Кроме того, он значительно уступал в росте. Помните в фильмах про мушкетеров – они всегда стремились занять господствующее положение: вскакивали на столы, стулья, ступеньки лестницы. Высокий рост дает значительное преимущество. Но и от мастерства многое зависит.
Однако в любой схватке немалую роль играет его величество случай. Тренер не раз рассказывал поучительные истории, как опытнейшие фехтовальщики прошлых веков проигрывали зеленым новичкам, которым просто повезло. Профессионализм профессионализмом, но расслабляться в поединке пускай со слабым противником не надо. А главаря нельзя было назвать слабаком. Шпагой он владел неплохо.
Укол, еще один. На меня сыпался настоящий ураган выпадов и ударов. Враг менял тактику, переходя из глухой защиты в резкое нападение. Казалось, он не знает усталости. Если бы не мой рост, я бы давно получил несколько дырок и обессилел. Манера фехтования главаря отличалась от того, чему меня учили, так же как ката в каратэ – от реального боя.
Противно ощущать себя дилетантом, но надо смотреть правде в глаза. Я все еще жив только благодаря везению, но долго длиться оно не может. Выиграть могу лишь в том случае, если воспользуюсь немногими преимуществами, а их действительно немного, если быть точнее – всего два: противник склонен к импульсивным необдуманным поступкам, и он намного ниже. Если его как следует раззадорить, а потом нанести удар, который трудно отбить, победа будет за мной.
Сказать, конечно, легко, но вот сделать… Кажется, знаю. Я рубанул главаря по макушке, он пригнулся, но шпага зацепила роскошный плюмаж, только перья по сторонам полетели. Шляпа от удара свалилась в лужу. Я поддел треуголку ногой и послал вперед, как футбольный мяч. Бинго! Сам Марадона гордился бы таким попаданием. Мокрый, грязный головной убор угодил владельцу в лицо.
– А, чтоб тебя!
На физиономии противника были видны только разъяренные глаза. Остальное покрылось густым слоем грязи. Он походил на женщину в косметической маске – зрелище не для слабонервных.
Я разразился коротким издевательским смешком.
Взбешенный главарь бросился на меня, забыв обо всем, в том числе об осторожности. Я проткнул его, словно вертелом, до самой рукоятки. Неприятный хруст разрываемой плоти, кровь, много крови… Шпага прошла сквозь ребра как по маслу. Странно, даже не ожидал. Он захрипел и осел на подкосившиеся колени. Я выдернул лезвие и толкнул его ногой. В тот момент это не казалось мне кощунством. Он поступил бы точно так же.
С громким чавканьем тело опустилось в лужу, поднимая ворох брызг. Все происходило как в замедленной киносъемке. Главарь лежал на спине и смотрел в небо остекленевшими глазами.
Я не знал, насколько неприятно убивать человека, особенно впервые. Меня едва не стошнило.
– Превосходно, Дитрих, – ободряюще воскликнул Карл. Он с легкостью теснил своего противника. – Эти русские никогда не умели биться на шпагах по-настоящему. Ты преподал ему хороший урок.
– Я убил его, – мрачно произнес я.
– Он заслужил.
Я не стал спорить.
– Сдавайтесь, сударь, – довольно произнес кузен, выбив шпагу из рук соперника. – Обещаю пощадить вас и не убивать.
Оружие с жалобным звяканьем упало. Кончик шпаги Карла уперся в горло проигравшего.
Похоже, у нас появится пленный. Ума не приложу, что с ним делать. Думаю, на нашем месте он вряд ли был бы столь милосерден.
Глаза проигравшего сверкнули отчаянием, быстро сменившимся злостью.
– Пошел ты… – произнес он и, подавшись вперед, проткнул горло шпагой.
В кузена ударила струя крови. Он едва не вскрикнул от неожиданности.
– Хорошо день начинается, – вздохнул я, вкладывая оружие в ножны.
– Ты забыл протереть лезвие, – возмущенно сказал Карл. – Оно заржавеет.
– Плевать, не до этого. Проверим, жив ли тот, кого они обыскивали.
