Итин огляделся. Слева было поле, ровное и сухое, за ним лес. Младший, перехватив его взгляд, чуть кивнул - и Итин вдруг понял, эти стрелять не будут. И гнаться за ним - тоже.
Итин представил, как он бежит - а за ним толпа, с улюлюканьем и свистом, размахивая дрекольем. Упрямые и упорные - не отстанут. Пока не загонят, как зайца - и не забьют насмерть. И будут после с хохотом рассказывать, своим детям, как они гоняли убегавшего коммуниста.
- Позором будете вспоминать! - сказал он толпе, сам оставшись на месте - эх, барсуки вы!
Толпа на мгновенье замерла. Но высокий худой мужик в рваной шинели - первым шагнул вперед.
- Наш позор сами переживем - сказал он - а если без хлеба, ничего не будет! Зачем чужое забирал?
И взмахнул вилами.
Это было - на том, памятном съезде, перед Июль-Коранью. Партия собиралась на съезд - лишь в судьбоносные, поворотные моменты. Когда, чтобы напрячь силы - недостаточно было простого приказа: требовались убеждение, воля, и согласие всех. Но даже лучшие товарищи - верные, преданные революции - уже устали от войны.
..сила Партии - в вере в нее народа. Рабочие трудятся, как никогда прежде на хозяев - но им надо кормить семьи. Заводы обеих столиц и Каменного Пояса исправно обеспечивают план по оружию - пушки, танки, самолеты. Однако, среди рабочих ходят всякие разговоры, и даже АНЕКДОТЫ про Вождя - чего еще недавно не могло быть! Все живут лишь надеждой на светлое будущее - в труде не жалея себя. Но все чаще спрашивают - скоро ли?
..металл пока есть - хотя вместо руды часто плавят лом. Хуже с топливом - нефть пока еще у врага, на полуострове, угля едва хватает на железные дороги. Но в достатке торф - хотя нужна рабсила. Гораздо хуже - с товарами для потребления, и совсем плохо с продовольствием. Крестьяне устали от реквизиций - однако у нас нет ни денег, ни товаров, чтобы заплатить им. Без сомнения, комхозы были правильным путем - общий труд объединяет, и трактору легче на просторе, чем на малых наделах. Но так же ясно теперь, что народ в массе этого не понял и не принял.
..мы виним в голоде кулаков с обрезами и банды мешочников - но хозяйственная перепись, где удалось ее провести, показала, что размеры пахотной земли перед довоенными сократились в двадцать раз, при гораздо худшей на ней работе! Даже считая народную власть своей, крестьянин не желает сеять сверх своих нужд - зная, что все отберут; и чрезвычайные меры против рынков в городах это лишь ухудшают! Все пока держится исключительно на порыве, энтузиазме, памяти о Десяти Днях, дисциплине военного времени и ожидании скорой победы. Но скоро настанет мир, и наша в большинстве крестьянская армия хлынет по домам - тогда порыв иссякнет, сменившись злобой и усталостью. Тогда - начнется такое, что померкнет кровавый хаос первого года, когда "райком закрыт - все убиты".
..четыре армии Восточного фронта переформируются в трудармии - в дополнение к двум, созданным раньше. Однако это следует считать лишь временной мерой, до полного завершения войны - потому что люди рвутся домой, и мы не удержим их в строю, когда настанет мир. Тем более что сравнение отрапортованного объема работ со списочным числом рабочих рук показывает весьма низкую эффективность такого труда.
..кроме прекрасных идей, человеку нужен осязаемый плод своих усилий. Чтобы не получить бунт беспощадный, уже против себя - нам нужна новая политика, прежде всего экономическая, с заменой реквизиции налогом, дозволением некоторого рынка, вниманием к производству потребительских товаров. Это сразу снимет напряжение, особенно между городом и деревней - когда крестьянин будет заинтересован вырастить больше, а рабочий сможет получить плату за лучший труд. Мы сразу получим оживление экономики и рост производства - по примерным расчетам, с достаточно хорошим темпом. Если же мы откажемся - то просто не сумеем смотреть людям в глаза. Мы сами обещали им счастье. Теперь нас спрашивают - где оно?
