– Надо же! Увы, я очень спешу. Вы сами можете догадаться: дел у меня невпроворот, – Лесток развёл руками, показывая суетящихся слуг и готовящийся экипаж. – Навестите меня в столице. Буду рад визиту в любое время. А сейчас прошу покорно меня извинить.
– Досадно, но мне придётся вас задержать.
Лесток недовольно поморщился.
– Хорошо. Я готов вас выслушать.
– Позвольте уточнить: по какой надобности вы воспользовались пашпортом на чужое имя, и чем вам не угодил князь Четверинский, у коего вы недавно изволили пребывать в гостях?
– Долгая история, господин Елисеев, – вздохнул Лесток. – Сомневаюсь, что она касается ваших служебных обязанностей.
– Позвольте мне самому решать – имеет касательства или нет! Если вы не желаете давать объяснение при ваших слугах, можно пройти в другое место. К примеру, в полицию. Надеюсь, у вас убедительные резоны.
– Да уж куда убедительней, – усмехнулся Лесток. – Жаль, что вы столь упрямы, сударь. Возможно, причина кроется в вашей молодости. Но я всё равно хочу решить возникшее недоразумение иным путём.
Он отцепил от пояса кожаный кошелёк и протянул Ивану.
– Возьмите.
– Что это?
– Деньги, – с нескрываемым удивлением пояснил лейб-медик. – Здесь приличная сумма.
– Этого мало, – медленно закипая, сказал Иван.
– Да?! – удивился Лесток. – Вы даже не считали. Хорошо, если нужно больше – я готов на разумные уступки… Но не здесь… только в Петербурге. Увы, тут я стеснён в средствах.
– Не существует таких денег, за которые можно купить мою честь, – чувствуя, что краснеет и злится, произнёс Иван. – Сударь, я не продаюсь. Жаль, что вы этого не поняли.
– Жаль, что вы столь упрямы и несговорчивы! – хмыкнул Лесток, вешая кошель на прежнее место. – Видит бог, я хотел действовать исключительно мирными средствами, но вы не оставляете мне выбора.
Он хлопнул в ладоши, привлекая внимание слуг. Иван напрягся, понимая, что ничего хорошего его не ждёт, и сожалея, что явился в одиночестве. Подкрепление точно бы не помешало. Пистолета при нём не было, только шпага.
Молодой человек предусмотрительно положил руку на эфес, готовясь обнажить лезвие в любую секунду, и медленно попятился назад. В душе сыщик продолжал надеяться, что всё обойдётся.
Увы, надежды были напрасны. Люди Лестока, коих насчитывалось с полудюжину, окружили Ивана, а намерения их читались как открытая книга. И они точно не были добрыми.
– Вот оно как получается, – вполголоса произнёс Иван, оценивая обстановку.
Дом купчихи стоял на отшибе. Кричи-не кричи – толку не будет. Да и спасаться ретирадой казалось сыщику бесчестным, несмотря на то что неприятель значительно превосходил его числом.
Лесток осознавал положение следователя и наслаждался ситуацией.
– Что вы собираетесь сделать? – спросил Иван, нарочно оттягивая время и прикидывая, как лучше держать оборону.
– Право, вы меня удивляете. – Рот лейб-медика расплылся в ехидной улыбке. – Буду искренним. Очевидное скрывать ни к чему. В живых оставить вас, увы, не могу. – Лесток получал удовольствие от разговора с человеком, которого он собирался спровадить на тот свет.
– И рад бы, но никак… – продолжил он с показным добродушием. – Мне очень жаль. Но не волнуйтесь – как только вернусь в столицу, то поставлю свечку за ваш упокой. В православном храме…
– Понятно, – кивнул Иван. – Коли так, то по старинной русской традиции я имею право на последнее желание.
– Шутить изволите? – удивился Лесток.
– Ни в коем разе. Не волнуйтесь, сударь, в моём положении ничего не переменится. Я по-прежнему остаюсь в вашей власти.
– Если в моих силах уважить просьбу человека, который скоро предстанет перед светлым ликом Господа, то я готов выслушать вас, сударь, – деликатно кивнул Лесток.