Я опустился на колени рядом с человеком в зеленом мундире. Под париком обнаружились растрепанные светлые волосы. На макушке бугрилась большая свежая шишка. Выходит, мой товарищ по несчастью.
Я приложил ухо к груди. Сердце билось неторопливо и размеренно. Беглый осмотр показал, что его просто оглушили. Других ран, кроме набитой шишки, не нашлось.
Нашатыря нет, можно похлопать по щекам или поднять ноги. Вроде так поступают с женщинами, находящимися в обмороке. Но этот очнулся самостоятельно.
Он схватил меня за грудки, с воистину медвежьей силой подтянул и сердито прорычал:
– Ти собрался меня грабить, да?
Он говорил на ломаном русском. Выходит, иностранец… вроде меня нынешнего.
– И в мыслях не было. Я просто хотел вам помочь.
Мой голос убедил его, что я говорю правду, и он отпустил:
– А кде некотяи, что стрелял в моего коня?
– Не стоит волноваться. Дела их неважные.
– Виходит, ви спасли мне жизнь. Я отшень вам плагодарен.
– Что вы. Я исполнил свой долг порядочного человека.
Слова сами слетели с кончика языка. Странно, обычно я выражаюсь в иной манере. Неужели заразился от Карла?
– О, ви не просто порядочный человек, вы – человек чести. Назовите свое имя, отважный герой.
– Игорь… – я прикусил язык, – то есть Дитрих. Дитрих фон… Гофен, – уф, кажется, не ошибся.
– Спасибо, отважный рыцарь. Даю слово творянина и офицера: я отплачу вам той же монетой…
Бабах! Оглушительно громыхнуло из кустов, моментально окутавшихся облаком дыма. Послышался тонкий противный свист и шлепок. Тело офицера выгнулось. Я увидел страшно удивленные глаза.
– О майн гот, не хочу умирать! – Он дернулся и повис у меня на руке.
Мне не впервой видеть смерть. Я перестал бояться покойников с того момента, как закрыл глаза умершему отцу, подвязал ему платком челюсть, накрыл тело простыней и стал обзванивать родственников. Просто каждый, кто прикоснулся к этому таинству, уже никогда не станет прежним. Меняется действительность или твое отношение к ней. Начинаешь ценить каждый вздох, взгляд, каждую крупицу общения с близкими. Проблемы, ранее казавшиеся глобальными, уходят на второй план. Суета сует. Вот она – истина в последней инстанции.
Офицер, бывший недавно живым, чувствующим человеком, вцепился в меня, будто я последняя ниточка, связывавшая его с этим миром. Ниточка оборвалась. Душа улетела туда, откуда нет возврата, где, как хочется верить, намного лучше, чем здесь.
Я видел его впервые, успел перекинуться несколькими фразами и все, но почему по щекам потекли слезы? И наряду с возникшей горестью внутри разгоралось пламя, оно требовало выхода. Где та сволочь, что предательски выпалила из кустов?
Я оказался на ногах и бросился туда, где еще не успел развеяться дым, услышал за спиной конское ржание, громкие возгласы.
– Куда прешь, убивец?
Я обернулся и последнее, что успел увидеть, – летевший в лицо деревянный приклад мушкета.
Глава 4
– Куда их, ваш высокородь? В полицию?
– Нет. Дело сурьезное. Пожалуй, вези в Петропавловскую крепость, сдашь чиновнику Тайной канцелярии, а если не найдешь, то коменданту. Скажи, что застали на месте убийства ажно с четырьмя трупами. Хоть и иноземцы, но кто ж их, аспидов, знает. Пущай в Тайной канцелярии разбираются.
– А с телами как? Вы их опознали, ваш высокородь?
– Трое в сером – капрал Преображенского полка Звонарский с лакеями. Запомнил?
– Так точно, господин капитан.
– Мертвый измайловец – поручик Месснер из вестфальцев. Поговаривают, конфидент самого Миниха.
– Эвона как. Это его мы, выходит, встречали?
– Его.
– Не уберегли, значит, голубя. Опасливо мне, ваш высокородь.
– Чего ты спужался, Борецкий?
