Теперь при мысли о грядущем возвращении к службе Курт испытывал даже некоторую долю равнодушия; наверное, того же, что у мужа, идущего к жене - той самой, которая когда-то, в юности, вызывала чувство трепета и восторга, а теперь - стойкой привычки. И к которой все же не терпелось вернуться, сколь бы ни было хорошо где-то еще…
Дверь одной из келий Курт распахнул без стука, вошел, оглядывая столы, заваленные различными деталями, колесиками, проволокой, ножами, молоточками; увидя подле одного из них человека, склоненного над развернутым по столешнице пергаментом, прикрыл за собою дверь и прошел к нему.
- А, Гессе, - поприветствовал Курта тот, распрямляясь. - Проходи. Уезжаешь?
- Доброго вечера, Фридрих, - отозвался он, кивнув. - Да. Все, засиделся. Сегодня ректор меня выдворил.
- Tempus maximum est[4], - одобрил тот, снимая сверток с одной из полок громоздкой этажерки и кладя его на стол. - Стало быть, вот - все готово. Смотри. Это то, что ты хотел?
Курт осторожно развернул ткань, на мгновение замерев в неподвижности.
- Да, - сказал он тихо, проведя пальцем по дуге сложенного арбалета размером с полторы ладони; Фридрих положил рядом цельностальную стрелку - гладкую, полированную, словно водная гладь в безветрие, хищно блестящую.
- Четырехзарядный, как просил. Заряды лучше не теряй, подбирай - с меня семь потов сошло над каждым, такой в один день не сделаешь; ну, думаю, сам понимаешь. Вот этим - крепится к ремню. Вот чехол для стрелок, я их сделал дюжину - на три захода; хватит, не хватит - не обессудь, Конгрегация не бездонная.
- Спасибо, - все так же тихо откликнулся Курт, беря арбалет в руку, осмотрел, разложил, взведя, пристроил палец на спуск, вхолостую прицелившись в подсвечник на соседнем столе. Мастер кивнул:
- Выйдешь от меня - испытай. К нему надо подладиться; на то, с чем ты тренировался, похоже, а все ж не то… К вопросу о стрелках: зарядить можно любые, только бы размер совпал. Издали этот арбалет - говно, скажу сразу, но при той убойной силе, каковой обладает этот малыш вблизи, деревянные стрелки, к примеру, имеют свою прелесть: при ударе они попросту разлетятся в щепки, и половина останется в теле. Потом только вырезать.
Курт болезненно поморщился, снова ощутив неприятную пульсацию в уже заживших бедре и ключице. Положив на стол арбалет, взял стрелку в руку, потянул перчатку за кончик пальца, но, увидев, что на него смотрит мастер, снимать не стал - приложил гладкой поверхностью к щеке. Стрелка была холодной и скользкой, как прудовая змея…
- Продолжим, - Фридрих явно заметил его задумчивость, но ничего не сказал - только махнул рукой, призывая идти следом. Свернув за очередной шкаф, которых чем дальше, тем больше было, образуя почти лабиринт, он протянул Курту два кинжала. - Длина - предплечье плюс рукоять. Гарда узкая, загнута, концы заточены. Смотри, не проткни свое будущее, если вздумаешь поваляться на травке… - он хихикнул; Курт скривился. - Это - то, что было надо?
- В точности. Спасибо, - отозвался он, взвешивая клинки в ладонях, провернул, подбросил, поймал, провертел в пальцах. - Отлично…
- Пришлось перерыть всю оружейную и переделать немного - именно того, что ты хотел, не было. Сам понимаешь - у нас тут не завалы; к тому же, ты лишь третий из выпускников, кто заинтересовался чем-то большим, нежели традиционный набор из меча с кордом.
Курт невесело улыбнулся.
