Древнеримская неделя равняется девяти дням, последний девятый день недели считается днем отдыха. Соблюдалось это негласное правило и в гладиаторских школах. В нундины кое-кого из гладиаторов отпускали погулять по Капуе. Все прочие воспитанники в этот день наслаждались отдыхом в стенах школы. Выходных дней с нетерпением ожидали и местные куртизанки, которых пропускали в обиталище гладиаторов на одну ночь, и плата за эту ночь никогда не была мизерной.
Обычно блудниц предоставляли лишь тем из гладиаторов, кто имел явные успехи в обращении с оружием, кто не нарушал внутренний распорядок и заслужил похвалу от корникулария Меттия. Имена всех отличившихся за неделю гладиаторов объявляли на вечернем построении в день, предшествующий нундинам.
Поскольку в древнеримском лунном календаре месяц состоял из трех девятидневных недель, то и на отдых у гладиаторов выпадало всего три дня в месяц.
За время моего пребывания в школе Лентула Батиата я успел приглядеться не только к особенностям быта людей, живущих в первом веке до нашей эры, но и к здешним женщинам. Я всегда был падок на женские прелести, а долгое воздержание от секса вызывало во мне бурное кипение половых гормонов, что порой толкало меня на необдуманные поступки и пробуждало во мне очень непристойные мысли. Первое, что мне сразу понравилось в здешних женщинах, это их одежда и прически. Древнеримская мода не признавала коротких стрижек у женщин, будь то свободная матрона или рабыня. У всех женщин волосы были длинные и очень длинные.
Невольницы в школе Лентула Батиата чаще всего заплетали свои волосы в косы или собирали их в пучок на затылке. Каждое утро делать себе красивую прическу у рабынь просто не было времени.
Знатные капуанские матроны частенько приезжали на виллу Лентула Батиата, чтобы поглазеть на тренировки гладиаторов. Эти высокородные дамы, сидя в тени портика, блистали своей прекрасной внешностью, и главным их украшением, без сомнения, являлись изысканные прически.
Стиль и покрой одежд здешних женщин пришелся бы по душе всякому модельеру и тем более ловеласу. В основе древнеримского стиля было длинное свободное одеяние из мягкой легкой ткани, крепившееся на плечах застежками и стянутое в талии тонким поясом. Впрочем, пояс мог находиться и прямо под грудью, если женщине так нравилось. Некоторые из матрон носили сразу два пояса: один на талии, другой под грудью. Такое одеяние называлось стола. Главной особенностью столы было наличие множества складок, которые каждая модница старалась уложить на своей фигуре таким образом, чтобы подчеркнуть все ее достоинства. Под столой знатные женщины носили длинную тонкую тунику. Женщины победнее надевали столу прямо на голое тело. Иногда к столе пришивали рукава для выхода из дома в прохладную погоду.
Поверх столы римлянки накидывали паллу, это широкое одеяние служило им плащом.
Куртизанки и женщины из простонародья ходили повсюду в одних туниках из шерстяной ткани. Туника непременно имела пояс, благодаря которому фигура женщины выглядела стройнее. Длинная повседневная туника небогатой горожанки имела разрезы по бокам примерно до середины бедра, иначе женщине было бы затруднительно подниматься по ступеням, приседать и делать широкие шаги при ходьбе.
Туники куртизанок были очень короткие, иногда с бахромой, иногда с короткими рукавами, но непременно самых ярких расцветок, чтобы издали привлекать внимание мужчин. Плащи у блудниц были такие же яркие, даже свои сандалии эти служительницы разврата окрашивали пурпуром или киноварью.
Столы и паллы при всей своей длине все же не могли скрыть прелестные округлые формы здешних красавиц, поскольку при ходьбе и при малейшем дуновении ветерка легкие ткани этих одежд, плотно облегая женский стан, выдавали все его соблазнительные изгибы. Стола представляла собой просто широкий прямоугольный отрез ткани, который женщина набрасывала на себя, закрепляя его фибулами на плечах. При этом ее левый бок оставался совершенно открытым для нескромных мужских взглядов.
