Руки дрожали, и хотя расстояние было невелико, пуля ушла в сторону. Норманн лишь замер и тут же вернулся к ученому.
Остался последний выстрел.
Костя выдохнул, успокаивая дыхание, удобно перехватил рукоятку.
За спинами Сомохова и его противника викинг, лупивший Тоболя, упал, тут же снова вскочил, замахиваясь на лежащего. Бородатый битюг, ранивший Сомохова, все еще шел вперед…
Один выстрел!
Только один!!
И двое подымающих оружие врагов!
Холодный пот струился по шее, за ушами, волосы на загривке встали дыбом.
Костя потянул курок.
… Тут же за спиной громыхнуло.
Выстрел револьвера и дробовика слились в один.
Оба викинга синхронно отшатнулись, хватаясь за бока.
Клацнуло. Еще один выстрел дробовика!
Ближайший норманн рухнул.
Третий выстрел… Дальний бугай над телом Тоболя покачнулся, отшагнул и начал заваливаться назад.
Костя обернулся.
В проеме захваченного ими дома стоял Пригодько. Дробовик в его руках замер, ожидая новые цели. Лицо казалось напряженно опустошенным… Как и должно быть у стрелка на огневом рубеже.
Тыльной стороной ладони Малышев вытер сухие губы.
6.
– Ты что творишь? С какого рожна с бесноватыми этими сцепились?!
Костя заканчивал бинтовать посеревшего от потери крови Улугбека. Копье, вернее трофейный для норманн зупин, вошел неглубоко. Трехгранное острие не задело легкого, не раздробило костей. Даже артерию не задело. Но здорово разворотило мышцы да крови выпустило изрядно.
Противошоковый укол, стрептоциды, плотная повязка с фиксацией руки. Сомохов был в прострации. Глаза его затуманились от наркоза, тело обмякло. Костя надеялся, что повышенная регенерация, обещанная им после гака, справиться с раной лучше, чем его скромные познания в медицине. Хотелось так думать… И надо было искать врача. Лучше всего грека или мусульманина!
Улугбек Карлович, получивший несколько уколов обезболивающего, вяло препирался по поводу дальнейших действий. Археолог требовал уходить, убираться подальше от трупов викингов и разоренного логова перворожденных. Но даже последнему глупцу было ясно, что с такой раной он вряд ли выдержит дорогу. Пригодько уже страивал лежанку на втором этаже захваченного дома. Кнехты вязали носилки.
Костя скрипел зубами… Адреналин требовал выхода. Бестолковая схватка, едва не стоившая им потери Сомохова, выводила Малышева из себя.
Слова упрека, обрастая децибелами, балансировали на грани крика.
– Игорь! Рембо ты недоделанный! Ты хотя бы понимаешь, что если это все выплывет, нам не жить?!
Тоболь тряс головой. После падения на мостовую в голове Игоря здорово гудело.
– Чего?
Костя закачался от гнева:
– С какого… перепугу ты на викингов попер, Игорёк?! Мы ж с ними, если прознает кто, потом вовек не разберемся! Эти бородатые боровы по сотне родственников каждый имеет! И все придут с нас виру брать! Причем, постараются кровью, потому как победителю вся добыча побежденного достается. Понимаешь?!
– А?
– Ты меня слышишь?!
Тоболь отмахнулся:
– Не ори… Без тебя тошно, – он ощупал бок и ойкнул. – Сссуки… Ребро сломали… Еще и этот орет.
Малышев налился краской. Он набычился, собираясь наконец-то высказать все, что думает о бестолковом товарище, когда на плечо его легла ладонь Улугбека. Сомохов, пробовавший что-то хрипеть в оправдание Тоболя, молча указал в сторону соседнего дома.
Костя присмотрелся.
Тела мужчины и трех детей. Семья… Отец зарублен у входа. Один из малышей нашпилен на копье, второй, с разбитой головой, лежит чуть дальше. Третий, самый маленький, лет трех, рассечен надвое на полдороги от того дома до места схватки. Видимо, пробовал убежать. И почти сумел.
