- Не перевелись. - Никифор сдержал улыбку. Если б Дивьян только звал, скольких трудов стоило уговорить пашозерцев напасть на Келагастово войско первыми, когда те не ждалию Не раз и не два хаживал тогда Никифор на Паш-озеро, разговаривал со старейшинами, советовал. И советы его дали плоды! Почти все Шугозерье захватил уже наволоцкий староста, а вот на Паш-озере застрял, обломился.
- Как Келагаст - поинтересовался монах. - Не трогает еще тебя?
- Да пока не трогает - Юноша махнул рукой. - Все хочет женить на одной из своих девок - толстой Хараге. Тогда б шугозерские земли его по закону были. Впрочем, не так часто я с Келагастом встречаюсь. Вообще не захожу в Наволок, так, на охоте только.
- Зря не заходишь, - неожиданно жестко произнес Никифор. - От того большая бы польза была. Знаю, опасно. Келагаст хитер и коварен.
- Не так он, как Ажлак - старец. Откуда он и взялся, неведомо. Говорят, раньше на Пир-озере жил. Из тех краев.
- Что за старец такой? - заинтересовался монах.
- А, - отмахнулся юноша. - Я его и видал-то всего один раз. Так, больше с чужих слов знаю.
- Ажлак ведь, по-вашему, "жадный"?
- Ну да, жаден старик и скуп, как не знаю кто. На вид противный такой, мерзкий, сам лыс, бороденка пегатая, реденькая, нос крючком, а глаза так и бегают. Низенький, худой, да сильный. Руки большие, словно оглобли, говорят, запросто людей ими душит. Может, и врут, сам-то я ничего такого не видел.
- Ажлак, значит…
- Ну да. Келагаст его приваживает, не знаю почему…
- Вот и узнай, - попросил Никифор. Дивьян улыбнулся, поправил висевший за спиной охотничий лук, поднялся на ноги.
- Ну, пойду ж, пожалуй.
Простившись с монахом, Дивьян исчез в зарослях. Тихо, ни один листик не шелохнулся оно и понятно - охотник. Засобирался в обратный путь и Никифор, снова подошел к озеру, наклонился, зачерпнул ладонями воду, напился и возблагодарил Господа, что даровал-таки встречу. Давненько уже не приходил сюда Дивьян, хоть и ждал его постоянно Никифор, как и условливались. Эх, не хотел, не хотел отец настоятель влезать в мирские дела, думал полностью посвятить себя служению Господу да распространению света учености, однако ж не так все вышло. Наволоцкий староста Келагаст, до поры до времени сидевший в своих лесах тише мыши, стал захватывать чужие землишки, сначала понемногу, затем все больше и больше. Примучивал людей, приносил человеческие жертвы - видно, уверовал в чужих поганых богов, а с этим уж никак не мог смириться Никифор и, будучи истинным христианином, встал на пути языческого непотребства. Действовал, как мог, - убеждением, хитростью, верой. Хорошо, что в эту зиму установились добрые связи с жителями дальнего пашозерского угла. Хундольские людишки с пашозерцами знались, по зимникам в гости друг к дружке наезживали, тут-то Никифор и приветил пашозерцев. А потом, как заболела внучка их старосты, старого Сагарма, Никифор ее вылечил - молитвою да настоями трав, что запасал еще летом, исходя из собственного опыта и указаний авторов Древнего Рима. Сагарм тогда на радостях закатил в Хундоле пир, с той поры и повелась дружба. Непросто, ох, непросто было нести здешним лесным людям Божье слово, но - ничего, продвигались дела потихоньку, вот уже и несколько пашозерцев обратились в истинную веру, а один - Григорий - даже явился в обитель послушником. Большое дело! Эх, если б сосредоточиться только на молитвах и распространении веры… Да куда-там, Келагаст не дает! Рыщут его людишки по лесам, жгут погосты, охальничают. О том не раз уже сообщал Никифор наместнику Снорри, посылая весточки через Дивьяна и Ладиславу. А уж Снорри должен бы обо всем рассказать Хельги. Если, конечно, явится князь с дружиной. Нужно, чтобы явился, навел порядок, пока жестокосердный староста Келагаст не испоганил своими гнусными деяниями саму идею государственной власти. Никифор прибавил шагу - время к вечеру, припозднился в этот раз Дивьян, да ведь уже и то хорошо, что пришел. Вот бы еще почаще в Наволок к Келагасту захаживал, поузнавал бы кое-что, осторожно, конечно, - Келагаст на расправу крут. К тому же советник у него объявился - старец Ажлак с Пир-озера. Пир-зеро - озеро Злого духа. Не зря ведь так прозвано.