Если среди рабынь Лентула Батиата симпатичных было немного, то среди гражданок Капуи, приходивших поглядеть на учебные схватки гладиаторов, практически каждая вторая отличалась изумительной красотой. Некоторые из матрон имели столь совершенные черты лица и такую великолепную фигуру, что от них было невозможно оторвать взгляд. Частенько во время передышек, сидя где-нибудь во дворике на скамье, я пожирал глазами этих прекрасных женщин, которые казались мне античными богинями! Кровь закипала во мне от одной мысли об обладании на ложе любой из этих красавиц!
Воительниц из школы Тита Карнула привезли на виллу Лентула Батиата перед самым ужином. Амазонок было больше двадцати. Как правило, они сами выбирали себе любовников из числа гладиаторов во всех школах Капуи. Одни из этих молодых женщин, обреченных на кровавое ремесло, находили себе постоянного возлюбленного. Другие - и таких было большинство - встречались с разными любовниками, желая с головой окунуться в разврат, дабы хоть как-то отвлечься от безрадостной действительности, не сулившей амазонкам ничего хорошего.
Кроме моего приятеля Диомеда, встречавшегося с одной и той же любовницей-амазонкой, еще несколько гладиаторов нашей школы имели постоянных возлюбленных из числа амазонок. Одним из этих гладиаторов был Спартак. Возлюбленную Спартака звали Ифесой. Она, как и Спартак, была родом из фракийского племени одрисов.
Лет десять тому назад римляне завоевали царство одрисов в Родопских горах. С той поры на рабских рынках Италии появилось довольно много рабов-фракийцев мужчин и женщин.
В нундины ужин гладиаторов, заслуживших поощрение от ланисты Меттия, был особенно обильный, поскольку вместе с этими счастливчиками трапезничали и приехавшие в гости женщины-воительницы из школы Тита Карнула. На этом ужине и завязывались предварительные знакомства между гладиаторами и амазонками. С какой завистью еще совсем недавно я смотрел на тех воспитанников, кому выпала удача отужинать за одним столом с молодыми женщинами. И вот я сам вдруг оказался в этой особой трапезной, стены которой были расписаны фигурами совокупляющихся фавнов и нимф.
От волнения кусок не лез мне в горло. Воительницы из школы Тита Карнула оказались все, как на подбор, очень хороши собой. Это были крепкие гибкие молодые женщины, самой старшей из которых было чуть больше двадцати пяти лет, а самой младшей еще не исполнилось и двадцати.
Я жевал мясную отбивную, то и дело прикладываясь к кружке с виноградным вином, а сам неприметным оком разглядывал юных амазонок, быстро тараторивших на латыни и весело смеющихся над грубоватыми шутками моих товарищей по оружию. Мой взгляд невольно приковывался к Спартаку и к сидевшей рядом с ним красивой фракиянке с тонким прямым носом, серо-голубыми очами, чувственными устами и копной распущенных по плечам волос цвета спелой пшеницы. Спартак и Ифеса негромко беседовали о чем-то своем, не обращая внимания на царящий вокруг шум и гам.
- А это мой друг Андреас! - Сидевший рядом со мной Диомед похлопал меня по плечу. Затем, наклонившись к моему уху, Диомед негромко шепнул: - Очнись, глупец! Напротив нас сидят моя Лоллия и ее подруга Фотида.
Я перевел взгляд на девушек и постарался улыбнуться им.
Светловолосая голубоглазая Лоллия была прелестна и женственна, а ее белозубая улыбка могла очаровать кого угодно. Фотида имела оливковый цвет кожи и темно-каштановые вьющиеся волосы. Чертами овального лица, формой носа и глаз Фотида поразительно походила на Регину. Даже цвет волос Фотиды был точно такой же, как у Регины. Хотя полного сходства между этими двумя женщинами, разделенными временным пространством в двадцать веков, все же не было. Прямой нос Фотиды был заметно крупнее, чем у Регины, ее губы были пухлее, особенно нижняя, а лоб был более выпуклым. Глаза у Фотиды были темно-синего оттенка, а у Регины цвет глаз был светло-карий. Длинные завитые локоны свисали у Фотиды с висков, обрамляя ее красивое непроницаемое лицо, на котором не было заметно и тени улыбки.