Костя заскрипел зубами. Он догадался. Сомохов подтвердил предположения:
– Норманны сюда минут десять как вышли… Взялись за дом побогаче. Зарубили хозяина, потом… – он дышал тяжело, с хрипом. – Потом женщины завизжали. В конце концов, из-за забора полетели дети… Викинги старались, чтобы они через дувал перелетали, и те, кто остался снаружи, ловили тела на копья. Веселились… Игорь не смог.
Тоболь, пошатываясь, поднялся. Подобрал свой меч, подошел к трупу того здоровяка, что чуть не отправил его к праотцам, и от души врезал ногой. Тело чуть дернулось. Игорь зарычал и вогнал меч в грудь. "Труп" изогнулся, заскреб ногами… и затих.
Тоболь медленно обошел лежащие тела, повторяя процедуру. Потом вернулся к товарищам.
– Чё кричишь? Эти никому ничего не скажут, – голос звучал глухо и чуть отстраненно. – Как Карлович?
Костя отмахнулся. Не до тебя. От усилий, потраченных на защитную для товарища речь, на повязке Сомохова проступили кровавые пятна.
Подошел Пригодько.
Игорь оперся о протянутую руку сибиряка, поплелся к дому. Пройдя метров пять, повернулся.
– Я, Костик, сюда, вот именно сюда, совсем не хотел. Таких приключений на мою задницу и там хватало… Но коли влип в х… войну эту, то говном становиться не буду… Детей резать не буду. И другим не дам.
Сомохов, снова провалившийся в прострацию, закашлялся.
Костя вздохнул и кивнул головой. Извинения… объяснения были приняты. Картина стала понятной. Они, попавшие в этот жестокий век пару лет назад, реалий местных войн уже хлебнули. Привыкнуть успели… Тоболь еще нет – думал категориями просвещенного времени.
Как же это объяснить? Без нервов и обид?
– Так здесь принято… Со своим уставом… Это ж викинги! Читал про них? Их женевским соглашениям не научишь.
Тоболь опустил голову, набычась:
– Надо будет, не только научу – у каждого на лбу вытатуирую!
Он пошатнулся, хватаясь за руку сибиряка, выпрямился, сплюнул и медленно пошел к разоренному логову похитителей Горового.
Когда в здание перенесли Сомохова, Костя предложил разместить ученого на втором этаже, в комнате с архивом.
Шкаф стоял все там же. Только вместо документов внутри его лежали обугленные, спекшиеся таблички и горстки пепла.
Улугбека Карловича уложили на груду набитых сеном матрасов и шкур. Щеки ученого ввалились, нос слегка заострился. Дышал ученый еле заметно.
– Не везет мне что-то сегодня, – вздохнув, философски резюмировал Костя.
– Не мне, а нам, – Тоболь поправил съехавший край повязки, уселся у входа и начал набивать магазин.
Малышев почесал переносицу и кивнул.
– Что в лоб, что по лбу.
7.
– Что делать будем? – Костя рассматривал в узкое окошко снующих по улице норманн.
Сопротивление защитников города, такое ожесточенное и яростное в ночи, к утру сошло на нет. Остатки ополчения еще пробовали цепляться за некоторые улицы, но организовать единый фронт, удержать противника в сплетениях улочек, им не удавалось. Редкие отряды вчерашних горшечников и каменщиков раз за разом откатывались от лавины, захлестнувшей Антиохию. Упорствующих уничтожали. Волна Христова воинства подминала под себя один дом за другим, оставляя после себя выбитые двери, порубленные косяки, развороченные ставни.
Те из защитников, кто был поумнее, давно покинули Антиохию. Ушли калитками, малыми воротами, спустились по веревкам со стен. Кто был еще и смел, увели своих воинов к цитадели, где сын погибшего эмира пробовал организовать оборону. Остальные бросали сабли и подымали руки, предпочитая рабство смерти. Щадили их редко.
Победители спешили насладиться триумфом.
