28 марта, пятница, утро
Крыса что-то совсем исчезла. Не подает вообще никаких признаков жизни. Как будто ее здесь никогда и не было. Может, это оттого, что раньше я хлеб на полу держал (на бумаге), а вчера стал на полку класть? Но, как бы то ни было…
В сущности, карцер в условиях тюрьмы - это идеальный рабочий кабинет. В камере никого нет, никто не мешает. В шесть часов утра шконку подымают. Вот тебе стул, стол - сиди, работай. Если бы шконку не подымали, так бы весь день на ней и валялся в полном отупении.
Как в камере. А так - лечь нельзя, сидеть холодно, волей-неволей начинаешь ходить по камере. Через некоторое время согреваешься, оживаешь, мысли всякие появляются… В общем, процесс пошел! В самом деле, что ли, еще здесь остаться? Взять у адвоката пятьдесят рублей… единственное неудобство - позвонить отсюда нельзя.
О! Вспомнил, как миска по-тюремному называется. "Шленка".
В коридоре громко мяукает кошка, Господи, она-то что в карцере делает? Хотя, впрочем, "крыс и мышей ведь здесь…". Ага! Наверное, поэтому-то моя крыса и исчезла!
- Старшая!
- Ну, что ты кричишь? Не видишь, я пишу?
- Да как же я вижу?!
Ну вот… Кошка ушла, и крыса опять появилась. Прямо среди бела дня…
Тот же день, около пяти
За стеной, в соседней камере - громкое рыдание. Истерика.
Взрослый мужчина, сорок восемь лет. Статья: "превышение служебных полномочий". (Значит, из начальников.) Рыдает прямо в голос: "За что?.. И так плохо, а теперь еще и в карцер посадили!" Всхлипывания разносятся по всему карцеру. Дежурная его утешает, как может. Через полчаса подходит еще раз: "Ну, как ты там? Все нормально?
Успокоился?" В ответ слышится лишь какое-то невнятное бормотание.
Вообще-то проявления подобного участия со стороны тюремного персонала, судя по всему, большая редкость. По крайней мере, на Бутырке сокамерники рассказывали мне, как у них в камере "один повесился". "Приходим с прогулки, а он на шконке висит. Я, когда его снимал, он у меня еще в руках дернулся и вздохнул, еще живой был. А врач подошел, рукой над лицом провел и говорит: "Все, труп".
Никакого там искусственного дыхания, массажа… Даже не дотронулся.
На носилки положили и унесли".
А вот и подтверждение! Дежурная вызвала кого-то по телефону, вероятно, своего начальника. "Ну, чего тут? Какая истерика? По какому поводу?.. Да ты, блядь, на меня смотри! Я с тобой разговариваю, ебаный цвет! Поползновений никаких дурных не имеешь?
Смотри, а то на Бутырку увезем, а там еще хуже!.. Психиатра? Он только до пяти работает, а сейчас уже шесть!"
Впрочем, все это даже к лучшему. Воду, по крайней мере, теперь будут наверняка включать по первому требованию. Чтобы заключенных лишний раз не нервировать. А то вдруг, блядь, и у меня тоже истерика случится? Повешусь тут без воды на хуй!
Дежурная постоянно подходит к соседу. Проверяет, как он. "Ты чего там дымишь? (Сигареты в карцере запрещены.) Смотри, чтобы я тебя в последний раз видела!"
- Свет! А тебе какие мужики нравятся?
- Высокие.
- Вот я высокий. А глаза какие?
- Голубые.
- Вот у меня голубые.
Голос Лехи из один-пять:
- А звать тебя как?
- Ромка-бандит.
- А я думал, Хуйлио Иглесиас!
- Свет! А ты музыку любишь?
- Люблю.
- А слышала, как вчера пели?
- Слышала.
- Понравилось?
- Понравилось.
- Мне тоже понравилось.
Немного помолчав:
- Это я пел!
Так-так… Выяснилось, что "эта сторона теплая". Выходит, мне просто повезло.
- Свет? А ты принадлежишь к интеллектуальному большинству или к интеллектуальному меньшинству?
- А что это такое?