– А ну как и меня заодно с энтими двумя немчиками в колодничий каземат оформят? Попасть туда легко, а вот выйти трудно.
– Не боись, Борецкий. Ты государственный человек, лейб-гвардии сержант. Худа не сделал. Подполковник за тебя всегда слово молвит. Выручим, ежели что. А чтоб не сбегли, возьми с собой четырех солдат. Штыки примкните и глаз не спускайте. Утекут – шкуру с тебя спущу почище Ушакова Андрея Ивановича, – имя и отчество офицер произнес с придыханием, чуть ли не озираясь по сторонам.
– Знамо дело, ваш высокородь, спустите.
– То-то! – удовлетворенно подкрутил лихой ус офицер. – Скажешь, я завтра прибуду с подробным рапортом. Ступай, Борецкий.
Сержант Борецкий – немолодой коренастый мужчина с багровым лицом пьяницы – вместе с двумя солдатами устроился на крестьянской телеге. Нас с Карлом связали и положили на вторую телегу, приставив двух конвоиров. Мертвецов, укрытых рогожей, загрузили на третью. Возницы, доставленные из ближайшей деревни вместе с реквизированными подводами, выглядели забитыми и не роптали. Они мяли в руках шапки и постоянно крестились, выслушивая приказания офицера.
Взявший меня и Карла под арест гвардейский капитан не стал слушать объяснений. И дело отнюдь не в пресловутом языковом барьере. Немецким он как раз владел сносно. Ничего удивительного – полиглотов среди дворян хватало, заставляла сама жизнь. А что делать, если командир полка может оказаться шотландцем, из трех штаб-офицеров: один голландец, другой швед, третий саксонец, которые на русском двух слов связать не могут? Хочешь не хочешь, а нужно между собой договариваться, вот и договаривались на немецком. Это уже потом перешли на язык Дидро и Вольтера. Мы для капитана были убийцами, застигнутыми на месте преступления. Разбираться с нами он считал ниже своего достоинства. Дело пахло керосином.
Виски ломило, на лбу вздувалась шишка, в глазах двоилось, нос опух. На счастье, я успел в последний момент отпрянуть, приклад прошел по касательной, только благодаря случаю "рубильник" остался цел. Но приложили меня крепко. Провалялся без памяти час, а то и больше.
С Карлом обращались гуманней. Ему вообще почему-то везло гораздо сильнее.
– Вот немчура проклятая. Лезет сюда, словно им медом намазано, – сплюнул конвоир. – Хорошо хоть эти по всему бедовать будут.
– Не говори, Матвеич. Видать, им у себя совсем несладко стало, вот и бегут к нам, будто тараканы какие. Жадные: что рупь, что копейку – под себя норовят утащить. А нашему ваньке деревенскому достается: корми-пои оглоедов, до юшки из носу надрывайся, а они на шею сядут и тебе же батогов всыплют за добро твое. Сволочи!
– Немцы, я тебе скажу, разные бывают. Требовательные, вечно недовольные, по сторонам рыскающие, но к аккуратству приучены и остальных приохотить хотят. Этого от них не убавишь. Слово свое завсегда в ответе держат. Ежели скажут что, сделают. А то, что злые как собаки, так иной русский трех немчур стоит. Был у нас поручиком Иванов – ты его не застал, молод еще, – из дворян тверских, по фамилии русак-русаком, а сколько солдатского брату через его пострадало. Вор настоящий был. Полуроту голодом заморил. Вечно у него на солдатский котел денег нету, на мундирное платье – шиш да кукиш. Оголодали, истрепались. Из остатних рот над нами поперву смеялись, а потом жалеть зачали. И жаловаться некому – начальству до тебя никакой охоты вникать нету. Мы волком выли. А уж как нас не любил! За любую мелочь бил боем, особливо как выпьет. Чуть что – сразу в зубы. Рожа, говорит, твоя не нравится. Как его от нас перевели в другую часть, так мы всем ротным миром свечки в церкву поставили. Не знаю, кто сейчас от энтого Ироду муку принимает.
Нам поневоле пришлось стать слушателями их беседы. Карл по большей части молчал, изредка тяжело вздыхая. Не таким, очевидно, он представлял себе въезд в Петербург.
