Кёльн, Германия, 1390 a.D. Благополучный город, редкие правонарушения, в местном отделении Инкцизиции царит скука и праздность. Недавно переведенный в Кёльн следователь, изнывающий от безделья, хватается за первое подвернувшееся дело - необъяснимую смерть студента университета. Дознание, начатое от скуки, выводит его на след масштабного заговора.
Содержание:
Попова Надежда - По делам их 1
Пролог 1
Глава 1 3
Глава 2 8
Глава 3 12
Глава 4 16
Глава 5 21
Глава 6 25
Глава 7 28
Глава 8 33
Глава 9 39
Глава 10 43
Глава 11 48
Глава 12 53
Глава 13 57
Глава 14 62
Глава 15 66
Глава 16 70
Глава 17 74
Глава 18 79
Глава 19 83
Глава 20 87
Глава 21 92
Глава 22 95
Глава 23 99
Глава 24 103
Эпилог 109
Попова Надежда
По делам их
… non est ergo magnum si ministri eius transfigurentur velut ministri iustitiae quorum finis erit secundum opera ipsorum. (2 Corinthians, 11; 15)[1].
Пролог
Прямой удар в горло Курт блокировать не стал - отшатнулся, прогнувшись назад, и попытался коротким прыжком уйти в сторону, дабы достать противника в бок; тот ударил снова - теперь обоими кинжалами сразу, опять в горло и в грудь. Острие царапнуло по куртке, второе вновь прошло мимо, и он отпрыгнул теперь вспять, держа свои клинки наизготовку, понимая вместе с тем, что человек напротив уже знает, какой удар он нанесет и куда, а потому остался на месте, замявшись в нерешительности.
- Ты ждешь знака свыше, Гессе? - ухмыльнулся противник на хорошей латыни; он сжал зубы.
Мельком он подумал о том, что не во всем Гвидо Сфорца превосходит его - самому Курту языки давались свободно, а вот кардинал за все годы, проведенные в Германии, так и не научился изъясняться по-немецки сносно…
Наказание за несвоевременные размышления пришло немедленно - просто шагнув вперед, противник сбил его руку в сторону, развернулся с ловкостью, удивительной для своего возраста, и ударил Курта ногой в правое бедро. От второго удара - рукоятью в ребра - заградило дыхание, и он повалился на колени, выронив оружие и упираясь ладонями в холодный песок, дыша тяжело и с усилием. Острие кинжала прижалось к коже под подбородком, и все тот же насмешливый голос на безупречной латыни сообщил:
- И ты убит, Гессе.
- Это было бесчестно, - отозвался он, не поднимая головы. - Я ранен! И вы били по ранам!
- Безусловно… - клинок легонько похлопал его по шее. - Сдаешься?
- Да никогда, - выцедил Курт зло; кардинал засмеялся:
- Ну и дурень. Поднимайся.
Он взялся за протянутую ему ладонь, с трудом вставши на ноги и возобновив дыхание; наставник качнул головой:
- Гессе, Гессе… Забудь, раны давно затянулись.
- Руки едва только зажили.
- Вполне достаточно, чтобы держать оружие, - фыркнул тот пренебрежительно. - А прочее и вовсе ерунда. Когда ты не наблюдаешь за собой, ты перестаешь прихрамывать и спокойно дышишь; миновало три месяца, с твоим-то молодым организмом - вполне достаточный срок. Но я знаю, что ты неизменно думаешь об этом, а посему - твоя слабость есть моя сила; и, между прочим, твои недруги о честном бое помышлять не станут. И ты убит.
- Снова, - кисло добавил Курт; тот кивнул:
- Снова. Кроме того, весьма по-глупому.
- По-вашему, я должен был вам сдаться?
- Конечно, - передав Курту клинки, наставник развернул его, установив там, где сам стоял только что; встав на его место, со вздохом опустился на колени, упираясь в песок ладонями. - Дева Мария, мои старые кости… Встань, как я стоял. Я покажу, что надо было делать.
Курт взглянул на клинки в своих руках, на свои кинжалы, возлежащие на песке, и скептически покривился.
- На дворе ноябрь, Гессе, - нахмурился кардинал. - И в моем возрасте неполезно стоять на холодном песке. Приставь кинжал к моей шее.
- Что-то мне не хочется, - нерешительно возразил он. - Зная вас, убежден - вы выкинете какую-нибудь грязную пакость.
- Вперед, курсант!
- Я уже полгода не курсант… - пробормотал он себе под нос по-немецки, однако стал, как было велено - заняв ту же позицию, что и наставник минуту назад, приставив к его шее острие кинжала и отведя назад оружие в левой руке.