Но встал тогда Вождь. И сказал свое слово:
- МЫ НЕ ПОСТУПИМСЯ ПРИНЦИПАМИ! Новая экономическая политика - даст облегчение, но отдалит главную цель. Выиграть сражение - не значит выиграть войну. Главный наш враг, намного опасней буржуазии - это мелкобуржуазная стихия, собственник внутри нас. Сейчас мы можем - или добить ее окончательно, на волне революции, или дать ей волю: сначала земля крестьянам, затем и лавочки-трактиры-заводики захотят. Временный переход к обороне, для закрепления позиций - нет! Вы все воевали, и знаете - второй раз, людей в атаку можно уже не поднять! Сейчас стихия все ж ослаблена, после одолеть ее будет трудней. Ускорить движение, выходя на прямой путь! Трудно - значит, идти быстрее! Мы выдержим - ведь мы коммунисты!
Мы как никогда близки к победе - но также близки к поражению. Мы балансируем - как на лезвии бритвы. Внешний враг разбит, интервенция сейчас невозможна. Однако же, тем более опасным проявляет себя враг внутренний. Я имею в виду не заговорщиков, которые успешно выявляются и уничтожаются - я имею в виду классово чуждых, кто, пусть даже искренне и честно, примкнул к нам как к победителям, а еще больше - настроение умов даже самых проверенных и надежных. Народ требует плодов победы, иные же из наших товарищей - которые нам вовсе не товарищи! - берут эти плоды уже сейчас, тишком или открыто, искренне уверенные в своем праве. Разложение на местах принимает угрожающие размеры. При строжайших мерах контроля, повсюду есть хлебные рынки - расследование выявило участие в этом наших ответственных товарищей, имеющих в прошлом несомненные заслуги. Произвол в свою пользу, самым безобидным примером тому служат самочинные реквизиции, барская роскошь, отдельные случаи кумовства - и самое страшное, что вновь назначенные на должность подвергаются разложению еще быстрее!
В то же время, возврат к принципам собственности, на котором настаивают большинство народа и Партии, погубит революцию! Те, кто говорят, что нет опасности заговора, поскольку командные высоты остаются в наших руках - или глупцы, не видящие, что главный и больший вред, это присутствие собственности в умах, мелкобуржуазная стихия, или предатели, уже сейчас желающие что-то отхватить лично себе. Тактически они абсолютно правы - даже с цифрами доказывая об очевидной пользе СЕЙЧАС. Но стратегически - это гибель революции, перерождение в ординарное ГОСУДАРСТВО, пусть и с красным флагом, жизнь тела - и смерть духа!
Объяснить это им невозможно - слишком велика усталость за годы страшной войны. Идти против - значит, быть свергнутыми, по строгим законам исторического материализма. Мы - авангард, вырвавшийся слишком далеко вперед - когда главные силы не готовы к атаке. Враг вот-вот контратакует - как не только удержать завоеванное, не отступив ни на пядь, но и идти дальше, уничтожив врага?
Есть только один выход - армия должна вся погибнуть, дав подойти резерву. И авангард - в первую очередь.
Народ пока верит - в наше обещание, лучшей жизни. Мы намерены теперь - растратить этот капитал, до последнего гроша, с наибольшей пользой. При всей нашей любви к трудовому народу. Это, как в шахматах: представьте, что фигурки - живые. Ради их блага, вам надо выиграть. И если это можно достичь жертвой - стоит ли жалеть пешки? Или даже - ферзей? Если итог - победа.