– Мне нужна истина. Скажите, гибель князя Четверинского – ваших рук дело?
– Разумеется, нет. Я бы не опустился до такого… лично, – усмехнулся Лесток. – Для подобных поручений у меня особый человек, и в самом ближайшем будущем вы с ним познакомитесь близко… Я бы даже сказал весьма близко! Степан, – позвал он. – Покажи господину следователю своё умение.
Степан только и ждал приказа. Дотоле находившийся вблизи Лестока, он сделал несколько шагов вперёд и оказался лицом к лицу с Иваном: невысокий, кряжистый, с длинными, как у обезьяны, руками. В правой он держал шпагу, в левой – хищного вида стилет.
– Вот, господин сыщик, знакомьтесь, – с ядовитой ухмылкой сообщил Лесток. – Степан Колычев, из псковской шляхты. Моя гордость и средство решения многих затруднений. Он вас убьёт точно так же, как убил Четверинского. Не бойтесь, второго столь искусного виртуоза стилета не найти. Степан проделает всё быстро и безболезненно.
Убийца угрюмо ухмыльнулся, а потом молниеносно атаковал. Кончик шпаги прошёл в опасной близости: противник целил в сердце, намереваясь закончить поединок с одного удара. Поняв, что выпад не получился, Степан отсалютовал клинком сыщику.
– Неплохо, сударь.
– Похвала убийцы не вызывает ничего, кроме омерзения, – презрительно бросил Иван.
Степан спокойно проглотил оскорбление.
– Напрасно пытаетесь вывести меня из себя, сударь. Не стоит срывать на мне злость, это бесполезно. Считайте меня орудием Провидения. У него нет чувств.
Его шпага сверкнула на солнце.
– Ты тварь и тебе не место на этом свете, – убеждённо произнёс Иван.
– Много пафоса, – скривился, будто от зубной боли Лесток. – Степан, хватит играться с мальчишкой! Прикончи его. Мне нужно выбраться из этого грязного городишки как можно скорее.
За этими словами последовала новая атака Степана: яростная и быстрая. Клинки со звоном скрестились. Иван едва парировал удары, пятясь как рак, но тут получил болезненный для достоинства пинок от приспешника Лестока и невольно подался вперёд. В последнее мгновение, сыщик сумел уклониться от лезвия Степана, более того, оказавшись рядом, что было сил двинул левым локтем в скулу противника. Голова убийцы мотнулась.
Иван, закрепляя успех, ногой выбил стилет, а потом сделал подсечку, опрокидывая Степана наземь. Великодушия в сыщике не осталось: даже лежащий враг не был окончательно повержен. Шпага взлетела в воздух и проткнула Колычева насквозь.
Тотчас же на Ивана бросились остальные слуги. Будто цепные псы они атаковали его с разных сторон, пытаясь разорвать на куски. Юноша понял, что обречён и не в силах долго держать оборону. Обидно погибать в самом расцвете сил, молодым и здоровым. Возможно, Екатерина Андреевна, узнав о его гибели, придёт, чтобы всплакнуть на могиле… Глаза сыщика заливал пот, он слабел с каждой секундой.
Но тут чьё-то подвижное тело молнией пробилось сквозь ряды врагов, разя их направо и налево, а до Ивана донеслось залихватское:
– Держись, братишка!
Глава 20
Домашний арест, хоть и домашний, но всё равно – арест. Конечно, по сравнению с тюремной шконкой – курорт, тут и спорить нечего. Бывая по долгу службы в казематах, я насмотрелся на условия, в которых содержат тамошних сидельцев. Есть с чем сравнить. Вот только не больно-то греет это сравнение. Тем более шатко всё, неустойчиво. Это сегодня я в "нумере" прохлаждаюсь, а завтра с утра пораньше могут со спокойной совестью и в поруб перевести. Там сырость и холод собачий. Единственный способ согреться – попасть в руки заплечных дел мастера. Тот так кнутом "ожгёт" или веником горячим погладит, что никакой печки не понадобится. Если на дыбу подвесят – прощай молодые суставы, тут их умеют выворачивать. До конца жизни болеть будут, а сколько той жизни выйдет, зависит от того, что на виске наболтаешь. Я не мазохист и не герой со стальными яйцами, долго не выдержу, если заставят – оговорю себя, любые показания подпишу, лишь бы от боли избавиться.