– Что с нами будет? – шепнул я.
Конвоировавший солдат покосился, но ничего не сказал. Видимо, указаний препятствовать разговорам не давали.
– Скорее всего, отвезут в русскую Бастилию. Я слышал, в Петербурге на острове стоит крепость, в казематах ее содержатся узники. Люди гниют заживо от великой сырости и ссылку в вечно холодную Сибирь принимают за избавление.
– Петропавловская крепость, что ли? – догадался я.
– Наверное, – пожал плечами Карл.
Я бывал в ней всего раз: после демобилизации – поезд уходил поздно, у меня была уйма времени, которое посвятил прогулкам по одному из самых красивых городов мира, посетил Артиллерийский музей и Петропавловскую крепость, они располагаются напротив. Помню бастионы, смотровые площадки, спуск к пляжу – зимой, говорят, там любят плавать "моржи", памятник Петру I, пушку, стреляющую в двенадцать часов дня. Экскурсоводы показывали казематы, открывали дверцы камеры, впускали внутрь, предоставляя возможность ощутить себя в шкуре арестанта, рассказывали о знаменитых узниках – царском сыне Алексее, княжне Тараканове, декабристах. Впечатление давящего пространства больших – шагов по десять в диагонали – камер запомнилось надолго.
Крепость располагается на Заячьем острове, размером метров семьсот в длину и без малого полкилометра в ширину. Экскурсовод, полная женщина в клетчатой юбке, насмешила, сообщив, что шведы называли остров Веселым. Кстати, им представилась возможность оценить иронию судьбы по достоинству, ибо одними из первых строителей стали захваченные в плен солдаты Карла XII. Их кости легли в фундамент будущей Северной Пальмиры наряду с костями простых русских и украинских мужиков.
Туда нас и везли.
Мне стало интересно, и я присел, чтобы лучше видеть.
Петропавловка, в которую нас доставили, не очень походила на ту, из экскурсии. Ее не успели достроить, работа кипела одновременно в нескольких направлениях, многих, ставших привычными сооружений не было даже в проекте.
Я увидел Кронверк – земляные валы в виде короны, защищавшие крепость от нападения с суши, позднее их снесли, построив на этом месте здание, в котором хранятся реликвии русской армии.
Мы проехали открытые ворота, украшенные наклепанным двуглавым орлом. Телеги прогромыхали по мосту через выкопанный ров и остановились возле одноэтажного серого особняка. Должно быть, нас заметили в окно, и из подъезда с нависающим козырьком вышли двое. Первый, самый представительный, – в штатском темно-синем камзоле с воротником-жабо, смуглый, суетливый в движениях. Второй – военный: статный, высокий, с холеным скучным лицом. Гадать нечего: гражданский – чиновник Тайной канцелярии, с ним – дежурный офицер. Мелкие злые глазки штатского впились в меня, сверля, будто дрелью. Я понял: ничего хорошего нам не светит.
Сержант Борецкий подошел и стал докладывать, от волнения сбиваясь и глотая звуки.
– Престань мямлить, размазня, – оборвал штатский.
– Дык, я это… – еще сильнее испугался Борецкий.
Офицер скривился. Он со скучающим видом теребил рукоятку шпаги и едва не зевал. Похоже, ему давно все приелось.
– Где твой командир? – рассерженно спросил чиновник.
– Обещался завтра прибыть. С самранешнего утра туточки будет, не сумневайтесь. Седни ему надо с докладом у начальства быть. Так горевал, что самлично прийти не могет.
Борецкий, как мог, отмазывал капитана.
– Кто эти двое?
– Немцы какие-то. Мы случайно увидели, как они на тракте покрошили капрала Преображенского полка Звонарского и двух лакеев его.
– А что ж не вмешались?
– Дык, не успели мы. Поначалу думали: господа баловством занимаются, шпажному бою репетируются. Ан вон оно как – до смертоубивства дело дошло.
– Понятно, вот она дурь русская во всей красе, – зло бросил чиновник. – Видеть видели, помешать не сумели. А скорее – лениво было. Бумаги при них имелись?
