Волы медленно шли по разбитой дороге, пустынной ввиду позднего часа - в Киеве, как и везде в те времена, ложились рано, с петухами, так же и вставали, работая весь световой день. Да и райончик-то был тот еще - Щековица, здесь в последнее время меньше, но все же, случалось, пошаливали, и не только Мечиславовы люди. Купец подстегнул волов и, не оглядываясь по сторонам, словно знал, что никто на него не нападет, свернул к старому капищу. Вокруг сгустились кусты и деревья, в черном небе светился узенький серп месяца, впрочем, ночь была светлой, звездной. Загнав воз подальше в кусты, Георгий откинул рогожу - все семь обнаженных девушек лежали перед ним, накрепко связанные, с заткнутыми кляпом ртами, и со страхом косили глазами на своего хозяина - чего это он их сюда привез? Нехорошо улыбаясь, купец подхватил с воза крайнюю девушку, с легкостью перекинул через плечо, понес. Девушка затрепыхалась, купец остановился, отвесил разошедшейся деве несколько смачных пощечин - та дернулась, по щекам потекли слезы. Ромей снова подхватил ее, кинул наземь, в траву, возле покосившихся столбов-идолов. Идолов было ровно семь, по числу девушек. Достав веревку, купец ловко привязал несчастную девушку к ближайшему столбу, подумав, завязал глаза узкой черной лентой - обо всем позаботился грек, все прихватил с собою. Вернувшись к возу, притащил следующую девушку, тоже привязал, завязав глаза, - к чему пугать жертвы раньше времени? Впрочем, девушки, красивые юные девственницы, и так уже были напуганы дальше некуда, слишком уж необычным было все, что сейчас с ними происходило. Привязав всех, ромей вытащил из повозки стальной прут, острый и длинный, подошел к ближайшей деве и одним ударом без замаха проткнул ей грудную клетку, так, что острие прута вошло прямо в сердце несчастной. Девушка судорожно дернулась, изогнулась… И навеки затихла, уронив голову на тугую высокую грудь.
- Первая, - удовлетворенно кивнул купец и подошел к следующей: - Вторая…
Трудился, как мясник, методично нанося удары, - девы гибли бесшумно и быстро. Георгий не издевался над ними, не пытал, не наносил увечья - просто убивал, как повар убивает кур, перед тем как зажарить.
- Седьмая… Ну, наконец-то.
Отбросив в сторону окровавленный прут, Георгий вытер покрывшийся испариной лоб и, упав на колени, воздел руки к небу:
- О, Кром Кройх! Прими же в себя непорочную кровь этих дев.
К какому богу воззвал сейчас Георгий - он не мог сказать, ибо не знал, а делал лишь то, что приказали, спокойно и неторопливо. Знал лишь одно: пока выполнено лишь два поручения - он прибыл в Киев и принес в жертву семерых девственниц. Теперь оставалась еще пара дел, одно попроще, другое потруднее. Впрочем, может, и наоборот.
Покончив с молитвой, купец завалился спать прямо в возу, на том самом месте, где не так давно находились принесенные в жертву девушки. Быстро уснул и спал крепко, без сновидений, почти до самого утра. И так же быстро проснулся - солнце еще не встало, но первые лучи его уже золотили проплывающие по небу редкие облака. Купец потянулся с чувством выполненного долга, вывел из кустов волов с возом и медленно поехал прочь.