Колонны штурмующих крестоносцев таяли быстрее, чем снег по весне. Все больше кнехтов и опоясанных рыцарей предпочитало грабеж сражению. Разбившись на группы, латиняне спешили туда, где могла таится большая добыча. Из захваченных домов выносили все – одежду, посуду, украшения. И особенно – еду! Замызганные кровью бородачи в порубленных кольчугах ломали руками пресные лепешки с не меньшим азартом, чем совсем недавно били врагов. В городе, пережившем многомесячную осаду, продовольствия оставалось немного, но у осаждавших его не было вовсе. Многие из христиан, понимая, что это место станет для них пристанищем надолго, заняв здание, сразу выбрасывали наружу жителей или их трупы. Причем, православные крестики армян, с надеждой протягиваемые новым хозяевам города, помогали всего лишь уберечь их обладателей от смерти, но не от потери имущества.
Божье воинство осваивалось. То тут то там согнанных в кучки жителей подводили к монахам или священникам, часто одетым в те же кольчуги и шлемы. Выбор был прост – или креститься или пойти под меч. Пару пробубненных молитв, протянутое распятие и… неумелые жесты антиохцев, повторяющих за пастырем. Тем, кто перешел в новую веру, вешали на шею деревянные крестики. Тех, кто оставался верным учению Магомета, рубили здесь же, отчего количество неофитов неуклонно росло. Но такое случалось лишь там, где в город вошли франки. Норманны, взявшие под свою руку большую часть верхнего города, не сильно озадачивались вопросом убеждения.
…Костя повторил вопрос.
Тоболь, ковыряющийся в пепле захваченной библиотеки, пожал плечами.
– На север, куда ваш друг уехал, нам сейчас не выбраться. Сам слышал, на подходе куча муслимов, – он с сожалением отложил обугленную пластину. – Но и тут сидеть нам не с руки. В самый раз под раздачу попадем… Думаю, будет правильным вернуться в лагерь, выждать день-два и пробираться обратно к побережью. Там все еще стоят корабли макаронников. За деньги они доставят нас поближе к капищу. Оттуда можно будет вернуться домой.
Костя покачал головой:
– Мы не выручили Горового.
– Зато этого спасли… Захара… – Тоболь потер переносицу и устало вздохнул. – Ты меня прости, Костик. Но весь ваш план – херня! Я думал, что вы тут в теме, но вижу, что в вопросах ты и твои приятели плавают…
Малышев недобро зыркнул на разговорившегося приятеля. Игорь сделал вид, что не заметил недовольства.
– Мы не знаем, куда идти дальше. Кругом война. Тут без башки остаться можно на раз-два. Пока еще. Заметь! Пока еще у нас есть успехи, даже победа какая-никакая. Так не будь дураком и постарайся сохранить ее! Вернемся в это… Как его там?! – он наморщил лоб. – А! Капище! Отправим Захара домой, меня…Я оттуда организую подвоз, ребят найду. И с новыми силами?
Костя с удивлением посмотрел на товарища.
– Мы же, вроде, это уже обсуждали. Наша цель тут – найти Горового. Пока у нас нет результатов, никто обратно не повернет.
– И где ты его искать собираешься?
Малышев выглянул на улицу. За дымами пожаров проглядывали окружающие город скалы.
– Где-то там, – он указал на северо-восток.
– С раненым на руках?
– Он вылечиться. Не из такого выкарабкивался.
Тоболь пожал плечами.
– Глупо. По-моему, надо…
Договорить ему не дали. Скрипнули доски лестницы. В комнату вбежал Пригодько.
– Что?
– Боэмунд!
Только сейчас Костя понял, что в какофонию боя вплелся топот десятков копыт.
– Мимо едет?
– Нет. Сюда!
Костя подхватил автомат и бросился наружу, успев остановить рванувшего следом Тоболя.
– Не спеши. Если тебя кто видел из норманн, то мог пожаловаться. Лучше не высовывайся.
Игорь щелкнул предохранителем автомата.
К счастью, оказалось, что предводитель лангобардов прибыл не для того, чтобы выяснять судьбу кого-то из своих воинов. В суматохе штурма целые отряды исчезали без следа.
Боэмунда интересовал человек, проведший в город армию.
Захар, не колеблясь, выступил вперед.