- При выпуске нам говорили, что оружейная в нашем распоряжении, но обмолвились, что профессионалы обходятся без 'этих штучек'. Вероятно, лишь троим из нас жизнь объяснила, что в профессионалы мы нацелились рано… К тому же, Фридрих, лично я призадумался в тот день над тем, что бы мне хотелось из 'особенного' - и понял, что могу выйти от тебя, груженый, как караванный верблюд. Так что плюнул на все, взял, что дали, и…
- И вот ты здесь, - договорил мастер, потянув его за рукав. - А теперь посмотри на то, что я тебе предложу сам… Держи.
Курт взял за пряжку протянутый ему ремень, поднял, как дохлого ужа; особенного в нем ничего не было, но Фридрих не стал бы предлагать простой кусок кожи.
- В чем юмор? - спросил он, рассмотрев ремень со всех сторон; мастер улыбнулся.
- Отогни кожу возле пряжки, с изнанки.
Курт согнул ремень в указанном месте, потянув за нечто, блеснувшее металлом.
- Лезвие, - констатировал уже очевидное Фридрих. - Гибкое - очень тонкое, так что кости им я бы на твоем месте не пилил. Но вот веревочка какая-нибудь, кожа, нетолстая ветка - это сколько угодно. Удобная вещь на случай, когда отнимают оружие или еще что; горло перерезать, к примеру - милое дело. Или вены вскрыть.
- Кому? - уточнил Курт хмуро; тот хмыкнул, пожав плечами:
- А хоть бы и себе. Возьмешь?
Курт молча кивнул, начиная всерьез опасаться, что и впрямь выйдет отсюда навьюченным - выдумка у Фридриха была неуемная. За что, собственно, и ценили…
- Как тебе это? - судя по довольной физиономии мастера, наперсный крест величиной с пол-ладони был чем-то и вовсе редкостным; он настороженно взялся за цепочку, повертывая разными сторонами, и, наконец, спросил:
- Давай, Фридрих, не томи. Что это?
- Нажми на камень в перекрестье.
Курт надавил, уже предчувствуя, что будет, но все же едва не пропоров себе ладонь выщелкнувшимся лезвием.
- Ну, как?
- Господи… - вздохнул он, кладя крест на стол. - Ты ректору это показывал?.. И что он сказал?
Фридрих погрустнел, пожав плечами, и криво улыбнулся:
- Хоть не велел разобрать - и то ладно… Я думаю показать кардиналу; ему должно понравиться. Еще посмотришь?
- Все, - поднял руки Курт. - С меня хватит. Пока ты мне не подсунул отравленного Аристотеля, я лучше пойду. Испытаю арбалет, да и выспаться бы перед дорогой…
- Зря, - на миг ему даже стало жаль мастера - похоже, к нему и впрямь мало захаживали, и похвастать своими изысками ему доводилось нечасто. - У меня еще много любопытного… Ну, как знаешь. Распишись в получении.
Глава 1
Вот уже четверть часа Курт сидел на табурете у стены, наблюдая за тем, как Вальтер Керн, его руководитель и наставник в следовательском деле на неопределенный срок, разбирает его верительные грамоты; и он много отдал бы за то, чтобы знать, что же там написано - свиток, врученный Керну, был довольно изрядным…
Курт пытался отслеживать лицо начальства - при начале чтения оно было хмурым и недобрым; можно было догадаться, что сейчас он читает о том, как девятилетний сирота, удрав из дома тетки (не отличавшейся, правда, добрым нравом и любовью к ближнему), связался с уличной бандой, последствием чего, помимо грабежей и краж, стали четыре убийства и смертный приговор. Потом на лице напротив отобразилось равнодушное недоверие; стало быть, Керн дошел до описания того, как малолетнего злоумышленника взяла на перевоспитание Конгрегация. Следующие несколько страниц, очевидно, описывали его бытие в академии - по временам Курт ловил на себе оценивающий взгляд и выпрямлялся, стараясь выглядеть невозмутимым. Когда глаза начальника остановились на его перчатках, он понял, что чтение близится к концу, и подобрался, готовясь отвечать на вопросы, которые неминуемо должны были возникнуть…
Наконец, отодвинув свитки в сторону, Керн шумно вздохнул, опершись о тяжелый стол локтями, и уставился на него в упор.
