, а честный человек дорожит своим словом. Хоть и разные у нас с тобой вероисповедания, но совесть, она ведь у порядочных людей одинакова всегда, она либо есть, либо ее просто нет. Так что не переживай, все будет, как договорились.
Тепло распрощавшись с Гасаном, Аарон и Завулон, отправились в обратный путь домой. Час обмена был еще далек, и они решили скоротать время за чашкой холодного щербета и игрой в нарды. Завулон не верил в честность Фархада. И поэтому они еще вчера решили, что навстречу с наместником пойдут Изобар и Завулон, чтобы не подвергать излишнему риску Аарона и его семью. Было решено, перед самой встречей с наместником, погрузить их на небольшую джоху, которая стояла на якоре в порту Семендера. А в случае провала их замысла, по сигналу, поданному с берега доверенным человеком, лодка должна была немедленно поднять паруса, отчалить от берега и взять курс на ближайший остров Абескунского моря, а что будет потом, на то воля Всевышнего!
ГЛАВА 3.
В назначенное время и место, Фархад Абу-Салим прибыл в сопровождении своего молодого друга, Темиш-паши. С десяток проворных рабов несли носилки наместника, впереди которых бежали двое глашатаев-скороходов, требуя дорогу и громко объявляя народу, что наместник Абескунской низменности, защитник ислама и поборник справедливости, достопочтимый Фархад Абу-Салим решил оказать великую милость жителям города и проехаться по улицам Семендера. Люди падали ниц. Зазевавшихся горожан глашатаи нещадно лупили плетьми, вызывая у непокорных смирение. Сзади носилок шла личная охрана наместника. Около двадцати стражников, в начищенных до блеска доспехах, на которых играли блики лучей стоявшего в зените солнца, своим суровым видом и страшными секирами, внушали уважение и страх добропорядочным жителям Семендера и гостям города.
Люди в смирении лежали у ног Фархада, воздавая ему хвалу вслух, а что творилось у них на душе, о том наместник только мог догадываться. Он не очень мучил себя этим вопросом, для него, как человека власти, важнее всего была лицевая сторона медали. Погруженный в свои мысли, он думал о том, как бы завладеть золотом хазар и ничего не дать взамен. Фархад ни, словом не обмолвился за всю дорогу с Темиш-пашой. Витая в заоблачных далях своей давней голубой мечты, Фархад Абу-Салим видел себя со стороны не наместником провинции, входящей в состав Ирана, а грозным шахом, который своим именем единовластно правит Абескунской низменностью.
В мечтах и мыслях путь подошел к концу и на окраине базара на небольшом пяточке между синагогой и лавкой торговца пряностями Гасана, Фархад Абу-Салим приказал рабам остановить носилки. Выйдя наружу под полуденный зной из-под тени балдахина, скрывавшего их от лучей нещадно палящего летнего солнца, Фархад и Темиш-паша окинули взглядом пространство. Вокруг не было ни души, если не считать хозяина лавки, который, увидев наместника, упал на колени и низко склонил голову в знак почтения, читая молитву и восхваляя величие и могущество Фархада.
– Встань! – Властно приказал Темиш-паша.
Тот встал с колен, продолжая испуганно причитать почести, желая многих лет жизни и процветания роду великого наместника.
– Ты смеешься надо мною, сын паршивой вислоухой собаки, разве ты не знаешь, что у меня нет наследника по мужской линии?
Фархад Абу-Салим выхватил плеть из рук глашатая и в гневе несколько раз ударил Гасана. Тот снова упал на землю, закрутился под ударами и отчаянно начал оправдываться, выводя тем самым наместника из себя. Удары посыпались один за другим, от боли, Гасан, свернулся в клубок, пытаясь как-то прикрыть лицо.
– Фархад, ты привлекаешь внимание людей, у нас с тобой совсем другая цель, излишнее людское любопытство не на руку нам.
Темиш-паша перехватил, занесенную для очередного удара, руку наместника. Фархад с ненавистью посмотрел на Темиша, однако его разум внял словам, он остановился и бросил плеть на землю. Вокруг все было тихо, если не считать причитаний несчастного Гасана. Люди занимались своими делами и делали вид, будто не замечали необузданного гнева наместника.