- Твой друг всегда так молчалив? - с улыбкой обратилась Лоллия к Диомеду.
- Андреас впервые на таком застолье, - ответил Диомед, - поэтому… э-э… он слегка смущается при виде стольких красавиц! Андреас и в школе-то у нас пребывает всего два месяца.
- Мне нравится этот молчун, - громко заявила Фотида, не спускавшая с меня своих пристальных глаз. - Я хочу трахаться с ним! Это можно устроить, Диомед?
Я едва не поперхнулся вином после сказанного Фотидой. Что и говорить, нравы у этих амазонок просты и непосредственны!
- Конечно, можно! - Диомед снова похлопал меня по плечу. - Андреас - жеребец, что надо! Фотида, тебе нужно лишь раздвинуть ноги пошире, а уж Андреас отымеет тебя так, что останешься довольна!
- Надеюсь, член у него большой? - с серьезной миной на лице поинтересовалась Фотида.
- С этим орудием у Андреаса все в порядке, - заверил Диомед Фотиду, - если он вгонит в тебя свою дубину…
- Давай обойдемся без этих подробностей, милый, - прервала Диомеда Лоллия. - Пусть Андреас расскажет нам о себе. Откуда он родом?
Пришлось мне напрягать свои мозги, чтобы вступить в беседу с двумя подругами-амазонками. Если со склонениями и спряжениями в латинских фразах у меня все уже было в порядке, то с местоименными прилагательными и функциями латинского аблатива я еще то и дело путался. К тому же мне порой не хватало выученных латинских слов, чтобы полнее выразить какую-нибудь свою мысль. К счастью, Диомед оказывал мне поддержку, весьма кстати дополняя мою речь нужными словами при каждой долгой паузе.
Я наговорил Лоллии и Фотиде, будто моей родиной является Заальпийская Галлия, что мой отец взял в жены гречанку, поэтому у меня греческое имя и мне знаком греческий язык. Далее я наплел, что в рабство к римлянам угодил, приехав в город Массилию в ту пору, когда тамошние греки затеяли войну с галлами из племени катуригов. Римляне же помогали массалиотам победить катуригов. Для греков, как и для римлян, все галлы одинаковы, поэтому меня обратили в рабство, едва я появился в Массилии с торговым караваном отцовского брата.
- Андреаса должны выкупить из неволи, ведь его отец видный человек у галлов, - вставил Диомед, повторяя байку обо мне, которая ходила среди гладиаторов с первого дня моего пребывания в школе Лентула Батиата.
Благодаря Фотиде, которой не терпелось совокупиться со мной, моя беседа за столом получилась очень непродолжительной. Впрочем, я был не в обиде на Фотиду за это. Меня самого сжигало сильнейшее желание соития с нею, ведь по сути дела я видел перед собой не Фотиду, а Регину. Мы с Фотидой удалились из трапезной в числе первых. Вместе с нами это вечернее застолье покинули здоровяк Эномай и с ним темнокудрая атлетически сложенная амазонка в такой полупрозрачной тунике, что все ее интимные прелести можно было разглядеть без особого труда.
- Как ее зовут? - спросил я у Фотиды, кивнув при этом на спутницу Эномая.
- Эмболария, - ответила Фотида и слегка усмехнулась. - Что, мальчик, и тебе приглянулась эта геркулесоподобная самнитка? Андреас, в руках Эмболарии столько силы, что ты просто задохнешься в ее объятиях! К тому же Эмболария по уши влюблена в Эномая и, кажется, взаимно.
Для интимных утех гладиаторам предоставлялись комнаты в каменном флигеле, примыкавшем под прямым углом к нашей длинной мрачной казарме. В этом же флигеле находилась баня для женской прислуги. В каждый выходной день баню прогревали, поскольку нундины считались прежде всего банным днем.