- Знаешь, я помню, как создавалась ваша академия, - сообщил он, и Курт так и не уяснил по его голосу, какое впечатление произвело на начальство все прочтенное. - Я был убежден, что из этой затеи ничего не выйдет. Сосредоточить в одном месте сотню малолетних сволочей в уповании сделать их людьми - это было безумством.
Курт безмолвствовал, ожидая продолжения и следя, чтобы лицо оставалось если не бесстрастным, то хоть бы попросту спокойным.
- Тех, кто решился работать там, - продолжал Керн, - я считал самоубийцами и помешанными, при всем моем уважении к отцу Бенедикту… Тебя, парень, я тоже помню, кстати сказать. Я оформлял на тебя документы, когда за тобой явился представитель академии; я не сомневался, что ты вернешься в тюрьму и получишь свое рано или поздно. Однако чудо Господне свершилось, как я вижу… Почему ты избрал работу следователя? - спросил он вдруг, и Курт на мгновение опешил.
- Я не знаю, - было его первой реакцией; увидя кривую усмешку Керна, он поправился: - Точнее - едва ли сумею пояснить это так, чтобы вы мне поверили.
- А ты попытайся.
- Наверное, я тот самый неофит, который пожелал быть святее Папы Римского.
Тот хмыкнул, снова кинув взгляд в сторону документов на столе, и осведомился уже серьезно:
- Ну, а после всего этого - отчего не ушел на более спокойную службу? Тебе не могли не предложить этого. Рассчитываешь поквитаться когда-нибудь?
- Нет, - коротко отозвался он и, набравшись смелости, спросил: - У вас были ранения на службе?
Керн мгновение сидел недвижно, глядя на него внимательно и придирчиво, и усмехнулся, откинувшись на спинку тяжелого высокого стула.
- Да, Гессе, ранения у меня были, и покушения были, и всякое бывало, и - я не ушел. Спроси почему - и я тебе тоже не отвечу… Ну, хорошо, Бог с ним… Тебя пристроили?
- Да, благодарю.
- Твое пребывание в общежитии Конгрегации не обозначает, что ты не имеешь права подыскивать себе жилье где угодно, - пояснил Керн, скручивая исписанные листы снова в свиток. - Правда, надо отметить, что оно в этом Вавилоне сейчас недешево, так что, предчувствую, делить комнату с твоим помощником тебе придется длительно. Кельн вообще довольно дорогой город, посему, если возникнут совсем уж неразрешимые проблемы со средствами…
- Благодарю, я вполне достаточен, - почти перебил его Курт; тот поморщился:
- А вот это, Гессе, брось. Мы не можем допустить, чтобы следователи Конгрегации шатались от ветра и провожали торговцев кренделями алчущими взорами. Посему, повторяю, если возникнут затруднения, не совестись обратиться. Понятно?
- Да, майстер Керн.
- Просто Керн, - поправил тот дружелюбно. - Не люблю разводить излишних условностей среди своих. Проще работать.
Курт кивнул, поднявшись, намереваясь уже испросить позволения уйти, когда дверь в небольшую комнату, озаренную холодным полуденным солнцем, растворилась без стука, и он обернулся, увидев худощавое лицо, явно разменявшее в давнем прошлом свои полвека; обронив взгляд в его сторону, лицо поинтересовалось у Керна, довольно невежливо ткнув пальцем в сторону вновь прибывшего:
- Это он?
- Курт Гессе, следователь четвертого ранга, - подтвердил тот и указал на лицо в двери: - Дитрих Ланц. Следователь второго ранга. Будешь служить под его руководительством.
- Добро пожаловать, - с наигранным радушием откликнулся Ланц и, снова смерив Курта уже более долгим взглядом, обернулся к Керну. - Может, взять его на допрос? пускай посмотрит, как люди работают.
- Кто там?
- Да все тот же. Соседи все подтвердили; буду дожимать.
- Понятно… - немного потемнев лицом, кивнул Керн. - Можно бы, не помешало б, но он только с дороги, дай парню перевести дух.