– А как же. Я все привез – тут и пашпорта, и письма рекомендательные. Все в целости, ничего не утеряно.
– Дай взгляну. – Чиновник протянул руку за документами.
– Что здесь? – Офицер небрежно указал пальчиком на третью телегу.
– Мертвецы, – потупился сержант.
– Пройдемте, посмотрим.
Офицер отбросил рогожу и склонился над трупами:
– Действительно, Звонарский. Сколько нами вместе было выпито, сколько раз он меня из неприятностей выручал. Помнится, он отпуск двугодичный брал учебы ради. Говорил же ему, что от учения только одно худо будет. Не послушал.
Он выпрямился и произнес, чеканя каждое слово:
– Я за Звонарского этих немцев под землю урою, если Андрей Иванович милость свою к ним проявит.
– Не проявит, – сурово заверил чиновник.
Трупы унесли. Солдаты таскали их за руки и ноги, стараясь не глядеть на лица. Тела исчезали в соседнем строении, будто в чреве кашалота.
Чиновник послал Борецкого давать письменные показания и распорядился известить родственников покойных. Выяснилось, что у Звонарского в Петербурге проживает родной дядя. Дежурный офицер отправил гонца в штаб Измайловского полка с новостью о смерти Месснера.
– В Преображенский полк сообщу лично. Товарищи Звонарского, к коим принадлежу и я, будут расстроены гибелью сослуживца, – сказал он.
Конвоиры сменились служивыми, несшими караул при Тайной канцелярии. Я почувствовал легкий тычок штыком в спину.
– Пошевеливайся.
– Полегче, – вырвалось у меня.
Один из конвоировавших усачей, услышав знакомую речь, хмыкнул:
– Ишь, нежный какой. Топай знай, пока ребро не зацепил.
Чиновник зашел в небольшую комнатушку и вернулся со связкой ключей в руках:
– Допрашивать сегодня не будем. Определим голубчиков в камеру, пущай до завтра помучаются.
– Господа, прошу признаться: кто из вас стал убийцей Звонарского? Надеюсь, вы не станете запираться, – обратился к нам дежурный офицер.
Я выступил вперед:
– Нет, запираться не станем. Это сделал я. Ваш товарищ ранил другого офицера. Мы застали Звонарского за далеко не благородным занятием – вместе со своими людьми он организовал засаду на тракте. Мой кузен предложил ему сложить оружие, однако Звонарский предпочел напасть на него, при этом его не смутило, что кузен в тот момент был один. Я присоединился позже. Наш поединок был честным – мы сражались один на один.
– Вы лжете, – яростно воскликнул офицер.
– Это – чистая правда, – подтвердил Карл. – Звонарский не достоин звания дворянина. Его шее повезло избежать веревки.
– Петр Васильевич, вы с них за Звонарского спросите по строгости. – Офицер, не стесняясь нас, сунул чиновнику деньги.
– Не беспокойтесь, Аркадий Анисимович, в лучшем виде оформим. – Чиновник принял взятку как должное. – Исключительно ради вас и торжества Фемиды. А этого верзилу, – он глянул на меня, – определим в холодную. Пущай посидит до завтра. Утречком я обо всем донесу Андрею Ивановичу. Уж он-то допросит их со всем пристрастием. А то и я расстараюсь. Пожалуй, оно так вернее будет. Сам примусь.
– Спасибо, Петр Васильевич, всецело на вас надеюсь. Я утром сменяюсь, отосплюсь и жду вас к вечеру у себя, выпьем чего-нибудь для согреву, посидим в приятном обществе.
– Всенепременно заскочу, Аркадий Анисимович. Водочка у вас знатная, стол богатый и среди дам знакомства возвышенные и приятственные, – мечтательно закатил глаза чиновник. – Ступайте отдохните. Вид у вас больно усталый.
– Служба, – развел руками офицер.
– Тем более поберегите себя. Прикажу вам чаю сделать. При нашей сырости только в нем и спасение для организму. А я покуда арестантов в книгу впишу. И не переживайте. Займутся ими. Будет в лучшем виде.