Любопытные из толпы чуть ли не бегом устремились к этому возку, желая получше рассмотреть прибывших амазонок. При этом граждане толкались и наступали друг другу на ноги, знатные матроны громко взвизгивали, когда какую-нибудь из них ненароком сбивали с ног. Над всем этим скопищем людей витали нетерпение, азарт и радостное предвкушение созерцания любимого зрелища.
Я услышал, как возница Прокул сказал ланисте Меттию, глянув на затянутое тучами небо:
- Если начнется дождь, то погребальный костер может и не разгореться. Не зря ли мы приехали сюда?
- Погребальный костер, может, и не разгорится, коль хлынет дождь, - ответил Меттий, спрыгнув с коня, - но священная схватка состоится в любом случае. Ты думаешь, эти полтыщи горожан пришли сюда в такую рань, дабы почтить умершего Цезония Приска? Как бы не так! - Меттий криво усмехнулся. - Толпа этих патрициев и торговцев сбежалась сюда с единственным желанием поглазеть на поединки гладиаторов.
Оружие для поединков такого рода обычно предоставляют родственники умершего, так было и на этот раз.
Меттий придирчиво осмотрел доспехи и оружие, принесенные слугами Публия Цезония Приска, потом он велел нам с Диомедом начинать готовиться к смертельной схватке. Мне предстояло сражаться с оружием лаквеатора в руках. Диомед должен был выйти на поединок, снаряженный как секутор.
Помогая нам облачаться в боевые доспехи, Меттий спокойным голосом наставлял каждого из нас, напоминая о приемах и уловках, которые мы отрабатывали в школе на изнурительных тренировках. Меттий вновь заострял наше внимание на способах защиты при получении серьезной раны, а также указывал нам, в какие точки тела надлежит разить наших соперниц, чтобы покончить с ними без долгой борьбы.
Я слушал Меттия, молча кивая головой, а у самого поджилки тряслись от страха. И было отчего, ведь мне предстояло своей рукой убить женщину-гладиатора, чтобы самому выйти живым из схватки. Мне предстояло впервые попытаться самому убить человека!
Едва я рассмотрел двух амазонок, против которых предстояло выйти мне и Диомеду, как сердце мое от ужаса и отчаяния сжалось в груди. Невдалеке от нас стояли с оружием в руках, широко расставив мускулистые ноги, две рослые женщины-воительницы. Это были Фотида и Эмболария. Первая была вооружена прямым самнитским мечом и большим прямоугольным щитом, вторая была с трезубцем и сетью в руках.
"Ну, здравствуй, Фотида! - с тоскливой обреченностью подумал я, мысленно простившись с жизнью. - Довелось-таки опять нам встретиться с тобой!"
Сомнений в том, что мне придется биться в паре с Фотидой, у меня не было никаких. Поскольку Эмболария имеет легкое вооружение, как и я, значит, ее противником будет Диомед. Если двух секуторов вполне могут поставить в пару для поединка, то двух гладиаторов, вооруженных трезубцами, в пару никогда не ставят. Неизменным противником легковооруженного гладиатора является секутор.
Фотида тоже узнала меня с первого взгляда. Прежде чем надеть на голову самнитский шлем, она поприветствовала меня быстрым жестом.
По жребию, первыми выпало сражаться Диомеду и Эмболарии.
Толпа зрителей сгрудилась возле погребального костра, образовав широкий полукруг. Перед зрителями цепью встали вооруженные стражники. В центр этого полукруга вступили Диомед и Эмболария.
Глашатай зычным голосом зачитал завещание покойного Цезония Приска, воздав хвалу его сыновьям, выполняющим волю умершего родителя со скрупулезной точностью, не считаясь с денежными затратами.
Едва глашатай умолк, как тут же прозвучал двойной свисток, - это был сигнал к началу поединка.
Диомед и Эмболария, разведенные ланистами в разные стороны, после сигнала начали сходиться, взяв оружие на изготовку.
