- Правильно ли я понял, - глухо произнес Шепп, все так же стоя к нему спиной, - что тогда вы ославите меня как доносчика?
Курт не ответил, молча прислонившись спиной к столешнице и глядя на то, как Бруно отвернулся, уставившись в сторону; секретарь вздохнул.
- Понятно. В таком случае, майстер инквизитор, мы остановимся на втором варианте; ведь вы, помнится, сказали, что вам он больше по душе?
- Как тебе угодно, - согласился он, и Шепп, помедлив еще мгновение, вышагал в коридор, аккуратно притворив за собою дверь.
- Подлец и циник, - тихо проронил Бруно, выждав полминуты; он усмехнулся:
- Да неужто? В чем же это? Ведь я его не на мятеж подбивал и не на преступление, а на то, чтобы помочь правосудию.
- Громкие слова и ничего более.
- Слова о студенческих обычаях покрывать правонарушения, по-моему, куда громче, не находишь?
- Ты всерьез полагаешь, что его отравил кто-то из студентов? Это глупо.
- Возможно, - согласился Курт, - однако проверить не помешает. Ко всему прочему, это может помочь мне прояснить один важный вопрос: при такой должности как случилось, что он вот уж два месяца не выплачивает за комнату.
Бруно неловко переступил с ноги на ногу, снова отведя взгляд в сторону, и предложил неуверенно:
- Могу поговорить с его приятелями, может, удастся что-то выяснить…
- С каких это пор ты стремишься мне помогать? - с преувеличенным удивлением поинтересовался он. - Какое-то подозрительное рвение вдруг в тебе пробудилось.
- Только не говори, что ты сам не подумал воспользоваться моими знакомствами, когда услышал, с кем я все это время провожу вечера; если б я сейчас сам не предложил этого, ты бы мне приказал, так в чем дело?
Курт пожал плечами, пытаясь захватить его взгляд, и допустил язвительно:
- Может быть, я не убежден в том, что до меня дойдут неискаженными их ответы на твои вопросы, и раздумываю, как быть?
- Не доверяешь?
- 'Радуйся' - сказал Иуда и ударил Христа бутылкой по голове… - откликнулся он; Бруно побледнел и сжал зубы, и он вновь ощутил приступ угрызений совести. Ведь после этого Иуда полез за ним в огонь, рискуя потерять собственную жизнь…
- Я не навязывался с тобой работать, - процедил тот. - И в вашу Конгрегацию не рвался.
- У тебя был выбор, - вновь не удержался Курт, вместе с тем мысленно бичуя себя за желчность; Бруно усмехнулся:
- Выбор? Меня купили, позволь напомнить.
- Был выбор, - повторил он. - Ты мог предпочесть возвращение к своей прежней жизни; в конце концов, преподавание грамоты графским детям - не такое уж хреновое занятие. Правда, наказание за побег могло несколько подпортить удовольствие…
Бруно выдохнул сквозь зубы, круто развернувшись, и рывком распахнул створку двери.
- Стоять, - чуть повысив голос, скомандовал Курт, и он замер. - Дверь закрой.
Тот мгновение стоял недвижно, глядя в пол у своих ног и сжимая ручку так, что костяшки пальцев заострились и побелели; наконец, медленно и тихо прикрыв дверь, повернулся, глядя почти с ненавистью. Он кивнул.
- Вот так. - Курт помолчал, борясь с желанием отпустить еще одну колкость и глядя на хмурое лицо в нескольких шагах от себя; наконец, выдохнув, он с напряжением потер ноющий лоб и через силу добавил: - Сейчас не время обострять отношения. Я мог бы еще сказать, что понимаю тебя и сочувствую, но ты решишь, что я опять издеваюсь.
- А ты скажи, - предложил тот. - Может, и не решу.
- Хорошо. Я тебя понимаю и сочувствую… - улыбку он родил с таким усилием, что едва не свело челюсть. - Кроме того, у нас намного больше общего, чем ты думаешь; я ведь в таком же положении, что и ты, ближайшие девять с половиной лет.
- Да? - с подозрением уточнил Бруно; он кивнул:
- А как ты думал. Конгрегация затратила на мое воспитание, содержание и обучение силы и средства; десять лет после окончания академии я не имею права оставить службу - могу выбрать между должностью следователя, служителя архива или еще какой, но уйти права не имею. И даже спустя этот срок Особая Сессия примет постановление, заслужил ли я быть отпущенным на волю. Но до этого надо еще дожить, что, сам понимаешь, задача не из простых. Посему - я тебя действительно понимаю и вполне сочувствую… Тебе стало легче?
