"Уфф! Такое зрелище достойно пера самых знаменитых художников-баталистов!" - выдохнул старпом, обернулся и замер, потому что одно дело смотреть, как самолеты штурмуют корабли, идущие где-то впереди, и совсем другое - увидеть, как их осиный рой приближается именно к твоему судну. Ход сражения повторялся почти в точности. Ведомые самолеты, не выдержав обстрела, сбросили торпеды и теперь, подставив в развороте черные кресты, уходили в сторону. На боевом курсе оставались только два "хейнкеля". Так же, как и в первой группе, не свернул в сторону ведущий, и еще пытался приблизиться на убойную дистанцию второй торпедоносец, идущий чуть правее командира. Но вскоре и у него нервы не выдержали, он сбросил торпеды и взмыл в спасительную высоту. Но лидер не свернул. И Долгов видел, что идет он точно на них. В носу самолета будто вспыхнул фонарик, и вокруг танкера заплясали фонтаны от пулеметных пуль. Идущий сзади эсминец, вывернув в сторону все стволы и заглушая рев самолетов, вел огонь по упорному торпедоносцу. И стрелял он неплохо. Старпом видел, как от самолета отлетают куски обшивки и на крыльях вспыхивают огненные шары попаданий. Но лидер не сворачивал. С держателей слетели торпеды, и лишь тогда он изменил курс, но уйти уже не смог. Столько попаданий самолет выдержать был не в состоянии, он начал рассыпаться в воздухе и вскоре рухнул между шарахнувшимися в стороны кораблями.
Долгов взглянул на мечущихся возле неожиданно замолчавшей пушки зенитчиц, затем на разлетевшийся под пулеметным огнем ящик с отстрелянными гильзами, и тут его взгляд наткнулся на прячущегося в шлюпке Рябинина. Василий был там, где он его и оставил. Из открытого окна радиорубки выглядывала Мария Изопова и, вывернув вверх голову, смотрела на кружащиеся в небе самолеты. И тут вся картина маслом встала во всей ясности перед глазами Долгова. Это был момент истины! В той, другой жизни и истории несущаяся в борт танкера торпеда уже решила их участь. Но это было в той, другой. А в этой истории был он.
- Васи-ли-ий! - срывая горло, закричал старпом. - Вон из шлюпки!
Он рванулся вперед, намереваясь вышвырнуть из шлюпки удивленно глазевшего на него Рябинина. Но тут пришел в себя ничего не замечавший, кроме своего обидчика, Федоров. Вцепившись в ногу старпома, он начал ее выкручивать и даже попытался вцепиться зубами в ботинок.
- Да пошел ты!
Долгов, не церемонясь, лягнул Федорова в нос, но особист держал его крепко.
- Вася, бегом из шлюпки!
Старпом старался успеть изо всех сил. И его страшный крик и перекошенное лицо сделали свое дело. Рябинин перемахнул через борт и вопросительно уставился на старпома. Рядом выглядывала из окна радистка.
- Вы оба! - понимая, что счет идет на секунды, Долгов уже не кричал, а вопил: - Марш к капитану! Жи-и-иво!
Радистка пулей вылетела из радиорубки и кинулась в открытую дверь ходового поста. Следом за ней юркнул ничего не понимавший Рябинин.
Старпом дернул ногу. Теперь нужно было позаботиться и о себе. Особист вцепился еще крепче и с настойчивостью жука-скарабея пытался повалить его на палубу.
- Идиот, - со злостью прошипел Долгов. - Быстрей вали отсюда!
Но Федоров его не слышал, да и сдаваться так просто не собирался. Тогда старпом свободной ногой наступил ему на пальцы, затем двинул в живот. Это сработало, и руки разжались. Освободившись, старпом покрутил головой в поисках убежища.
"Нужно подальше от правого борта, и во что-нибудь покрепче вцепиться, чтобы при взрыве не вылететь за борт, - лихорадочно соображая, старпом еще раз для верности двинул попытавшегося опять дотянуться до его ноги особиста. - Туда!"
Он подбежал к левому борту и двумя руками схватился за леерную стойку.
Время шло, но ничего не происходило. И у Долгова мелькнула мысль - может, в этой, новейшей, истории торпеда вообще проходит мимо?