Эмболария, несмотря на свое могучее телосложение, двигалась легко и быстро, как пантера. Из одежды на ней была лишь темная набедренная повязка и широкий кожаный пояс, на котором висел кинжал в ножнах. Ноги самнитки были защищены бронзовыми поножами, а ее левая рука была закрыта от кисти до плеча кожаным нарукавником с металлическими бляхами. В правой руке Эмболария держала трезубец, то и дело совершая им обманные выпады вперед. В левой руке у нее была сеть с широкими ячейками, развернутая для броска.
Диомед отбивал щитом удары трезубцем, двигаясь по кругу и внимательно следя за сетью в руке самнитки. Диомед знал, что Эмболария очень опытный боец. За три года выступлений на арене Эмболария ни разу не была серьезно ранена, неизменно выходя победительницей из всех поединков.
Затаив дыхание, я следил за действиями Диомеда и за стремительными перемещениями его соперницы. Стоявший рядом со мной ланиста Меттий вполголоса комментировал мне каждый шаг и каждую уловку Эмболарии, наглядно поучая меня на примере ее тактических действий, как нужно сбивать противника с толку, как вернее погасить его наступательный порыв.
Кружа вокруг Диомеда, Эмболария уловила-таки удобный момент и накинула на него свою сеть. Диомед забился под сетью, как птица в силке. Ему удалось высвободить голову и правую руку, разрезав сеть мечом. Теперь Диомед мог защищаться, хотя сеть, опутавшая его стан и ноги, мешала ему двигаться. Эмболария смело сблизилась с Диомедом, приняв на зубья своего трезубца удар его меча. В следующий миг самнитка сделала подножку Диомеду, и когда тот упал на траву, она выхватила кинжал и одним быстрым движением перерезала ему горло. Диомед захрипел, выпуская изо рта кровавую пену. Через минуту он испустил дух.
Подняв трезубец над головой, Эмболария горделиво прошлась по кругу под приветственные крики зрителей, сделавших на нее свои ставки. Затем самнитка удалилась с лужайки. Два раба из свиты сыновей покойного патриция, схватив за ноги мертвого Диомеда, уволокли его куда-то с глаз долой.
- Пора, дружок! - Меттий встряхнул меня за плечи своими сильными руками. - Не суетись понапрасну. И не робей! Помни, пока трезубец в твоих руках, ты неодолим.
Я проглотил подступивший к горлу комок и на негнущихся ногах зашагал к тому месту на поляне, где до меня стоял Диомед в ожидании свистка ланисты.
На другую сторону зеленой лужайки через расступившуюся толпу вышла Фотида в шлеме с глухим забралом, с поножей на левой ноге, со щитом на левой руке. На ней также были лишь набедренная повязка и кожаный пояс. В ее опущенной вдоль бедра правой руке поблескивал холодным блеском прямой самнитский меч.
Несколько долгих мгновений я и Фотида стояли друг против друга, разделенные расстоянием примерно в двадцать шагов. Я мысленно умолял Господа Бога, чтобы машина времени сейчас же выдернула меня из этой безжалостной эпохи в милый моему сердцу двадцать первый век! Однако в окружающей меня действительности ничего не изменилось, если не считать прозвучавшего двойного свистка, после которого Фотида уверенно двинулась ко мне, слегка поигрывая мечом.
Чувствуя себя зверем, загнанным в угол, я решил драться за свою жизнь до последней возможности. Привычным движением расправив веревочную петлю, я стал раскручивать ее левой рукой, чтобы в подходящий момент заарканить свою противницу. При этом я начал движение по кругу, делая обманные выпады трезубцем, как учил меня Меттий. Я, пожалуй, слишком суетился, норовя поранить трезубцем правую незащищенную ногу Фотиды. В свои удары трезубцем и в стремительные хаотичные броски я вкладывал много сил, поэтому быстро запыхался. Фотида без особого труда сдерживала мой натиск, изредка совершая контрвыпады. Она явно не собиралась растрачивать силы впустую, ведь на ней было тяжелое вооружение.