Пьяный волхв Войтигор, наоборот, проспал долго, до восхода. Лишь когда солнце заглянуло в глаза, заворочался, забурчал, уселся в своем овражке, наткнувшись рукой на… Ха! Неужто посох нашелся? Значит, не пропили его вчера в корчме Мечислава-людина! Войтигор протянул руку… Нет, не похоже на посох. Какой-то железный прут, испачканный… кровью! Волхв принюхался, лизнул. Ну да, так и есть - кровь. И не куриная, не говяжья - человеческая, уж в этом-то Войтигор разбирался, как-никак волхв, не кто-нибудь. Интересно, кого это ухайдакали сегодняшней ночью? Видно, какого-нибудь подгулявшего купчишку ограбили да убили, а тело выкинули в речку Глубочицу, во-он она течет, совсем рядом. Со второй попытки выбравшись из оврага - башка хоть и перестала болеть, но тело было словно тряпичное, - волхв машинально взглянул на идолов и удивленно присвистнул - к каждому столбу была привязана мертвая дева. Не сказать, чтоб это произвело особое впечатление на Войтигора, видывал он дела и покруче, но что-то во всем этом было такое, что заставляло задуматься - а не поведать ли о случившемся тиуну Яриле? Уж за такую-то новость тиун должен отвалить серебришка изрядно - видно, опять кто-то начал приносить неведомым богам человеческие жертвы. Именно неведомым - Войтигор не поленился, осмотрел девок - все убиты аккуратным ударом в сердце, похоже, тем вот прутом, что валялся в овраге. Так не приносят в жертву Перуну или Мокоши, нет. Но так убивали когда-то при Черном князе Дирмунде. Обязательно надо сообщить об этом Яриле, уж как пить дать, тот отвалит за весть серебра со всей щедростью. Обрадованный такими мыслями, Войтигор-волхв от избытка чувств чмокнул в холодный лоб ближайшую мертвую деву и, поддернув балахон, быстро побежал к Подолу.
Утром же, едва приехав на пристань, купец Георгий Навкратор подозвал к себе приказчика, в сопровождении которого и отправился на торговую площадь, располагавшуюся на Подоле, возле могучих стен Детинца. Купец с приказчиком шли пешком, а позади них слуги вели под уздцы пару волов, впряженных в большую повозку. К чему такой расклад, ведал лишь сам купец, приказчики же да прочие слуги ничему не удивлялись, знали, хозяин - купчина тертый. Солнце уже светило вовсю, жарило, отражаясь в новеньких кольчугах, блестящих шлемах и червленых щитах оружейного ряда, плавилось в блескучих ромейских тканях, игривыми зайчиками прыгало в груде золотой посуды, привезенной на киевский торг сурожским купцом Евстафием Догоролом.
Георгий не смотрел ни на товары, ни на продавцов, наметанный глаз его шарил в толпе покупателей. Вот прямо перед ним, в животном ряду, азартно торговались крестьяне-смерды - покупали корову, приценивались, не раз и не два возмущались ценою, один раз даже чуть было не пришибли продавца. Плюнув наземь, ушли, правда, тут же вернулись и, как ни в чем ни бывало, продолжили торг до тех пор, пока не ударили по рукам. Чуть дальше продавали всякую животную мелочь - баранов, коз, кур с утками. Навкратор отвернулся - мелочь его не интересовала, вернее, не интересовали мелкие покупатели. Ага, а вот, похоже, наметился один, в длинном синем кафтане с узорчатыми деревянными пуговицами. Боярский тиун иль огнищанин. Что ищет? Нет, явно не живность. Жаль, жаль… А вот тот толстяк с сивой бородой, в богато обшитой бобровым мехом шапке? Тоже чей-нибудь управитель? Георгий кивнул приказчикам - те нырнули в толпу, узнать. Грек, почесывая бороду, принялся медленно прохаживаться вдоль рядов, делая вид, что поглощен созерцанием разного рода товаров. Довольно скоро подскочил приказчик.
- Сивобородый согласен взять и волов, и повозку, - тихо сообщил он. - Но только если мы снизим цену.
- Снижайте, но не торопитесь. Поторгуйтесь. Мне вас учить? - Купец презрительно сощурился. - Прежде хорошенько вызнайте - кто таков? Ежели не киевлянин - не продавайте.
- Не беспокойся, хозяин, вызнаем. - Поклонившись, приказчик шустро исчез в толпе, объявившись уже у волов с возом. Через некоторое время снова вернулся к купцу.
- Ну? - Георгий ожег слугу нетерпеливым взглядом.
- Поздей Кулак, из торговой сотни, - быстро охарактеризовал тот потенциального покупателя волов. - Так себе купчишка, из небогатых, но с гонором. В основном лошадями торгует, коровами. По мелочи, не стадами - штучно.
- Киевлянин?
- Ну да, живет здесь же, на Подоле, вблизи городских ворот. В молодости горяч был, любил подраться, потому и прозвали Кулаком.
- Готов купить?
- Да.
- Продавайте.
- Но хозяин, это ж не цена!