– Вставай, пес поганый! Не проходил ли здесь купец Аарон со своими друзьями? Отвечай?
Вытирая кровь с разбитого лица, Гасан отрицательно замотал головой.
– Странно, что ты их не видел, может они в синагоге? Темиш, возьми людей и посмотри там.
Темиш бросился выполнять приказ наместника. Стража забарабанила в ворота, и после того, как они открылись, ворвалась внутрь. Перевернув все, вверх дном, они не нашли никого, кроме старого раввина, который на все вопросы задаваемые Темишем отвечал:
– Не знаю, не видел, не слышал!
Осмотр синагоги не дал результата. Темиш вернулся к наместнику с пустыми руками.
– Ну что же, похоже, над нами пошутили проклятые иудеи, – задумчиво произнес Фархад Абу-Салим.- Ты, Темиш, возьми несколько стражников и отправляйся к дому Аарона, схвати его и волоки этого шутника в Анжи-крепость, я буду тебя ожидать там.
Темиш кивнул головой, подал сигнал четверым стражникам следовать за ним и уже был готов выполнять поручение наместника, но цокот копыт, который послышался из-за поворота узкой соседней улочки, остановил его прыть. Через мгновение, из-за угла, взору всех присутствующих, предстал старый хромой ишак, через шею которого были переброшены два небольших, но тяжелых кожаных мешка. Осел тяжело шел в их сторону, припадая на правую заднюю ногу, он протяжно издавал: "Ио, Ио, Ио…", понукаемый мальчишкой погонщиком. Следом за ишаком шел иудейский мудрец, опирающийся на дорожный посох, и гордый хазарский тархан.
Глупое животное, завидев на дороге сборище людей, упрямо остановилось, село на пятую точку, поджав под себя хромую ногу, и издало протяжный противный крик. Мальчишка, пытаясь поднять его, стал бить ишака хворостиной по облезлым бокам, но вовремя подоспевший Завулон остановил его:
– Не тронь животное Иаков, разве ты не видишь, что глупая скотина, во всем подражая нам людям, приветствует, таким образом, будущего великого хана, а ты пытаешься ей помешать. Доброму иудею всегда подобает выказывать смирение перед своим господином. Старый ишак мудрее тебя, мальчик, так склони же голову побыстрее, чтобы не вызвать гнева наместника Абескунской низменности, а то он, чего доброго, посчитает тебя глупее старого облезлого осла.
Иаков, послушав совета мудреца, в почтении упал на землю рядом с ишаком, а Завулон и Изобар, низко поклонились Фархаду, оставаясь при этом на ногах.
– У тебя слишком длинный язык, мудрец, но я милостиво прощаю твои колкие речи, – грозно молвил недовольный Фархад, – давай вернемся к теме того разговора, из-за которого мы тут все собрались. Привез ли ты обещанное золото?
– Конечно! Разве твои глаза не видят его, о великий хан, поперек спины этого славного животного висит груз, который только и ждет момента, чтобы поскорее перекочевать в закрома твоей необъятной казны. Однако хотелось бы сначала получить твой кинжал с "Оком кагана" и тогда, наша сделка состоится.
– Скажи мне, мудрец, зачем тебе понадобился этот камень?
– Это не твоя забота, Фархад Абу-Салим! Мы с тобой условились об обмене, золото тебе, а камень нам и при этом ты дал свое слово.
– А если я не сдержу его? Что мешает мне отдать приказ своим людям забрать мешки и ничего не дать вам в замен?
– Зря ты так! В этом случае наша сделка не состоится. Ты не получишь ничего кроме старого хромого ишака!
Завулон поднял голову к солнцу, быстро пробормотал что-то на непонятном языке, с негодованием посмотрел на наместника, сплюнул на землю и бросил посох прямо перед мордой осла. Не удерживаемое никем животное, в испуге поднялось с земли и хотело уже дать деру, но Темиш-паша выскочил вперед, схватил его за повод и со всей силы огрел его своим увесистым кулаком промеж длинных ушей. От сильного удара по голове, старый драный ишак притих, упал обратно на пятую точку и словно потеряв последние остатки природного инстинкта самосохранения, смерился воле Темиша, обводя пространство вокруг себя мутным взглядом вылезших из орбит старых подслеповатых глаз.