- Итак, я сдаюсь, - прокомментировал наставник. - И ты, как и любой человек, после таких слов расслабляешь внимание, пусть хоть ненамного - чтобы хотя бы насладиться этим моментом, даже если оставлять мне жизнь и не собирался.
Он понял, что тот намеревается сделать, но излишне поздно; увернувшись от брошенной в лицо горсти песка, Курт заслонил глаза локтем, отступив, и ощутил, как одно острие прижалось к колену, а второе уперлось в пах.
- И ты убит, Гессе. Снова.
Рядом прозвучал глумливый смешок.
- Причем весьма… курьезно.
Он зло бросил взгляд на Бруно, следящего за его занятиями вот уже более получаса, по временам отпуская комментарии, подобные этому, и начиная уже, говоря по чести, действовать на нервы.
- Замолкни, - выцедил он, подавая наставнику руку и помогая подняться, левой ладонью отирая глаза - все-таки, увернуться полностью не вышло.
Кардинал улыбнулся, отряхивая штанины, и похлопал его по плечу:
- За удовольствие увидеть Гвидо Сфорца на коленях не за молитвой, Гессе, надо платить. Продолжим?
В ответ он сказать не успел ничего - обернулся на чьи-то торопливые шаги; почти бегом к ним подлетел курсант, остановился, найдя Курта взглядом.
- Майстер инквизитор, - неровно дыша, обратился он, глядя преданно и с почтением; Курт подумал невольно о том, какие легенды ходят о нем сейчас в академии. В обстоятельства дела курсантов никто, само собою, не посвящал, и их мнение о нем целиком зависело от их же фантазии…
- Да? - подбодрил он.
- Отец Бенедикт зовет вас. Я бы не стал мешать, но он велел…
- Спасибо, - кивнул Курт; обернулся к наставнику, с улыбкой разведя руками. - Похоже, сегодняшний урок окончен, ваше высокопреосвященство. Спасибо, что расходуете на меня свое время; вы ведь теперь не обязаны…
- Обязан, - серьезно возразил тот. - Иди, не заставляй духовника ждать.
- Спасибо, - повторил он и, развернувшись к Бруно, бросил ему клинки. - Держи. Потрать время с пользой.
Тот поймал оба кинжала - довольно ловко, и мысленно Курт похвалил его: месяц назад или выронил бы, или промахнулся, или вовсе ухватился бы за лезвие.
- Ненавижу эту поножовщину, ты же знаешь, - недовольно покривился он; Курт улыбнулся с неприкрытым злорадством:
- Знаю. Вперед, Бруно. Желаю удачно умереть.
К главному корпусу академии имени святого Макария Курт шагал быстро, щурясь на нисходящее к горизонту желтое солнце и уже смутно догадываясь, о чем намеревается говорить с ним его духовный наставник. С того дня, как умирающий, почти истекший кровью господин следователь после своего первого дела был доставлен в alma mater, и впрямь прошло достаточно времени; и сколь бы ни было отрадно бывшему выпускнику пребывание в воспитавших его стенах, пора было уже подумать о возвращении к службе…
По тому, с каким торжественно-приветливым лицом шагнул к нему навстречу духовник, Курт понял, что не ошибся; прикрыв за собою дверь, он остановился, принимая благословение, и шагнул вслед за рукой, потянувшей его к скамье.
- Садись-ка, - поторопил его наставник, усаживаясь, и Курт подумал вдруг, как он сильно сдал за последнее время; видя его каждый день в течение десяти лет обучения в академии, этого почти нельзя было заметить, однако, стоило покинуть родные стены всего-то на два с небольшим месяца - и Курт, вернувшись, осознал, насколько постарел его и без того немолодой наставник, и за те три месяца, что он провел здесь, зализывая раны, ощущение это лишь крепло…
Он сел рядом, глядя неотрывно в лицо духовника, и тот вдруг грустно усмехнулся.
- Я неважно выгляжу, верно?
Курт смутился, опустив взгляд, и пробормотал тихо:
- Вы всегда меня знали лучше меня самого, отец…
- Ой ли… - посерьезнев, вздохнул тот. - Ты понимаешь, зачем я хотел говорить с тобой?
- Наверное, понимаю. Рай кончился, пора возвратиться к делу.
- Не хочется?
Он вскинул взгляд, покачав головой уверенно и решительно.
- Нет, я не это имел в виду. Да, вернуться… домой… было здорово, но это не означает, что я не желаю приступать снова к службе. Praeterita decida[2], я вполне оправился и…
- Оправился ли? - осторожно спросил наставник, и Курт умолк, глядя в пол у своих ног. - Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, когда ты выздоравливал? Ты обещал подумать.