– Ты знаешь, как пробраться внутрь цитадели? – князь не стал ходить вокруг да около.
– Там трое ворот.
Сицилиец усмехнулся.
– Тайно пробраться и провести следом моих воинов? Так, как ты это сделал для нас на стенах?
Пригодько покачал головой.
– Меня не пускали туда. Ополченцы не должны были покидать стен.
Князь Тарентский нахмурился:
– Думай, армянин! Мне нужно попасть внутрь до того, как сельджуки приготовятся. Там все запасы, там казна!
Он начал теснить лошадью Захара. Скакун, чувствуя эмоции хозяина, нервно приплясывал.
– Мне НУЖЕН ход в цитадель!
Малышев не сдержался:
– Не требуйте от него невозможного, ваша светлость. Захар – оруженосец и христианин. Он и так сделал немало – открыл вам дорогу в город!
Последние слова он кричал уже прижатым к стене. Замызганные кровью телохранители, решив, что паломник проявил непочтительность к господину, своими щитами буквально впечатали Костю и Захара в стену забора.
Но слова дошли до князя.
– Он верный церкви?
Захар неловко перекрестился на латинский манер.
– И оруженосец?
– Рыцаря Тимо из Полацка. Наш господин пропал на пути к Антиохии, но мы не теряем надежды найти его, – Костя еле прохрипел это.
Боэмунд сделал знак. Русичей отпустили.
Тон сицилийца сменился.
– Ты, ведь, тоже оруженосец этого рыцаря?
– Верно.
Боэмунд задумался.
– Тогда я верю, что будь в ваших возможностях помочь мне во взятии цитадели, вы бы сами пришли ко мне.
Малышев склонил голову, подтверждая слова принца. Пригодько неловко кивнул.
Князь Тарентский скрипнул зубами.
– Мне следовало бы наградить вас, одарить золотом и землями? За то, что вы сделали сегодня?
Малышев выдержал тяжелый взгляд. Вопрос был риторический, да и тон высказывания пока еще совсем не походил на дружеский. Захар, уловив состояние друга, еле заметно положил правую ладонь на рукоятку револьвера.
– Не так ли?!
Костя решился:
– Это ваше право, мой принц.
Боэмунд ухмыльнулся:
– Скромность украшает даму, но не к лицу мужчине! На колени!
Он соскользнул с седла, на ходу вытаскивая меч.
Костя попробовал рвануться, но окружившие бородачи оказались быстрей. Плечи и руки сдавили тиски, ноги подогнулись от удара, мозолистые от весел ладони не дали упасть.
– Не на оба, а каждого на одно колено поставьте! – сицилиец шагнул ближе, занося меч над головами русичей.
Пригодько попробовал потянуть револьвер, но Костя, догадываясь о происходящем, несколкими словами успокоил друга. Хватка телохранителей на плечах и руках ослабла.
Сверху послышался характерный звук передёрнутого затвора калаша. Только этого не хватало!
– Тоболь! Убери автомат!!
– У него меч!
– Убери, я сказал.
Принц, уже не скрывая улыбки, поднял меч.
– За храбрость при взятии стен этой крепости, во имя Господа нашего, Иисуса Христа, святого Михаила и Георгия, дарую вам, благородные воины Константин и, – Боэмунд вопросительно глянул на Пригодько.
Тот промямлил:
– Захарий.
– И Захарий звания рыцарей. Служите делу Господа нашего и церкви христианской. Будьте опорой трона, защитой слабых и обездоленных. Не опозорьте того, кто дал вам это высокое звание… – он шлепнул лезвием меча по плечам склонившихся оруженосцев. – Снесите этот удар и ни одного более! Аминь.
Костя зашелся в кашле.
– Встаньте рыцари Константин и Захарий.
Русичи медленно встали.
Лицо лангобарда было серьезным:
– Золото на шпоры и пояса добудете сами. Город лежит перед вами, тут есть все, – он вложил меч в ножны и поправил фибулу, держащую плащ. – А теперь вспомните и выдайте мне все, что знаете о цитадели. Мне очень надо туда проникнуть… Побыстрей!
8.