Наш резерв - это те, кто придет после нас. Должно вырасти следующее поколение - с истинно коммунистическим мышлением - для кого "я" и "мое" не будет иметь смысла! На воспитание его - бросаются самые верные; это - главный наш фронт сейчас! Детские дома - ни в чем не должны испытывать нужды: кто украдет хоть кусок хлеба от нужд детей - будет расстрелян, невзирая на должность и заслуги. Также - будет расстрелян всякий виновный в неправильном воспитании. К сожалению, мы не можем пока перейти к всеобщему изъятию детей у родителей - во избежание всеобщего же возмущения. Надо поручить пропагандистам - разъяснить, что если прежде семья была и школой, то теперь обучение, работе и войне, требует правильной военной организации, под строгим контролем. Как ни тяжело говорить, но нам очень помог голод: многие отдавали детей в дома, чтобы спасти - мы вырастим из них достойную смену. Это, в дополнение к детям бывших эксплуататорских классов, сиротам и детям членов Партии, помещаемых в дома в обязательном порядке.
Народ же - должен весь лечь, во благо, веря в нас. Износиться, сработаться - с наибольшей отдачей. Потерь - не считать. В течение следующих десяти - пятнадцати лет - пока первые выпускники детдомов будут готовы к трудфронту. Это будет, по предварительным данным, от двух до двух с половиной миллионов человеко-единиц, воспитанных в фанатичном следовании нашим идеям. Им предстоит сменить уставшие массы - хотя бы, в первых рядах. В дальнейшем, доля наших воспитанников в общем населении будет неуклонно возрастать - а прочих же, снижаться, пока не сойдет на нет. И - коммунизм наступит! Таков наш План - должный быть реализован за срок жизни одного поколения, "в основном" за двадцать-тридцать лет…
Мы этого не увидим - как у Гонгури: те, кто летят к созвездию Андромеды, за сотни световых лет - зная, что на Землю не вернутся, но и до цели сами не долетят; лишь дети их будут у той звезды, и дети их детей приведут корабль назад. Мы погибнем все, на пути - хотя могли бы стать элитой нового государства, и кончить жизнь в сытости и славословии. Вместо этого, мы выберем - проклятия и ведра грязи, вылитые на нас потомками. Может быть, наши тела бросят собакам, сожгут на позорном костре. А если нас не разорвет взбунтовавшаяся толпа - то убьют наши птенцы-соколята, намеренно приученные не слушать авторитеты! Пусть - мы освободим им место, чтобы они могли идти дальше, не скованные нашим грузом! Как мчится история - всего три года, и мы, делавшие революцию, уже стали ей помехой! Те, кто придут после - пойдут дальше и быстрее. Им еще предстоит драться насмерть - со всеми, кто сам не захочет уйти.
В худшем случае, массы не захотят сойти со сцены. Будет война - страшная, жестокая, всех против всех; возможно, вторгнутся соседи, подняв обветшалые национальные знамена. Какая жалость - что у нас нет оружия, способного в одночасье уничтожить целые страны и континенты, миллионы лишних людей; это бы решило наши проблемы наилучшим образом! Однако, мы уже сейчас должны сделать все, чтобы нашим птенцам-соколятам легче было победить. Возможно, не будет работать промышленность, настанет полный развал. Потому, уже сейчас в хранилища складываются запасы - вооружение, топливо, провизия - для той, будущей войны.
Я знаю, что этот путь - страшен и тяжел. И вызовет отвращение у любого - как вызвал у меня самого, когда эта мысль впервые пришла ко мне. Но другого пути - нет. Я - не вижу. Может быть, кто-то из вас знает другой путь, не такой жестокий. Если он сумеет убедить в том, разумно и логически - я первый с ним соглашусь. И даже готов буду уступить ему свой пост. Я - не диктатор. Мне не нужны почести и власть - а лишь победа коммунизма, пусть даже сам я не увижу. Я считал вас своими товарищами - и спрашиваю сейчас, кто со мной? Или - вы можете избрать сейчас для Партии другого Вождя…
- Беги, герой! - сказал сержант - и больше не попадайся. Быстрее беги - а то, мы сейчас уйдем, тебя деревенские поймают. И сделают с тобой то же, что с комиссаром.