- А то, - с нескрываемым удовлетворением отозвался тот, и Курт улыбнулся снова:
- Отлично. Тогда давай работать. Работу мы начнем с такого вопроса: действительно ли ты столь многих знаешь, и как тебя принимают в их обществе?
- Нет, - все еще с некоторой холодцей возразил Бруно. - Работу мы начнем с одной маленькой поправки, которую попрошу иметь в виду. Я по-прежнему не желаю иметь с вами ничего общего. Как я уже говорил, лично тебя я всегда считал парнем неплохим, однако Инквизиция мне как не нравилась, так и не нравится, понял меня? И помогать тебе я буду лишь до той поры, пока будет оставаться подозрение на убийство, в чем ты меня почитай убедил; опять же, ежели я заподозрю, что ты гонишь к столбу того, кто явным образом не имеет к этому касательства - можешь меня ставить рядом с ним, но помогать тебе в этом я не стану…
- Ты ведь знаешь меня, - тихо перебил его Курт. - Неужели когда-либо из моих действий можно было сделать заключение, что я на такое способен?
- Нет, - ни на мгновение не задумавшись, отозвался тот. - Даже напротив - твоя добросовестность по временам ни в какие ворота не лезла; потому я и говорю, что помогать тебе все-таки буду, но только как человеку, расследующему возможное убийство. Это, - передразнил он с усмешкой, - понятно?
- Да не то слово. Яснее некуда. А теперь возвратимся к моим вопросам: насколько близко ты всех их знаешь и насколько близко они тебя принимают?
- Средне. - Бруно медленно прошагал к столу и уселся на табурет, где до того восседал секретарь университета. - Кое-кого я знаю близко, кое-кого лишь по имени, некоторых вовсе лишь в лицо. Вот с этим бедолагой был знаком мельком - он как-то влез с поправками в наш разговор… уже не помню, о чем; нас представили. Свести с ним более тесное знакомство не было времени; вообще, не было времени разобраться, хочется ли нам обоим этого. От себя могу добавить, что он мне показался рассеянным и нервозным. Однако мне могло это и впрямь лишь показаться - вернее тебе скажут те, кто знал его дольше.
- Например, его сосед.
- Да, скажем, он. Фельсбау, Герман. Теперь твой второй вопрос. В трактире, где они обычно собираются перетереть косточки всему городу и обсудить лекции, меня знают многие и принимают близко. Я, конечно, не душа компании, однако со мной многие общаются и… Да, можно сказать, что я у них в доверии.
- В этом не сомневаюсь, - вновь не удержался он. - В доверие ты входишь быстро, этого у тебя не отнимешь.
На этот раз тот выслушал его колкость с каменным лицом и, когда продолжил, голос остался таким спокойным, что Курт вновь попрекнул себя за неуместную насмешку.
- На твоем месте я бы не жаловался хотя бы на это - hoc casu[34] тебе это лишь на пользу.
- Нахватался. 'Hoc casu'… Хорошо, - перебил Курт самого себя, чтобы не погрязнуть в распре, что кончалось обычно острым желанием втянуть своего подопечного в драку с членовредительством; сейчас было не время предаваться воспоминаниям о старых обидах - это мешало работе. - Раз так - стало быть, будешь теперь при мне, с утра и до вечера, твои знакомства могут мне помочь избежать длительных представлений и предварительных бесед.
- Полагаешь, если я тебя представлю, они забудут, с кем говорят?
- Полагаю - там будет видно. Поднимайся, - распорядился он, наподдав Бруно кулаком в плечо, с трудом воздержавшись от того, чтобы двинуть всерьез. - Идем по соседям.
* * *
Германа Фельсбау на месте не оказалось, да и иных соседей отыскалось лишь двое; чтобы сэкономить время, Курт собрал обоих в одной комнате, прогнав их по основному списку вопросов, уже заданных секретарю.
Оба косились на Бруно, с коим были знакомы, пускай и весьма шапочно, как на предателя, однако с господином следователем говорили вежливо, мирно и без запинки; покойный, по их словам, действительно в последние месяцы был несколько странным - рассеянным и малообщительным, чего ранее за ним не замечалось. Парнем он всегда был пусть не веселым, однако жизнерадостным, временами до легкомысленности, каковая, впрочем, имела и свои пределы - к примеру, греху излишнего увлечения игрой не предавался; если, бывало, начинал проигрывать, игру оставлял и на увещевания продолжить не поддавался.