Раз за разом я бросал петлю, норовя зацепить ногу или правую руку Фотиды, но мне не хватало ловкости для этого. К тому же я действовал с неудобной левой руки. Когда Фотида перешла в наступление, то мне пришлось бросить веревку, ставшую лишь обузой.
Не имея щита и доспехов, я старался все время выдерживать дистанцию. Фотида же, наоборот, постоянно шла на сближение, умело парируя мечом неловкие удары моего трезубца. На какой-то миг утратив бдительность, я тут же получил легкую резаную рану в бедро. Ощутив резкую боль и струйки крови на коже, я запаниковал в душе. Печальная участь Диомеда маячила перед моим мысленным взором, мешая мне сосредоточиться на схватке.
Между тем Фотида теснила меня все увереннее. Острие ее быстрого меча еще дважды нанесло мне колотые раны в предплечье правой руки и в грудь пониже ключицы. Боль и страх совершенно парализовали мой разум. Я беспорядочно размахивал трезубцем, стараясь отогнать от себя неуязвимую и ловкую Фотиду. Уворачиваясь от сверкающего клинка Фотиды, я носился по лужайке взад-вперед под негодующий гул толпы. Зрители ожидали от меня доблестного сопротивления, а не трусливой беготни. Несмотря на свое тяжелое вооружение, Фотида не отставала от меня. Она действовала, как опытный старый волк, загоняющий молодого оленя.
Удары меча Фотиды сыпались на меня один за другим. Я отражал их трезубцем, то и дело пятясь назад. Превосходство Фотиды надо мной было столь подавляющим, что я не видел никаких шансов на спасение. Смерть уже смотрела мне в глаза! Толпа шумела и неистовствовала, подгоняя Фотиду и требуя от нее поскорее покончить со мной!
Настигнув меня в очередной раз, Фотида сделала обманный замах мечом, а сама с силой толкнула меня щитом в грудь. Я оказался лежащим на истоптанной траве, трезубец выпал из моих рук. Я так обессилел от этой беготни, что быстро вскочить на ноги уже не смог. Стоя на коленях и с трудом переводя дыхание, я потянулся к трезубцу… В этот миг на мою голову обрушилась какая-то тяжесть, и я провалился в темноту.
Очнулся я уже в казарме гладиаторов в той комнате, что была моим жилищем в последние два месяца. Рядом со мной находились лекарь и ланиста Меттий. Они что-то оживленно обсуждали, но, увидев, что я открыл глаза, мигом прекратили свой разговор.
- Хвала Марсу, очухался! - радостно произнес Меттий и легонько похлопал меня по щеке. - Повезло тебе, дружок. Ты выжил в безнадежном поединке! Благодари за это Фотиду. Она оглушила тебя щитом, а потом сделала вид, будто перерезала тебе горло.
Я коснулся рукой своей шеи, нащупав на ней тугую повязку из длинных лоскутов тонкой ткани.
- Не беспокойся, дружок, - улыбнулся Меттий, заметив испуг на моем лице, - рана на твоей шее не опасная. Фотида знала, как надо резать, чтобы не убить, а лишь вызвать кровотечение.
- Похоже, Фотида не равнодушна к этому молодцу, - с усмешкой заметил лекарь, складывая в небольшой сундучок какие-то склянки и баночки со снадобьями. - Удивительное дело! Я-то думал, что у Фотиды в груди не сердце, а камень.
- Это хорошо, что Фотида влюбилась в Андреаса, - сказал Меттий. - Благодаря этому Лентул Батиат получил двойной прибыток. Ему заплатили две тысячи сестерциев за участие Андреаса в погребальном поединке. Поскольку счастливчик Андреас остался жив, то он со временем опять сможет выйти на поединок и снова принесет денежный доход Лентулу Батиату.