- Если позволите, Керн, я бы хотел… - вмешался нерешительно Курт, которому стало надоедать его наличие в разговоре лишь в третьем лице; тот посмотрел на него скептически:
- Уверен? Сразу в дело - не чересчур?
- Не в первый раз, - возразил он, и начальство снисходительно усмехнулось, махнув рукой.
- Иди. Но после - отдыхать, явишься завтра поутру.
Выйдя в коридор - полутемный, освещенный лишь местами - Ланц развернулся, торопливо сунув вперед открытую для пожатия ладонь:
- Дитрих. И на ты… - бросив мимолетный взгляд на скрипнувшую перчатку Курта, усмехнулся. - Стиляга… Идем. Стало быть, так, - на ходу давал объяснения он, временами оборачиваясь, дабы убедиться, что новичок не отстает. - Сидеть будешь молча, вопросов не задавать, никого не перебивать, ежели что - мне подыгрывать, что бы я ни сказал. Если же вдруг, паче чаяния, у тебя родится какая умная мысль (или если она тебе покажется умной) - подходишь ко мне и тихонько, на ушко, оную мысль высказываешь; ясно?
- Не родится, - тихо возразил Курт; тот снова обернулся с усмешкой:
- Скромность - это хорошо; однако ж, я слышал, на своем первом деле ты раскрутил крестьянский заговор?
- На первом и пока единственном, - откликнулся он неохотно. - И раскрутили там меня… Я не буду мешаться, Дитрих, не тревожься. Просто хочу увидеть, как все… на самом деле.
- Вот и увидишь. Я слышал, ты кельнец?
- De jure.
- Або'иген, стало быть, - хмыкнул тот, нарочито подчеркнуто проглотив 'р'; Курт поморщился. - А говоришь, вроде, по-человечески?
- Кёльш из меня выбили в академии, - он вскользь улыбнулся. - В буквальном смысле. К тому же, я здесь не был десять лет.
- Вот оно что… А вот я тут уж почти втрое дольше, жена - местная, и все не могу привыкнуть… Ну, да ладно. Пока вкратце дело, чтобы ты не хлопал там глазами, как болван, - продолжил Ланц, снова ускоряя шаг. - Умерла девица; по всем признакам - от удушья, но не от удушения - следов на шее нет. Соседи видели парня у ее дома - в состоянии, я б сказал, нервозном. Однако его приятель клятвенно заверяет, что тем вечером и до самого утра тот был в его доме, пьян, как перевозчик, и не то чтоб по домам ходить, до нужника еле добирался. Все допрошены раз по десять, раздельно, и показания соседей сходятся в мелочах; сговориться они не могли - слишком все гладко, у них бы мозгов не хватило предвидеть такие вопросы.
- Id est[5], он был в двух местах сразу?
- Пока выходит, что так. Парня крутим уже третий допрос, а он все поет одно - ничего не знаю, ничего не делал. Поначалу я на него особо не давил, хотел убедиться, что соседи не чернят его из личных резонов; сегодня всех опросил еще по разу - не врут, сволочи. Стало быть, можно взяться за него всерьез… Итак, - остановившись у тяжелой окованной двери, Ланц развернулся к нему, дирижируя своим словам указующим перстом, - твой третий сослуживец - следователь второго ранга, Густав Райзе. Подозреваемый - Йозеф Вальзен. Опять же, дабы не растерялся: у дальней стены стул, идешь сразу туда и…
- Сижу молча. Я понял.
- Тогда входи, абориген, - кивнул Ланц, растворяя дверь и проходя первым.