Как не спешил Никифор, а вернулся в обитель уже к вечеру, когда желто-красное солнце посылало из-за дальних сопок прощальные лучи. Братья поливали огородец, по цепочке передавая воду в больших деревянных кадках. Все хором пели псалмы, Никифор аж умилился. Вот так он себе все и представлял в своих мечтах.
Завидев возвращающегося настоятеля, послушники заулыбались, предвкушая вечернюю молитву, простой, но вкусный ужин и обещанное чтение. Сердце Никифора возрадовалось.
- Бог в помощь, братие, - войдя в ворота, поклонился он. - Как дела наши?
- С Божьей помощью, - в свою очередь поклонились послушники. - Повстречали в лесу незнакомцев, чернобородого мужика и с ним красавицу деву. Звали в обитель, да те отказались. Спросили только дорогу к Пир-озеру.
- Вот как! - изумился Никифор. - К Пир-озеру, значит… И что их туда понесло? Странные люди, странные…
На колокольне зазвонил колокол, созывая братьев к вечерне.
В той части наволоцких земель, что прилегают к Паше-реке, в половине дня пути от селения Келагаста, располагалось урочище, заросшее густым еловым лесом. Сумрачно было кругом, сыро. Рядом, в овраге, журчал ручей, а чуть дальше, в ельнике, пряталась средь деревьев опушка, заросшая желтыми папоротниками. Едва-едва проникали сюда солнечные лучи, освещая высокий, недавно вкопанный столб, украшенный рогами лося и кабаньими челюстями - идол неведомого бога. Рядом с идолом негромко беседуя, стояли двое - один седобородый, крепкий, осанистый с недобрым взглядом глубоко посаженных глаз - наволоцкий староста Келагаст, другой - низкорослый, худой, но жилистый, с длинными, словно оглобли, руками и носом крючком - Ажлак - старец, дальний родич Келагаста, не так давно объявившийся в наволоцких землях.
- Вот и ладно, что занялись наконец жертвенником, - теребя редкую пегую бороденку, продолжал давно начатый разговор старец. - Люди должны верить в могучих и страшных богов, Келагаст. И чем страшнее, чем кровавее боги - тем больше их будут уважать и бояться. Ибо что такое уважение? Тот же страх. А будут бояться богов - станут уважать и тебя, как их посланца и выразителя воли.
- Меня и так уважают, - усмехнулся староста. - Попробовали бы не уважать.
- А так еще больше будут! - Ажлак прищурил глаза. - И не только свои, а и соседи, и враги. Ужо затрепещут, узнав о кровавых требищах!
Келагаст поправил ремешок, связывающий седые волосы, и с усмешкой взглянул на старца.
- Никак не пойму, и чего ты с Пир-озера сюда подался? Там ведь и страх был, и уважение. Еще бы - озеро Злого духа!
- Я ж тебе уже говорил, брате. - Ажлак скривил губы. - Мало людей стало в тех местах, а значит, и мало жертв имели боги. Вот и разгневались… Пришлось убираться оттуда. Ну, где там наша жертва? - Старец озабоченно посмотрел на еле заметную тропку, что вилась вдоль реки, берегом от самого селища.
- Приведут, не сомневайся, - засмеялся Келагаст.
- А те, что приведут, надежные люди? Или, может и их…
- Деву приведет мой младший сын, Хянди.
- Надеюсь, она девственна? - вскинул брови Ажлак.
- Девственна. - Келагаст осклабился и предложил: - Может, мы ее тут и поимеем?
Старец возмущенно замахал руками.
- Что ты, что ты, брате! Не стоит гневить богов, все ж таки это будет первая жертва, принесенная на новом месте.
- Ну, как знаешь, - кивнул Келагаст и взглянул на быстро удлиняющиеся вечерние тени. - Скоро уж должны и пожаловать, Да вот не они ли кричат?