Покачиваясь на непослушных ногах, поднялся Федоров. Размазывая кровь из разбитого носа, он злобно взглянул на старпома.
- От меня еще никто не уходил, - невнятно пробормотал он непослушными губами и двинулся к пожарному щиту на стене радиорубки.
Вцепившись в багор, он дернул изо всех сил на себя, но справиться с зажимом не смог. Тогда особист потянулся за выкрашенным в красный цвет топором. Взвесив его в руке, Федоров хищно ухмыльнулся и пошел на старпома.
И тут грянул взрыв. Долгова будто кувалда ударила под ноги, и он растянулся на палубе. Словно в замедленном кино, он увидел, как у борта танкера взмыл в воздух мощный столб огня, мгновенно превративший шлюпку, в которой только что сидел Рябинин, в тысячу щепок. Затем исполинским фонтаном на пятидесятиметровую высоту взлетели хранившиеся в танках тонны льняного масла и рухнули на палубу, как цунами, смывая за борт все, что было не закреплено. А еще старпом увидел, как от удара палубы подпрыгнул на почти трехметровую высоту особист и повалился, закатившись под прикрученную у борта скамью. Затем через старпома прокатилась волна масла, и он, задержав дыхание, думал только об одном - как удержаться на палубе и не оказаться за бортом вместе с перелетевшими через голову ящиками. Заревел сигнал тревоги, и по палубе загремели ноги команды. Протерев глаза от масла, Долгов увидел, что покидать торпедированный танкер никто не собирается. Из пожарного шланга мощным напором била вода, но огня нигде не было. Лучше любой пены пожар потушило масло. Наконец Долгова заметили и направили струю ему на ноги. В голове продолжало звенеть, будто он попал на лесопилку. Пошатываясь, старпом подошел к столпившимся неподалеку матросам. Они стояли кругом, и Долгов заглянул внутрь этого круга. Там, под ногами матросов, катался по палубе, завывая и тараща безумные глаза, особист Федоров. Он, срывая ногти, скреб палубу, оставляя на ней кровавые полосы. И кричал, кричал, кричал! И это был даже не крик, а жуткий вопль тяжело раненного, потерявшего разум животного, от которого стынет в жилах кровь. Особист бился головой о палубу и молотил кулаками по ногам стоящих кругом моряков. Невозможно было поверить, что так может кричать человек. Крик уходил куда-то в ультразвуковой диапазон, затем, сорвавшись, переходил на низкий вой.
- Почему он так кричит? - спросил, ничего не понимая, Долгов.
Но ему никто не ответил. Старпом стер стекавшее с волос и заливавшее глаза масло и лишь тогда увидел, что у Федорова нет ног. Вернее, они были, но короткие, будто детские. Ступни сжавшихся гармошкой хромовых сапог находились там, где у особиста должны были располагаться колени. А серое галифе окрасилось в бурый цвет и собралось клубком где-то в районе пояса.
- Я слышал, что так на тральщиках бывает, - прошептал рядом матрос. - Но никогда не думал, что увижу своими глазами.
Ударом взрывной волны Федорову забило нижние части ног туда, где должны быть верхние. И теперь его берцовые кости находились рядом с бедренными, а кости таза запутались где-то в разорванных внутренностях.
Долгов почувствовал, как у него под масляной пленкой встают дыбом волосы. Неожиданно крик стих. Метания особиста прекратились, и он затих, уставившись в небо немигающим взглядом водянистых глаз.
- Наконец-то, - прошептал кто-то в толпе. - Ужас… Боли не выдержал.
- Да. Даже фашисту такого не пожелаешь.
Рядом прошел эсминец и просемафорил: приготовиться покинуть судно и перейти к нему на борт.
Капитан отвернулся от лежавшего в ногах особиста и мрачно сказал сигнальщику:
- Передай - в помощи не нуждаюсь!
И действительно, через несколько минут пробоину закрыли пластырем и укрепили подпорками. Танкер, хоть и потерял ход, смог двигаться самостоятельно. С судна командира конвоя просемафорили, чтобы русские немедленно покинули корабль, потому что он тормозит общее движение. Но эту команду Изопов оставил без ответа.