– Взять их! – отдал распоряжение страже, Фархад Абу-Салим.
Солдаты мгновенно выполнили приказ наместника, скрутив, обоим упрямым иудеям, руки за спиной. Темиш-паша аккуратно развязал завязки одного из мешков, висевших на спине ишака, и запустил туда дрожащую от жадности руку. Вместо привычного холода и звона благородного металла, его пальцы наткнулись на что-то непонятное. Это нечто, издавало при перемешивании и зачерпывании неприятный, глухой звук. Темиш-паша ухватил из мешка полную пригоршню содержимого и извлек на свет. Вместо ожидаемых золотых монет, взору собравшихся предстала горсть мелкой речной гальки. Разочарование Фархада и Темиша было столь велико, что они на миг потеряли дар речи. Темиш-паша разжал пальцы и все содержимое, с глухим стуком, упало и ударилось оземь. Не веря своим глазам, Темиш-паша выхватил из-за пояса кинжал и распорол весь мешок с низу до верху. На землю посыпалась очередная груда мелких камней, а среди них, поблескивала одна золотая монета. Темиш распорол и второй мешок, но результат был тот же. По бокам старого осла выросли две кучки из мелкой гальки, которые украшали две золотые монеты. Трясущимися уже не от жадности, а от безудержного гнева руками, Темиш-паша подобрал монеты, внимательно осмотрел их, а затем протянул Фархаду. Тот в недоумении взял их, зажал между указательными и большими пальцами в обеих руках, бросая глупый взгляд то на монеты, то на кучки гальки, то на иудеев. Так и не поняв, что произошло, наместник изумленно произнес, обращаясь к Завулону:
– Что это, мудрец?
– В одной руке, Фархад, ты сейчас держишь остатки своей совести, а в другой, остатки разума. Внимательно посмотри на них, к великому сожалению это то, что у тебя осталось!
– А где же обещанное золото, мудрец?
– Ты еще не понял, Фархад, что все золото твоя жадность превратила в камни. Вели пересчитать их своим людям, и ты убедишься, что их здесь ровно три тысячи без двух золотых монет.
– Ты, что, издеваешься надо мной? – в гневе закричал наместник.- Ты, Темиш, этих двоих волоки в Анжи-крепость и отправь людей к купцу Аарону. Пусть его тоже приведут ко мне, а заодно и перевернут весь его дом.
Фархад Абу-Салим резко повернулся, уселся в носилки и отдал приказ рабам:
– Живо несите меня назад, да поторопитесь, а не то велю с вас живьем содрать шкуру!
******
Место, куда стража приволокла и бросила связанными, по приказанию наместника, Изобара и Завулона, находилось в северной стороне Анжи-крепости и примыкало прямо к крепостной стене. К великому удивлению обоих узников их не швырнули в общий зиндан, как полагалось, а поместили в отдельное узилище, которое располагалось в подвале смотровой башни. В плане, эта башня представляла собой квадрат, десять на десять метров, и в высоту составляла около двадцати метров. По всей видимости, башня была построена еще во времена владычества хазар, так как ее макушка представляла собой не обычный для архитектуры мусульманских городов того времени купол минарета, а заканчивалась небольшой открытой смотровой площадкой с установленной на ней небольшой метательной баллистой. Деревянные балки и опоры поддерживали крепкую восьмиконечную крышу, которая защищала это древнее сооружение от дождей и ненастий. Солнце вставало над Семендером именно со стороны этой башни, поэтому стража на ней привыкла к яркому солнечному свету по утрам.
Эту угрюмую смотровую башню Анжи-крепости, жители Семендера называли по-разному. Одни называли ее вратами колодцев, из-за подземелий у входа в башню, в которых содержались заключенные. Другие прозвали ее башей правосудия за то, что несколько поколений наместников Абескунской низменности, творили за ее стенами акты справедливости. Но большинство жителей города называли ее башней Альгамбра, что в переводе с арабского языка означало красная башня. Вероятней всего, это название произошло от цвета высушенной солнцем глины и кирпичей, из которых и была построена смотровая башня. Правда, некоторые, кому довелось побывать в ней и вернуться назад в Семендер, уверяли обратное. Те счастливчики, которые вернулись оттуда живыми и невредимыми, доказывали, что название Альгамбра, башня получила из-за длинной темной лестницы ведущей наверх, которая освещалась светом красного пламени все время горевших факелов.