Ну, а чего от меня хотят, я быстро смекнул. Поведение воеводы яснее ясного говорило, что Фёдор Прокопич повесит всех собак на меня. Никто не собирался искать истину, кроме Ивана, но у братишки не было времени, да и в одиночестве много не наворочаешь. Чудеса, конечно, бывают, но надо быть реалистом: участь моя решена.
Убивать не станут, во всяком случае, в Марфино. Повезут на расправу в Петербург, перед этим вырвут признание. Толковый палач заставит взять на себя что угодно. Уверен, такой у Фёдора Прокопича найдётся.
А если тут убьют? Напишут потом, дескать, слабый сердцем оказался, не выдержал, когда всю подноготную узнавали. Удавят тихонечко или нападение в дороге организуют. Мне в гуманизм Фёдора Прокопича не верится. И в мои-то времена принцип "нет человека – нет проблемы" на широкую ногу использовался, что уж про осьмнадцатое столетие говорить.
Нет, так я, пожалуй, накручу себя до истерики. Ещё чуть-чуть и петлю налажу, жаль, люстры подходящей не наблюдается. Висит груша – нельзя скушать, что это? Канцелярист Елисеев повесился… Гнать надо такие мысли, надеяться! На Ивана надеяться, на правду, которая себя показывает. В петлю лезть ну никак не хочется. В мои-то годы…
Я сидел на кровати, опираясь на подушки и размышлял. По всему выходило, что ситуацию надо брать в свои руки. Хочешь сделать правильно – делай сам. Вот только нынешнее положение весьма ограничивало меня в возможностях.
Самое главное для меня – оказаться на свободе. Неважно, каким способом, лишь бы покинуть опостылевшие стены. И сразу проблемы. Да, здешняя полиция ещё не столь искушена, как конвойные и охранные спецы будущего, у которых на любой случай есть инструкция, которые натасканы на любую внештатную ситуацию. Но кое-чему и тут обучены. Окна закрыты массивными ставнями, у дверей часовой (молодой парень, меня на пару лет младше) с ружьём. Прямо при мне его накрутили стрелять при малейшем подозрении на побег. Страху на пацана нагнали – ужас! Зато результат вышел на загляденье: парниша службу нёс образцово-показательно, эдакий отличник боевой и политической подготовки.
Попытки поговорить ни к чему не привели. Единственное, что удалось услышать – "Не велено!". При других обстоятельствах я бы счёл его рвение похвальным, но… сейчас оно работало против меня.
Может, разыграть приступ, изобразить, что погибаю, выманить "человека с ружьём", оглушить, связать и на волю? Боюсь, не выйдет. Перестараюсь, остальных постояльцев разбужу, а мне надо всё тишком-молчком обстряпать.
Надо подумать, хорошенько подумать… Для того и башка на плечах. Я снова лёг на спину.
На потолке ничего интересного написано не было. Потолок как потолок, побеленный при помощи веника. Из-за прикрытых окон в помещении стоял полусумрак, я не стал зажигать свечей. В темноте мозги лучше шевелятся.
Внезапно на меня накатило, захлестнуло с головы до ног. Страшная тоска и боль острым колом пронзили сердце.
Смерть Наташи выжгла меня, оставив внутри пустоту. Я перестал быть человеком. Нормальным человеком… Превратился в пустышку. Куда-то ушли эмоции, чувства. Я превратился в полено. Мне стало плевать на всё, что может произойти со мной. Теперь мысли о пытках не вызывали страха. Знал, что не выдержу их, но всё равно не боялся. Дикое осознание неизбежного, которое не хотелось оттянуть. Что бы со мной ни сотворили, я всё был готов принять.
Наташу не воротишь. Вот что страшило меня своей неоспоримостью!