- Как что? Интеллектуальное меньшинство - это голубые и лесбиянки! А интеллектуальное большинство - это обычные люди, которые к противоположному полу равнодушны.
- Све-ет! Ну, мы часочек найдем?
- Найдем!
- Так ты еще не передумала?
Молчание.
- Свет? Ты еще не передумала?
Молчание. Другой голос:
- Она уже под впечатлением!
29 марта, суббота, 6 часов утра
Крыса опять не беспокоила. Сегодня вечером кончаются мои пять суток. Интересно, куда же меня теперь: "домой" или в другую хату?
Ладно, посмотрим.
Кстати, адвокат вчера сказал, что на суд (о продлении срока содержания под стражей) меня, возможно, все-таки повезут. Несмотря ни на какие мои "письма". Впрочем, может, оно и к лучшему…
Впечатлений больше. Плюс следователь еще на неделе должен явиться.
Какой-то "акт экспертизы" мне показывать. В общем, я чувствую, неделька предстоит еще та!
- Све-ет!
- А?
- Ты как?
- Нормально!
- Как спала?
- Отлично! Как упала вечером, так сразу и уснула!
- Да я слышал! Храпела на всю кичу! С добрым утром!
- Лех! Тебя за что закрыли?
- Сутки? Мусору физической расправой угрожал!
- Ну да? Не били?
- Так… пизданули пару раз…
Тот же день
Вернулся в свою камеру. Домой. Ну, слава Богу. Сокамерники встретили меня как родного. Обрадовались, похоже, совершенно искренне. Объятия, похлопывания по спине и пр. и пр. Оказывается, они давно уже знали, что я в карцере и даже посылали мне туда "грев, который по дороге спалился: тепляк и пр.". Т. е. посылали по своим тюремным каналам передачу, которая, однако, не дошла. Теплое белье и пр.
Из трюма меня подняли (вывели из карцера) где-то часов в одиннадцать. Сначала завели на сборку. В огромную холодную пустую камеру с лавками вдоль стен и грязным туалетом в углу. Со мной еще четыре человека. На сборке просидели часа полтора. Естественно, разговорились. Выяснилось, что двое - с тубонара (туберкулезники), а еще двое - чуть ли не из соседней хаты. Знают "Андрея курского" из моей камеры. (Андрей у нас действительно есть. И действительно, вроде, из Курска.) У нас, говорят, хата такая же, только поуже.
- И сколько у вас там человек?
- Шестнадцать.
- Шестнадцать?! Как же вы там помещаетесь?
(Камера шестиместная.)
- Вот так. Расползаемся все по своим норкам, как ужи.
- А в карцер за что?
- За пьянство.
Итак, шестнадцать человек в шестиместной камере, из них двое пьяных… "У нас там весело!" Да, похоже, у них там действительно "весело"…
Тубики (туберкулезники) тем временем разговаривают о своем:
"Все-таки здоровье в этом карцере гробишь… Так вот вроде и не замечаешь, а у меня за это время два раза уже кровотечение было.
Процесс хуячит!" На вид совсем молодые парни.
Так-так… значит, в соседней камере у меня ВИЧ сидел, в других - туберкулезники. А одеяла, матрасы и подушки, между прочим, утром все в одну общую кучу пихаются. Вечером же каждый просто берет себе то, что ему под руку подвернется. Да… так недолго и самому какой-нибудь "турбович" (тоже местное выражение) подцепить!
В камере меня сразу же покормили, вскипятили чай… Вообще, отношение самое трогательное. Из карцера ведь человек вернулся! В зоне, говорят, если человек возвращается из карцера, "пацаны сразу же дают ему все новое (белье, одежду) и накрывают поляну". Ведь "человек страдал".
Только-только поели, как с грохотом открывается кормушка (специальное окошко в двери камеры) и вызывают моего соседа по шконке Витю курганского. "С вещами! На сборы - 5 минут!" Общий шок.
Ведь "с вещами" - это значит, в другую камеру или вообще в другую тюрьму. Сразу же начинаются лихорадочные сборы. Вещи, продукты на дорогу и пр., и пр. Времени в обрез! Ровно через пять минут кормушка открывается снова. "Руки!" - "Старшой, да я же еще не собрался!" - "Руки давай!" Щелкают наручники.