Кинул к ногам Гелия туго завязанный наплечный мешок. И дал пинка под зад.
На опушке леса Гелий заглянул в мешок. Там оказались: краюха хлеба, шмат сала, пара яблок, фляжка с водой, И заветная тетрадь, и карандаши. На самом дне - тот же револьвер с перламутровой ручкой, и патроны к нему - россыпью.
В тетради, после незаконченного ночью письма, появилась новая запись. Чужим почерком.
И ты не верь тому, кто говорит -
Что в Зурбагане высохли причалы.
И ниже:
РАССКАЖИ О НАС ПРАВДУ - КАКИМИ МЫ БЫЛИ.
И рисунок - пятиконечная звезда. С серпом и молотом посреди - вместо привычного плуга и молота. Под ней непонятные буквы - СССР. И цифры 1963–2000.
Это было неправильно. Потому что те, кто убили товарища Итина, и матроса, и всех других - безусловно, должны были иметь мерзкие хари вместо лиц, или вообще, выглядеть как орки из детских сказок; к ним нельзя было относиться иначе, чем с ненавистью и презрением. Настоящему бойцу революции подобает смести их с дороги в светлое будущее - и шагать туда, с верой в торжество коммунизма. Но веры этой не было, как прежде - признавая правду чужую, слабела уверенность в правде своей. И нельзя было солгать самому себе - потеряв эту веру, он больше не был "соколом", готовым за революцию хоть в огонь, хоть на смерть. Он не знал - кто он сейчас.
Кусты рядом зашуршали. Гелий вскинул револьвер. С яростью, и желанием убивать.
- Эй, поэт! - послышался голос - свой я! Не пальни сдуру!
На поляну вылез боец с перевязанной рукой. В полной форме, в сапогах, с винтовкой, и мешком за плечами.
- Отчего ты здесь? - спросил Гелий, не опуская револьвер - товарища Итина убили. Наших - всех. Ты - почему здесь?
- Повезло - сказал боец - как началось, все выскочили, а я замешкался. Два раза в окружение попадал - и знаю, без тылов никак нельзя, оттого и сапоги натянул, и мешок прихватил. И - сразу в канаву залег. Никто не приказывал, куда и что - значит, первым делом надо самому сберечься! Если врага высмотреть не получилось - то в лес, по-тихому. Так и ушел. Геройствовать хорошо - когда после сам живой. В лесу сидел - и смотрел. Видел, как тебя белопогонные - отпустили. Так что - вместе перед ревтрибуналом будем, если что.
- Я… - Гелий запнулся, пытаясь что-то придумать - за меня товарищ Итин попросил.
- И беляки послушали? - хохотнул перевязанный - не бойсь! Мне - по барабану: засланный ты, или как! Только - вместе нам надо! Потому как, выйдем поодиночке - нас сразу, в Особый отдел! А вдвоем, да еще с оружием - надежда есть, что поверят!
Гелий убрал револьвер. Нагнулся, чтобы завязать мешок. Перевязанный подошел, присел рядом.
- Пожрать есть что? - спросил он - у меня лишь картошки чуть, и яблок. Объединим наши запасы - по-коммунистически.
Верной дорогой идете
Котлован был огромен.
В нем поместился бы целый городской квартал. Или зимний дворец государя. Или столичный кремль, со всеми башнями.