- Обещал, - кивнул он. - Но также сказал, что уверен в неизменности уже тогда принятого решения. Я не желаю сидеть в архиве - за бумагами, книгами, чернилами…
- Я снова хочу спросить, тем не менее - тебя все еще прельщает работа следователя? После всего пережитого?
- Тогда и я спрошу снова - вы уверены, отец, что после всего этого следователь из меня будет никудышный?
- Господь с тобой, я так не думаю. - Наставник тяжело вздохнул, кивнув: - Хорошо. Пусть так. Возвращайся на службу. Однако есть некоторые изменения; ты ни в чем не повинен, скажу сразу. Просто было проведено… что-то вроде всеобщего совещания, где было решено, что мы, кажется, ошиблись, отсылая выпускников в одиночестве на новое, не обжитое Конгрегацией место. Ведь, не дай Бог, возникнет сложная ситуация - и новичку придется дожидаться помощи днями, как тебе, не зная, что делать…
- И, быть может, более опытный дознаватель сразу увидел бы то, чего не разглядел я, - невесело договорил Курт; наставник развел руками:
- Приходится допускать и такую вероятность. В любом случае, мальчик мой, вывод один: надо работать иначе.
- Id est[3]… - начал Курт нерешительно; отец Бенедикт кивнул снова:
- Да. Теперь ты отправишься в город, где уже есть наши братья - напасешься опыта, обкатаешься; а уж после будет видно, где и как ты продолжишь, если все еще сохранишь тягу к службе инквизитора… Думаю, Кельн - самое подходящее место.
Курт замер, не говоря ни слова, все так же уставясь в камни пола; минута прошла в абсолютном безмолвии.
- За что вы со мной так? - спросил он, наконец, тихо; отец Бенедикт вздохнул, опустив ладонь на его руку, тоже понизил голос:
- Praeterita decida - так ты сказал? Я вижу, что оно осталось с тобою… Но бегать от прошлого нельзя вечно, мой мальчик. Когда-нибудь оно вернется к тебе само, и, как это всегда бывает, внезапно, когда ты менее всего этого ждешь. Иди к нему сам. Посмотри на него; быть может, не так все и страшно…
- Не страшно?.. В этом городе, отец, две семьи, потерявшие близких, и две сиротские могилы на бедняцком кладбище; не так все страшно, вы сказали?
- И тюрьма, из которой ты был взят в академию, еще стоит, - мягко добавил наставник; он засмеялся - зло и болезненно.
- Значит, смогу по ней прогуляться.
- Быть может, так и стоит поступить? Послушай меня; ведь я десять с лишком лет был твоим духовником - неужели ты мне не веришь более?
Курт выпрямился, глядя на наставника почти испуганно.
- Господи, да с чего вы взяли? - пробормотал он растерянно; тот кивнул:
- Тогда поверь: для тебя это будет полезно. В конце концов, помни - ты уже не тот. Считай, что того Курта все же казнили, что он сполна ответил за все, а ты - просто принял в себя его память.
- Херовая это память… - пробубнил он тихо и спохватился: - Простите, отец.
Духовник улыбнулся.
- Ничего. Не забывай того мальчика полностью - от него в тебе осталось и много полезного; и разве получилось бы у меня сделать человека из того злобного зверька, если бы в нем уже не было чего-то хорошего?
- Может, что-то в нем и было… Скажите, отец, ведь это ваша идея, верно?
Наставник кивнул.
- Не стану таить. Моя.
- Согласен, - тяжело кивнул Курт, - вам, может статься, виднее; до сих пор любые ваши советы и наставления были верными, но…
- Но? - подбодрил его отец Бенедикт, подождав продолжения несколько секунд, и он болезненно поморщился, выдохнув:
- Уберите Бруно от меня. Прошу вас. Избавьте меня хотя бы от этого.
Тишина вернулась и стала подле них - недвижимо, явственно, долго; наконец, духовник удрученно вздохнул.
- Нельзя бегать от прошлого, - повторил он с расстановкой. - От прошлого, от своих страхов. От грехов - своих и чужих.
- Но почему он должен разбираться со своими грехами за мой счет? - не сдержавшись, Курт заговорил громче, напористей. - Кого вы наказываете - его или меня? За что? Я не понимаю - чего вы хотите от меня, отец!
- Успокойся, для начала, - отозвался наставник строго. - И пусть это будет моим ответом: научись быть спокойным. Хладнокровным, если угодно.
- Это тяжело.
- Я знаю, - кивнул тот, смягчившись. - Эмоции, мальчик мой, оставь для молитв. Это повторяли тебе не раз многие люди все время твоего обучения: следователь обязан быть спокойным. Должен уметь следить за своими чувствами. Должен жить - чем?