Вскоре суда конвоя PQ-17 превратились в точки на горизонте, затем исчезли. Медленно бредущий танкер "Азербайджан" остался один.
Но даже перспектива остаться в одиночестве перед лицом опасности не давила так на команду, как лежавшее на палубе тело особиста. Долгов ушел в корму и задумчиво смотрел на маслянистый след танкера. Он сделал то, ради чего здесь оказался. Рябинин жив и на радистке ни царапинки. Но сцена с Федоровым продолжала стоять перед глазами. На миг Долгов даже забыл, что у него есть заботы поважнее: например, как связаться с "Дмитрием Новгородским", если у него нет рации. Не волновало его и то, что он может и вовсе не дождаться своей лодки, потому что брошенный в одиночку танкер - это все равно что оставшаяся в темном лесу овца. Перед глазами были только жуткие укороченные ноги Федорова. Ни о чем больше он думать не мог, и потому не сразу заметил, как за его спиной собралась почти вся команда во главе с капитаном.
- Анатолий Михайлович, - робко начал Изопов. - Мы к тебе с просьбой.
- Да? - Долгов удивленно взглянул на угрюмые лица моряков.
- Анатолий Михайлович! Умоляю! Хочешь, на колени перед тобой встану? Только спаси экипаж!
- Владимир Никанорович, какие еще колени? Вы что здесь, все контуженные? Как я вас спасу?
Капитан снял с головы фуражку и нервно теребил ее в руках.
- Не злись на нас, Анатолий Михайлович. Да только если ты нам не поможешь, то всем нам дорога одна. В лучшем случае - в лагерях передохнем, в худшем - сразу к стенке поставят. Уж лучше бы сразу немец на дно пустил.
- Ничего не понимаю! За что вас в лагеря?
- Кто же нам особиста простит? Ясное дело, что будущее у нас темное.
- Владимир Никанорович, а вы здесь причем? Его же торпеда…
- Да кто там будет разбираться? Слыхал, может, как в марте на Северном флоте с эсминца "Громкого" во время шторма смыло комиссара. Так всех офицеров расстреляли, а команду расформировали по другим кораблям. А за особиста нас энкавэдэшники однозначно к стене припрут.
- Странно… - прошептал ошеломленный Долгов. - Ну а я? Владимир Никанорович, что я могу сделать? Как я могу вас спасти?
- Можешь, Анатолий Михайлович, можешь! А за нас не сомневайся. Мы одесситы и все друг за друга горой. Никто никому ни слова. А если кто проговорится, я сам утоплю. Все слышали?! - Изопов демонстративно показал команде кулак. - Жизни наши в твоих руках. Ты меня только выслушай, Анатолий Михайлович, а дальше сам решай, жить нам или нет. Так вот…
Каменные ворота Альтен-фьорда отливали серым свинцом на фоне покрывшихся сочной зеленью сопок. Скрывавшийся в глубине материка залив был тих и спокоен. Мелкие волны лениво накатывались на обрамляющие берега каменные выступы и исчезали среди белеющих пеной водоворотов. У входа в бухту чайки устроили охоту на прибившийся к берегу косяк мелкой рыбы и кружили, бросаясь вниз на неосторожно блеснувшие чешуей спины. Уже несколько часов у входа в фьорд, поджидая жертву, неподвижно завис, выставив на поверхность глаз перископа, "Дмитрий Новгородский". Хронометр показывал девять часов утра, но ордер кораблей во главе с "Тирпицем" не появлялся, и пока Дмитрий Николаевич видел лишь кружение дуреющих от изобилия рыбы чаек. Прослушать акустикой корабли во фьорде невозможно в принципе, а потому он не стал Максима даже беспокоить. Заняв позицию в двух милях от входа в залив, командир мог следить за всем в перископ. Осталось только ждать. Первыми показались идущие друг за другом в кильватер два эсминца. Их серо-черные корпуса проскользнули на фоне скал и разбежались по сторонам, проверяя дорогу для флагмана. Дмитрий Николаевич проводил их глазом перископа и вновь развернулся ко входу во фьорд. Линкор еще не был виден, но, возвышаясь над сопками, двигалась его мощная надстройка. Торчавшая еще выше мачта, опутанная