Ажлак прислушался. И в самом деле, где-то недалеко, за елками, послышались голоса.
Младший сын старосты Хянди - высокий, у верейный в себе парень с рыжей шевелюрой и нагловатой улыбкой на тонких губах - вспрыгнул на перегородивший тропку упавший ствол липы и, обернувшись, протянул руки следовавшей за ним девушке - светловолосой, сероглазой, хрупкой. Вообще-то, Хянди она не очень-то нравилась - уж больно худая, - да вот батюшка приказал привести, нельзя ослушаться.
- Ну, чего ты, Колма? - Парень подмигнул. - Прыгай!
Опершись на его руку, девчонка ловко перепрыгнула упавшее дерево и повела плечом. Сын староста бросил на нее насмешливый взгляд.
- Что, замерзла?
- Да нет, - Колма улыбнулась. - Просто боязно что-то. И в самом деле на том лугу много колокольчиков?
- Полно, - засмеялся Хянди. - На десяток венков хватит.
- Мне б на три только… - тихо прошептала дева.
- Интересно, кому подаришь? - как бы между прочим поинтересовался Хянди.
Колма вдруг отвернулась и запунцовела. Сын старосты ухмыльнулся - давно уже прознал, что неравнодушна к нему эта светлоокая дева. Прищурив глаза, Хянди взял девушку за руку, прошептал в ухо:
- Если вдруг мне пришлешь - я приму. Колма вздрогнула, попыталась вырваться, но сын старосты не дал, обнял, поцеловал жарко в губы, зашептал слова любовные. Девушка уже не вырывалась, размякла.
"А она ничего, - думал сын старосты. - И грудь не такая уж и маленькая…"
- Нет, нет, не надо… - тяжело дыша, шептала девушка. - Не…
- Я бы взял тебя замуж. - Оторвавшись от девичьих губ, Хянди принялся целовать нежную шею. - Пошла бы за меня?
- Пошла бы.
Руки парня уже деловито задирали юбку, обнажая стройные бедра… Колма вдруг тихо вскрикнула, серые глаза ее округлились от ужаса.
- Там!.. там… - закричала дева. Хянди обернулся и увидел быстро идущих по тропе людей, в которых тут же признал собственного отца, старосту Келагаста, и колдуна Ажлака.
Колма попыталась было бежать, но Ажлак быстро схватил ее за руку и мерзко ухмыльнулся:
- Ну, пойдем со мной, дева.
- К-куда? - заикаясь, переспросила девушка.
- Узнаешь…
- Но я не хочу никуда идти, я бы лучше…
Деву уже не слушали. Схватили за волосы, ударив ногой по ребрам, затащили в ельник, рывком поставили на колени перед рогатым идолом. Колма в ужасе закричала. И крик ее тут же захлебнулся кровью - зашедший сзади Ажлак ловко перерезал девушке горло кривым широким ножом. Захрипев, несчастная повалилась наземь.
- Прими нашу жертву, Семаргл! - вымазав руки кровью, громко воскликнул Ажлак и упал на колени рядом с холодеющей жертвой. По знаку отца то же сделал и Хянди, да и сам Келагаст ткнулся коленями в мох.
Восславив древних божеств, все трое встали. Ажлак кивнул в сторону трупа девушки;
- Заберем ее с собой, к селищу.
- Это зачем еще? - удивился староста. - Лучше бы здесь оставить, звери бы обглодали… Не догадался бы кузнец Рауд, что сделалось с его младшей дочкой. Хянди, никто не видал, как вы уходили?
- Никто, - ухмыльнулся Хянди. - Я все сделал как учил дядя Ажлак… Легко было уговорить эту дуру.
Подтащив убитую ближе к селищу, бросили труп в траву рядом с тропою чтоб можно было заметить хотя бы не издали, а так, проходя рядом.
- Ну, вот и все, - усмехнулся староста.
- Нет, не все, брате! - Ажлак с усмешкой вытащил из-за пазухи маленький серебряный крестик на тонкой цепочке. Нагнулся, вложил в мертвую руку. - Вот теперь и впрямь все… - Он перевел взгляд на Келагаста; - Кажется, ты давно хотел прибрать к рукам Хундолу и посчитаться с людьми креста? Теперь у нас появился повод.