- Такие фокусы возможны только на погребальных схватках, - заметил лекарь. - На арене амфитеатра любого павшего гладиатора перед тем, как уволочь его в мертвецкую, лорарии прижигают раскаленным железом. И тех, кто подает признаки жизни, тут же добивают.
- Ну, мне-то ты можешь об этом не рассказывать! - беззлобно проворчал Меттий, грубовато подталкивая лекаря к выходу из комнаты. - Я сам восемь лет был гладиатором, покуда не получил свободу за храбрость на арене. Собак-лорариев я всегда ненавидел и ненавижу!
Меттий и лекарь вышли в коридор, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Я услышал, как снаружи лязгнули запоры. Удаляясь по гулкому коридору, эти двое продолжали вести неспешную беседу. Постепенно их голоса затерялись в отдалении.
Я лежал на постели под теплым одеялом в тишине и полумраке. В голове моей, словно заноза, засела нудная тупая боль. Во всем моем теле была такая слабость, что я с трудом смог пошевелить руками, поправляя на себе одеяло. Итак, я вышел живым из первого смертельного поединка, хотя по всем раскладам должен был умереть, подобно бедняге Диомеду. Я уцелел, поскольку Фотида пощадила меня. Отныне я был в долгу перед Фотидой.
При мысли о Диомеде из моих глаз потекли обильные горячие слезы. Я сознавал, как теперь мне будет одиноко без него. Еще я понимал, что рано или поздно со мной случится то же самое, что и с Диомедом. Когда-нибудь и моя жизнь оборвется от удара мечом или трезубцем.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СХВАТКА НА АРЕНЕ
Видя, что мои раны быстро заживают, ланиста Меттий уже через неделю заставил меня выходить на учебные поединки.
Дни проходили за днями, но тоска по погибшему Диомеду по-прежнему терзала мою душу. Вскоре ко мне подселили молодого фракийца Реса, с которым у меня были приятельские отношения. Рес уже почти год находился в школе Лентула Батиата. Ему довелось поучаствовать в двух смертельных поединках, и оба раза его уносили с арены чуть живого.
Лекари и массажисты в нашей школе узнавали Реса где угодно. В свое время они потратили немало времени и сил, чтобы поставить его на ноги. Ланиста Меттий благоволил к Ресу, поскольку тот был самым способным из гладиаторов, владеющих трезубцем. Рес считался одним из близких друзей Спартака, сплотившего вокруг себя всех земляков-фракийцев.
Начало лета каждый год знаменовалось в Капуе праздником местных коллегий мельников и пекарей. Городские магистраты по этому поводу устраивали любимое народное зрелище - бои гладиаторов. Все капуанские гладиаторские школы выставляли бойцов на деньги из городской казны и на взносы от мельников и пекарей. Схватки гладиаторов чередовались с травлями хищных зверей и ристаниями колесниц. Эти зрелища обычно продолжались три-четыре дня.
По разнарядке, поступившей от городских эдилов, школа Лентула Батиата должна была выставить две группы секуторов по двадцать человек в каждой. Одна группа гладиаторов должна была иметь самнитское вооружение, другая должна была выйти на арену с фракийским вооружением. Битва между секуторами-самнитами и секуторами-фракийцами была излюбленным зрелищем здешнего плебса. В Капуе среди зрителей имелись даже своеобразные партии поклонников "самнитов" и "фракийцев".
Я совсем не обрадовался, узнав от ланисты Меттия, что по воле Лентула Батиата меня зачислили в отряд секуторов-фракийцев, в составе которого мне предстояло выйти на арену с оружием в руках. Мне служило утешением лишь то, что в этом же отряде "фракийцев" оказался и Спартак.
"В схватке буду держаться поближе к Спартаку, тогда, может, и уцелею", - решил для себя я.