(У Вити в личном деле три креста. "Склонность к побегу.
Склонность к нападению на администрацию. Склонность к суициду".
Любые передвижения внутри тюрьмы - только в наручниках. Кстати, я его в свое время спросил: "А склонность к нападению на сокамерников?
Почему такого пункта нет?" - "Потому что это никого не волнует".)
- Как же я в наручниках собираться буду?
- Живей давай! И вещи начинай в коридор выносить!
Витю уводят. Настроение у всех самое подавленное. Как будто потеряли близкого человека. Да, в сущности, так оно и есть. Однако минут через десять Витя вдруг совершенно неожиданно возвращается.
Оказывается, его просто вывели в коридор, обшмонали все вещи и потом без всяких объяснений вернули обратно в камеру. Зачем? Почему? - Ничего не понятно. Тюрьма.
На радостях снова садимся пить чай. Дверь камеры опять с лязгом открывается. "На выход! Все выходят из камеры!"
Общий шмон. Да что тут, блядь, у них происходит?
Вечером беру очередные уроки тюремной жизни. Лексикон, так сказать, расширяю.
"Дубок" - стол в камере с лавками по бокам.
"Стопаря выписать" - осадить человека, поставить его на место.
"Ты стопаря выпиши!" - остынь, успокойся.
Рассказываю заодно про карцер. Про Свету, Леху, Ромку-бандита и прочих колоритных персонажах. "Да! Тут в тюрьме такие клоуны попадаются!.. Белочка, к примеру, заедет… Он, если три дня не пьет, у него белая горячка начинается. Глюки. Пауков начинает по стенам ловить. На общаке еще и не такого насмотришься!"
Будем, однако, надеяться, что до "общака" дело у меня все-таки не дойдет… Хотя и интересно было бы посмотреть.
31 марта, понедельник, поздний вечер
Только что вернулся с суда. Из камеры вывели в шесть утра. За все это время маковой росинки во рту не было! Удивительное состояние!
Чувства переполняют душу… Просто рвутся наружу! Существуют ли в целом мире слова, чтобы их выразить? Наверное, существуют… Только я их не знаю… А ведь просил же, блядь, в свое время купить мне "Большой словарь русского мата"! "Не можем найти!.. не можем найти!.." Искать лучше надо было!! Пидорасы!
В общем, так. Из камеры, повторяю, вывели в шесть утра.
Происходит это следующим образом. Накануне ночью (где-то в час или в два) "заказывают на суд". Стучат металлическим ключом в дверь камеры и выкрикивают фамилии тех, кому завтра (собственно, уже сегодня) ехать на суд. Например: "Иванов есть?" - "Да, есть!" - "На суд". - "К каким?" - "К шести".
Т.е. предупреждают, чтобы человек к указанному времени уже собрался и был готов. В шесть утра дверь камеры открывается и ты сразу же выходишь, уже одетый и со всеми своими бумагами. Из нашей хаты на суд в тот день ехало двое. Я и еще один. Тот самый старик-цыган, о котором я тебе раньше уже писал. Учитель Махмута Эсамбаева, народный артист СССР и пр., и пр. Статья: "наркотики".
Тюремное погоняло: "Цыган". Накануне прокурор запросил ему семь лет, а сегодня он ехал за приговором. Заказали нас почему-то не на шесть, как обычно, а на "начало шестого". Так что уже с пяти часов утра мы сидели полностью одетые и ждали вызова. Вызвали, естественно, как обычно, в шесть…
Итак, камера открывается, охранник выкрикивает фамилию. "Иванов!"
Выходишь из камеры. "Имя-отчество?" - "Иван Иванович". - "Год рождения?" - "Семидесятый". - "За мной".
По пути вниз (к выходу из тюрьмы) охранник забирает заключенных и из других камер. Так что на первый этап он приводит уже человек двадцать.