- Верно. - Староста рассмеялся, - А ты далеко не глуп, Ажлак! Только вот поверят ли в то мои люди?
- Поверят. - Ажлак показал на Хянди. - Пусть твой сын спустится к реке и незаметно уведет вниз по течению пару челноков да там их где-нибудь и утопит.
Келагаст одобрительно засмеялся и повернулся к сыну:
- Исполни все в точности, парень!
Поклонившись, рыжеволосый Хянди исчез в зарослях ивы. Келагаст с Ажлаком переглянулись и неспешно направились по тропе к селищу. Едва успели отойти, как появились идущие с покоса девы с венками из ромашек и клевера. Прошлись по тропе, одна вдруг нагнулась, вскрикнула… Все завизжали, подзывая идущих позади мужиков.
Ни Хянди, ни староста, ни коварный старец так и не заметили, что из кустов орешника за ними следили чьи-то внимательные глаза. Большие, цвета луговых васильков и синего летнего неба.
Пашозерские пришли к вечеру. Явились со стороны Черной реки, прошлись по хундольской дороге и, не заходя в селение, сразу двинулись к монастырю. Колокол как раз созывал отшельников к вечерне, и над лесом, озерком и лугом разносился малиновый благостный звон. Никифор самолично забрался на башню, видел, как вышли из лесу пятеро вооруженных рогатинами людей в круглых, отороченных белкою шапках. Узнав среди идущих Сагарма, пашозерского старосту, вспомнил, как еще по зиме вылечил его дочку. Стоявший рядом брат Андрей тоже узнал гостей и заулыбался. Хоть и славно жить в отшельничестве, а все ж радовались послушники новым людям, тем более старым друзьям.
- Приветствую тебя, брате Никифор! - подойдя к воротам, прокричал Сагарм - высокий, ловкий, с широкой каштановой бородой и такого же цвета кудрями.
- И мы всегда рады гостям, - вышел навстречу пашозерцам настоятель. - Да пребудет с вами Господня милость. - Никифор перекрестился. - Поздорову ли в вашем роду?
- Поздорову, - ответил Сагарм и тут же вздохнул: - Поздорову, да не все. Молодой Юкса, из лучших наших охотников, занемог в лихоманке. Вот и пришли к тебе, брате Никифор. Не пошел бы ты с нами, не посмотрел бы болящего?
- Конечно, схожу. - Никифор кивнул. - Пока соберусь, вы в трапезную зайдите, откушайте что Господь дал!
Заглянув в свою келью, монах сложил в заплечную суму висевшие на стене сушеные травы, топленый барсучий жир, еще какие-то снадобья в плетеных березовых туесах. Выйдя на двор, обратился к гостям:
- Я готов, братие! - И предупредил послушников: - Вернусь завтра к обедне.
Не так уж и далеко было идти до Паш-озера по хундольской дорожке мимо Черного озера, вдоль болотины, дальше - берегом неширокой Сарки-реки, а там уже и вон они, селища пашозерцев. Зимой на лыжах по охотничьим тропкам и не один раз можно было туда-сюда сбегать, от обители до Паш-озера. Сейчас, правда, болот по пути много, но и так идти недолго, к ночи вполне можно добраться, к тому же ночи сейчас стояли светлые.
Юкса - молодой веселый парень - метался в бреду, горячий, как угли. Прочитав про себя молитву, Никифор подержал его за руку, приподнял пальцами веки, оглянулся.
- Хорошо бы положить его в отдельную хижину, и чтоб никто туда не входил, кроме того, кто ухаживает за больным.
- Сделаем, как скажешь, - согласно кивнул Сагарм и, отвернувшись, тут же отдал распоряжения слугам.
Никифор наклонился ближе к больному, приложив ухо к груди, послушал дыхание.
- Я дам ему отвар и оставлю вам травы, - распрямившись, произнес он. - Кто пользует больных в селении? По-прежнему старая Аньша?
- Она.
- Пусть. Трав и Аньша знает изрядно. Если Юкса не умрет до утра - значит, будет жить.
Юкса не умер. Наоборот, напоенный отварами, уснул, дыхание его было еще слабым, но уже не таким прерывистым, как прежде. Сагарм радовался.