Прежде чем уединиться в отдельном помещении с широкой кроватью, я и Фотида отправились в баню. Наше совместное с ней омовение в бассейне с теплой водой завершилось сначала объятиями и поцелуями, а затем и самым неистовым совокуплением, на какое способны двое изголодавшихся по этому людей.
Добравшись до постели, мы продолжили начатое в бане, но уже без суеты и спешки. Здоровая пища, физические упражнения и ежедневное долгое пребывание на свежем воздухе напитали меня такой неиссякаемой силой, какой у меня не бывало в моей обычной московской жизни даже в период летних каникул. Конечно, меня еще подстегивало и то, что Фотида имела необычайное сходство с Региной.
В минуты отдыха я расспрашивал Фотиду о том, как живется женщинам-гладиаторам в школе Тита Карнула.
Выяснилось, что Фотида занимается кровавым ремеслом уже четвертый год и по любым меркам считается опытной воительницей. Фотида показала мне шрамы на своем теле, оставленные оружием и когтями хищных зверей. Еще Фотида призналась мне, что уже трижды лежала поверженная на песке арены, но всякий раз ее спасало от смерти милосердие зрителей.
"Бесконечного везенья быть не может, - хмуро молвила Фотида, лежа рядом со мной и положив руку на мою грудь. - Рано или поздно более ловкий гладиатор сразит меня в схватке, или я умру, лишившись однажды милости толпы. Поэтому я не понимаю Ифесу и Эмболарию, которые строят какие-то жизненные планы, встречаясь здесь со своими возлюбленными, которые точно так же постоянно рискуют жизнью на арене. У гладиатора нет будущего. Точку в нашем недолгом жизненном пути ставит меч или трезубец".
ГЛАВА ШЕСТАЯ
МЕЧ ИЛИ ТРЕЗУБЕЦ
Едва я успел отметить свое двухмесячное пребывание в школе Лентула Батиата, как на меня нежданно-негаданно свалилась напасть, грозящая мне смертью. В Капуе умер от болезни какой-то богатый патриций, сыновья которого решили почтить умершего родителя священным жертвоприношением, то есть поединком гладиаторов в день похорон. Этот старинный обычай римляне переняли от этрусков еще на заре своей истории. По прошествии нескольких веков священный обряд пролития крови в честь подземных богов превратился в публичное увеселительное зрелище, на которое приглашались все желающие.
Обычно родственники умершего сами организовывали схватки гладиаторов на тризне, если им позволяли средства. Но бывало и так, что поединки бойцов обговаривались в завещаниях, тогда их проведение требовало от родственников точного соблюдения последней воли покойного.
Так случилось и на этот раз. Умерший патриций Тит Цезоний Приск славился необузданным распутством, и больше всего он любил созерцать поединки обнаженных молодых женщин. В своем завещании Тит Цезоний Приск особо отметил, чтобы на его похоронах сошлись в поединке две молодые женщины против двоих юношей. Причем в этом же завещании обоим сыновьям Цезония Приска было предписано заключить пари. Одному из сыновей надлежало выбрать для схватки двух амазонок, другому подыскать двоих юношей-гладиаторов. Огромное состояние Цезония Приска, по завещанию, должно было перейти к тому из его сыновей, чья пара гладиаторов победит в погребальной схватке.
Старший из сыновей Цезония Приска поспешил в школу Тита Карнула, где имелся широкий выбор опытных в обращении с оружием женщин. Младший из наследников объявился в школе Лентула Батиата, обратившись за содействием к нему самому. Поскольку, по завещанию, против двух амазонок должны были сражаться не зрелые мужи, а юноши, то Лентул Батиат порекомендовал наследнику выбрать для погребального поединка меня и Диомеда. Мы оба были еще новичками, но в то же время, по мнению ланисты, по ловкости мы превосходили всех остальных тиронов.