Еще недавно здесь кипела работа. Тысячи людей, как муравьи, вгрызались в землю, кирками и лопатами, дробили камни, и поднимали наверх, в тачках и бадьях. И котлован рос, на глазах - вширь и вглубь. Чтобы, уже скоро, в дно вонзились сваи, залитые бетоном - исполинский фундамент величественного здания. Прекрасный дворец, какого еще не видел мир - в сто этажей высотой, с рубиновыми звездами на шпилях, и статуями героев на крыше. В залах его мог поместиться миллион человек - для тех же, кому не хватило места, вокруг должна быть разбита ровная площадь, с фонтанами и скамьями. В высоте, между двумя самыми высокими шпилями, с заката до рассвета будет гореть огонь - яркий электрический свет, подобно заботливому глазу, смотрящему на страну. Проект, много раз печатаный в газетах, видели все. Оттого рабочие приходили сюда, после смены в своих цехах - и, разбившись на бригады и разобрав инструмент, спускались в котлован. Это считалось за честь - чтобы после гордиться временем, отданным великой стройке. Добровольно и бесплатно - работая на себя, не на кого-то.
Когда было трудно рубить мерзлую землю, рабочие смотрели ввысь - представляя, как вознесутся в небо белые шпили над башнями, со звездами и светом. Как на балкон под самыми звездами выйдет Вождь, Любимый и Родной. Вскинет вверх руку - своим знаменитым жестом. И все на площади внизу замолкнут - слушая его Слово.
Теперь котлован стоял пустой. И постепенно осыпался. А на дне уже собиралась вода. Чтобы заполнить до краев, остаться здесь озером - в память о той великой и неоконченной стройке.
И лишь очень немногие верили, что когда-нибудь дворец будет построен.
Каменные стены, электрический свет. Железная дверь, окон нет. В комнате двое. Один сидит - профиль на белой стене, как портрет. Второй ходит, из угла в угол, заложив руки за спину. Оглядывается на первого.
- Когда же будет суд? - резко спрашивает тот, кто сидит.
- Когда надо. По целесообразности и политическому моменту. Так, кажется говорили вы - совсем недавно?
- Тогда - зачем вы здесь?
- Ну, все же вы - один из величайших экспонатов истории нашего века. Понравится это нашим потомкам, или нет - но будет неразумно пускать столь редкий объект в распыл, предварительно не изучив его под микроскопом и не наколов на булавку. Подходит вам такое объяснение?
- Говно. Иуда. Пгедатель.
- Поберегите энергию, Вождь. Однако же, мне действительно интересно ваше мнение… в свете последних сложившихся обстоятельств. Исторический опыт, так сказать, в копилку знаний человечества. Да - вашей речи на суде не будет. Поскольку - никому это не нужно. Вам дозволят - лишь молча выслушать приговор. Или вообще - завтра просто выведут во двор, и - "целься, пли!". Но это уже - как Реввоенсовет решит. Так что я - последняя аудитория, которой вы можете что-то изложить. Если вы упорствуете - что ж, очень жаль. Мне уйти?
- Зачем это нужно - лично вам?
- Для моей будущей книги, хотя бы. "Краткая история Партии", не все же вам одному - программные труды писать. Когда-то я - был вашим учеником.
- Плохим учеником. Очень плохим. Вы так и не научились диалектике.
- Ну, слово "диалектика" очень долго будет ругательным - В ЭТОЙ РЕАЛЬНОСТИ. Пока не забудется мясорубка, которую вы устроили. Где никто не был уверен, что завтра не окажется в оппозиции, а значит, во врагах народа! А послезавтра его реабилитируют и даже посмертно восстановят в партии - когда снова сменится курс. По диалектической необходимости.
- Революцию не делают в белых перчатках! Не вы ли присягали этому - весь мир насилья мы разрушим. До основанья. И лишь затем - мы новый мир построим. На развалинах - старого мира.
- Присягали. Считая, что мы - все, кто с вами - уже часть нового. И вдруг узнали, что и нас - в топку. Как вы сказали тогда - "ускоренно сработать" ВСЕ человечество, в ожидании пока из инкубаторов - ах простите, из детдомов! - не вылупится поколение строителей новой жизни, с иной моралью и психологией.