тросами радиоантенн, плыла над горизонтом, как распятие крестного хода. Невидимая труба извергала мощный столб серого дыма. Вскоре из-за скалы, скрывавшей длинный рукав фьорда, показался высокий, ослепительно белый нос линкора. На солнце он казался матовым, будто серебряным. Затем показалась громадная орудийная башня. Ее стволы были задраны в небо. Размеры потрясали. Командир смотрел на нос, а где-то за сопкой, будто совсем от другого корабля, двигалась мачта. Рыскавшие зигзагами у входа эсминцы казались путающимися в ногах у слона моськами. Громадная туша все никак не показывалась целиком, хотя нос уже поравнялся с маяками, обозначавшими вход в бухту. Дмитрий Николаевич восхищенно замер и, не в силах оторваться, повис на рукоятках тубуса. Вместе с восхищением пришло осознание, что его план торпедировать линкор сразу на выходе не совсем реален. Стандартные торпеды, которые уже ждали своего часа в торпедных трубах, такому монстру будут, как шлепки ладошкой по заднице бегемоту. Здесь нужна дубина посолидней. И у "Дмитрия Новгородского" такая дубина имелась. И даже не одна, а целых шесть. Торпеда "65–76", официально считавшаяся убийцей печально известного атомохода "Курск", руководящими документами была запрещена к эксплуатации, но из боекомплектов подводных лодок изъята не была. Ну, на всякий случай. Так бывает. Прозванная создателями "Китом", а подводниками "Толстухой" за свой огромный и нестандартный диаметр, она была создана для уничтожения авианосцев и особо крупных линкоров. Пятитонная махина, в которой пятьсот килограммов приходилось на сверхсовременную и сверхмощную взрывчатку, а не какой-нибудь тротил, могла преследовать жертву со скоростью пятьдесят узлов, не оставляя ей на спасение никаких шансов. Для "Толстухи" и торпедные аппараты были свои, увеличенного диаметра.
Дмитрий Николаевич поерзал в кресле, почесал в затылке и, наконец решившись, потянулся к клавише вызова торпедной боевой части.
- Готовьте к работе аппараты пять и шесть.
На другом конце повисла пауза. Прокашлявшись, командир БЧ неуверенно переспросил:
- Товарищ командир, повторите.
- Ты правильно понял. Будем работать "Китами".
"Тирпиц" выполз из фьорда целиком и заслонил собой всю панораму берега. За ним показался крейсер. Он также был по-своему прекрасен и грозен, но на фоне величия линкора смотрелся тускло и буднично. Дым из трубы "Тирпица" превратился из серого в черный, и линкор, поднимая вокруг себя цунами, начал набирать ход. Дмитрий Николаевич, не сводя глаз с матово-белых бортов, пропустил мимо себя весь ордер и повел лодку следом. Не торопясь и обыденно он выслушал доклад о готовности торпед и даже, для уточнения расстояния до линкора, разрешил включить на излучение локатор, что в его время, атакуй он авианосец, было бы самоубийством. Потянул немного время, то ли даря лишние секунды жизни линкору, то ли побаиваясь не совсем надежных торпед, и наконец скомандовал:
- Торпедами - пли!
Лодка вздрогнула, и две одиннадцатиметровые сигары, снабженные акустической системой самонаведения по кильватерному следу, бросились в погоню.
Смотреть результаты атаки Дмитрий Николаевич не стал. И так все было ясно. И без докладов акустиков все услышали два взрыва, затем через полчаса начали лопаться уходящие под воду паровые котлы. Максим Зайцев подключил к громкой связи звуки, принимаемые гидрофонами, и теперь во всех отсеках было слышно, как скрипел, стонал и трещал рвущийся от страшной силы металл уходящего на дно корабля. Сквозь гул разламывающегося корпуса доносились взрывы и бульканье вырывающихся на поверхность воздушных пузырей. Вода жадно принимала в свои объятия линкор и щедро разносила вокруг его стон, похожий на печальную и заунывную музыку. Это был реквием "Тирпицу". Таким он всем и запомнился.