Не раз и не два я прокручивал в голове сцену её смерти, кусая губы и сжимая кулаки от бессилия. Поздно! Ничего изменить нельзя! Почему неведомая машина времени, что забросила меня в восемнадцатый век, не может проделать то же самое вторично? Почему не перенесёт в тот миг, когда я мог бы хоть как-то исправить ситуацию, спасти Наташу? Ради этого я был готов на всё, жизнь бы свою отдал!
Я стал причиной её смерти, не случись наша встреча – она благополучно вышла бы замуж, нарожала детей, воспитывала бы внуков, умерла в семейной постели… Почему судьба свела нас? В чём резон этой странной игры?
Погружённый в невесёлые раздумья, я прозевал тихий шлепок за стеной, не сразу сообразил, что дверь приоткрылась и в комнате есть ещё кто-то. Но он известил о своём появлении.
– Прошу, не зажигайте свет, – тихо попросил неизвестный. – Вы не должны видеть меня.
Его голос был искажён. Я шестым чувством понял, что незнакомец был в карнавальной маске, а фигура задрапирована широким плащом. Может, это женщина? Хотя нет, голос мужской. По-своему приятный, бархатистый, как у диктора с телевидения.
– Кто вы и что вам надо? – апатично спросил я.
Какими бы ни были его намерения, но угрозы для меня они не представляли. Если бы хотел убить – убил сразу, без разговоров. Значит, что-то ему нужно.
– Пусть мой облик и моё имя останутся для вас неизвестными, а намерения я готов изложить сию же секунду, – охотно ответил незнакомец.
– Говорите, я слушаю.
– Я пришёл, чтобы даровать вам свободу.
– Премного благодарен. Неожиданно, если честно. Всем сюрпризам сюрприз!
– Не стоит благодарности.
– Как сказать. Осталось только понять, что вами движет.
– Мной движет долг. Я – одна из тех кукол, чьи нити находятся в руках Тайной канцелярии. Мы ягоды с одного поля, господин Елисеев. Только вы служите открыто, а мой удел вечно находиться в тени.
– Вы один из секретных агентов? – догадался я.
– Скорее, один из тайных осведомителей. В мои обязанности входит выявление неблагонадёжных лиц и некоторые меры по их устранению… если всё зашло чересчур далеко.
– Похвально, – кивнул я. – Судя по тому, как сюда проникли – вы знаете толк в ремесле. Тот солдатик… что стоял у дверей… он жив?
– От того, что я с ним сделал, ещё никто не умирал. Немного поболит голова к вечеру, а утром он снова будет полон сил. Обещаю. Впрочем, плетей ему не избежать.
– Прекрасно. Тогда не будем задерживаться и покинем эти гостеприимные палаты.
– Я должен оставить вас первым. Мне бы не хотелось, чтобы тайна моего инкогнито открылась.
– Договорились. Достаточно и того, что вы мне помогаете. Но всё же… хотелось бы попросить ещё об одной услуге напоследок.
– Готов выполнить всё, что в моих силах.
– Вы должны знать причину, по которой мы здесь. Убийство настоятеля марфинского монастыря. С него всё завертелось. Есть ли у вас какие-то сведения, которые могли бы пролить больше света на это убийство?
– Я не всеведущ.
– И тем не менее… Вы здесь давно, знаете больше нас.
– Только маленький совет. На вашем месте я бы снова навестил место преступления…
– Прямо сейчас?
– А когда ещё? Утром вас начнут искать.
– Соглашусь.
– Вам стоит заново посетить монастырь и потолковать с тем, кто остался за настоятеля.
– С келарем?
– Да. При некотором везении обнаружите нечто любопытное.
– Подробнее не можете сказать?
– Лучше бы вам самому во всём убедиться. Самое главное: на улице вас будет ждать осёдланная лошадь. Это мой скромный подарок. Засим я прощаюсь, – сказал незнакомец и исчез за дверями.
– Прощайте, коллега, – только и успел произнести я вслед.