Комната, в которой оказался Курт, была обставлена именно с прицелом на ведение допросов - это он отметил сразу. Для допрашиваемого был установлен табурет - напротив высокого, внушительного стола, за которым восседал следователь, ровесник Ланца и даже в чем-то на него похожий; табурет стоял так, чтобы между ним и столом оставалось еще шага три. 'Не помешает пройтись округ подозреваемого; это нервирует и сбивает с толку'; стало быть, этим здесь не пренебрегают…
Второй стол пребывал за спиной сидящего на табурете парня, вцепившегося пальцами в колени и глядящего на вошедших огромными, перепуганными глазами; туда, однако, Ланц садиться не стал - прошагав к сослуживцу, поприветствовал его кивком, шепнув что-то на ухо (вероятно, представив новичка), и остался стоять, привалившись к его столешнице спиной. Стул, о котором он упоминал, стоял у противоположной стены рядом с окном подле приземистого столика и явно назначался для секретаря, однако по многим приметам Курт сомневался, что его услугами здесь пользуются хотя бы изредка.
Он прошел к стулу, ощущая на себе настороженный, подозрительный взгляд парня на табурете; усевшись полубоком, чтобы видеть происходящее, Курт облокотился о столик и замер, стараясь смотреть на допрашиваемого безучастно.
- Ну, здравствуй еще раз, Йозеф, - произнес Ланц дружелюбно до зубовного скрипа. - Не надумал сознаться?
- Господи Иисусе, я же говорил вам… - начал тот чуть слышно; Ланц хохотнул, полуобернувшись к своему приятелю, молча перекладывающему какие-то бумаги:
- Ты гляди, Господа вспомнил. Сознайся сам, пока я тебе даю такую возможность - зачтется. Ты так и не уразумел, по-моему, что тебе вменяется: это убийство с употреблением колдовства, Йозеф, а знаешь, что это означает? Что без твоего добровольного раскаяния тебе предстоит зажариваться живехоньким. Видел, небось, как это бывает? представление не для слабонервных…
- Я ничего не сделал!
- Все так говорят, - кивнул Ланц. - Слово в слово. 'Я ничего не сделал', 'я невиновен', 'я не колдун', и все поминают Господа, Деву Марию… к моменту суда начинаются святые - знаешь, я тут иногда такие имена слышал, о которых я, инквизитор, даже ни сном ни духом, кто б мог подумать, что столько святых людей на нашей грешной земле бывало… Только вот ты к ним, парень, не относишься, и покровительства от них не дождешься. Ты убийца, и я тебя отсюда не выпущу, покуда не услышу то, что должен услышать. Понимаешь меня?
Тот потер лицо ладонями - и лицо, и руки были серыми от пыли; похоже, в камере он провел не один день.
- У меня ведь есть свидетель, - тихо возразил он, глядя на следователей просительно. - Почему вы не говорите с моим свидетелем! Меня не было там!
- Ну, почему же. С твоим свидетелем мы беседовали, и не раз беседовали. Он утверждает, что ты весь вечер и ночь пролежал пластом; кто знает, в самом ли деле ты так нарезался, или же попросту косил под пьяного, а сам в это время в ином теле пребывал на месте преступления. Знаешь, сколькие до тебя пытались отговариваться тем же оправданием? А после выяснялось, что, пока их полагали спящими, они такое творили - волосы стоймя поднимаются.
- Но я ничего подобного делать не умею! - надрывно выкрикнул парень. - Почему у меня нет защитника? Мне полагается защитник!
- А это не суд, - широко улыбнулся Ланц. - Это пока лишь допрос, а на допросе никаких защитников не бывает, дружок. Давай, Йозеф, не усложняй жизнь себе и мне - сознавайся; мне обедать пора, а я с тобой здесь теряю время и, заметь, терпение. Оно у меня ангельское, но всему есть свои пределы.
- Я ведь ее даже не знаю!
- Врешь, - мягко возразил Ланц. - Есть свидетели, которые видели тебя с ней на улице; вы говорили, причем довольно долго и весьма с эмоциями.
- Мало ли с кем я говорил на улице! - отчаянно простонал Йозеф. - Господи Боже мой, да если каждого, с кем я общался, запоминать…
- И еще тебя видели у ее дома - до дня ее смерти, примерно за неделю, - добавил Ланц со вздохом. - Не артачься, Йозеф. Деваться тебе некуда, только и остается, что сознаться. Говори, пока я добрый и готов засчитать это как чистосердечное раскаяние.