- Вздумал меня учить? - Георгий Навкратор грозно нахмурил брови. Приказчик вжал голову в плечи и, поклонившись, вернулся к своим сотоварищам, азартно торгующимся с сивобородым купцом. Что-то незаметно шепнул, и слуги, поторговавшись еще для вида, согласились с предложенной купчиной ценой. Тут же и скрепили куплю-продажу объятиями, бросив шапки оземь. Георгий видел, как довольный покупатель уселся в воз, щелкнул бичом и медленно покатил с площади.
- Ну, вот. - Ромей потер руки, словно провернул сейчас свою самую выгодную сделку. А ведь ничего похожего…
Вернувшись на постоялый двор, где снимал на время торговли каморку, Георгий наскоро перекусил киселем с пирогами и, поднявшись к себе, стал ждать слуг и приказчиков. Те не замедлили явиться, выполняя указание хозяина. Все те, которые продавали волов.
- Наймете лодку, - снова проинструктировал их Георгий, - спуститесь вниз по реке, останавливайтесь у каждого селения, выясните, по какой цене идут мед, воск, жито. Двух недель вам на все про все хватит, а ранее и не возвращайтесь.
- Ясно, хозяин! Хорошо бы серебра на лодку.
- Серебра? - Купец усмехнулся. - Так вы же только что продали моих волов, да еще с телегой. Думаю, этого вполне хватит, а?
Слуги молча поклонились и вышли. Проводив их глазами, Георгий позвал корчемного служку и попросил принести кусок пергамента и прибор для письма. Получив все запрошенное, принялся что-то азартно писать, после чего снова позвал служку.
- Отнесешь в канцелярию автократора, - протягивая запечатанный перстнем свиток, приказал он.
- Куда?! - изумился слуга - веснушчатый белобрысый отрок с хитрыми глазами пройдохи.
- На княжий двор, чучело! - снисходительно разъяснил купец. - Вот тебе монета. Да не пробуй на зуб - настоящая. Беги, отрок!
Поклонившись, парень сунул серебряху за щеку и молнией вылетел со двора.
- Вот и третье дело закончено, - довольно ухмыльнулся Георгий. В глазах его была пустота.
В пятницу утром Хельги - князь Олег Вещий в торжественном облачении - узкий бирюзовый кафтан, желтые сапоги, застегивающийся на правом плече шитый золотом алый княжеский плащ-корзно - уселся в резное кресло с высокой спинкой, установленное на особом помосте посреди просторного дворища, окруженного стенами Детинца. Рядом, в кресла поменьше, уселись писцы и тиуны, средь них и Ярил Зевота, тоже в парадном облачении - в кафтане и сапогах, но без плаща. Все выглядели донельзя торжественно и важно, словно просясь на картину "Прием иностранных журналистов депутатами Государственной думы второго созыва". Еще бы им так не выглядеть, дело-то предстояло важное, истинно государственное - осуществлять функцию правосудия. Были законы - "Правда", были судьи во главе с председателем - князем, были и жалобщики, потерпевшие, свидетели, обвиняемые - целый двор, горошине негде упасть.
- Ну, пожалуй, начнем. - Оглянувшись, Хельги кивнул глашатаю. Тот - дюжий молодец косая сажень, в ослепительно белой рубахе с жемчужным воротником - развернул список.
- Жалоба сермяжника Мухляби к варяжскому торговому гостю Ингвару из Скирингсалля.
- Интересно, - улыбнулся князь. - Что там за история меж сермяжником и варягом?
- Да тухлого яйца не стоит, княже, - тихо пояснил Ярил. - Оба - что варяг этот, что сермяжник - сутяги известные, не в первый раз уже судятся и, видимо, не в последний. В цене, вишь, не сошлись на штуку сукна да подрались. Сермяжника-то крепче побили, вот он и заяви: сукно, мол, ему продали гнилое да рваное. А варяжский гость утверждает, что сукно нормальное было, а сермяжник его потом сам специально порвал.
- Видоки есть ли?
- Как не быть! Каждый по пять человек выставил. Поди разберись попробуй. Придется на суд богов выставить…
- Пожалуй. - Хельги кивнул, с любопытством слушая, как двое до смешного похожих друг на друга мужичков - варяг и сермяжник, оба маленькие, рыжие, краснолицые - азартно поливают друг друга грязью. Правда, правила судопроизводства не нарушают, глаголят по очереди.