Публий Цезоний Приск пожелал взглянуть на нас с Диомедом. Я и Диомед сразились на глазах у гостя в учебном поединке сначала на мечах, затем как лаквеатор и секутор. Причем с трезубцем и петлей пришлось выйти мне против тяжеловооруженного Диомеда, так пожелал Лентул Батиат. Мы с Диомедом показали все свои навыки по владению оружием. Гость остался доволен увиденным и выбрал нас двоих для священной схватки у могильного холма.
Поскольку эта схватка должна была состояться уже завтра, меня и Диомеда освободили от всех тренировок. Лентул Батиат велел нам получше выспаться, чтобы во время поединка у нас не дрожали руки и реакция была быстрой.
"Не робейте, удальцы! - ободряюще сказал нам Лентул Батиат. - Вы уже всему обучены, а опыт - дело наживное. Завтра прикончите двух бабенок и вернетесь в школу победителями! После первой же схватки насмерть тирон становится настоящим гладиатором!"
Если днем мне удалось поспать до обеда, то ночью я никак не мог уснуть. Мысль о том, что, быть может, уже завтра я буду убит в схватке, повергала меня в уныние и напрочь отгоняла всякий сон. Я ворочался с боку на бок на своей жесткой постели и не мог понять, как Диомед может дрыхнуть и сладко похрапывать накануне смертельного поединка. Мысленно я молил провидение о том, чтобы завтра утром Спартак организовал мятеж в школе Лентула Батиата, ведь по ходу древней истории это должно было случиться в этом году! Мне казалось, что от неминуемой смерти в поединке меня может спасти только восстание гладиаторов. В собственные силы и сноровку я не верил, ибо совсем недавно сидел за столом с женщинами-воительницами, физическая крепость которых сразу бросилась мне в глаза. Можно было не сомневаться в том, что старший брат Публия Цезония Приска отберет для завтрашней схватки самых сильных и опытных амазонок в школе Тита Карнула.
Утром меня и Диомеда разбудили раньше, чем всех остальных воспитанников школы. Нас накормили сытным завтраком, нарядили в серые шерстяные туники. После чего в скрипучей двухколесной повозке, запряженной парой мулов, нас повезли с виллы Лентула Батиата навстречу неизвестности. Вместе с нами отправились верхом на конях ланиста Меттий и трое стражников, вооруженных мечами и копьями. На облучке повозки сидел молодой слуга Лентула Батиата, по имени Прокул.
Лето уже началось, и дни стояли очень жаркие. Однако этот наступивший день выдался ветреным и прохладным.
Шуршали под порывами ветра кусты терновника и барбариса, густо росшие вдоль дороги; шелестели частой дрожью листья буков и платанов, а острые темно-зеленые верхушки кипарисов гнулись и качались на ветру с ровным тягучим шумом.
Меня колотила сильная дрожь, поэтому я то и дело прижимался к теплому боку Диомеда. Дно возка было выстлано сухим сеном, которое неприятно кололо мне голые ноги. Живя среди древних римлян, я никак не мог привыкнуть к их одежде, тоскуя по брюкам и джинсам.
Мы проехали не более трех миль и остановились на лужайке, окруженной невысокими холмиками, в которых с первого взгляда можно было распознать давние захоронения. Лужайка была полна народу, мужчин и женщин, одетых в темные траурные одежды. В центре лужайки возвышалась конусообразная пирамида из жердей и брусьев, на вершине которой покоилось завернутое в белый саван тело мертвого патриция Цезония Приска.
Наше появление было встречено заметным оживлением в многочисленной людской толпе, которая разом прихлынула к тому месту, где остановилась наша повозка. Нас разглядывали как каких-то диковинных зверей в клетке. Звучали мужские и женские голоса, шумно обсуждавшие меня и Диомеда, высказывались различные предположения относительно исхода предстоящего погребального поединка, делались ставки.
Не прошло и двадцати минут, как на поляну въехала другая повозка, тоже двухколесная, но запряженная рыжей мосластой кобылой. В повозке сидели две молодые женщины в коротких туниках, с волосами, убранными на затылке в длинный хвост. Это прибыли наши соперницы из школы Тита Карнула. Их тоже сопровождали четверо стражников верхом на конях.