Всех нас заводят в огромную клетку, где уже и так стоит целая толпа. Время от времени охранники подводят все новые партии. В конце концов, клетка забивается почти до отказа. Стоим, ждем. Полчаса… час… Часа через полтора начинают выкрикивать фамилии. Процедура та же, что и при выводе из камеры. Выходишь из клетки, подходишь к охраннику, называешь имя-фамилию и год рождения и отходишь в сторону. Набрав человек тридцать, охранник командует: "Пошли!". И всех нас куда-то ведут.
Как вскоре выясняется - на сборку. Сборка - это прокуренная, холодная и грязная длинная камера с заплеванным полом. С одной стороны - окно с "ресничками", с другой - неописуемо грязный туалет с таким же кошмарным умывальником. Вдоль стен - длинные деревянные лавки. Над ними - такие же длинные железные полки. Вероятно, для вещей. Причем, полки почему-то находятся так низко, что, выпрямившись, сидеть нельзя. Только наклонившись вперед.
Ладно, рассаживаемся. Мест, слава Богу, пока хватает. Все сразу же начинают курить и сплевывать на пол. Камера мгновенно наполняется едким табачным дымом. Охранники, между тем, постоянно заводят все новых и новых. На всех мест уже не хватает, многим приходится стоять. Наконец, все вроде успокаивается. Да и заводить-то, собственно, уже некуда. Камера переполнена. Начинается бесконечное ожидание. Чтобы убить время, пытаюсь читать, но читается плохо.
Трудно сосредоточиться. Обстановка не та, да и разговаривают все кругом. От нечего делать прислушиваюсь.
- Жадный он - пиздец! Загнали ему кабана (передачу) - сахар, там, сухари… Так он сразу все к себе наверх утащил и спрятал. Спустится, чаю с сухарями попьет - и опять наверх. Минут через двадцать опять спустится. И так всю ночь. Я ему говорю: "Васек! Дай сахарку - чайку попить!" - "Не имею возможности". - "Васек! Сушнячку (сухарей) дай!" - "Не имею возможности". Чудовище!
- Камера большая, люди разные, некоторые не понимают. Объясняешь ему: "Ты не газуй! В людской хате живешь!" Было, скажем, у нас два электрических чайника - один спалился. Брали воду кипятить и убрать забыли! Другие в баню идти отказываются. Силой выгонять приходится!
- Прикинь, судья у меня уже и грев взяла, и все такое… Нагонит (выпустит) теперь, я думаю? Да?
- А может, по минимуму даст.
- Ну, нет! По минимуму я не согласен.
Постепенно разговоры стихают. Многие начинают дремать. Часов где-то в одиннадцать начинается какое-то движение. Слышим, как вызывают людей из соседних сборок (наша, судя по всему, далеко не единственная). Вскоре доходит очередь и до нас. Дверь камеры открывается, начинают выкрикивать фамилии. Человек шесть-семь забирают, после чего дверь снова захлопывается. Минут через пять все повторяется: выводят следующую партию. Выясняется, что забирают "по судам". Т. е. сначала, скажем, Преображенский суд, потом Измайловский и т. д. Делают это, судя по всему, просто по территориальному признаку, чтобы удобнее развозить было. Меня вызывают одним из последних. На сборке к этому моменту уже почти никого не остается.
Выводят на улицу и заводят в автозэк. В железный бокс с зарешеченной дверью. В тамбуре - мент. Бокс набивают, что называется "до упора".
Многие стоят. Почти все сразу же начинают курить. Вентиляции никакой, так что дышать становится почти невозможно. Самая настоящая газовая камера, короче! Некоторое время стоим, потом начинают развозить по судам. Бокс постепенно пустеет. В итоге я остаюсь там совсем один. На Пресню (в Пресненский суд) никого, кроме меня, в этот день почему-то не было.
Ладно, приехали. Выводят из автозэка. Два мента по бокам. Оба пристегнуты ко мне наручниками (моя левая рука - к правой руке одного, моя правая - к левой руке другого). Через заднюю дверь заводят в здание суда. Там наручники снимают и обыскивают. Не слишком, впрочем, тщательно. Так, слегка. Один из ментов (судя по всему, начальник караула) подходит.