Так, первое затруднение решено. Путь на волю открыт. Для успокоения совести затащил тело караульного в комнату (нечего валяться в коридоре!) и убедился, что он жив. Солдата просто оглушили. Но причитающуюся порку заслужил: ворон на посту считать нечего. Ишь, со мной даже разговаривать не хотел, а таинственного незнакомца подпустил вплотную.
Замечательно, моя совесть чиста, все живы. Пора сваливать. По примеру агента Тайной канцелярии закутался в плащ, за неимением карнавальной маски отыскал в багаже широкополую шляпу. Не балаклава, но сойдёт. За шпагу, оставленную предусмотрительным визитёром, отдельное спасибо! Оружие есть оружие. Никогда не бывает лишним.
Бодрым шагом покинул заведение. На первом этаже хоть шаром покати: слуги давно легли почивать. Входная дверь запиралась на обычный засов, сейчас он был откинут – очевидно, моим избавителем.
Вот она свобода! Чуток ворованная, но лучше такая, чем никакой!
На повестке дня основной вопрос: куда? В Петербург под крылышко Ушакова? А я ему такой нужен? То-то. Самому надобно всё расхлёбывать, самому.
Незнакомец не обманул, у коновязи стояла осёдланная лошадка самого мирного нрава. Неужто повывел воевода здешних конокрадов? Для большинства оставленная без присмотра лошадь, да ещё и полностью осёдланная – всё равно, что брошенный в центре мегаполиса роскошный "мерин" с открытыми дверями и ключом зажигания в гнезде. Жаль, яблочка с собою нет, угостил бы, но кобыла и так беспрепятственно позволила мне оказаться в седле.
– Поехали, милая, – сказал я, трогая с места.
Ночь была холодной и звёздной, мне предстояла конная прогулка до монастыря. Каким образом там окажусь, как проникну внутрь, что буду говорить (келарь вполне мог знать о моём аресте – сплетни и слухи в маленьких городках распространяются моментально) – я пока понятия не имел и намеревался поступать в полном соответствии с заветами Наполеона. Главное ввязаться, а там видно будет.
На долю секунды промелькнула мысль навестить Ивана, узнать, как он и что, но потом исчезла. Я не собирался впутывать его в неприятности. Если меня застукают у него (а на месте полиции именно оттуда я бы и начал поиски беглеца), то Ване несдобровать. Пусть он роет по убийству князя и доказывает мою невиновность (от меня тут всё равно пользы не будет), а я воспользуюсь советом неведомого благодетеля и навещу настоятеля.
Шпага пришлась кстати, с ней было спокойнее. Ночные прогулки не всегда оказываются мирными. Гоп-стоп здесь развит не хуже, чем у нас в девяностых, одинокий всадник – потенциальная жертва. Но, случись что, за себя постою.
На улицах никого. Что ж, тем лучше: меньше свидетелей безумной скачки. Я не собирался загонять ни в чём неповинное существо, но времени мало, приходилось спешить.
Спящее Марфино осталось позади. Без единого огонька оно казалось вымершим городом-призраком. Где-то лаяли собаки, беззлобно, вяло и дежурно. Я был уже далеко.
Мне было никак не пробраться к монастырю, минуя выставленный после убийства настоятеля пост. Эх, некстати он тут оказался!
У рогатки маялся замёрзший солдатик. Выглядел он сумрачным и неприветливым. Кому охота караулить в тёмную и холодную ночь, да ещё в одиночестве?!
Я взял его нахрапом, не давая опомниться.
– Старший следователь СМЕРШ Елисеев по срочному делу. Мне нужно попасть в монастырь! Немедленно!
Солдат вытаращил глаза:
– Поздно же, сударь. Спят все!
– Молчать, скотина! – рявкнул я и для убедительности заехал ему сапогом по шапке. Треуголка упала на землю, но он не посмел нагнуться и подобрать её, лишь застыл, словно каменное изваяние.
В другое время меня бы замучила совесть за такое отношение к человеку, но сегодня слишком многое было поставлено на карту.
– Убирай рогатку! – снова рявкнул я, рассчитывая, что солдату будет не до размышлений.
– Слушаюсь, вашскородие! – молниеносно отреагировал боец.