- Логикой, - вздохнул Курт, кисло улыбнувшись, и опустил взгляд на сцепленные в замок пальцы. - Я помню.
- Вот и смотри на происходящее с позиции логики. Тебе тяжело общаться с этим человеком, потому что он когда-то предал тебя и стал причиной многих несчастий; это правда. Но правда также и то, что это понимает он сам. Ведь понимает?
- Да, - через силу согласился Курт. - И от этого лишь хуже. Я знаю, что Бруно сам себя порицает ежедневно; и именно потому я не могу удержаться от того, чтобы лишний раз не напомнить ему о прошлом. Именно потому, что я знаю - мои удары достигают цели; каждый раз, когда я вижу, как он в ответ на мои нападки умолкает и мрачнеет, я испытываю удовлетворение. Я злорадствую - именно оттого, что вижу, как ему становится плохо. Так не должно быть.
- Конечно, не должно, - наставник улыбнулся - почти издевательски. - Это грех. Помнишь, что Христос говорил? 'Переламываешь надломленную былину'.
- Тогда зачем! Научить меня спокойствию? Не верю, что нет другого способа!
- Есть, - кивнул духовник, не замявшись ни на миг. - Но к чему, если и этот хорош?
Курт замолчал, обессилено отмахнувшись одним плечом, и сжал ладони крепче; в тишине каменных стен явственно прозвучал скрип тонких перчаток. Он сдернул одну резким движением, посмотрел на кожу кисти и запястья, покрытую шрамами едва зарубцевавшихся ожогов, и вытянул руку перед собой, глядя на нее, как на чужую.
- Когда-то он мне сказал: 'Каждый раз, глядя на свои руки, ты будешь вспоминать меня, и вряд ли добрыми словами'. Он был прав. Все могло бы быть иначе, если б не Бруно. Я не могу об этом не думать. Если б не тот его удар - подло, в спину - мне не пришлось бы жечь собственные руки, чтобы избавиться от пут, в которых оказался по его вине. Может, в этом случае я был бы в силах противостоять всему, что на меня свалилось потом? Может, все было бы по-другому, и я не оказался бы раненым в пустом коридоре горящего замка…
- Из которого тебя вытащил он, - уточнил наставник; Курт глубоко кивнул:
- Да. Я об этом помню. И благодарен ему; это меня… - он замялся, подбирая слово, и нерешительно договорил: - меня это бесит.
- Ведь ты сам привел его к нам, - напомнил духовник; тот покривился. - Ты сам решил оказать ему покровительство; на следствии - не ты ли снял с него обвинение в покушении?.. Доведи дело до конца. Вручаю эту заблудшую душу в твои руки.
- Да, тут мне возразить нечего - вы правы, но… Понимаете, отец, за эти три месяца, что я отлеживался здесь, в академии, мы почти… не сдружились, нет; но установилось какое-то перемирие, которое - я не знаю, чем может кончиться. Иногда меня тянет затеять драку - всерьез, до переломов и крови… - Курт торопливо натянул перчатку снова, потер глаза пальцами, встряхнув головой. - Не мучьте меня, ради Бога, заберите его; когда пройдет время, я все забуду, и тогда уже…
- Нет. Нельзя, чтобы ты все просто забыл. Переживи это.
- Вы для того отправляете меня именно в Кельн? - хмуро спросил Курт, не глядя на наставника. - Чтобы я вспомнил, что и я сам не ангел? Посмотрел на дела своих рук?
- Я не стану отвечать. Не буду направлять твои мысли; ты всегда умел думать сам, посему - думай. Просто собирайся, и завтра в путь. Возвращайся к службе. - Духовник улыбался - это было слышно по тому, как прозвучал голос рядом. - Было бы неплохо, если б на этот раз ты не начал работу с горящего замка местного владетеля.
- Посмотрим на его поведение, - через силу улыбнулся он в ответ, поднимаясь.
От двери комнаты наставника Курт уходил медленно, бредя по коридорам, знакомым с детства каждым своим поворотом, каждым камешком в стене. Отчасти наставник был прав - уходить из своего единственного дома не хотелось; однако вернуться к службе заставлял не только долг. Конечно, сейчас уже не было того нетерпения, с которым Курт ожидал своего первого выхода в мир, первого дела, первого дня своей работы - сейчас он уже знал, что она такое. Служба инквизитора, как оказалось, не столько поглощающее, возбуждающее ощущение тайны, которая вот-вот будет раскрыта, сколько ненависть и страх окружающих, мучительные поиски истины, которая скрывается под множеством покрывал, словно восточная танцовщица, а когда падает последнее из них, истина открывается, становясь не тем, чем казалась. Истина, как выяснилось, в том, что служба следователя - грязь, пот и кровь. Своя, в основном…