Два дня, остававшиеся до сражения в амфитеатре, были наполнены приготовлениями к этому кровавому представлению. Лекари вновь и вновь осматривали гладиаторов, отобранных на групповой бой, давали им советы, как не потянуть сухожилия при занятиях борьбой, врачевали давние затянувшиеся раны, еще отдающие ноющей болью при непогоде.
В школу Лентула Батиата на двух повозках привезли новенькое оружие и пахнущие свежевыделанной кожей ремни и доспехи. Все это было куплено устроителями праздника. Осмотр оружия и примерка шлемов и доспехов заняли у гладиаторов добрых полдня. После чего мечи и кинжалы передали маникариусу для заточки. Маникариус и его помощники занимались починкой оружия и доспехов в школе Лентула Батиата. Их работа была столь же важна, как и труд лекарей, докторов и корникулариев.
Все эти люди содействовали тому, чтобы гладиаторы смогли доставить удовольствие толпе, убивая и калеча друг друга на арене.
Когда наступил праздничный день, то я воспринимал все происходящее вокруг, как в тумане. Гладиаторские бои обычно всегда начинались во второй половине дня, поэтому сорок секуторов из школы Лентула Батиата выехали к амфитеатру сразу после обеда. Нас везли под стражей в четырех повозках с высокими бортами. В этот солнечный июньский день я впервые увидел Капую, вернее, широкую и красивую Альбанскую улицу, которая протянулась от Флувиальских ворот до амфитеатра.
По обеим сторонам Альбанской улицы возвышались высокие роскошные дома из белого и розового камня, с портиками и двускатными черепичными крышами. Фасады домов были украшены причудливой резьбой и лепниной; фронтоны зданий с венчающим карнизом повсюду были заполнены рельефными изображениями воинов, всадников, девушек в длинных складчатых одеяниях.
Улица была вымощена камнем. Над высокими каменными изгородями вздымались раскидистые пинии, ясени и платаны.
Из узких боковых переулков валом валили на Альбанскую улицу мужчины и женщины, люди разного возраста и положения. Все направлялись в одну сторону - к амфитеатру. При виде наших повозок из толпы раздавались громкие подвыпившие голоса: кто-то приветствовал нас, кто-то злорадствовал, что нас везут на убой, кто-то пытался нас пересчитать…
Гладиаторы мрачно помалкивали, сидя на соломе и опираясь спиной на дощатые борта повозок.
Конные стражники грубо отпихивали по сторонам всех любопытных, награждая некоторых из них ударами тупыми концами копий. Шум, порождаемый многочисленной толпой, заглушал цокот копыт по мостовой, всхрапывания лошадей и сердитые возгласы стражников.
В этот день я впервые увидел здание амфитеатра. Эта гигантская каменная чаша смотрелась довольно нелепо на фоне окружавших ее великолепных мраморных зданий с массивными колоннами и изящными статуями на коньке крыш. Повозки с гладиаторами въехали в широкий полутемный тоннель, глубоко уходивший во чрево амфитеатра. Стражники, спешившись, образовали живой коридор, по которому гладиаторы и я вместе с ними, сойдя с повозок, прошли в специальное полуподвальное помещение. Здесь нам предстояло ожидать своего выхода на арену, который для многих из нас станет последним.
Это ожидание было похоже на долгую томительную пытку. Я незаметно стал приглядываться к окружавшим меня гладиаторам. Многие из них бледны, но держатся спокойно. Кто-то сидит с закрытыми глазами, привалившись спиной к стене. Кто-то тупо глядит в одну точку неподвижным, остановившимся взглядом. Спартак, сидевший на скамье почти напротив меня, подняв голову, вслушивается в смутный рев толпы, доносившийся в наше подземелье откуда-то сверху.
Внезапно скрипнула железная решетчатая дверь.
Из душного полумрака прозвучал хрипловатый голос ланисты Меттия:
- Пора, друзья мои! Пришло время облачаться в доспехи.