"Слушай, я просто посоветоваться с тобой хочу. Чего нам хоть ждать? Сейчас сюда всякие опера и следователи из Генпрокуратуры, наверное, понаедут. Как хоть нам себя вести?" - "А я откуда знаю?"
Поясняю. "Человек ты не простой, как бы не ошибиться.
Переусердствуешь ненароком, а потом выяснится, что не надо было…
Как хоть с тобой в тюрьме-то обращаются? Жестко или мягко? Так и мы будем!"
Заводят в камеру. Местную сборку. Там уже есть один человек.
Молодой парень, лет двадцати с небольшим. Хорошо одетый, высокий и симпатичный. Обычные приветствия и разговоры. Точнее, разговаривает в основном он один, я же, как обычно, большей частью только слушаю да помалкиваю. (А что я, блядь, могу про себя сказать? Что я Мавроди? Врать же не хочется. Так что лучше уж по возможности помалкивать…) Выясняется, что он с Бутырки, сидит уже полгода. В пятницу был суд, прокурор запросил пять лет общего. Сегодня, вот, приехал за приговором. Я, конечно, утешаю его, как могу:
- Ну, ты первый раз, ранее не судим. Полгода уже отсидел…
Год-другой наверняка скинут. А чего там остается-то? Полсрока отсидишь и выйдешь по УДО (условно-досрочное освобождение).
- Да я-то ладно… У меня ведь еще подельница есть. Ей три года запросили. Вот ее бы нагнали! Ей здесь делать совершенно нечего! Я только о ней сейчас и думаю!
Оказывается, что подельница - это его девушка. Зовут Юля.
- Я ее полгода уже не видел. Вообще ничего не знаю. Как она? Что с ней? В пятницу на суде даже говорить не дали. Так, обнялись да парой слов перекинулись.
- Ну, ничего, сегодня наговоришься.
Э-хе-хе… "Ей здесь делать нечего"! Можно подумать, что мне здесь… Впрочем, ладно.
Наконец его вызывают. Возвращается почти сразу. Проходит к лавке и молча на нее садится. Я тоже молчу и ни о чем не расспрашиваю. Хуй его знает, с суда ведь человек вернулся! Может, ему там десять вместо пяти влепили, и он сейчас вообще в шоке. Какие ему там, в пизду, "разговоры"! Пару минут оба молчим.
- Ничего не понимаю! Представляешь, нас, оказывается, возили сюда, чтобы мое последнее слово выслушать! А приговор только завтра объявят! Это что же, мне завтра опять сюда ехать? Опять в шесть утра поднимут?
- А длинное у тебя последнее слово?
- "Полностью признаю свою вину и во всем раскаиваюсь".
- Все?
- Все!
- С девушкой-то своей хоть поговорил?
- Да слова даже друг другу сказать не дали! Весь суд от силы пять минут занял! Ничего не понимаю!
А что тут "понимать"? "Поднимут в шесть утра!..", "поговорить не дали!..". Да кого здесь все это волнует?! Кого это ебет? "До суда ты еще не человек, после суда - уже не человек". Тюремная мудрость.
Дверь камеры открывается, конвоир мне кивает. Слава Богу, фамилию хоть во всеуслышание не орет. Выхожу. "Руки за спину!" Одевают наручники.
"Правила знаешь?" - "Какие еще правила?" - Начинает зачитывать правила. "Нельзя… Не допускается… При попытке к бегству конвой стреляет без предупреждения!" - "Ты охуел? Куда я в таком виде побегу?"
Повели наверх. Мент спереди, мент сзади. Посередине я в наручниках. Блядь, "картинка с выставки"! Хорошо еще, что хоть прессы, вроде, нет. Хотя, впрочем, в зале суда, может, и есть.
Спрашиваю у конвоиров: "Прессы-то хоть нет?" - "Да мы и сами не знаем. Вроде, нет". Поднимаемся, кажется, на третий этаж. Зал пустой. Ни публики, ни прессы. Заседание, судя по всему, закрытое.
(Так впоследствии и оказалось.) Прекрасно! Просто замечательно! Ну, хоть в чем-то повезло! Любоваться потом на себя во всех газетах в клетке и в наручниках мне что-то совсем не хочется…