- Энтот ползучий гад, варяжья морда, продал мне худое сукно, а клялся всеми богами, что хорошее.
Варяг вдруг радостно встрепенулся:
- Пусть ответит за "ползучего гада" и "варяжью морду"!
Хельги согласно кивнул.
- Требование вполне справедливое. За оскорбления отвечать надо. Что там записано в "Правде"?
- По три ногаты за все, - зашелестел свитком Ярил. Подозвали глашатая.
- Три ногаты с сермяжника Мухляби в пользу варяжского гостя Ингваря за "ползучего гада", - громко объявил тот. - И еще три ногаты - за "варяжью морду".
Варяг довольно ощерился. Толпа одобрительно загудела - суд шел вполне справедливо. И в самом-то деле, если истцы с ответчиками друг друга безнаказанно оскорблять начнут так это не суд будет, а скоморошьи игрища.
Сермяжник замолк, поумерив пыл, а затем снова обвинил варяга в мошенничестве, только уже используя вполне обтекаемые обороты речи.
После выступили видоки-послухи с обеих сторон, что ситуацию ничуть не прояснило, а еще больше запутало, видно было, что послухи - подставные, нанятые, слишком уж путались в показаниях. Ну, видно-то видно, а поди докажи! Собственную интуицию не пришьешь к делу.
Дождавшись, когда высказались все, Хельги величаво простер руку. Собравшиеся благоговейно замолкли. Немного выждав для пущей важности, князь откашлялся и произнес:
- Поскольку вины уважаемых господ земными средствами доказать не удается, придется прибегнуть к более действенным методам - суду богов.
Все снова одобрительно шумнули - в общем-то все к тому и шло.
- А поскольку оба - и жалобщик, и обвиняемый - являются людьми слабосильными и вполне могут от суда богов помереть, пусть вместо них выберут кого-нибудь из послухов. По одному с каждой стороны, думается, так будет справедливо.
- Справедливо, княже! - послышалось из толпы. - Пусть будет суд богов.
Послухи с двух сторон - все как на подбор молодые нахальные парни, - до того смотревшие гоголем, сразу заметно сникли и запереглядывались, зашептались. Одно дело - выступать лжесвидетелем за хорошую плату, и совсем другое - ходить босиком по горящим углям или голой рукой вытаскивать брошенное в кипящий котелок кольцо. В этом и состоял суд богов - правому нечего бояться, заступятся боги!
Варяг с сермяжником тоже сошлись поближе. Хельги тому не препятствовал, искоса посматривая на фальшивых послухов. Кивнул Ярилу:
- Обязательно разберись с этими.
- Давно уже разбираюсь, княже, - шепотом отозвался тот. - Скользкий народ - спасу нет. Ничего, прищучим.
- Вот-вот, прищучь… Что там такое?
Истец с ответчиком, подбежав к княжескому помосту, разом пали на колени и заявили, что не имеют друг к другу никаких претензий.
- Чего ж вы суду голову морочили? - грозно прикрикнул князь.
- Не вели казнить, князюшко! - заканючили оба. - Разные бывают обстоятельства, вот и у нас…
- Я вам дам "обстоятельства". - Стараясь сдержать смех, Хельги повысил голос. - С обоих вира в пользу суда… ладно, пес с вами, - полувирие. Но чтоб уплатили оба честно, я сам лично проверю, и уж ежели что узрю худое…
- Уплатим, уплатим, княже!
Покончив с сутягами, рассмотрели дело о бежавших холопах, потом о не сумевшем вовремя выплатить долг закупе, а под конец дня перешли к кражам. Народу заметно поубавилось - жара. Над княжьим помостом хоть и имелся навес, однако и там было жарко, и вся "судейская коллегия" потела немилосердно.
- Так… - Обмахивая рукой истекающее потом лицо, Ярил огласил следующее дело - иск ромейского купца Георгия Навкратора к торговцу скотом Поздею Кулаку о краже пары волов с повозкой.
- "А иже кто крадет либо конь, либо волов, или клеть, да ежели один крал, то гривну и тринадесять резан платити ему", - на память прочитал князь. За воровство сумма набегала немаленькая, по стоимости равная десятку баранов. Хотя что это за сумма для того же ромея? Так, слезки. Чего ж судится? Волов жалко?