- Не знаю, как и благодарить тебя, Никифор!
- Благодарите Господа. И не забудьте натереть болящего на ночь барсучьим салом.
Простившись с пашозерцами, Никифор перекрестился и направился в обратный путь. Шел не спеша, наслаждаясь утренней свежестью, запахом сладких луговых трав и первыми лучами солнца. Выйдя к Черному озеру, повернул, огибая Хундолу и таким образом укорачивая себе путь. Внезапный порыв ветра принес свежий запах пожарища, Никифор повертел головой, увидав поднимающийся за лесом дым, резко прибавил шагу. Вот и болотце, ручей, озерко… А вместо обители - догорающие головни и трупы послушников. Все восемь, они лежали головами в сторону озера Злого духа.
Глава 11
НА ЖИВЦА
Июль-август 868 г. Южное Приладожие
Мы несколько иначе смотрим на разбои, упоминаемые летописцем… Отождествление их с классовой антифеодальной борьбой нам представляется натяжкой, данью концепции о феодальной природе Киевской Руси.
И. Я. Фроянов "Древняя Русь"
Плохое место между речками Воложбой и Чагодой: болота, овраги, ручьи - неудобь сплошная. Однако кому как, народа вокруг немало кормится - из Нево-озера вверх по Сяси-реке плывут на ладьях-насадах купеческие караваны, затем - по Воложке, а потом, сгружают товары, вытаскивают суда, волокут до Чагоды, потом - до Мологе-реке, а уж там прямая дорожка до Итиля, к булгарам, в Хазарию, а через Хвалынское море - в Персию. Оттого и сел здесь много - редко сеют да пашут смерды, все больше на волоках промышляют. Кому помочь, кому ладейки подремонтировать, кому и обходной путь-волок показать, хоть и не прямой, да удобный - по ручьям, по озеркам, - все меньше с ладьями таскаться. Тут же и разбойный люд своим промыслом занимается. Их так и прозывают, волочных татей, - "с волочи, мол", - "сволочи". Конечно, на крупный караван силенок у них не хватит, а вот мелкий - в две-три ладьи - вполне пограбить могут. Товары себе заберут, иногда и ладейки, а купцов да приказчиков - под гать, в болотину. Много болот в местах здешних. А вокруг - леса, леса, леса без конца и без края. Куда ни кинь взгляд - шумит, колышется зеленовато-голубое лесное море. А тати эти, которые "с волочи", в обычный день, пустой, без караванов, люди как люди - зверя лесного бьют, да рыбу ловят, да отобранную у леса землицу-огнище возделывают. Ну смерды и смерды… А только сидят в лесах на высоких деревьях соглядатаи - востроглазые отроки, как покажутся купцы-гости, засвистят, словно соловьи-разбойники, созовут людишек. Те уж смотрят внимательней - какой караван да много ль при нем воинов. Посильней да побогаче пропустят, ну его к ляду, а на тот, что поменьше, обязательно нападут, и тут уж горе купецкому роду-племени. Налетят из лесу с криком, с посвистом молодецким, изрубят гостей торговых, истребят стрелами. Потом трупы в болотины стащат - и снова тишь да гладь кругом, только слышно, как плещется на плесе рыба да журчат ручьи с черной болотной водою.
Отрок Пайк-Заплатка тоже кормился с разбойного промысла. Днями сидел, забравшись на высокую березу, высматривал из густой листвы, не покажутся ли ладьи на Воложбе. Кроме Пайка, еще много таких же ребят на деревах сидело. Кто первый заметит ладейки, тому, в случае удачи, сверх положенной доли еще две придется. Немало. Правда, Пайку вот что-то не везло с этим, другие отроки все раньше него видели, им и навар, а Пайк что ж… Видно, недаром так и прозван - Заплатка. Все порты изорвал, по деревам лазая, а толку - чуть. Уж и насмехались над ним другие отроки - вот чучело пустоглазое, ничего-то заметить не может. Обижался Пайк, стискивал зубы, готов был и в драку броситься, да только уж больно худым уродился да слабосильным - любой побивал. Оставалось только глотать горькие слезы да надеяться - а вдруг в следующий раз довезет?