К вечеру этого же дня "Дмитрий Новгородский" догнал конвой. Корабли шли противолодочными зигзагами, то и дело разворачиваясь к лодке сначала носом, а затем кормой. Погода по-прежнему была милостива к морякам, и спокойствие моря нарушали лишь следы от дымящих пароходов. Не сдерживая эмоций, Дмитрий Николаевич подпускал к перископу по очереди всех, кто находился в центральном посту, и показывал на идущие двумя шеренгами с обеих сторон конвоя боевые корабли. Они все-таки переписали финал этой оперы! В новой трактовке караван не брошен эскортом, а продолжает охранять его до прибытия в порты назначения. Командир улыбался, принимая поздравления, и пожимал всем руки. Да! Они все-таки сделали это! Осталась лишь малость. Теперь нужно в этом строю разыскать советский танкер "Азербайджан" и снять с него старпома, и уж тогда можно праздновать победу, не сдерживая радости. Все еще находясь в эйфории от совершенного дела, командир, не теряя корабли из вида, обогнал конвой и, выставив максимальное увеличение на перископе, принялся досматривать поочередно судовые флаги.
А вот и он! Красный! Теперь он как родной! Такие же красные борта танкера бодро резали воду во главе конвоя. Поднимая перископ на несколько секунд и тут же его скрывая, Дмитрий Николаевич начал постепенно сближаться. Во время каждого подъема они вызывали по связи Долгова, но старпом не отвечал.
"Ничего! - успокаивал себя командир. - Главное - танкер рядом, а там уж найдем способ, как вернуть Долгова на лодку".
Они шли за танкером сзади на расстоянии сотни метров, пряча перископ в оставляемом им следе. Дмитрий Николаевич улыбался, представляя, как хлопнет старпома по плечу и потребует подробный отчет о том, как тот спасал деда Рябинина. Затем они запрутся в командирской каюте, и командир под хорошую закуску расскажет, как топил "Тирпиц". Не отрывая глаз, Дмитрий Николаевич любовался развевающимся серпастым и молоткастым красным флагом. По лицу блуждала блаженная улыбка. Насмотревшись на флаг, он посмотрел на куривших на палубе матросов. Потом его взгляд опустился ниже и прошелся по борту танкера.
Дмитрий Николаевич гулко икнул и почувствовал, что его ноги теряют опору. Отстранившись от тубуса, он взволновано вытер ладонями лицо и с опаской вновь посмотрел в окуляры, нервно теребя колесико резкости. На корме танкера вырезанными из металла буквами черного цвета растянулось название судна - "Донбасс".
Поначалу опешив, командир быстро пришел в себя. Ну что же, бывает! Извините, обознались. Конвой большой, можно и ошибиться. Пойдем искать "Азербайджан" в другом ряду. Но, пройдя караван PQ-17 вдоль и поперек, больше красного флага они не встретили. Танкер исчез. Теперь волнение не на шутку охватило весь экипаж. Первым пришел в себя штурман и предложил вернуться по пути конвоя обратно в то место, где они оставили старпома. И вновь "Дмитрий Новгородский", выжимая из турбин десятки тысяч лошадиных сил, стремительно скользил под водой, оглядываясь и прощупывая вокруг себя пространство в десятки миль. Но горизонт был пуст. Всплыв на поверхность, попробовали искать судно локатором, и вновь безрезультатно. "Азербайджан" будто под воду канул. Эта пугающая мысль поползла из отсека в отсек, ужасая своей реальностью. Командир водил по горизонту биноклем и, надавив красные круги вокруг глаз, не спускался с мостика уже несколько часов. Но все было напрасно. Время шло, а танкер не появлялся. Неожиданно штурман обратил внимание на радужные разводы, длинной полосой пересекшие им курс. Так могло наследить только теряющее за бортом топливо судно. Надежда вспыхнула с новой силой. Молясь только об одном - чтобы не поднялся ветер и волны не разогнали указанный масляными кругами путь, командир вновь требовал от механика выжимать из турбин максимум скорости. Через пять часов корабль догнали. С сильным креном на левый борт, дымя разбитой трубой и оставляя след от хлеставшего из пробоины топлива, домой, на норвежскую базу ковылял немецкий эсминец.
Дмитрий Николаевич схватился за голову и тяжело осел на палубу мостика. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы на лодку неожиданно навалилась гигантская волна и смыла его за борт.