Перемены случились в нем чуть менее полугода назад - сперва он стал рассеянным и унылым, а однажды 'засветился'.
- Засветился, - уточнил Курт, - это в каком смысле?
- В прямом, - откликнулся один из соседей. - Как будто наследство получил или с ангелом повстречался в переулке.
'Словно просто вошел через распахнутое окно ангел во всей силе и славе и унес душу спящего человека прочь, и человек в предельный миг жизни успел открыть глаза и узреть ангела' - припомнил он собственные мысли всего полчаса назад…
- Вы не пытались узнать у него, в чем дело, что с ним происходит? - никак не ответив на услышанное, спросил он. - Не поверю, если скажете, что вас не одолевало любопытство.
- И справедливо не поверите, одолевало. Только он ничего не говорил, или отмалчивался, или отшучивался, или прямо посылал к чер… в том смысле - отвечал, что это не нашего ума дело.
- У него была любовница? - продолжил он и разъяснил: - Симптомы, так сказать, весьма схожи с поначалу тайным, а после удовлетворенным увлечением, согласитесь.
- Похоже, вы снова правы, майстер Гессе, - кивнул другой студент и развел руками, вздохнув: - Но мы никого с ним не замечали. Знаете, обыкновенно, если что-то ведомо хотя бы двум студентам - полагайте, что через сутки это станет известным всему Кельну; ergo, касаемо его увлечения, is, si quis esset, aut si etiam unquam fuisset, aut vero si esse posset[35], то никто из его знакомых о таковом не знал. Ну, может, кто-то один, причем умеющий сохранять тайны…
- Герман Фельсбау, к примеру?
- Я такого не говорил, - насторожился тот. - Просто хотел сказать, что о его любовных похождениях ничего не было известно, вот и все. Не передергивайте.
- Не напрягайся, - встрял Бруно, сидящий на подоконнике отворенного окна молча почти все время беседы. - Никто не намеревается вешать на него обвинение.
- Ну, если ты так говоришь… - с сарказмом раскланялся студент, и Курт, поморщившись, оборвал его:
- Он был должен за комнату, за два месяца. Вы знаете об этом?
- Да все знают. Они с Хюсселем так бранятся по этому поводу, что не услышать их просто-напросто невозможно. Вчера, кстати сказать, они повздорили снова - мы при этом присутствовали; Шлаг нес какую-то превыспреннюю чушь и платить не так, чтоб отрекался (попробуй он!), а как-то весьма смутно выражался о сроках. Хюссель наорал на него… Уверен, если б парень не преставился - он его бы выдворил в конце месяца.
- Есть предположения, почему человек на такой должности испытывал подобные затруднения? - поинтересовался Курт, и студент округлил глаза с плохо исполненным изумлением:
- На какой 'такой'? Стипендиум секретаря не так уж чтоб сильно скрашивает жизнь…
- Да брось, - оборвал он, и тот умолк, отклонив взгляд в сторону, исхитряясь при этом укоряюще коситься на Бруно. - И не жги его взглядом - и без него я превосходно знаю, какие дела творятся в университетских сообществах, не вчера родился. Не будем терять время, обсуждая доказанность коррупции в студенческом союзе и прочие прегрешения вашей братии, просто прими как факт, что я понимаю, о чем говорю. Стало быть - я повторяю свой вопрос: есть предположения, отчего он при такой должности был столь стеснен в средствах?
Тот метнул быстрый взгляд на своего притихшего приятеля и вяло пожал плечами, понизив голос:
- Никаких. Играть, как я уже говорил, не играл - не так, чтоб заигрываться, пить не пил - не спивался, по крайней мере. Дорогих одежд не приобретал. Не знаю.
- И никаких новых увлеченностей у него не появилось вместе со всеми этими странностями? - не отставал Курт, не обращая внимания на откровенно недовольные лица соседей. - Ничего, что не бывало замечено за ним ранее?
- Лекции гулял частенько, - отозвался другой. - Временами это каждый делает; ректорату что, деньги уплатил, а там - учись, не учись, твое дело… Знаете, что я вам скажу, - добавил он несколько нерешительно, - что касаемо его рассеянности и прочего - это ведь с поздней осени началось, потом зима; сами, наверное, знаете, как это бывает в такое время года - снег, холод, пасмурно, дни короткие, времени ни на что не хватает, ничего не поспеваешь сделать, что нужно… Ничего не хочется, никто не мил; словом сказать, depressio.