Князь обернулся к судьям.
- Выслушаем жалобщика. Все согласно кивнули.
Жалобщик, ромейский гость, осанистый чернобородый мужчина с каким-то пустым взором, подошел к помосту, поклонился и, медленно сняв с себя заплечный мешок, нагнулся… и, резко выхватив оттуда небольшой охотничий лук, с торжествующей усмешкой выпустил одну за другой три стрелы, поразившие князя в грудь. Страшно хохоча, ромей выпустил бы еще - да был схвачен стражей, вырвался - силен - и, выхватив из-за голенища сапога нож, с непонятной радостью вонзил его себе в сердце.
- Что ж вы, - посетовал на стражников Хельги, поднимаясь на ноги. Хоть и крепки были железные пластинки, ночью пришитые под кафтан Седьмой, а все ж и они не спасли от мощной ударной силы боевых стрел. Князя отбросило, словно тростинку дуновением шквала. А что было бы, не будь под кафтаном пластин?
- А ты был прав, Яриле. - Усевшись в кресло, Хельги невозмутимо улыбнулся. - Этот ромейский гость действительно странный. С чего бы ему вдруг захотелось меня убить ценою собственной жизни?
- Пока не ведаю, князь, - честно признался тиун и добавил уже чуть тише: - Думаю, он не последний…
Во дворе пришедший в себя народ радостно славил чудесно спасшегося князя.
Глава 4
ЛЕКАРЬ ИЗ ФЕССАЛОНИКИ
Лето 873 г. Киев
Среди социальных задач нет более важной, чем забота о здоровье… Известно, что уровень работы некоторых медицинских учреждений, к сожалению, все еще вызывает справедливые нарекания…
Л. И. Брежнев. Отчет ЦК КПСС и очередные задачи партии в области внутренней и внешней политики
Маленькая Радогоста сгорала в жару, глаза ее - большие, синие - были широко распахнуты, лоб покрылся крупными каплями пота, изо рта вырывались жалобные стоны. Неужто огнеманка? Страшная болезнь, от которой нет спасения. Нет, Хельги не хотелось в это верить. Сельма не отходила от дочери, поила отварами трав - помогало плохо. Девочка металась в бреду, сердце ее, казалось, выскакивало из груди. Радогоста была любимицей, младшей…
- Лекаря, - уже под утро, когда больная забылась в беспокойном сне, тихо произнесла Сельма. - Нужно найти хорошего лекаря, не волхва, - как видишь, от волхвов что-то мало толку.
- Велю поискать среди ромеев. - Князь тяжело вздохнул. - Хотя вряд ли найдут. Хорошие лекари неплохо зарабатывают и в Царьграде, к чему им пускаться в дальние странствия? Разве что каким-нибудь шарлатанам?
- Все равно поищи. - Сельма погладила дочь. - Жаль будет, если…
Хельги обнял жену, так и просидел с ней до тех пор, пока в слюдяное оконце не засветило яркое солнышко. Только тогда поднялся, накрыл плащом задремавшую супругу и осторожно, чтобы никого не разбудить, вышел. Спустился по широким ступенькам крыльца; во дворе Детинца уже собрались управители - тиуны, огнищане с дальних вотчин. Стояли, переговаривались меж собою, ждали распоряжений. Увидев князя, все разом поклонились. Хельги милостиво кивнул, стараясь не показать свою озабоченность, улыбнулся - семья семьей, но есть еще и государственные заботы. Высмотрел в собравшейся толпе Ярила Зевоту, жестом подозвал. Тиун подошел ближе, согнулся в поклоне.
- Все вопросы по выходу дани - к Ярилу с помощниками, - показав на него, громко распорядился князь. - Никаких особых распоряжений не ждите, поскольку, слава богам, ничего необычного в наших краях не случилось.
Хельги снова растянул губы в улыбке - пусть видят, князь здоров и весел, а то уже поползли по. Киеву нехорошие вредные слухи.
- Гляди-ка, - шептались собравшиеся. - А говорили - князя стрелами поразили, мается, еле жив. А он, вот, вполне даже здравствует!