Костя отрешенно вслушивался в неторопливую обстоятельную речь сибиряка. Тот что-то рассказывал о входах и выходах, хранилищах воды, расположении арсенала. Захар даже пробовал чертить на песке улицы, но Боэмунд знаком показал, что не нуждается в плане.
Малышев потер щеку.
Что же получается? Они теперь рыцари? Самые настоящие?
От осознания вверх по груди побежали волны теплой, детской радости.
Костя поправил себя. До "настоящего" не хватает надела земли, фьефа. Такие участки владельцы земель раздают в ленное владение. Пока Костя и Захар подходят под категорию рыцарей-бродяг. Но и это не так уж мало!
В груди плескался океан счастья.
Малышев встряхнул головой. О чем думает? Наверху раненый Сомохов загибается, проблем полно, а он радуется новому значку? Красивому пионерскому галстуку? Добрый дядя повязал красную тряпочку, и теперь сердце распирает гордость? Так что ли?
Других ассоциаций, нежели пришедшая из детства сцена со вступлением в пионерию, в голову не пришло.
Костя всмотрелся в принца Тарентского.
Очень даже сам в себе этот властитель мелкого княжества. Из всего, чем он, по мнению войска, должен был наградить тех, кто открыл ему дверь и Антиохию, ушлый сицилиец выбрал самый дешевый вариант. Понимает, что раздавая по триста марок отличившемуся, как это сделал граф Тулузский, вручивший такую сумму Танкреду за взятие стратегически важного монастыря на склоне, князь долго не протянет. Но и прослыть скрягой ему не с руки – уйдут люди к тому, кто пощедрее. Вот и выбрал такую награду, чтобы и значимой была и карман не обременяла.
Костя невольно расплылся в улыбке. А все равно!
Со стороны улицы к ним подошел немолодой викинг. Массивный, обстоятельный, седые усы опускаются на грудь, на руках золотое обручье, цепи. Вояка явно не из рядовых. За спиной здоровяка топала дюжина бойцов попроще. Дружинники при ярле? Костя повернулся, рассматривая гостя. Тот ждал, пока князь закончит обсуждение плана цитадели с новоявленным специалистом по Антиохии.
Наконец, Боэмунд заметил, что его ждут. Он умолк и повернулся к подошедшему.
– Привет тебе, славный сын великого отца, – пробасил здоровяк.
– Здравствуй, Асвальд сын Эрнольва.
Хмурое лицо здоровяка слегка разгладилось.
– Давно ли вы находитесь здесь, на этом месте, мой князь?
Сбоку петухом двинулся телохранитель:
– Кто ты такой, чтобы спрашивать ответы у конунга Востока?
Телохранители подвинулись ближе, ожидая угрозы, но здоровяк молчал.
Боэмунд движением руки остановил распалявшегося телохранителя, медленно осмотрел гостя. После чего решил задать встречный вопрос:
– Что-то тебя беспокоит, Асвальд? У меня всегда были добрые отношения с тобой и твоими родичами.
Здоровяк едва заметно склонил голову.
– Я не отниму много времени, князь. Там, – он показал лапищей за спину. – Лежит мой брат Торбрандт и его люди. Все мертвые. Зарублены мечом. Вернее, как кажется мне, прирезанные мечом. Одинаковые удары, крепкая рука. Я хочу знать, князь, не видел ли ты или твои люди тех, кто отправил в Вальгаллу моего братца? У меня к им пара дел.
Боэмунд посмотрел в сторону, указанную викингом, еле заметно взглянул на напрягшегося Малышева, после чего покачал головой:
– На подходе сюда мы разогнали отряд всадников, идущий в цитадель к выжившим тюркам. Немного их было, да и не видел я там богатыря, способного зарубить стольких славных воинов.
Асвальд набычился:
– Их кольчуги и тела пробиты почти наскозь, но стрелы неверные выдернули и забрали с собой… Ничего, они им больше не понадобятся! – тяжелая челюсть угрожающе выпятилась. – Ты окажешь мне любезность, мой князь, если укажешь, куда эти гады убрались.
Боэмунд махнул в сторону франкского сектора.