- Знаю, - подтвердил Курт, подумав, что в словах студента и впрямь может быть некое рациональное зерно, - бывает. Так стало быть, именно с наступлением весны вся эта его… рассеянность и подавленность ушли?
- Пару недель как. Вот потеплело совсем, снег почти растаял - с начала апреля, in universum[36]. А зимой, скажу вам по себе, и учиться-то не всегда есть желание; так и с Филиппом, похоже, было. За обучение он уплачивал, как и прежде, аккуратно, а занятия пропускал довольно нередко. В библиотеке чаще показывался, чем на лекциях.
В библиотеке…
Курт вздохнул. Зачастую те, кто проводил слишком много времени среди библиотечных собраний, имея характеристику от окружающих 'странный в поведении', рано или поздно оказывались в поле зрения Конгрегации, однако же не в роли пострадавших, а в виде подследственных… Неужто Филипп Шлаг сумел изыскать среди университетских книг нечто запретное, сведшее его, в конце концов, в могилу?
Это бы многое разъяснило, недовольно подумал Курт, снова вздохнув, однако же, если сложить вместе все то, что было сегодня услышано о нем, покойный не особенно сходствен с человеком, могущим увлечься потусторонними забавами; maximum- какой-нибудь хиромантией, потехи ради; ко всему прочему, насколько применимо к пропадающему в библиотеке студенту определение 'слишком много'? Многие из них впервые прикоснулись к книге собственно здесь, в университете; книга - до сих пор удовольствие исключительное и не каждому достающееся, а хорошая книга - уж тем паче, и мало-мальски неглупый и алчный до знания человек попросту не может не воспользоваться вдруг раскрывшейся ему доступностью рукописных трудов. Конечно, надо будет и поговорить с библиотекарем, и проглядеть список наличествующих в университете книг (та еще работенка…), однако - здесь едва ли что-либо возможно выловить…
Попрощавшись с недовольными свидетелями, Курт вышагал в коридор, задумчиво глядя под ноги; ожидать, что в первые же часы своего расследования он сумеет узнать больше, было бы странно, однако данных катастрофически недоставало, а те, что имелись, не говорили ни о чем. Перепады в настроении, загадочные траты и увлеченность чтением - все это могло быть и вовсе между собою никак не связанным.
- Где можно отыскать этого его приятеля, Фельсбау? - спросил он, не поворачивая к Бруно головы, все так же глядя в пол; тот вздохнул:
- Сейчас у него лекции; знаешь, давай-ка просто я тебя этим вечером приведу в то самое местечко, где студенты собираются - там ты увидишься со всеми, кто тебе нужен, убежден. Это будет много проще, нежели гоняться по всему Кельну в поисках свидетелей поодиночке.
- Ты прав, - через силу вынужден был согласиться Курт; встряхнув головой, чтобы придти в себя, потер глаза ладонями. - Отложим до вечера.
- Так может, пожрать бы, а? - предложил Бруно с воодушевлением. - Я сегодня не завтракал. А тебя наверняка дожидается порция кренделей или еще чего; матушка Хольц в этом отношении дама постоянная…
Курт поморщился. Сейчас действительно следовало отправиться в Друденхаус - надо было и получить некоторые сведения от Райзе, и отчитаться Керну, однако неотвязная благодарная мамаша, и впрямь с завидной регулярностью снабжающая господина следователя съестным, сегодня раздражала более обычного. Когда отцы новой Конгрегации составляли акт, запрещающий инквизиторам принимать ценные подношения от частных лиц (исключая оговоренные случаи, с массой сопроводительной документации и условностей, исключающей всяческие махинации со средствами), в благодарность ли или как пожертвование, они забыли упомянуть о пирожках с печенью и назойливых старушках.
- Да брось, - заметив выражение его лица, усмехнулся Бруно, подталкивая его к лестнице в плечо. - Считай, что таковым образом она уплачивает часть налога; и посмотри на это со стороны практической - трактиры в Кельне не дешевеют.
Курт молча дернул плечом, высвободившись из его пальцев, и зашагал вниз, думая уже о другом, пытаясь составить примерный план действий на сегодняшний день.