У входа, башня Альгамбра, имела большую подковообразную арку, которая находилась внутри неправильного четырехугольника, выложенного из камней, над сводчатой перемычкой которой, внимательный глаз мог разглядеть вырезанную в каменном углублении руку. Одни считали, что эта рука отводила дурной глаз от правителей города, другие считали ее символом Корана, так как пять пальцев представляли собой пять основных заповедей ислама: Единство Бога, молитву, пост в священный месяц, благотворительность и паломничество в Мекку.
Фархад Абу-Салим, вернулся в Анжи-крепость в подавленном и поганом настроении. Злость и негодование кипели в его душе.
– Как это так, эти иудеи провели меня вокруг пальца и посмеялись над моим величием. Ну, ничего, это им с рук так просто не сойдет. Мой палач уж постарается на славу и выбьет из них сведения, где они припрятали золото. Он из них всю душу вытрясет, не было такого случая, чтобы кто нибудь не заговорил, – про себя размышлял он.
Жаждая мести, Фархад велел рабам нести носилки не как обычно во дворец, а к арке башни Альгамбра. Едва ступив на землю, не обращая внимания на приветствие стражи, он направился наверх, в святая святых, в мрачную комнату, расположенную под самым куполом башни, где он, как и его предшественники на протяжении нескольких веков, творил правосудие над своим народом.
Смотровая башня Альгамбра, имела одну большую просторную комнату с четырьмя большими восьмиугольными окнами, выходящими на четыре стороны света. Наверх башни, и в правду, вела узкая темная лестница, освещенная красным светом горящих факелов, по которой, сейчас поднимался Фархад. Проделав весь путь без остановки, на одном дыхании, он добрался до входной двери в зал правосудия, вход в который находился между северным и восточным окном. Тяжело дыша, Фархад Абу-Салим, толкнул рукой дверь и вошел внутрь.
Посреди комнаты стоял большой овальный стол, заваленный свитками, наполовину исписанными текстами на персидском языке. Под пергаментными свитками можно было обнаружить несколько книг в кожаных переплетах. Тут и там, на столе, валялись различные вещицы и никому не нужные мелочи. Перед столом стоял массивный стул, больше похожий на деревянный трон. Если бы в эту залу башни Альгамбра, попал бы посторонний, ничего не знающий человек, то он бы, наверняка подумал, что место за столом на стуле-троне, должен занимать какой-то восточный чародей, но не никак не наместник провинции Иранского падишаха.
Фархад Абу-Салим тяжело опустился на стул и положил руки на поверхность стола. В комнате было прохладно. Мрачные, толстые стены старой башни никогда не прогревались до нужной температуры даже летом, а темные окна, закрытые мутной слюдой, не пропускали достаточно света.
– Эй, кто там есть в низу? – громко прокричал Фархад.
На лестнице послышался тихий шорох шагов и через пару минут в залу вошел векиль Абдурахман.
– Мой господин, – молвил он, – как только я узнал, что вы прибыли в крепость и сразу направились сюда, я сразу поспешил к вашей милости. Не угодно ли вам чего-нибудь?
– Угодно! Вели принести и растопить жаровню с углями, а то здесь что-то прохладно после дневного городского зноя. Да вот еще что, как только вернется Темиш-паша, пусть сразу идет сюда.
– Будет исполнено, мой господин, – векиль поспешно удалился, оставляя Фархада наедине со своими мыслями.
– А, что, если золота вообще не существует? Вдруг это все выдумки иудеев, для того, чтобы завладеть "Оком кагана". Тогда получается какая-то ерунда. Они не настолько глупы и прекрасно понимают, что без золота я не отдал бы им "Ока кагана". По всему выходит, что выкуп где-то рядом. Раз золото в городе, то я обязательно его найду!
Его размышления, на эту тему, были прерваны появлением рабов, которые несли за собой жаровню с горящими углями. Следом за ними, вновь, появился векиль.